Сентенции от конца января 2025г
-2-- Город – это здания, улицы, машины и люди. Я смотрю с одиннадцатого этажа на вечерний и ночной город любуюсь им и думаю о том, как всё, что есть, оставляет следы о себе. Дома, в которых меняются поколения или просто случайные люди. Мысли об этом расстраивают: как-то обесценивается человеческое, судьба. Смерть, прерывание долгой и сложной истории жизни – неподъёмная для осознания задача нормальному человеку, только в памяти сохранившему близких. Мы слушаем телевизор, где политики рассказывают нам о том, как мы живем, и будем жить. Это их вынужденное поведение, они совсем далеки от правды и истины, то есть всегда врут, даже не понимая, как жил народ и они сами, и что может нам предстоять. Есть материальные свидетели нашей жизни: город, поступки государства и отдельных людей, …, но кто поймёт всё это? Пока не видно таких, только писатели и поэты пытаются просветить нас. Правда есть ещё и чудаки – священники, для которых всё – элементарно: есть Бог и лишь от него всё и зависит. Но очень многих такая простота не устраивает, и они сами думают и всматриваются в свои чувства, чтобы разобраться с тем, что было и будет, возможно. Священники похожи на политработников – большевиков: заострены на пропаганде своего понимания жизни. Это удивительно: как в наше время церковь оказывается в состоянии порождать ярких миссионеров. Значит идея её – плодоносит. Осознать же эту идею невозможно, нужна вера, а это самое глубокое и искреннее наше содержание, которое, походя, не осознаётся.
-3-- Что есть сон? Все спят, но не все знают о сне. Теперь, когда у меня разладилось достижение всегда легко обретаемого мною состояние сна, из-за реализовавшейся пенсионерской привычки читать ночами, я поневоле задумался о сне. Теперь я считаю, что сон – это выстраивание внутри психики состояний типа доминошных косточек. Когда они вдруг начнут падать, то вызывают долгое обрушение всех малых своих косточек, что приводит и к отдыху психики, и к замысловатым снам. Но, если некая стоящая доминошка упала куда-то вбок и не привела в движение своей соседки по строю, то сон нарушается, и требуется долгое время для восстановления этого строя вновь. Когда я был в армии и пребывал в наряде, то сон представлялся мне силачом, хватавшим меня и бросавшим на землю, и я просыпался на расстоянии сантиметров, то есть секунды от столкновения с жёсткими объятьями земли. Сон бывает грёзами, когда утром вроде проснулся, но ещё видишь фантастических обитателей сна и слышишь их речь. Бывает сон в транспорте, когда держишься за железный поручень и вдруг осознаёшь, что спишь, и от страха вываливаешься из сна раньше, чем упадёшь. Это припомнились молодые годы, когда работали по 6 дней в неделю, и я рано утром добирался переполненным трамваем до работы своей. Мне были удивительны мои коллеги по командировке, сознательно смотрящие телевизор за полночь, чтобы достичь состояния падения в постель и мгновенного засыпания. Я же ложился много раньше и легко, и с удовольствием начинал наблюдать сны. В старости сны – другие: они не радуют красками, фантастическими сюжетами, пророческими свойствами. Они скучны и убоги, пресны и не радостны. А отчего это? Вот вопрос! Я изменился? Да, я – седой старик снаружи, но внутри я по-прежнему молодой и сильный. Но сон, как-то не хочет тратиться на отжившего своё человека. Жаль, что он скаредный и умный.
-4-- Мы все зависим от чувств, и сильные из них – это любовь и секс. Думаю, что каждый опалил свои юные крылышки на этом огне. Хочу зафиксировать давно ясное мне отличие одного от другого. Секс – это некое состояние дурмана, типа хмельного. А любовь – это когда все бессознательное подавляется чувством обожания любимого и постижением глубин этого другого человека. Если после секса нередко ощущение стыда и неловкости, то после любовного соития – всегда радость, гордость, надежды на счастье, и тени стыда не возникает, стеснения – тоже. Но секс посещает нас чаще, чем любовь. Он живёт в нашей физиологии и диктует нам свои потребности, угнетающие нашу душу и гордость. Подавить его – нереально, сдаваться же позорно. «Господь повёл его дорогою греха, чтоб спотыкался он и падал» - цитата из Джека Лондона. А с чем ещё сходен секс? Мне подумалось, что с кино, где много стреляют и преследуют кого-то. Киношные приключения заполоняют твой ум и чувства, не оставляя возможности смотреть «сверху» на происходящее: ты – в плену экрана. И в сексе – так же. А читая книгу, мы вольны вернуться на абзац назад и лучше понять смысл сказанного или структуру сложного предложения. Чтение хорошей книги немного похоже на любовь.
-5-- Читая романы, чувствуешь, что переживания их персонажей и твои собственные, относящиеся к реальной жизни, осмысленны только в своём контексте. Что они не связаны с той общей жизнью всех, про которую не хочется говорить, что она не существует, ибо это ещё больше обессмысливает действительность. Я говорю о том, что логичность, значительность наших внутренних переживаний, мыслей стремится к нулю, как только чуть с более высокого положения твоего внимания ты оценишь их. И это приложимо ко всем. Грустно и тяжело ощутить, что народы, жившие раньше нас, в безмолвии и одиночестве ушли на тот свет, не оставив нам итогов своей жизни.
