Пылающий Андижан погромы 1990 года

(Историко-литературный обзор)

1.
В кабинете Ислама Каримова было жарко, несмотря на то, что май только вступил в свои права. Воздух казался неподвижным, и даже открытые окна, через которые в кабинет проникали звуки оживленного Ташкента, не могли принести желаемой прохлады. Кондиционеры советского производства работали на пределе своих возможностей, но кабинет, с его высокими потолками и массивной деревянной мебелью, словно впитывал жару. Впрочем, Ташкент с его густыми зелеными насаждениями все еще дарил ощущение комфорта. Высокие чинары, раскинувшиеся у окон здания, мягко рассеивали солнечный свет, создавая тени, которые, казалось, слегка снижали температуру.
Чуть более месяца назад Ислам Каримов стал президентом республики. 24 марта 1990 года Верховный Совет Узбекской ССР единогласно проголосовал за его кандидатуру. Формально это не стало неожиданностью — он уже занимал пост главы республики в ранге первого секретаря ЦК Компартии. Но Каримов прекрасно понимал, что время коммунистической партии подходило к концу. Ее авторитет и влияние стремительно падали, а идеология теряла свою силу. Ислам Абдуганиевич сделал ставку на государственные институты как на новый инструмент власти. Это решение показало его дальновидность и политическую интуицию — он стремился сохранить контроль в период, когда страна начинала погружаться в хаос.
Кабинет Каримова сохранял явные отголоски партийной эпохи. В центре комнаты возвышался бюст Ленина — массивный и чуть потускневший от времени. На стене висела фотография Михаила Горбачева, олицетворявшая связь с Кремлем, хоть и все более формальную. Стеллажи вдоль стен были уставлены томами Ленина и многотомными изданиями "КПСС в съездах и резолюциях". На журнальном столике лежали газеты: "Известия", "Правда Востока", "Труд", "Вечерний Ташкент" — свидетельства текущих событий и партийной пропаганды. Рядом выделялся номер "Спид-Инфо", будто случайно оказавшийся в этом собрании. В углу кабинета возвышались два флага — Узбекской ССР и Союза ССР, символы прежнего порядка, который уже трещал по швам.
Сам Ислам Абдуганиевич сидел за массивным столом, облаченный в строгий темный костюм. Роговые очки придавали его облику солидность и оттенок интеллигентности, который он старательно поддерживал. Высокий лоб, четкие черты лица, уверенный взгляд — все это говорило о его амбициях и сильном характере. Каримов был человеком, умевшим использовать обстоятельства себе на пользу. Его карьера, как и его нынешний пост, стала результатом стечения обстоятельств, но и его личной проницательности. Он видел, что Москва слабеет. Союз терял контроль над республиками, и Каримов знал, что его позиции в Ташкенте укрепляются. Однако он понимал, что открытая конфронтация с Кремлем была бы опасной — экономические и политические узы с Союзом еще были сильны, а КГБ все еще могло провести операцию против неудобных лидеров. Поэтому Каримов старался сохранять баланс — демонстрируя лояльность Москве, но одновременно готовя почву для большей самостоятельности.
Перед ним на столе лежали статистические отчеты за прошлый год. Он углубился в их изучение, хмуря брови:
— В 1990 году произведенный в народном хозяйстве национальный доход составил 23,3 миллиарда рублей, — пробормотал Каримов, подчеркивая данные карандашом. — На потребление и накопление, с учетом потерь и внешнеторгового сальдо, использовано 26,8 миллиарда. Расходы государства на одного учащегося в высших учебных заведениях составляют 1361 рубль. На содержание одной койки в больнице — 4150 рублей. Электроэнергия, которая сейчас производится за день, в 1940 году потребовала бы 119 дней…
Он продолжал читать:
— Ежедневно рождается 1895 детей, заключается 595 браков, сдается в эксплуатацию 340 квартир…
Каримов относился к этим цифрам с двойственным чувством. Он прекрасно понимал, что многие из них — результат приписок и манипуляций. Но он также знал, насколько сильным инструментом могла быть статистика. Цифры внушали доверие, они внушали гордость, даже если за ними скрывалась ложь. Социалистическая система строилась на этой искусной игре с данными, и Каримов умело пользовался этим наследием. В руках опытного политика статистика могла стать оружием, способным подчинить себе любого, от простого гражданина до высокопоставленного чиновника. Он склонился над отчетом, вновь изучая строки цифр, за которыми скрывались судьбы миллионов.
Резиденция Ислама Каримова была одновременно местом дислокации узбекских коммунистов и президентским аппаратом. Функции этих двух структур пока не успели разделить. Президент фактически арендовал здание ЦК Компартии для своих государственных нужд, но безвозмездно, и никто не смел выразить протест. Это было шестиэтажное здание с просторным актовым залом и внутренним двориком, который круглосуточно охранялся милицией. Охрана резиденции была настолько усиленной, что превосходила даже меры безопасности любой войсковой части республики.
Ислам Абдуганиевич намеревался провести масштабные реформы: создать собственное Министерство обороны на базе Туркестанского военного округа, учредить Министерство внешнеэкономических связей, а МВД и КГБ полностью переподчинить узбекскому правительству, выведя их из-под контроля Москвы. Этот процесс уже шел в прибалтийских и кавказских республиках, и Каримов не собирался отставать. Узбекистану были нужны собственные силы, национальная валюта и контроль над ресурсами — он не хотел больше передавать все это слабому Союзу.
Раздался стук в дверь. На пороге появился помощник Крайнов — высокий мужчина средних лет с аккуратной стрижкой и строгим взглядом. Он был одет в темно-синий костюм, который подчеркивал его военную выправку. Лицо Крайнова было всегда сосредоточенным, как будто он готовился к важному докладу. Его речь была четкой, без лишних слов, что делало его идеальным исполнителем поручений Каримова.
— Ислам Абдуганиевич, к вам министр внутренних дел, — доложил он, слегка поклонив голову.
— Пускай заходит, — коротко кивнул Каримов, отодвигая бумаги. Ему требовался отчет о событиях 1989 года в Ферганской долине и февральских событиях 1990 года в Буке и Паркенте. Эти межнациональные столкновения стали одними из самых болезненных страниц в истории республики. В Ферганской долине вспыхнули конфликты между местным узбекским населением и турками-месхетинцами. Жестокие столкновения сопровождались погромами, насилием и гибелью людей. В Буке и Паркенте в 1990 году произошло новое обострение — этнические напряжения переросли в беспорядки, которые власти не смогли своевременно подавить.
Каримов знал, что эти события могли быть использованы Москвой для вмешательства во внутренние дела Узбекистана. Ему нужен был полный контроль над ситуацией, чтобы укрепить свои позиции и избежать дальнейших потрясений.
В кабинет вошел генерал-майор внутренней службы Камалов. Высокий и крепко сложенный, с военной выправкой, он двинулся уверенно, словно каждый шаг был выверен и продуман. Его движения были резкими и четкими, с характерной для военных прямотой, как будто он двигался на платформу перед строем. Одежда на нем сидела идеально: мундир был аккуратно застегнут, погоны и медали блестели в тусклом свете ламп. Камалов выглядел строго, его взгляд был холодным и сосредоточенным, лицо не выражало лишних эмоций. Такие люди не нуждаются в словах для выражения власти — их присутствие ощущается через жесты, манеру держаться и взгляд, который пронзает, не требуя ни объяснений, ни оправданий.
- Добрый день, Ислам Абдуганиевич, - поздоровался министр, едва заметно наклонив голову.
- Входите, Вячеслав Мухтарович, - сухо ответил Каримов, жестом приглашая Камалова сесть напротив за стол. - Я слушаю вас!
Камалов присел сдержанно, словно был на важной встрече, где каждое слово имеет значение. Он не стал устраиваться поудобнее, а сразу перешел к делу.
- Я подготовил криминальную статистику за прошлый год, - с заметным волнением произнес Камалов. - Итак, в 1989 году было зарегистрировано 84459 преступлений, каждое восьмое преступление — тяжкое. Да, из них 891 умышленных убийств, 5896 хищений государственного или общественного имущества, 3828 спекуляций, 3708 грабежей и разбоев, 23407 краж, 557 изнасилований, 3057 хулиганств...
Каримов прервал его, недовольно покачав головой.
