Генеральша. Глава 13. Разлучница

На город опустилась осень. Холодная и промозглая. Она забиралась под одежду, заставляя ёжится и реже выходить на улицу. Чем закончился вечер в ресторане, Катя не хотела знать. Была обида на Риту, что та вела себя, как Лова — пошлая вертихвостка, а  Галеев — не её законный супруг, а подвыпивший поклонник из ресторана. Была обида и на самого Ивана Никитича за грубость и нескрываемый интерес к Рите. Настроение было под стать погоде. Она тихо грустила, травя душу меланхолическими этюдами и наполняясь обидами.
Галеев, как и обещал, потащил Катерину в ведомственную поликлинику, как он выразился, проверить здоровье. Сначала был страх, что всё раскроется и придётся выдать и «абортмахера» и Риту, но суровая и недружелюбная тётка, которая её осматривала, по какой-то причине промолчала про аборт, только многозначительно посмотрела на Катю.  Может быть пожалела. Ответ гинеколога озадачил генерала. Оказалось, что Катя беременна всего семь недель. Галеев чувствовал какой–то подвох, но «медицина» сомнения рассеяла.
Катя стала чаще засиживаться с Акулиной на кухне, помогала по хозяйству,  спокойно выслушивала нравоучения и советы, уже не ершась и не пререкаясь. Иван Никитич, напротив, домой не торопился. Перестал приезжать на обед, да и после работы часто задерживался.
— Не нравится мне всё это, — посетовала Акулина, прервав тишину, в которой они сидели на кухне и сосредоточенно лепили пельмени, — есть у него кто-то. Чую, есть.
Катя  оторвалась от лепки и подняла глаза.
— О чём Вы?
— О чём, о чём… Меня не проведёшь. Говорила тебе, поласковей будь с мужиком-то и тебе воздастся. Дичилась всё, вот и получи теперь.
— Да о чём вы, Акулина Трофимовна, в толк не возьму?!
— Завёл себе кого, наш-то.  Осьмый час, а его нету. Не бывало такого ране. Вот долеплю и пойду я. Боюсь, не смолчу. И зубов не жалко, не смолчу. Вот же кобель…
— Почему Вы сразу об измене думаете? Он и раньше задерживался, служба у него. Вы же сами говорили  — он всего себя на службе женил.
— Э–эх…, — махнула на Катю Акулина, — простокваша! Третьего дня, — Акулина перешла на шёпот и заговорщицки приблизилась к Катерине, — рубашку чистую попросил. 
— Ну и что?
— А то! Я утром ему только чистую дала, а ему другую  подай, ещё чище! Потом ещё. Он-то «Шипром» всё душится, а тут чую запах незнакомый и постригся… И вообще… Я ж вижу, марафетится вон…
— Всему есть объяснение, — сопротивлялась Катерина, борясь  больше с собственными подозрениями, чем Акулиниными, — в парикмахерской не было «Шипра»…
— Объяснения?  Баба у него, вот и все объяснения! Смотри, вот оставит тебя с брюхом…  попоёшь-поиграешь…
Катя задумалась. Всё это очень хорошо ложилось на случай в «Национале». А что если это Рита? Тут вспомнилась и история с Сомовым, и жадный взгляд Галеева в гардеробе  ресторана и беззаботный игривый смех Риты. Голова закружилась. Она вначале встала, но почувствовав, что в глазах всё поплыло. Села опять и застыла с удивлением и испугом на лице, с бедою в глазах.
Акулина внимательно посмотрела на Катю.
— Ты, вот что. Я приворот один знаю. Травку одну…  найтить надо. Папаньке мому давали…
— И что, — вышла из ступора  Катя и спросила со скепсисом, — отвадили его?
Акулина отвела взгляд.
— Ну…, — махнула Акулина, — того горбатого, может, и могила-то не исправила, бегает, поди, по пеклу, мудями размахивает… А этот-то,  нормальнай?!  Может сработает?!
— Нет. Надо всё выяснить у него, а не заниматься колдовством каким-то и если это правда — я уйду.