-6-- Мы часто и привычно уступаем своим чувствам. Интересно, что иногда мы способны ощутить сложные, метафизические предчувствия, но не способны их в себе поддерживать. Наоборот, мы заедаем их вкусняшками с кофе или чаем. Нам только что показались длинные нехорошие тени от происходящего с нами, а мы, вместо осознания и продумывания этого, пьём чёрный кофе с шоколадом. Я догадываюсь, что внутри нас есть не только духовный мир, но и тёмный животный мирок, уютно устроивший своё логово в животе и языке. И он, этот мирок, - тоже часть нашего я, и он выходит из-за ширмы, когда мы болеем, потрясены чем-то, или едим то, что всегда было для нас необыкновенным лакомством и привязывает нас к жизни. Всё это более соответствует женщинам, а мужчины вместо тонких чувств легче наполняются ощущением бесконечного пространства, с наплывающими мыслеобразами и фантастическими, абстрактными фигурами, которые видим не глазами, а всем нашим существом.
-7-- Каждое мгновение нашей жизни может ощущаться нами как чуждое, чужое, не наше, отвратительное, нейтральное, скучное, обыкновенное; а может чувствоваться как родное, домашнее, своё, личное, уютное. Кто переключает наше восприятие с чуждого на родное – я не знаю, но ощущаю, как это происходит, удивляюсь и хочу, чтобы я умел совершать такие переключения. Правда, думаю, что я навсегда бы закрепил указатель состояния – на родное, уютное. Именно такое состояние и продуктивно, и желанно.
-8-- Люди похожи на книги романы, повести. Люди несут в себе некое содержание, как и романы и новеллы. Книги читаются, а люди познаются по глазам, поступкам поведению. Книги и люди бывают обыкновенными и удивляющими пугающими своими тайнами. Обыкновенные – это те, кто живёт согласно известным всем уставам. Пугающие – это либо непредсказуемые, либо представители метафизических глубин. Обитатели глубин – ангелы и чудовища видятся нами в глазах и поступках таких людей и книгах. Люди, особенно в старости, любят пересматривать и изменять собственное содержание. Книги – более постоянны своим наполнением, но и они меняются, видя в нас что-то новое, другое, чем было раньше.
-9-- Что вызывает во мне ощущение художественной специфики текста? Что есть рассказ, роман? Пишу об этом, потому что меня вдруг поразило понимание разницы между двумя простыми свойствами текста: его глубиной и широтой. Глубина – это новое, удивительное понимание не замечаемого ранее, новые смыслы. Широта же – это подробности и обширность некой картины жизни. Глубокое имеет шанс быть воспринятым, как своё, личное, Это стакан воды, но не на натюрморте: Вы выпили его, он сродняется с Вами. Обширное и подробное – лишь уточняют, систематизируют и понятия, и чувства. И это тоже ценно, но не по линии художественности. Я воспринимаю глубину текста, как душу опуса, а подробности и ясное обстояние, окружение своим вниманием, затронутой текстом темы – как ландшафт полуизвестной местности, путеводитель по ней. В соответствии с этим лекторы, преподаватели делятся мною на глубоких и ландшафтных. Утрируя, скажу, что глубина – это потрясение души от воспринимаемого, а обширность и подробности – это графоманство. Не скрою, что эти качества в рассказе или романе часто перетекают друг в друга, или просто переплетаются и смешиваются. Здесь первая скрипка – у воспринимающего текст читателя. Ещё замечу, что провоцирует глубину – поэзия, а широту и подробности ландшафта – проза.
-10-- Внутри нас есть то, что делает нас революционерами, то есть теми, кто говорит: «Я так хочу, и будет так!» и эволюционистами, говорящими: « Я ничего не требую, но пусть так будет, ибо это уже есть, и оно живёт!» Сознательную часть своей жизни я – эволюционист. Мои высказывания – это кукареку прожившей более 70 лет птицы, обретшей уверенность, что может и пропеть нечто. Почему мне не по душе революционеры? Они требуют от других, заставляют других во имя своих предпочтений. Я бы сказал, что революционер – это ярко выраженный политик! А эволюционист – обыватель, интересующийся тем, что может сделать он для себя, а не другие – для него. Он скорее скажет: «Ты делай, как считаешь выгодным себе, и на меня – не смотри»
-11-- Мы все живём в круге света нашего личности и в более обширном объёме – свете культуры. Например: картина Крамского Иисус в пустыне – разве она не ответ на вечные истины человеческой жизни? Не только эта картина, но и другие шедевры выдающихся художников, поэтов, писателей, музыкантов – дают всё, что требует наша душа и ум. Вру …. Не дают, иначе - почему же мы всё время ищем ответы на уже понятные вердикты гениев человечества? Чего же нам не хватает в этих решениях? Нам не хватает силы признать их нашими личными, родными нам истинами. Нет силы, есть трусость, нет решимости, есть надежда, что и так обойдётся. Но главное – это не признание каких-то школьных, хрестоматийных гениев за наших личных кумиров. Слишком страшно и накладно. К старости все эти обстоятельства усугубляются, но всё равно надежды на благополучие и на будущую отчаянную решимость - нас не отпускают.
-12-- Есть информация о нас, которую мы скрываем от других: ей могут пользоваться нам во вред. И если не станут так поступать, всё равно мы скрываем от чужих наше сокровенное. Нам кажется, что это только наше, что-то вроде имущества. Странно, то, что это похоже на нечто материальное. Если мы им делимся – у нас остаётся уменьшенная часть. В жизни, особенно в прошлой, встречались писатели, поэты, музыканты. Они творили свои опусы, предлагая нам экскурсию по своему сокровенному. Этот показ внутреннего содержания, не вызывает у авторов ни стеснения, ни раскаяния: они мнят, что на самом деле глубоко личное не выдано ими, а по-прежнему скрыто от всех. Ну и хвастовство своей богатой натуры провоцирует их на откровенность. И это хорошо, это исподволь нас всех объединяет!
Свидетельство о публикации №225012200949