- Подожди, - остановил его недовольным голосом президент. - Это я потом прочитаю. Ты мне расскажи о том, что делается органами внутренних дел, чтобы не допустить межнациональных столкновений? Мне с обкомов и райкомов звонят и сообщают об участившихся фактах распрей и конфликтах жителей по этническому признаку на бытовой или профессиональной основе. Республику покидают люди славянской национальности, все боятся узбеков, словно мы вернулись во времена, когда в регионах хозяйничали басмачи...
Камалов задумался, а затем, слегка стиснув челюсти, продолжил:
- На бытовом уровне происходит повсеместно, и за всем уследить невозможно. Участковые милиционеры работают с аксакалами, с ЖЭКами, неформальными лидерами, чтобы не допускать конфликтов между жителями по этнической линии. Но ситуация сложная, и ее нельзя решить за день.
Каримов поднял руку, выказывая явное недовольство.
- Ты думаешь, я поверю, что резня турков-месхетинцев началась из-за клубники на базаре? – раздраженно спросил Каримов. – Там все было организовано. Какие-то враги устраивают все это, чтобы унизить нашу республику, превратить узбеков в изгоев, в нацию самодуров и убийц!
Вячеслав Мухтарович ответил сдержанно, но уверенно:
- Мы не исключаем, что все это осуществляется кем-то, либо внутри республики, либо извне. Здесь мы работаем с чекистами, пытаемся выявить скрытые угрозы. Мы мониторим деятельность подпольных исламских организаций, типа «братьев-мусульман», влияние афганских и пакистанских моджахедов, арабских эмиссаров. Создается нетерпимая к нетитульной нации обстановка с целью их выдавливания. Мы активно работаем в этом направлении, предпринимаются шаги по усилению контроля и профилактики.
Каримов выслушал министра, его лицо оставалось непроницаемым. Он задумался на мгновение, затем сделал несколько замечаний.
- Ты подготавливаешь отчет для меня, а не для обкомов и райкомов. Проблему надо решать, а не только констатировать. Надо проводить более серьезные меры, может быть, усиливать мобильность наших подразделений. И в первую очередь – работать с местными властями, а не ждать, пока кто-то позвонит и скажет, что проблема стала на грани. Ты должен решить этот вопрос, а не передавать его дальше.
После короткой паузы Каримов поднялся, жестом показывая, что встреча завершена. Камалов встал, склонив голову в знак уважения.
- Я понял, Ислам Абдуганиевич. Все будет сделано, - ответил министр и, не тратя времени на дополнительные слова, покинул кабинет.
Президент остался один. Он долго сидел за столом, уставившись в окно, где в ярком майском солнце полыхал насыщенный свет. На улице жизнь кипела в своем привычном ритме, но Каримов чувствовал, как внутри его нарастают тревога и напряжение. Что-то было не так.

2. Второго мая 1990 года ничто не предвещало трагедии. Был обычный, ничем не примечательный день, как и все остальные будние дни весны. Утро началось с привычного суеты, люди спешили на работу, а воздух был теплым, с едва уловимым запахом свежей зелени и пыли. По городу ехали автобусы, звучали звонки телефонов, и жизнь продолжала свой привычный ход. Солнце было ярким, но не жарким, и даже лёгкий ветерок приносил облегчение в преддверии лета.
В этот день на стадионе «Спартак» должен был состояться широко разрекламированный товарищеский матч между двумя футбольными командами – местным «Спартаком» и ташкентским «Пахтакором». Спектакульное событие привлекло внимание не только болельщиков, но и многочисленных журналистов. В воздухе витало ожидание яркой игры, насыщенной действиями известных футболистов. Болельщики в разноцветных шарфах и майках с логотипами команд заполняли трибуны, готовые болеть за своих любимцев.
Особенно ждали зрелищное участие таких звезд «Пахтакора», как Валерий Лобанов и Владимир Бесков. Эти футболисты были настоящими легендами в своем роде, и их присутствие обещало игру высокого класса. Многие болельщики приехали специально, чтобы увидеть их вживую. Каждый глаз был устремлен на поле, где игроки разогревались перед матчем, а трибуны заполнились громкими разговорами и ожиданием.
Однако, несмотря на все ожидания, матч так и не начинался. Время шло, но игра не стартовала. Солнце стояло в зените, жара становилась невыносимой. Люди начали задыхаться от палящего зноя, и волнения стали усиливаться. Толпа постепенно теряла терпение, оглядываясь по сторонам и требуя разъяснений. С каждой минутой напряжение нарастало, а разговоры становились все громче.
В 16:00 часов на стадион вышел президент спортклуба «Спартак» Шухрат Исаков, чтобы попытаться успокоить зрителей. Его лицо было напряженным, а голос – немного дрожащим. Он попытался объяснить срыв матча тем, что автобус «Пахтакора» сломался по пути, и футболисты не успели добраться до стадиона вовремя. В отчаянной попытке снять напряжение, Исаков предложил болельщикам провести тираж лотереи, главным призом которой был автомобиль «ВАЗ-2106». Лотереи такого рода были популярны по всему Союзу, и они использовались для привлечения людей на стадионы, обещая неожиданные, но желанные выигрыши.
Но вместо того чтобы успокоить зрителей, его слова стали лишь подливать масла в огонь. В ответ раздались крики из толпы:
- Хватит нам пудрить мозги! – разъяренно выкрикнул кто-то с верхних рядов.
- Это обман! – кричали другие.
- Все здесь подкуплено! Нет честной лотереи! – подхватили эти слова более агрессивные болельщики.
Требования прекратить обман становились всё громче и решительнее, а иссякающее терпение зрителей привело к неконтролируемому всплеску ярости. Исаков пытался что-то сказать, но его слова уже теряли смысл в буре эмоций.
Вдруг толпа, как один, встала с мест и начала двигаться к полю. Столкновения не заставили себя ждать: хулиганы, не дождавшиеся ни объяснений, ни оправданий, начали бросать бутылки и камни в сторону лотерейной комиссии и даже в администрацию стадиона. В их глазах была дикая ярость, лицо каждого казалось искаженным от злости. Они бросались вперед, скандируя и требуя немедленного действия. Весь стадион буквально взорвался, и это было неуправляемое, дико стремительное движение.
Ужас охватил всех, и напряжение стало настолько острым, что Исаков и его команда поняли: ситуацию уже невозможно контролировать. Все, кто был рядом, начали поспешно покидать стадион. Быстро исчезли не только организаторы, но и милиционеры, которые должны были поддерживать порядок. В тот момент они больше напоминали бегущих от мобилизации солдат, чем стражей порядка. Их лица выражали неуверенность и страх.
Толпа в ярости, не имея преграды, продолжала бурлить, разрушая все на своем пути, и Исаков с администрацией быстро скрылись в тени, прячась от ярости неуправляемых зрителей.
Неожиданно среди толпы начали возникать антисоветские лозунги, которые становились всё громче и решительнее. Люди, ранее собравшиеся ради спортивного события, теперь кричали о свободе, требуя возвращения исламских порядков в город и восстановления верховенства шариата. Эти слова становились все более агрессивными, а толпа реагировала с всё большей яростью. Казалось, что многие уже не просто недовольны текущим режимом, а начали требовать более радикальных перемен. В толпе можно было заметить странных людей, которые, казалось, не были просто участниками митинга, а действовали как заправские организаторы, разогревая толпу к более активным действиям. Эти люди, одетые в темную одежду и с решительными выражениями на лицах, что-то шептали и жестикулировали, подстегивая окружающих. Они внезапно начинали выкрикивать фразы о возвращении к традициям, распевая религиозные песнопения, и как будто на команду вся толпа вспыхивала новыми криками. Люди в этой толпе уже не были просто болельщиками футбольного матча — они стали участниками волны насилия, готовыми к радикальным действиям.
- Аллах акбар! Велик Аллах! - слышались крики.
Вскоре многотысячная толпа, заполнившая улицы, направилась к зданию обкома компартии Узбекистана, которое стояло неподалеку. Этот знак власти стал для толпы целью, и, не раздумывая, они забросали его камнями. Камни попадали в окна, в стены здания, с каждым моментом разрушая символы прежнего порядка. Люди кричали и бросали все, что попадалось под руку, и здание постепенно покрывалось трещинами и разрушениями. Сотрудники обкома, испугавшись разгневанных людей, поспешно покидали кабинеты, прячась по ближайшим городским кварталам — махаллям, чтобы скрыться от гнева и ярости толпы.