— Ой-ой! Уйдёт она! От генерала… из хором таких…  Дура ты, девка, я скажу. За такого мужика бороться надоть. В партейный комитет, к начальству иди. Как же это? Уйду. Ему там холку быстро намылят. Глядишь, образумится. Но приворот всё одно нужон...
Тут звякнул замок и Акулина, резко замолчав, засобиралась.
Иван Никитич зашёл в хорошем расположении духа, привычно обозначил своё присутствие традиционным: «Ну, что тут?»  и заглянул на кухню.
— О! Пельмени! «Закурю-ка, что ли папироску я, мне бы, парню, жить да не тужить…», — промурлыкал Иван Никитич. С некоторого времени Галеев стал часто напевать песню Вани из «Самого заветного»,  когда было хорошее настроение, а настроение у Ивана Никитича последнее время заметно улучшилось, — Чего сидите, как мыши? Меня обсуждаете, небось? Ха-ха, — пошутил генерал. 
— Я сейчас воду поставлю. Тебе сколько Иван Никитич? — заходилась Акулина.
— Не суетись, не голодный я, перекусил… на работе.
Акулина и Катя переглянулись. Акулина многозначительно кивнула. Катерина резко попыталась выскочить из кухни, но Иван Никитич схватил её за руку. От него пахло спиртным и одеколоном, запах которого, действительно, был незнаком.
— Ты куда?! Муж на порог, а ты…
— Тошнит меня, — соврала Катя и грубо отбросила руку мужа.
— Ишь… Тошнит её… Завари-ка мне чайку, Акулина!
Она провела недовольным  тяжёлым взглядом  по Ивану Никитичу, поджала губы и молча стала готовить чай.
— А ты чего не в духе? — заметил недовольство генерал, — Тоже тошнит? Ничего… проблюётесь и пройдёт.
Акулина быстро заварила чай, собрала  стряпню и молча, не прощаясь, ушла.
Не думала Катя, даже в страшных снах, что когда-нибудь  придётся ревновать, да и кого? — Галеева. Человека, с которым жила больше из страха, человека, с которым не было ничего общего. Сейчас же вынуждена смотреть в потолок и в клочки рвать себе сердце, представляя, как он вьётся вокруг Риты, целует её, касается её тела. Может, если бы Галеев загулял с незнакомой женщиной, было бы не так больно. Но ведь это была Рита! Рита, которую  она боготворила, в которую сама была влюблена, на которую хотела во всём походить. 
«Как бывает сурова судьба… На беду я её встретила. И сон тот вещий. Заведёт она всех нас в трясину и в болоте том сгинем», —  ворочалась Катерина, рисуя картины измены одну порочней другой.
К утру кошмар ситуации немного развеялся, то ли оттого, что устала себя пугать, то ли потому, что решила всё выяснить и не изводить себя пустыми домыслами.
«И будь, что будет. Пойду работать, получу общежитие, да и не поздно аборт сделать. Опыт уже есть. В конце концов, вернусь к маме. Не прогонит», — подбадривала себя Катерина.
Выследить Риту с Галеевым она решила сегодня же. Катя задумала, что будет лучше  проследить сначала за Ритой, а Галеев, если он изменяет с ней, появится сам и вот тогда всё будет понятно. Начать следовало с Ритиной квартиры.
Катя повязала платок, закрыв пол-лица, надела старое тяжелое  пальто и отправилась на Солянку. Время было около девяти. Боясь пропустить важный момент, она пришла пораньше и прохаживалась взад-вперёд по улице на приличном расстоянии от дома Риты. Прошло около полутора часа бесплодных наблюдений. Жутко хотелось в туалет, но оставить «пост», потратив столько времени, было обидно. Кате казалось, что всё должно решиться именно сегодня и когда терпеть было уже невмоготу, она решила всё же уйти. Она ослабила платок, как знак окончания «операции» и скорым шагом  пошла вниз по улице, когда за спиной раздался шум мотора. Катя оглянулась. Это была «Победа» Галеева. Машина остановилась у соседнего с Ритой дома. Был ли Галеев в ней или нет, она не разглядела. Возможно, он прислал одного Скворцова.