Не найдя своих врагов в здании обкома, толпа, в поисках новых жертв, устремилась по улицам. Люди разрушали все, что встречалось на их пути: газетные киоски, павильоны на автобусных остановках, машины, витрины магазинов, окна жилых домов, вестибюли административных зданий. На улице Ленина была уничтожена вся инфраструктура: сожжены киоски, ларьки с газированной водой, магазины, двухэтажный универмаг, филиал центрального сбербанка, горпищеторг и даже городская прокуратура. Ущерб был настолько велик, что казалось, словно армия Чингизхана прошлась огнем и мечом по этой части города. Здания горели, пламя захватывало все на своем пути, и дым поднимался к небу, окрашивая его в мрачные оттенки.
- Долой коммунистов! Долой Советскую власть! - снова кричали люди в толпе. - Андижан будет свободен от чужаков!
Жители города в ужасе разбегались, скрываясь в своих домах, запираясь в квартирах, не зная, что делать. Дети, женщины, старики — все, кто мог передвигаться, стремились как можно дальше от эпицентра событий, затаив дыхание и стараясь не попасть в толпу. Из каждого окна, с каждой улицы доносились крики и стоны людей, столкнувшихся с внезапной яростью.
В то время как толпа рвала и разрушала все вокруг, те, кто встречался на их пути и казался им чужим, становились жертвами насилия. Люди, одетые не так, как требовала эта бешеная толпа, или те, кто был заметно не местными, попадали под удары. Толпа без разбору избивала их, обрушивая на них все возможное. Не спасала ни одежда, ни положение — любой, кто не был «своим», мог стать целью для жестокого нападения.
Андижанская милиция, возглавляемая полковником Батыром Парпиевым, не предприняла абсолютно никаких шагов, чтобы остановить происходящее. Молча, без каких-либо действий, она наблюдала за беспорядками. Милиционеры, вместо того чтобы вмешаться и попытаться навести порядок, укрылись в здании ГУВД, поджав хвост. Полковник Парпиев, человек, который всегда привык к управлению, теперь оказался в бессильной позиции. Он спрятался в подвале, окружив себя охраной с автоматами, пытаясь скрыться от возможной угрозы. Здание ГУВД, которое должно было быть центром управления, стало убежищем для тех, кто был обязан защищать порядок.
Парпиев не отвечал ни на телефонные звонки, ни на сообщения своих подчиненных, которые в гражданском, в панике патрулировали улицы и пытались информировать его о происходящем. Все сообщения были ужасающими: «Толпа идет по улице Советской! Горят магазины! Сожжены автомобили! Люди избивают друг друга!» В глазах Парпиева не было уверенности — страх сковал его. Кажется, он не был готов к таким событиям. Начав свою карьеру рядовым сотрудником ГАИ, он не представлял себе, что столкнется с чем-то таким. Когда он стал руководителем областного управления МВД, он не знал, что придется сталкиваться с подобными массовыми беспорядками, с чем-то, что выходит за рамки его опыта. Он привык к тихим подношениям и взяткам, с которыми справлялся без особого труда, но не знал, как остановить разбушевавшуюся толпу.
- Товарищ Парпиев, — дрожал голос дежурного, — звонят из Ташкента! Требуют пояснения!
- Меня нет! — орал Парпиев, его голос был полон отчаяния и страха. — Меня нет в городе! Так и скажи! Ничего не знаю! Оставьте меня в покое!
Он стоял в своем подвале, окруженный охраной, пытаясь подавить панику. В его голове молнией пронеслись мысли: «Каждый сам за себя». Это было самое ужасное осознание — начальник, который не мог контролировать ситуацию, не мог остановить беспорядки и защитить тех, кто под его командованием. Он дрожал от страха и неуверенности, чувствуя, как в его руках ускользает контроль над всем, что когда-то казалось ему обычным делом.
Милиционеры, видя, как их начальник не справляется, начали сбрасывать с себя униформу. Они снимали погоны, меняли форму на гражданскую одежду и поспешно покидали здание ГУВД. Паника охватила их, и они стремились скрыться, боясь мести разъяренной толпы, которая, как лавина, катилась по улицам города.
В пустых кабинетах продолжали звенеть телефоны. Это были звонки испуганных андижанцев, которые требовали от милиции активных действий в их защиту. Но ответа не было — телефонные линии молчали, и в ответ на отчаянные крики граждан — никто не отзывался. Люди, понимая, что защиты нет, начинали запираться в своих домах, беря в руки все, что попадалось под руку: топоры, лопаты, охотничьи ружья, ножи, монтировки — все, что могло стать оружием для защиты. В их глазах горел страх и решимость: они были готовы защищаться от того, что они считали угрозой, не зная, куда приведет этот хаос.
Каждый понимал, что обезумевшие люди в толпе неуправляемы и неприемлемы для логики разума. Разговоры о правде и справедливости исчезали, и на первый план выходила лишь сила. Законы и нормы общества исчезли в глазах этой толпы — теперь все решала охлократия, тот самый жестокий и разрушительный принцип, по которому толпа диктует свои условия, лишая разума всякого значения. Все в этом мире стало подчинено безумной логике насилия.
Не получив от органов власти надлежащего отпора, толпа начала искать виновных среди тех, кого считали «врагами». Они решили, что весь экономический кризис, охвативший Узбекистан и другие республики Союза, был следствием деятельности «иностранцев» — людей иной этнической принадлежности. Их обвиняли в том, что они захватили «хлебные» места — торговые точки, магазины, базы, банки и кассы, что именно они создают дефицит товаров и услуг, а сами живут в роскоши, в то время как узбеки терпят нужду и голод. В их глазах эти «иностранцы» были виновниками всех бед, и месть казалась справедливой.
- Во всем виноваты армяне! — громко выкрикнул один из толпы. — Они крадут у нас все!
- И евреи тоже! — подхватили другие, разгораясь все больше. — Пора их проучить! Выгнать из нашего города!
И вот бывшие болельщики, еще недавно мирно сидящие на стадионе, теперь превратились в яростных националистов, готовых на насилие и жестокие расправы. Эти люди, разгоряченные злобой и дезинформацией, рвались в еврейско-армянский квартал города. Этот квартал, расположенный в старой части Андижана, был исторически смешанным. Узкие, извилистые улочки, старые дома с высокими деревянными воротами, внутренние дворы, где в тени деревьев собирались семьи, — все это было наполнено многолетним мирным соседством различных народностей. В квартале жили армяне, евреи, русские и другие этнические группы, среди которых царила относительная гармония. Но теперь этот мир был разрушен: каждая улица, каждый дом становился целью для местных радикалов.
Толпа ворвалась в этот квартал с яростью, несущей разрушение. Люди, спешно собирающие свои вещи, пытались укрыться в своих домах, но их уже не было в безопасности. Раздались крики, звуки разбиваемых окон, и мирное соседство прекратилось. Власти не вмешивались, и квартал оказался на милости неуправляемых сил.

3. Здание Ферганского областного УВД было типичным представителем советской архитектуры. Его строгие, прямые линии, высокие окна, обрамленные бетонными рамами, и серые стены создавали ощущение безличности и функциональности. У входа стояли два высоких столба с красными флагами, символизирующими единство и власть, а на фасаде здания сияла золотыми буквами надпись «Управление внутренних дел». Внутри здания царила непрерывная работа: сотрудники сновали по кабинетам, выполняя свою работу. За дверями было слышно звонки телефонов, шорох бумаги, шепот оперативников, а в холле время от времени проезжали дежурные машины, подъезжая и уезжая в рамках вызовов или патрулирования. Весь процесс был тщательно отлажен, как в хорошо работающем механизме.
Начальник областного МВД, полковник внутренней службы Рустам Абдуллаев, сидел за своим столом в просторном, но уже слегка устаревшем кабинете, с темными деревянными панелями на стенах. Он был мужчина средних лет, с коротко подстриженными темными волосами, в строгой униформе, с наградами на груди и выражением лица, которое редко менялось, но всегда было сосредоточенным и напряженным. Абдуллаев внимательно читал донесения, которые поступали ему от дежурных. Но в этот раз все было не так, как обычно. На первый взгляд, информация касалась не ситуации криминогенности в его регионе, а беспорядков в соседнем — в Андижане.
Первая сводка о массовых беспорядках поступила в пять часов вечера, и к 18:00 ситуация была ясна: город поглотил хаос, а местная милиция не предпринимала никаких действий. Абдуллаев, напряженно нахмурившись, положил бумагу и взял в руки телефон. Он был опытным начальником, хорошо знал, что такие события могут иметь цепную реакцию, и они неминуемо перекинутся в соседние регионы, если с ними не будет проведена решительная работа. Это означало, что беспорядки могут охватить всю Ферганскую долину и даже соседнюю Киргизию. И тогда уже будет поздно что-то менять.