 Спрятавшись за угол и стиснув зубы, она всё же решила дождаться, за кем приехала машина. Ещё через несколько минут, тянувшихся изматывающе медленно, из дверей дома появилась Рита. В легком бежевом пальто и туфельках на высоких каблуках,  торопливо  процокала  к машине. Чем ближе она походила к машине и замедляла шаг, тем убедительней в ушах звучали слова Акулины: «Баба у него, баба у него». У самой машины Рита остановилась, из неё вышел сам Иван Никитич. Сомнений не осталось. Рита с Галеевым сели на заднее сиденье, машина тронулась и проехала мимо Кати. Та только  успела запахнуть платок и отвернуться.
Точка была поставлена. Катя судорожно соображала, что теперь делать и как справиться с той невыносимой обидой,  переходящую в ненависть, прежде всего к Рите.  Она бежала домой и представляла, что будет делать в первую очередь.
«Дрянь! Какая дрянь!» — кляла подругу Катя. Напрашивались слова из Ритиного лексикона. Хотелось обозвать её ещё грубее, грязнее, но она отмахивалась от них, не желая не иметь ничего общего со словами, которая произносит эта порочная девка. Уж лучше, как называл её Галеев — лярвой  и актриской.
— Да! Актриска! Актриска! — твердила Катя, задыхаясь от ненависти.
Она скинула с головы платок, подставляя лицо холодному ветру. Хотелось так и бежать, куда глаза глядят и потом упасть. Замертво. Замёрзнуть или утонуть.
Катя не заметила, как оказалась около своего дома. Серая громадина  теперь казалась чужой и отвратительной. Совсем недавно она восторгалась его деталями, архитектурными элементами, монументальностью и величественностью. Совсем недавно льстило, когда Рита подшучивала, называя её дом дворцом. А сейчас, в холодной туманной дымке, возвышался зловещий силуэт мрачного замка, в котором обитает людоед. Она поняла, почему Борис тогда так поспешно ушёл. Он чувствовал то же, что чувствует она сейчас — страх и ужас, смешанный с безысходностью.
— Екатерина Дмитриевна? — раздался сзади знакомый голос. Спросили тоном, словно поймали за чём-то непристойным. Катя оглянулась. Это был Доценко. На плечах бывшего капитана золотом красовались новенькие майорские погоны. С тех пор, когда она видела его последний раз, он сильно изменился. Лицо стало землистым, скулы  заострились, левую  бровь разделял шрам, задирая край брови вверх, отчего  казалось, будто он удивлён. Задорные ямочки на щеках, от которых возникало предательское желание коснуться их губами, превратились в страдальческие складки. Нос, некогда прямой и аккуратный, искривлял безобразный перелом. Что осталось неизменным — это надменная и похабная ухмылка.
Вот уж кого Катя не мечтала встретить в такую минуту. Она бросила короткий взгляд на Доценко и отвернулась, собираясь уйти.
— Да не дрефь, генеральша, не укушу! Видишь как, ты верность хранишь, а муженёк твой по бабам. От такой-то девки, — Доценко оценивающе провёл взглядом по Катиной фигуре, — другого  не оторвёшь, целыми днями бы кувыркался. Да ты, видно, генералу не шибко даёшь, что он налево пошёл, да? Смотри, а то могу научить как надо.
Катя метнула взгляд полный ненависти.
— Не смейте говорить мне мерзости! Оставьте меня!
Катя заторопилась к дому. Доценко увязался за ней.
— А ты не ерепенься. Мне врать никакого резону нету. Смотри, кабы другую генеральшу в дом не привёл, будешь потом…  в корыте общаговском… верность свою мыть.
Катя почти бежала. Только, когда она заскочила в подъезд, Доценко отстал. Стремглав пронесшись мимо вахтёрши, бегом взбежала на этаж, словно Николай продолжал гнаться за ней. Запыхавшись и исстрадавшись, она забежала в квартиру и без сил откинулась на дверь. Быстро разделась и скрылась в ванной. Тут она уже дала всю волю слезам. Рыдала громко, с отчаянием, не стесняясь и не сдерживаясь.