Он пытался дозвониться до Батира Парпиева, начальника андижанской милиции, чтобы выяснить, что происходит, но тот не снимал трубку. Абдуллаев еще раз попытался набрать номер, но в трубке раздавался только тихий гудок. Его беспокойство росло, и его мысли начали лихорадочно бегать: «Что, если Парпиев уже мертв?» Но он не знал, что его коллега просто прячется, боясь выйти на контакт с реальностью, которая быстро разрушалась.
Ситуация становилась все более тревожной, и Абдуллаев принял решение действовать. Он набрал номер Ташкента, надеясь получить хотя бы какие-то указания. Но и там не был получен четкий ответ. Один из офицеров Министерства внутренних дел сообщил, что в аэропорту в Тузеле стоит военно-транспортный самолет с десантниками, готовыми вылететь, но команду на отправку никто не дает — все согласовывают с Москвой. Офицер говорил туманно, не утешая Абдуллаева: «Применение вооруженных сил в массовых беспорядках чревато последствиями», — его слова оставались неясными, и в ответе не было решительности.
Недоволен таким ответом, Рустам Абдуллаев собрал совещание в своем кабинете, решив, что пора действовать. Его подчиненные, подполковники Рустам Мирзаев, Гайрат Гайбуллаев и Виктор Тиханов, а также майоры Ровшан Абдуллаев и Ибрагим Мирсаатов, прибыли в кабинет по вызову. Все они были возбуждены и напряжены. За окнами здания уже наступал вечер, и все понимали, что время на раскачку давно прошло. Напряжение витало в воздухе, и каждый из присутствующих ждал пояснений от своего начальника.
— Я сам толком ничего не знаю, — признался начальник облМВД, Рустам Абдуллаев, заметно напряженный. — Ташкент не дает пояснений. Но сидеть сложа руки мы не вправе.
— Если мы не отреагируем, то все пойдет по принципу «домино», — сказал подполковник Виктор Тиханов, почесывая лоб и сдерживая нервное напряжение. Он был человеком с густыми темными усами и крепким телосложением. В его словах звучала настоятельная тревога, ведь Тиханов знал, как быстро события могут выйти из-под контроля. — По всему Союзу идут погромы. Сумгаит, Тбилиси, Баку. Нам нужно остановить это, иначе события подобного формата начнутся у нас.
— Поддерживаю, — добавил подполковник Гайрат Гайбуллаев, человек среднего возраста, с внимательным и строгим взглядом. Его опыт в организации операций был признанным, но каждый раз такие кризисные моменты давались ему нелегко. — Если пустим это на самотек, последствия могут быть катастрофическими.
— Предлагаю направить наших сотрудников в зону конфликта, — предложил майор Рустам Мирзаев, молодой и решительный офицер, который ранее зарекомендовал себя как человек с высокой инициативой. Его четкие, решительные движения и внимательное отношение к деталям внушали уверенность. — Мы должны быть там, где нас ждут.
— Нам нужно сохранять и у нас спокойствие, людей не хватает, — заметил майор Ибрагим Мирсаатов, всегда осторожный и взвешенный в решениях. Он был худощавым, с проницательным взглядом, и предпочитал не делать поспешных выводов. — Разве мы можем отправить все свои силы, не зная, что нас ждет?
Рустам Абдуллаев выслушал всех и принял решение:
— Формируем колону наших сотрудников и направляем в помощь в Андижан. Всю ответственность беру на себя. Соберем людей из районных отделов, из линейных отрядов. Чтобы через час люди были на территории нашего Управления. Нужно приготовить автобусы и снаряжения для защиты.
К 19:30 был сформирован сводный отряд в составе: аппарат УВД – 10 человек, Кувасайский ГОВД – 13, Ташлакский РОВД – 15, Маргиланский ГОВД – 11, Ахунбабаевский РОВД – 10, Киргулинский РОВД – 22, взвод спецназначения — 21 человек. Из них были сформированы 4 взвода, для которых на складе получено 60 резиновых палок. Отряд был экипирован в следующем снаряжении: каски — 86, щиты — 68, резиновые палки — 107 (в резерве еще 10 шт.).
Личный состав отряда был проинструктирован, и в 20:00, около 20 часов, пятью автобусами, одной спецмашиной и двумя легковыми автомашинами с мобильными рациями выехал в Андижан. Машины, со всеми необходимыми средствами для защиты, двинулись в темную ночь, в сторону беспокойного региона.
Ферганцы с тревогой наблюдали, как колонна выезжает из города и устремляется в соседний регион. Люди стояли на улицах, кто-то вышел из магазинов, другие выходили на балконы, а машины притормаживали и останавливались, чтобы внимательно следить за происходящим. В их глазах отражалась беспокойная тревога, они понимали, что в их регионе сейчас начинается что-то, от чего они не могут убежать. Разговоры шли о том, что в Андижане творятся ужасающие дела: массовые беспорядки, столкновения, разрушения. Из знакомых в Андижане приходили лишь мракобесные сообщения о том, как ситуация выходит из-под контроля.
Находившиеся в колоне милиционеры прекрасно осознавали, что столкновения с озверевшей толпой неизбежны, и что с обеих сторон могут быть потери. Эмоции уже были на пределе, и каждый понимал, что сдержать такую стихию — задача почти невыполнимая. Воздух был пропитан напряжением, а мысль о возможных жертвах крутилась в голове каждого.
Подполковник Тиханов, сидя в автобусе, старался придать уверенности своим коллегам. Его голос был твердым, несмотря на внутреннее беспокойство. Он инструктировал, как вести себя в случае провокации или если толпа начнёт атаковать: как правильно строить оборону, какие команды отдавать, и как не поддаваться панике. Коллеги слушали его внимательно, ловя каждое слово. Несмотря на нервозность, большинство из них стремилось к пониманию того, как действовать в такой критической ситуации. Некоторые задавали наводящие вопросы, пытаясь предугадать возможные сценарии и подготовиться к ним. Для многих это был первый опыт в реальных столкновениях с беспокойной толпой, и страх был ощутим, но его быстро заглушала решимость. Несмотря на неопределенность, каждый был готов сделать все, чтобы выполнить свой долг.
По дороге в Андижан связь с Ферганским облУВД не прерывалась. Подполковник Мирзаев держал Рустама Абдуллаева в курсе происходящего. Его голос через рацию звучал спокойным, но тревожным. Он рассказывал, как они пересекли административную границу областей и двигались по трассе в сторону Андижана. Впереди, на дороге, были заметны машины с испуганными людьми, которые поспешно покидали город. Мирзаев сообщал, что люди рассказывают о поджогах, изнасилованиях и грабежах. Настроение в колонне становилось все более напряженным.
— А что там с нашими коллегами? — спросил Рустам Абдуллаев, чувствуя, как его сердце сжалось от ужаса.
— Говорят, что милиции нет. Она ничего не предпринимает, чтобы защитить жителей от обезумевшей толпы. Говорят о погроме в армяно-еврейском квартале, — информировал его Мирзаев.
Рустам тяжело качает головой, глядя на пустую дорогу через окно. В его груди нарастала тревога. Он знал, что ситуация уже вышла из-под контроля. Мысли мелькали быстро, но в его сознании одно было ясно: они должны приехать вовремя, чтобы хоть как-то остановить этот хаос. Каждый шаг, каждое действие может стать решающим, но шансов на успех было все меньше. Он чувствовал, как реальность поглощает его мысли, а страх за коллег и жителей города с каждым километром становился все более давящим.

4. Андижан всегда был городом с непростой межнациональной обстановкой. «Старая» часть города, с её узкими улицами и традиционными махаллями, была населена преимущественно узбеками, которые свято хранили свои обычаи и нормы общежития. «Современная» часть, напротив, представляла собой кварталы с многоэтажными домами, где проживали русские, армяне, евреи, корейцы и другие представители нетитульных наций. Эти две части города редко пересекались в повседневной жизни. Даже школьники учились отдельно, а рынки, кафе и мастерские были точками, где общение сводилось к минимуму. Однако с течением времени некоторая интеграция всё же произошла: люди начали работать бок о бок на заводах, в учреждениях и в сфере торговли.
Но культурные различия оставались ощутимыми. Для коренных жителей неприемлемым казалось свободное поведение женщин, употребление алкоголя или сквернословие — всё это противоречило традиционным нормам. Для тех же, кто был воспитан в славянской культурной среде, местные обычаи казались архаичными. Эти противоречия, как правило, не перерастали в открытые конфликты, но напряжение копилось годами.
К концу 1980-х годов все регионы Советского Союза, включая Ферганскую долину, оказались в состоянии острого экономического кризиса. Дефицит товаров первой необходимости, пустые полки магазинов, хронические задержки зарплат — всё это било по настроению населения. Жители становились раздражёнными и подозрительными. В этой атмосфере бытовые споры начали перерастать в открытые конфликты на этнической почве.
Особенно остро это ощутили армяне и евреи, которые весной 1990 года стали получать письма с угрозами покинуть город. Правоохранительные органы отказывались принимать меры, а партийные чиновники отмахивались от жалоб, называя всё провокацией. Напряжение в городе стремительно росло, пока не достигло критической точки.
2 мая 1990 года на городском стадионе проходил футбольный матч, собравший тысячи зрителей. Накал страстей среди болельщиков был высок. Уже к концу игры эмоции стали выходить из-под контроля: толпа хлынула на поле. Начались крики, свист, полетели бутылки и камни в сторону лотерейной комиссии, которая проводила розыгрыш. Агрессивно настроенные молодые люди попытались прорваться к администрации стадиона, где пытались устроить самосуд над организаторами мероприятия.
Разрушив на стадионе всё, что могли, толпа ринулась дальше. Их путь сопровождали поджоги и погромы. Группы молодых людей, вооружённые камнями и арматурой, начали громить киоски, торговые палатки и магазины. Сначала мишенями были торговые точки, но вскоре начались поджоги автомобилей, в том числе предназначенных для розыгрыша. Уничтожение охватило десятки объектов, включая магазины на проспекте Навои.
Стихийное насилие перекинулось на центральные улицы города. На улице имени Ленина сгорели универмаг, ювелирный магазин, гастроном и центральная сберегательная касса. В здание прокуратуры ворвались погромщики, уничтожив все дела и архивы. Город погружался в хаос. Прямо на улицах бродили толпы молодых людей, выкрикивающих агрессивные лозунги. Они шли на армяно-еврейский квартал, вооружённые бутылками с зажигательной смесью, железными прутьями и палками.
В этом квартале начался настоящий ад. Были подожжены около 30 домов, принадлежавших представителям национальных меньшинств. Вандалы грабили жилища, избивали хозяев, издевались над женщинами и стариками. Свидетели рассказывали о жестоких сценах насилия: одну из женщин, армянку, изнасиловали на глазах её мужа и сына. Когда мальчик попытался защитить мать, его жестоко избили, сломав руку и два ребра. Над головами жертв звучали зловещие выкрики:
— Это вам за ваших дашнаков!
— Убивайте всех, кто не наш!
На Новом базаре разграбления и поджоги продолжались. Здесь участники погромов сожгли магазины, киоски, мастерские и частные дома. Женщины из толпы, скрывавшие лица под масками, участвовали в насилии наравне с мужчинами. Они выкрикивали лозунги и размахивали бутылками с зажигательной смесью. Некоторые здания вспыхивали так быстро, что их жители не успевали выбраться.
К вечеру улицы города превратились в руины. В результате беспорядков было уничтожено более 13 магазинов, 46 мастерских, 20 киосков и около 30 частных домов. Сожжены прокуратура, универмаг и гастроном. За медицинской помощью обратились 44 человека, из них 13 были госпитализированы с тяжёлыми травмами. Толпа продолжала бушевать, ведомая неясными призывами и собственной жаждой разрушений.
Андижан погрузился в анархию. Город захлестнула волна ненависти, подогреваемая страхом, экономической безысходностью и национальными предрассудками.
Домохозяйка Мухаббат Ибрагимова, стоя у окна, заметила, как на улицу Ленина ворвалась разъярённая толпа. Крики и шум были оглушающими, молодёжь размахивала палками, ломами и железными прутьями. От основной группы отделилась небольшая компания парней — едва ли старше двадцати лет. Один из них, крепкий парень с завязанной на шее тряпкой, замахнулся ломом и разбил стекло зала игровых автоматов. Остальные тут же принялись вырывать двери, вытаскивать мебель и оборудование. Через несколько минут в помещение полетели горящие тряпки.
Мухаббат, собравшись с духом, выбежала на улицу и попыталась обратиться к толпе:
— Ребята, прошу вас, не жгите дома! Берите, что хотите, только не поджигайте!
Её голос дрожал от страха. Однако в ответ раздались грубые выкрики, перемежающиеся с руганью:
— Проваливай отсюда, старуха! Иначе пожалеешь!
Некоторые из погромщиков уже надели на себя похищенные куртки и свитера, другие, не теряя времени, поджигали найденные тряпки и бросали их в здание. Мухаббат отступила к своему дому, где её ждали испуганные дети. Когда помещение зала вспыхнуло, женщина схватила детей за руки и хотела спрятаться, но тут прибежала соседка, в панике крича:
— У вас крыша горит! Бегите, пока не поздно!
Мухаббат с детьми успела выбежать на улицу. Позади раздавались треск пламени и грохот рушащихся конструкций. Их дом исчезал в огне, а вокруг стояли мародёры с украденными вещами, глумливо смеясь.
Агабек Мнацаканов с семьёй провёл день на кладбище, обходя могилы родственников и друзей. Вернувшись домой, семья собралась за поминальным столом. Тихая беседа за едой была прервана странным шумом, доносящимся с улицы. Агабек выглянул из окна и увидел соседей, которые возбуждённо переговаривались:
— Толпа идёт в наш квартал! Они уже подожгли дома на Ленина!
Поняв, что нужно действовать быстро, Агабек с сыном вынесли в машину самое ценное: документы, одежду, немного еды. Но не успели они завести двигатель, как к ним ворвались мародёры. Толпа окружила машину, вытолкнув отца и сына на тротуар. Кто-то сел за руль, и загруженный автомобиль скрылся за поворотом.
Дом был разворован за считаные минуты. Хулиганы, словно с голоду, вытащили из холодильника кастрюлю с долмой и недопитую бутылку водки. Всё, что оставалось, — полыхающие угли того, что недавно было их домом. Одетые в лёгкую одежду, семья осталась стоять на улице, лишённая всего.
Улица Дзержинского выглядела словно после бомбёжки: дома с выбитыми окнами, дымящиеся развалины, остатки мебели разбросаны по дороге. Толпа мародёров собралась у дома № 22, где проживал пенсионер Ашот Григорян. Этот крепкий мужчина, несмотря на возраст, обладал твёрдым характером. Он вышел к воротам, держа в руках топор, и встал перед толпой.
Первоначально мародёры отступили, растерянно переместившись на проезжую часть. Но увидев, что перед ними лишь пожилой человек, они разразились смехом и двинулись вперёд. Однако в этот момент за спиной отца появился его сын, державший охотничье ружьё.
— Стойте, иначе пожалеете! — прокричал он, держа ружьё наготове.
Прозвучал выстрел в воздух, и толпа застыла. Несколько секунд длилось напряжённое молчание, после чего нападавшие бросились бежать.
Скоро из соседних домов начали раздаваться выстрелы. Охотничьи ружья и старые карабины, которые долгое время лежали в шкафах, стали средством спасения для местных жителей. Мужчины, женщины и подростки стали выходить из своих домов, решив наконец дать отпор.
Ситуация постепенно начинала меняться. Вопреки страху, жители армянского квартала начали объединяться, защищая свои дома от мародёров.

5. Первый сводный отряд ферганской милиции прибыл в Андижан поздним вечером. Колонна автобусов и машин остановилась на площадке, принадлежащей ГАИ. Из тёмных салонов торопливо выскакивали милиционеры, сразу занимая позиции вокруг машин. Они были настороже, держа оружие наготове. Подполковник Мирсаатов быстро обозначил место стоянки для отряда, выставил охранение и распределил зоны ответственности.
Над городом висела гнетущая тишина, лишь изредка прорезаемая криками и гулом пожарищ. Темнота, окутывающая улицы, освещалась лишь заревом пламени, поднимающимся высоко в небо. Телефонная связь с городом отсутствовала — никто не мог дать точной информации о происходящем.
Мирсаатов напряжённо осматривал местность, когда к отряду подбежали несколько жителей. Лица их были перекошены от страха и отчаяния. Они сбивчиво начали рассказывать:
— В городе погромы, поджоги, убийства! Армян и евреев режут, мучают! Милиция андижанская как крысы попряталась, никого не найти!