Акулина подошла к двери, прислушалась. Затем постучала. Катя на время затихла.
— Ты, это, Катерина, открой! Не балуй там! Слышь, чо скажу?! Нету такой беды, которую пережить нельзя. Вон и войну пережили, а уж беда-то какая была! Ты открой, я чо скажу!
Катя открыла не сразу. Преодолев последние вздрагивания и приступы плаксивости, вышла из ванной и направилась в свою комнату, не обращая внимания на слова Акулины, шедшей следом. Она достала свой фанерный чемодан, с которым приехала в Москву и, блуждая глазами по комнате, соображала,  какие вещи необходимо собрать прежде всего.
— Ты чего удумала?! — преградила путь к чемодану Акулина, — Не дури, девка! Погуляет и вернётся! Сама виновата, волчонком  смотришь, как бы от тебя кусок не отвалился. Вот мужик и пошёл в пляс!
— Я не останусь тут! Пустите! — Катя попыталась сдвинуть с места Акулину, но только сама отскочила. Она бессильно всплеснула руками, — Я и так уйду!
Катя метнулась из комнаты, но кухарка прытко преградила дорогу. Катя попыталась оттеснить её, но тут пришёл черёд Акулины проявить силу. Она с лёгкостью  отшвырнула  Катерину от двери, да так, что та, пробежав в конец комнаты,  плюхнулась на кровать. Глаза были полны растерянности. А дыхание перехватило от такой выходки.
— Что Вы себе позволяете?! Немедленно убирайтесь из моей квартиры!
— Вот! Так-то лучше. Можешь даже меня по матери отправить, ток я не уйду! Чего удумала… малахольная…
«Малахольная»  — так ласково её называла Рита, с непременным существительным «дурочка». Тогда это было не обидно и даже забавно. Тогда это был своеобразный комплемент её наивности и непорочности и она принимала это прозвище благосклонно, скорее, как похвалу. Да и в устах Риты оно звучало тогда с нежностью. Теперь, это ещё раз напомнило ей о Рите и всём, что произошло этим утром. Брызнули слёзы.
— Не смейте меня называть малахольной… Не смейте! — зарыдала Катя.
Акулина села рядом и обняла девушку. Катя немного посопротивлялась, но крепкие объятия не оставили ей шанса вырваться.
— Судьба наша бабья такая — ждать да терпеть, — спокойно и умиротворённо произнесла Акулина, — ну куда ты пойдёшь из сваво дома? С ребятёнком-то? Поди  пятый месяц пошёл?
Катя замотала головой,  растирая по щекам слёзы.
— Второй…
— Как второй? — встрепенулась Акулина, — А-а-а! — осенила её догадка, — грех-то какой… мне бы дуре, раньше догадаться. На аборт пошла?
Катя кивнула.
— А-а-а…, — втянула воздух Акулина и закрыла ладонью  рот, — А я-то тряпку нашла, под ванной, окровавленную, думала от старых жильцов, может, осталась. В толк не возьму, откуда. Вона как… Ну, что сделано, то сделано, благо, что бесплодной не оставили. А Иван Никитич-то знает?
Катя всхлипнула и замотала головой.
— Ну и славно. Это какой бы удар для него был. Он так ребёночка хочет…
— Вы издеваетесь?! Так хочет, что предал его мать?!
— Вот, что я скажу… Ты нервы-то побереги. Мужик, на то и мужик. Его задача детей делать, а нам, бабам, рожать. А для Иван-то Никитича это дело болезное. Дочку-то свою первую потерял.
— Какую ещё дочку? — удивилась Катя, растирая по щекам слёзы.
Акулина сжала губы, немного подумала и махнула рукой.
— Вот язык мой… помело. Ладно. Была у него дочка. И жена была. Дочке, наверное, было б, как тебе сейчас. В Витебске они жили. А война началась, Иван Никитич эвакуацией занят был. А свою семью-то не сберёг. Пропали они без вести. Может в плену, может там убили — не знаю. Оттого он и суров так, боль до сих пор держит. Потому и говорю я, потерпи. Родишь, он на руках носить станет, пылинки сдувать. Погуляет — вернётся… С кем не бывает. 