Эти слова привели в ярость подполковника. Но больше всего его поразило упоминание событий 1920-х годов:
— Они кричат, что это месть за дашнаков! — произнёс один из жителей, дрожа от гнева.
Мирсаатов нахмурился:
— Дашнаки? — Он ничего не знал об этом, но сразу передал информацию своему заместителю, Рустаму Абдуллаеву.
Абдуллаев припомнил:
— В Ферганской долине в 1920-х годах действительно были конфликты. Тогда большевики использовали армянские отряды для подавления басмачей, и это сопровождалось жестокостями. Но какое отношение нынешние армяне имеют к тем событиям? Они такие же жертвы, как и все остальные во время Гражданской войны! Зачем мстить невиновным?
Не дожидаясь разрешений от местных властей, которые полностью утратили контроль над ситуацией, Мирсаатов отдал приказ начать активные действия.
К отряду Мирсаатова присоединились ещё десять милиционеров из Комсомолабадского района, которые добровольно прибыли, чтобы помочь навести порядок. Около десяти часов вечера группа из трёх десятков милиционеров двинулась по улице Белинского, входя в охваченный хаосом город.
Вскоре они заметили вдалеке скопление людей. Толпа из 300 человек заполняла улицу, крича и размахивая оружием. От неё отделилось несколько велосипедистов. Они подкатили к середине дороги, вылили из канистр бензин на асфальт, и кто-то из других бросил горящие тряпки. Пламя мгновенно вспыхнуло, яркое и неукротимое, осветив лица собравшихся.
Огонь разлился широкой полосой, и казалось, что сама земля разверзлась, словно врата Ада. Полыхающий асфальт отбрасывал пугающие тени на стены домов, создавая видимость демонического танца.
Толпа начала двигаться в сторону милиционеров. Камни, бутылки, обломки досок полетели в их сторону. На лицах людей играли звериные оскалы, наполненные ненавистью. Они неслись вперёд, выкрикивая:
— Бей ментов! Бей армян и евреев! Долой Советскую власть!
Хриплые крики напоминали рёв дикого зверя. Это были не просто люди — они казались обезумевшими, движимыми одной лишь ненавистью. Их сознание было мутным, затуманенным безумием, в котором не осталось ни страха, ни жалости, ни разума.
Кто-то из них держал в руках факел, другие — палки, ножи, молотки. Под их ногами асфальт уже плавился от жара. Они шли как неукротимая стихия, и милиционеры понимали: эти люди готовы убивать.
Мирсаатов дал команду:
— Стоять до конца! Ни шагу назад!
Первый ряд милиционеров поднял щиты, готовясь принять удар обезумевшей толпы.
Подполковник Мирсаатов, несмотря на град камней и крики, сохраняя спокойствие, выстроил взвод в боевую цепочку. Щиты сомкнулись в ровный ряд, защищая милиционеров от летящих обломков. Под ударами камней взвод начал движение вперёд. Медленно, сдержанно, как на тренировке, милиционеры шли вперёд, слаженно ударяя резиновыми палками по щитам. Глухой ритм этих ударов эхом разносился по ночной улице, действуя на погромщиков угнетающе.
Толпа начала отступать на шаг-два, смятённо переговариваясь. Но затем кто-то из задних рядов закричал:
— Бей их! Они не осмелятся!
И тут же летящие камни, бутылки и обломки стали ещё чаще. Удары раздавались по щитам, а некоторые милиционеры получили удары в ноги и руки. Град усиливался, но подполковник отдал короткий, чёткий приказ:
— В атаку! Бегом марш!
Слаженно и внезапно для противника милиционеры бросились вперёд, поднимая щиты, как единая стена. Погромщики, не ожидавшие столь решительных действий, заколебались. В первый момент передовые ряды толпы замешкались, не зная, что делать.
Толпа начала принимать атаку, но милиционеры врезались в неё, как лавина. Резиновые палки со свистом рассеивали воздух, выбивая из рук нападавших камни, палки и бутылки. В ход пошли и щиты — ими оттесняли особо агрессивных участников беспорядков.
Кто-то из толпы, пытаясь защититься, поднял над головой доску, но палка одного из милиционеров выбила её. Мужчина упал на землю, его тут же подхватили и оттащили назад другие. Камни продолжали сыпаться, но ряды милиции наступали всё увереннее.
На передовой милиционеры действовали решительно: оттесняя тех, кто пытался сопротивляться, и сбивая агрессивных погромщиков с ног. Один из нападавших, держа в руках бутылку с зажигательной смесью, попытался поджечь одежду милиционера, но резкая палка по руке заставила его выронить её. Бутылка разбилась на асфальте, вспыхнув безобидным огнём.
Подкрепление из Намангана — около сотни милиционеров, прибывших на автобусах, — замкнуло кольцо вокруг толпы. Увидев новую угрозу, мародёры дрогнули. Их ряды стали редеть, а затем началась паника.
Толпа отступила на пустырь, а затем, осознав, что сопротивление бесполезно, начала бежать. Паника захватила всех: люди кричали, толкались, цеплялись друг за друга. Кто-то падал, поднимаясь в спешке, бросая то, что нёс.
— Это ферганцы! Они будут бить! — раздались испуганные крики.
Бросая велосипеды, сумки и вещи, мародёры разбегались в разные стороны. Некоторые на ходу снимали тапочки, босоножки, чтобы быстрее бежать босиком. Обувь и разбросанные вещи остались валяться на пустыре, как немые свидетельства их трусливого бегства.
Кто-то из погромщиков, пытаясь оторваться, бросился через строящийся массив. Люди карабкались на заборы, прыгали в кусты, теряя одежду. Казалось, сама паника преследовала их, подгоняя всё быстрее и быстрее.
Четверо милиционеров получили удары камнями, один из них — серьёзный ушиб от попавшего в него кирпича. Ему оказали помощь врачи скорой, прибывшие спустя несколько минут после атаки.
На месте остались горящие тряпки, остатки бутылок и рассыпанные камни. Улицы начали пустеть. Это была первая победа милиции в той страшной ночи.
Милиционеры, не останавливаясь, гнали толпу вперед, били резиновыми палками тех, кто пытался сопротивляться или задерживался. Подполковник Мирсаатов и командиры звеньев постоянно подгоняли сотрудников, чтобы не дать погромщикам передохнуть или перегруппироваться. На расстоянии 300-400 метров толпа была полностью рассеяна по массиву и полю, её остатки скрылись в темноте.
Из всей толпы задержали лишь двух-трёх человек. Это были самые агрессивные и жестокие участники погрома, которые бросали камни и бутылки с зажигательной смесью, а также пытались нападать на сотрудников милиции. Их немедленно скрутили и передали в городской отдел милиции.
— Итак, толпа разогнана, — объявил Мирсаатов. — Следуем дальше.
Милиционеры быстро запрыгнули в автобусы, и колонна направилась в сторону горящих кварталов, где жили семьи армян и евреев. По пути лица милиционеров были сосредоточенными, многие смотрели в окна с ужасом и тревогой. Картина за окном была страшной: обугленные остовы домов, столбы чёрного дыма, выжженные улицы.
По мере приближения слышались крики женщин и детей, стоны раненых и плач. На обочинах виднелись мёртвые тела, сбитые в кучи вещи и обломки мебели. Женщины, схватив детей, пытались укрыться среди руин, но некоторые просто сидели на земле, обхватив голову руками, и раскачивались, будто лишившись чувств.
Один из милиционеров шепнул другому:
— Это настоящий ад...По приказу командиров звеньев милиционеры покинули автобусы. Они начали быстро занимать оборонительные позиции вокруг пострадавших районов. Парами и тройками сотрудники растягивали цепь вдоль улиц, блокировали проходы, чтобы предотвратить возможное возвращение погромщиков.
Мирсаатов с офицерами оценил обстановку и приказал патрулировать переулки, помогать пострадавшим и пресекать любые попытки мародёрства.
Милиционеры подбегали к пострадавшим, помогая женщинам подняться с земли, спрашивая, как можно помочь. Один из сотрудников перевязал раненую руку пожилому мужчине, другой выносил из-под обломков ребёнка. Однако их помощь принимали не все.
Многие, убедившись, что перед ними не местные андижанские милиционеры, а приехавшие из Ферганы, выражали искреннюю благодарность. Женщины плакали, держа за руки сотрудников, и повторяли:
— Спасибо, что приехали... Мы думали, нас тут всех убьют...
Но были и другие. В гневе, смешанном с отчаянием, мужчины и женщины кричали:
— Где вы были раньше? Где вы были, когда нас грабили, дома жгли и насиловали?