— Просто, как у Вас всё, будто я собачка комнатная.
— А ты и будь проще. Вот кабы узнать, с кем он любовь-то закрутил?  — прищурилась и задумчиво растянула Акулина.
— И что с того? — насторожилась Катя.
— Патлы бы ей повыдёргивала! Вот что! Или задушила бы, чтоб не зарилась на чужое добро! — спокойно и тем зловеще произнесла Акулина.
— Говорите так, будто он телёнок несмышленый.
— А то! Мужик он такой! Правильно сказала, что телок, любую сиську сосать  готов, только помани, только подставь. Бороться за мужика надо. Ты смотри: не калека, не пьянчуга, генерал! Дом — полная чаша. Сколько баб одиноких мыкаются, скольких мужиков война забрала. Иная и на калеку согласна, чтоб только бы мужик был.
— Вы рассуждаете, как при царском режиме. Домострой какой-то.
— А ты про жизнь много знаешь! Домострой…, — оскорбилась Акулина. —  Надоть сыскать эту девку и чем раньше, тем лучше, а то ещё обрюхатит, тогда пиши —пропало.
Катя задумалась. Она-то знала, что с беременностью у Риты не благополучно и это с одной стороны хорошо, но кто знает, вдруг у Ивана Никитича семя такое пронырливое, что и бесплодную оплодотворит. 
«И действительно, почему я должна сразу сдаться и убежать, всё бросить и оставить этой актриске? Нет, нужно пойти к ней и потребовать, чтобы она прекратила с ним встречаться», — настраивала себя Катя,  — «Сегодня же пойду и выскажу всё, что думаю о ней!».
— Я найду её, — решительно сказала Катя.
— Вот и молодец! — похвалила Акулина, — Если что, ты меня зови, уж я ей…,  — кухарка сжала кулак и помахала перед носом.
Новости высыпались на неё, как улов из трала. Все сразу: измена Ивана Никитича, предательство Риты, пропавшие дочь и жена, история про Витебск, появившейся из ниоткуда изуродованный Доценко. Голова шла кругом.  Мысли об одном клубком наматывались на другое,  не давая сосредоточится и выработать сколь-нибудь  действенный план. Хотелось всё бросить, уйти, никого не видеть и питаться обидой на весь свет, но вроде как дала обещание найти. Хотя, чего искать? Вон, дом на Солянке.  Конечно, драться с Ритой она не будет, да и Акулину звать не станет. Хотелось посмотреть ей в глаза и высказать всё, что она о ней думает. И всё! Пусть она живёт с этим, пусть её мучает совесть. И не боится она её взгляда. Пусть сколько хочет, смотрит,  пусть хоть лопнет — она не отвернётся.
Был четверг и Катя знала, что в это время Риту можно было найти в театре. Дорогой к театру, Катя репетировала про себя, с чего лучше начать и подбирала слова, чтобы не выглядеть растерянным щенком. Накручивала в себе ненависть и жесткость. И всё же было страшновато. Уж какая Рита бойкая на язык и какая находчивая, она знала. Как она умела вытащить какую-нибудь похабную прибаутку и небрежно, хлестко швырнуть её. Но она не будет с ней сражаться в находчивости  и матерном жонглировании. Только скажет, что она предательница и актриска, развернётся и уйдёт. И не будет выслушивать её объяснения.
«А что если  её будет встречать Галеев?», — Катя остановилась и задумалась.
Выяснять отношения ещё и с Иваном Никитичем не было сил. Да и не стала бы.  Боязно и может привести к обратному. Обозлиться ещё чего.
Она свернула в переулок, к служебному входу, откуда обычно выходили артисты и  сотрудники театра и стала ждать. Тут можно было укрыться, если вдруг подъедет супруг, да и с Ритой не разминуться.
Через полчаса из двери вышло несколько человек. Катя пристально всматривалась, но Риты среди них не было. Вдруг, с главной улицы донёсся звук тормозов автомобиля. Катя прошмыгнула в укрытие — темный и сырой вход в какой-то полуподвал и спряталась. Её сковал страх. В ушах обрывками звучал голос Галеева: «Соответствовать…  актриска… Генерала Галеева позорить?!». Катя вжалась в стену. Послышались шаги, но не было этого противного цоканья «генеральских подковок».
«Трусиха! Почему тебе везде мерещится Галеев?!» — выругала себя Катерина и украдкой выглянула из укрытия. Спиной к ней стоял незнакомый мужчина в добротном пальто и широкополой шляпе. Он закурил и неожиданно оглянулся. Катя резко  спряталась. Послышались ещё одни шаги, более лёгкие, торопливые и скорее женские.
— Что ты тут делаешь?! — донёсся тревожный голос Риты.
— Я жду тебья, — ответил незнакомец.
«Американец? Эндрю?», — вспомнила Катя ту встречу в «Коктейль-Холле».
— Зачем?
— Не люблью, когда менья водьят за нос.
Эндрю посмотрел по сторонам и, схватив Риту под руку, затащил её в «Катино укрытие». Катя сжалась и впечаталась в угол. Она заметила только часть спины американца, пытающегося увлечь Риты вглубь. Он был так близко, что Катя чувствовала запах его одеколона вперемешку с табаком.
— Перестань! — крикнула и вырвалась Рита. — Что ты хочешь?! Смотри, какой скорый, прям литерный! Не надо меня торопить! Это у вас, может, там всё быстро делается, как у кроликов! Я тебе сказала? Жди!
— Мнье кажется, — продолжал спокойно американец, — ты не поньемаешь всьей серьёзности положения.
— Креститься надо, когда кажется! — зло отшутилась Рита.
— Почьему? — растерянно спросил Эндрю.
Кате вдруг захотелось выскочить и что-нибудь ответить в духе Ритиных прибауток, тем самым, испугав американца и поставив его в ещё более глупое положение, чем его вопрос. Но что он требовал от Риты? Может он хочет, чтобы она вышла замуж за него? Ненависть к подруге незаметно растворилась и захотелось узнать, чего хочет американец.
— Почьему, почьему…. По качьану, — передразнила Рита его акцент. Катя укусила себя за губу, чтобы не засмеяться.
— Я не понимаю твоих шуток.
— И не надо. Я тебе сказала. Сама дам знать и нечего меня в подворотнях караулить! А то смотри, передумаю!
Рита резко развернулась и Катя услышала, как споро удалялись Ритины каблучки.
— Whore, — выругался Эндрю и вышел вслед за Ритой.
Катя глубоко вздохнула. Вышла не сразу, только  когда услышала, как завелась и тронулась  машина. Она выглянула из-за угла. Рита шла по тротуару в метрах двухстах. Катя направилась за ней.
Этот нечаянно подслушанный разговор  расстроил все планы. Было всё просто —обида, граничащая с ненавистью, желание швырнуть в лицо что-нибудь оскорбительное  и удалиться. А теперь закрадывались какие-то сомнения, переживания и даже жалость к Рите. Может это какая-то игра? Если бы она хотела отбить Галеева, зачем тогда отговаривала её от развода? Ни разу не напросилась в гости? Что её связывает с американцем? Она была его любовницей? Если он так настойчив, значит, она дала ему повод?
Катя, глядя на фигурку Риты идущую впереди, будто спрашивала её, будто задавала вопросы той фигурке в лёгком бежевом пальто, пытаясь расслышать ответ сквозь городской шум. Хотелось догнать, развернуть, испугать своим неожиданным появлением. Рита скрылась в метро. Катя последовала за ней. Так она добралась до Солянки, преследуя подругу и накручивая предстоящим разговором.
 Рита скрылась в подъезде своего дома. Катерина в нерешительности потопталась на улице и всё же заставила себя подняться к Рите домой. И не только любопытство толкало её. Хотелось уже скорее  освободиться от этого груза подозрений, неопределённости, вязкой мнительности, чтобы стало просто и ясно, как раньше.