— Трусы! Такие же, как и андижанцы! — бросила одна из женщин.
Мирсаатов и его офицеры пытались объяснить, что они прибыли из соседней области, что двигались как можно быстрее, и даже показали номера машин, чтобы доказать своё происхождение. Постепенно страсти немного утихли, но горечь в словах пострадавших осталась.
Сотрудники милиции обратили внимание, что ни одной пожарной машины на месте пожарищ не было. Горящие дома рушились, обнажая раскалённые остовы. На улицах не было видно представителей правопорядка или армейских частей.
— Где андижанская милиция? — спросил один из сотрудников Мирсаатова.
Женщины-еврейки, убедившись, что милиционеры действительно не из Андижана, с горечью кричали:
— Вы смогли приехать за 80 километров, а местные не смогли проехать километр? Нас здесь убивали, грабили, насиловали, а андижанские милиционеры попрятались по домам, как крысы!
Слова, полные боли и ярости, разрывали сердце. Милиционеры старались успокоить женщин, обещая защиту, но многие не верили.
Начальник сводного отряда Тихонов доложил по рации в Фергану о том, что андижанская милиция полностью бездействует. На улицах города не было видно ни одного представителя правопорядка, а ситуация продолжала оставаться критической.
Рустам Абдуллаев, получив сообщение, принял резкое и неординарное решение. Понимая, что превышает полномочия, он приказал:
— Найдите Ботира Парпиева, начальника облмилиции. Если он жив и не ранен, арестуйте его за бездействие. Если он попрятался, как крыса, ищите его заместителей и других руководителей. Пусть отвечают за преступную халатность. Организуйте рейды, хватайте хулиганов и мародёров!
Эти слова прозвучали, как последний аргумент в ситуации, где местная власть полностью утратила контроль.
Мирсаатов и его люди стояли среди руин. Пламя пожарищ продолжало пожирать остатки зданий, крики пострадавших и запах гари висели в воздухе. Все понимали, что они здесь единственная надежда для оставшихся в живых.

6. Ислам Каримов, словно хищник, запертый в клетке, яростно ходил по просторному, но удушающе напряжённому кабинету. Ночь клонилась к утру, но его мысли были слишком тяжёлыми, чтобы позволить себе отдых. Телефон правительственной связи из Москвы раз за разом пронзительно звонил, но Ислам Абдуганиевич не поднимал трубку.
Он прекрасно знал, кто звонил. В Кремле ждали отчёта, требовали ответа: что происходит в Андижане? Но Каримов не знал. Ему не отвечали из города, связи не было. Виновато стоящий напротив него министр внутренних дел Вячеслав Камалов выглядел беспомощным и растерянным, словно школьник, забывший домашнее задание.
— Что творится в Андижане? Отвечай! — Каримов рявкнул, его голос сотрясал стены кабинета. Он взвился так резко, что министр рефлекторно шагнул назад. Каримов смотрел на него с такой яростью, словно готов был броситься с кулаками.
В те годы Каримов ещё не распускал рук. Но спустя несколько лет, утвердившись как бессменный диктатор Узбекистана, рукоприкладство стало для него привычным. Кабинеты министров, губернаторов и даже семейные комнаты превратились в места, где Ислам Абдуганиевич мог безнаказанно избивать людей — от подчинённых до близких. Известны были случаи, когда он поднимал руку даже на свою жену, Татьяну Акбаровну.
Кровь, власть и вседозволенность вошли у Каримова в привычку. Он мог унизить кого угодно: ударить, осыпать отборной нецензурной бранью, растоптать личность. Никто в его окружении не смел даже заикнуться о недопустимости такого поведения. Ведь карьера, свобода и жизнь в Узбекистане зависели от настроения этого человека.
— Мы имеем информацию лишь из Ферганы, товарищ президент, — Камалов ответил сухо, словно боялся, что любое лишнее слово усугубит его положение.
— Ферганы?! Причём тут другая область?! — Каримов буквально взревел, его лицо налилось красным. Он махнул рукой, требуя объяснений.
— Начальник ферганской милиции, товарищ Абдуллаев, направил в Андижан свой отряд. Сейчас они наводят порядок. Со слов Абдуллаева, в городе хаос. Погромщики устроили настоящий геноцид армянам и евреям.
Каримов замер. Его мысли вихрем закружились вокруг одной главной угрозы — Москвы. Кремль терпеть не мог проявлений слабости со стороны своих ставленников, а Каримов ещё зависел от поддержки советского руководства. События в Андижане грозили подорвать его карьеру, ведь это уже второй крупный межнациональный конфликт за короткий срок.
Он знал, что в Кремле могли расценить эту ситуацию как его личное поражение. Ему не было дела до армян, евреев или андижанцев. Всё, что сейчас тревожило Каримова, — это его кресло и власть. «Нужно оправдаться,» — подумал он.
— А кто возглавляет УВД Андижана?
— Товарищ Парпиев, но мы с ним связаться не можем, — ответил Камалов, нервно откашлявшись. — Из Туркестанского военного округа сообщили, что готов самолёт с десантниками. Они ждут приказа, чтобы вылететь в Андижан.
Каримов нахмурился. Он вспомнил, как использование военных обернулось кровопролитием и ещё большим международным скандалом во время предыдущего конфликта.
— Не надо! — отрезал он. — Пускай всё решится силами ферганского отряда. Утром я направлю правительственную комиссию в Андижан.
— Есть, — коротко ответил министр и покинул кабинет.
Каримов остался один. Его взгляд был тяжёлым, полным ненависти и ярости. Он смотрел вслед Камалову, словно тот был виновен во всём происходящем.
Он схватил трубку другого телефона и начал звонить своим чиновникам. Его голос был резким и нетерпеливым, он раздавал приказы, пытаясь разыграть хоть какую-то активность. Ислам Каримов всегда действовал из страха. Не за народ, не за страну — за себя. Он видел, как рушилась империя, видел, как исчезал привычный порядок. Но вместо того чтобы стать лидером, который мог бы спасти свою республику от хаоса, он выбрал путь страха и подавления.
В ту ночь он не спал. Не потому, что его терзала совесть, а потому, что его терзали собственные амбиции.

7. Пока в столице власти гадали, что происходит в одной из провинций республики, в Андижане прибывшие ферганцы наводили порядок. Они понимали, что нельзя допустить новой волны бесчинств и мародерства.
— Нам нужно взять под контроль как можно большую часть города, — заявил подполковник Мирсаатов своим офицерам. Он понимал, что их сил недостаточно для полного контроля, но присутствие милиции хотя бы в ключевых местах давало жителям надежду.
Двумя колоннами — ферганской и наманганской милиции — сотрудники начали прочёсывать улицы. Они методично патрулировали город, охватывая основные проспекты и жилые районы. До 01:00 ночи наряды проехали по каждой улице около десяти раз. Везде, где собирались небольшие толпы, их разгоняли, а наиболее агрессивных "успокаивали" резиновыми палками.
На узких улочках милиционеры часто сталкивались с небольшими, но решительно настроенными группами хулиганов. В одной из таких стычек, около разрушенного магазина, толпа из десятка человек попыталась отбросить милицию градом камней и бутылок. Ферганцы быстро выстроились в линию, прикрывшись щитами, и начали теснить хулиганов, нанося удары дубинками.
- Мы вас убем! - орали хулиганы. - Это наш город! Здесь нагша власть!
Но милиционеры не отступали и решительно атаковали их, и сумели добиться своего. Крики боли и проклятия разносились по пустым улицам, пока разгорячённые молодчики не разбежались в разные стороны.
Изначально всех, кто оказывал сопротивление, задерживали и доставляли к зданию городской милиции. Но, столкнувшись с отказом местных принимать задержанных, ферганцы решили "воспитывать" нарушителей на месте — изрядно избитых, их отпускали по домам, заставляя осознать серьёзность ситуации.
В процессе патрулирования милиционеры заметили, что во многих уцелевших торговых точках сработала сигнализация, но никакой охраны со стороны андижанской милиции не выставлялось. Ограбленные и разрушенные магазины зияли выбитыми витринами, и ферганцы пытались предотвратить дальнейшие акты мародёрства, выставляя сотрудников возле наиболее уязвимых объектов.
Отдельный отряд направился к зданию городской милиции, чтобы попытаться передать задержанных и заручиться поддержкой местных сил. Однако там их встретили равнодушие и даже агрессия. Особенно мешался мужчина в штатской одежде, позже выяснилось, что он сотрудник уголовного розыска. Он был пьян, от него несло перегаром, и он, шатаясь, кричал:
— Сегодня выходной! Уходите отсюда! Мы всё контролируем!
Его попытались урезонить словами, но, когда он начал огрызаться и пытался устроить драку, его пришлось скрутить, чтобы успокоить. Повалив на землю, милиционеры нашли у него удостоверение, подтверждающее его принадлежность к местным органам, но оно только усилило их возмущение.
Начальника облмилиции Ботира Парпиева найти не удалось. Его не было ни в здании УВД, ни на одной из предполагаемых точек. Он, как и многие другие андижанские милиционеры, попросту исчез. Большинство сотрудников, переодевшись в гражданскую одежду, покинули город, бросив свою службу.
— Они нас бросили, — с горечью заметил один из ферганских офицеров.
Всю тяжесть ответственности за наведение порядка взяли на себя прибывшие милиционеры.
По приказу Рустама Абдуллаева из Ферганы, патрулирование Андижана велось интенсивно. 80% личного состава сводного отряда были направлены на охрану по проспекту Навои, охватывая ключевые административные и торговые здания. Пешие патрули тянулись вдоль 3–4 километров, от здания УВД до обкома партии и далее до Дома связи.
Ферганцы удерживали контроль до утра 3 мая 1990 года, когда в город начали возвращаться представители местной власти и вошли подразделения внутренних войск.
К утру город представлял собой картину полного хаоса. Руины зданий, выбитые окна и двери, перевёрнутые автомобили и автобусы, пепелища на месте сгоревших домов. Торговые ряды были разграблены до основания — витрины разбиты, товары раскиданы и уничтожены.
На улицах лежали трупы, брошенные в спешке тела убитых. Среди них — старики, женщины, мужчины, которых застала толпа врасплох. В воздухе стоял едкий запах гари, смешанный с затхлым запахом смерти.
— Это похоже на хроники Второй мировой войны, — мрачно заметил один из милиционеров, глядя на обугленные остовы зданий.
Подполковник Мирсаатов сообщил в Фергану:
— На протяжении всей ночи в городе практически не видели ни одного местного милиционера. Пожарные машины начали движение по городу около трёх часов ночи, но практически ничего не тушили. Мы нашли нескольких андижанских милиционеров, которые признались, что были безоружны и никаких команд на противодействие толпе не получили.
Он добавил:
— Руководство города, включая УВД, проявило полную несостоятельность и трусость. В итоге инициативу и власть захватила разъярённая толпа. Мы старались сделать всё возможное, чтобы удержать порядок, но без должной координации с местной властью это было крайне сложно.
Рапорт Мирсаатова отразил жестокую правду о произошедшем: слабость местных властей превратила город в ад на земле. Он добавил в своем рапорте относительно андижанской милиции: «Считаю это предательством по отношению к государству, городу и народу; невыполнение требований присяги».

8. Утро 3 мая 1990 года город встретил под серым, удушающим куполом дыма, поднявшимся от сгоревших домов. Воздух был пропитан запахом гари, смешанным с едким ароматом оплавленной резины и масла от сожжённых автомобилей. Повсюду на улицах можно было увидеть покорёженные остовы машин, перевёрнутые автобусы, остатки домашней мебели и обугленные обломки зданий.
Дороги и тротуары были покрыты осколками стекла, арматурой и обломками стен. Здесь и там валялись выброшенные или утраченные вещи: детские игрушки, сгоревшие фотографии в металлических рамках, обгоревшие куски книг.
Насилие затронуло всех без исключения. Пострадали армяне, бухарские евреи, русские, а также одна узбекская семья, чей дом был сожжён, несмотря на принадлежность к титульной нации. Масштаб разрушений был огромен: уничтоженные жилые дома, разрушенные магазины и торговые павильоны, повреждённые административные здания.
Фотограф Борис Юсупов, живший в одном из пострадавших кварталов, рано утром взял камеру и отправился запечатлеть последствия трагедии. Он прошёл по знакомым улицам, где ещё вчера кипела жизнь, а теперь зияли пустые, сгоревшие остовы домов.
Юсупов вспоминал:
— Бандиты после погромов открыто ходили по домам армян, евреев, турок и угрожали их жителям. Они предлагали выкупить дома за бесценок — 2–3 тысячи рублей вместо реальной стоимости в 50–100 тысяч. Те, кто отказывался, рисковали лишиться жизни или жилья.
Юсупов сделал серию снимков, но столкнулся с запретом на их публикацию. В отделе фотохроники УзТАГ-ТАСС Борису заявили, что отправка его материалов в Москву запрещена. Однако, воспользовавшись обеденным перерывом оператора, он отправил фотографии самостоятельно.
Фотографии были опубликованы за рубежом, но на лентах ТАСС так и не появились. Первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана Ислам Каримов запретил упоминать об андижанских событиях в центральной прессе, опасаясь за имидж республики.
За свою инициативу Юсупов получил телеграмму от руководства ТАСС, в которой его поблагодарили за хорошую работу, но объяснили, что снимки не были опубликованы по просьбе узбекского руководства. После этого инцидента Юсупов был отстранён от работы, а вскоре его и вовсе уволили.
Утром 3 мая состоялось собрание партийно-хозяйственного актива Андижанской области. На нём выступил председатель областного Совета народных депутатов, первый секретарь Андижанского обкома Компартии Узбекистана К. Холмирзаев. В своей речи он подчеркнул, что происшедшие события нельзя рассматривать как случайное стечение обстоятельств:
— Мы не можем и не вправе объяснять беспорядки случайными факторами. Это была наглая попытка дестабилизировать ситуацию в области, разрушить привычный ритм жизни людей, — заявил он.
Касаясь действий тех, кто отвечал за охрану порядка, Холмирзаев резко раскритиковал правоохранительные органы:
— Сегодня у нас есть полное право предъявить самые серьёзные претензии к милиции. Жители города и области с возмущением говорят о бездействии и пассивности стражей порядка, которые порой граничили с трусостью.
В докладе прозвучала критика не только в адрес силовиков, но и руководителей партийных, советских и комсомольских органов. Было сообщено, что по подозрению в участии в массовых беспорядках задержан 31 человек. По фактам поджогов и грабежей возбуждено 9 уголовных дел, расследование которых активно велось.
Для усиления работы в Андижан были направлены эксперты-криминалисты и дополнительные подразделения правоохранительных органов из Ташкента и соседних областей.

9. После погромов в Андижане начался массовый исход. Большинство армян покинули город, перебравшись в Армению, Россию или эмигрировав за границу. Еврейские семьи, осознав опасность дальнейшего проживания в Узбекистане, начали массово уезжать в Израиль и США.
Согласно данным Российской еврейской энциклопедии, только за период 1989–1994 годов из Андижана в Израиль выехало 1 795 евреев.
Начальник УВД Андижанской области Ботир Парпиев был уволен сразу после событий 1990 года. Однако через год он удивительным образом вернулся на службу, заняв пост заместителя министра внутренних дел Узбекистана. Позже он возглавил Таможенный комитет республики, а при президенте Шавкате Мирзиёеве стал заместителем министра по делам махалли.
Его влияние считалось значительным. Ходили слухи, что Парпиев стал одним из теневых олигархов, используя связи и коррупционные схемы. Его имя связывали с крупными бизнес-активами, которые он контролировал через подставных лиц.
Рустам Абдуллаев, начальник УВД Ферганской области, был награждён за решительные действия в Андижане. Позже он стал заместителем министра МВД Узбекистана. Однако его карьера завершилась внезапно — Ислам Каримов уволил его без объяснения причин. На его место вскоре назначили того самого Ботира Парпиева.

10. Спустя 15 лет, в мае 2005 года, в Андижане произошла новая трагедия. На этот раз жители восстали против коррупции и произвола властей. Местные бизнесмены жаловались на бесконечные поборы, давления и злоупотребления властью.
Ислам Каримов, помня беспорядки 1990 года, на этот раз не стал ждать. В город были введены войска и спецслужбы. Операция сопровождалась массовыми арестами, расстрелами и репрессиями. В результате жестокого подавления мятежа погибли сотни людей, включая мирных жителей.
Очевидцы вспоминали:
— Войска стреляли по толпе без предупреждения. Люди падали на землю, в кровь, в слёзы. Город захлестнула волна террора.
Эти события оставили неизгладимый след в истории Узбекистана. Но это уже была другая история, со своими уроками и трагедиями.