Тайна старого моря. Часть IV. Искания. Глава 18

Глава 18
ПИСЬМО ОТЦА, ИЛИ ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
На город спускались сумерки. Только что прошел дождь, и в лужах отражались огни вокзала. Электронное табло светофора в обратном порядке отсчитывало секунды. Я крепко сжала руку Антона, желая остановить время. Так много хотелось ему рассказать: и о своей молитве перед чудотворной иконой, и про встречу с отцом Вадимом, про все, что я видела и чувствовала в тот день. Я была невероятно счастлива. Казалось, что все неприятности позади, и я совершенно не предполагала, что мы с Белодеревцевым через месяц поссоримся и расстанемся на полгода, а я снова погружусь в яму своего одиночества.
С Антоном оказалось не все так просто, как я думала сначала: он топил меня в бездне недоверия, сам при этом испытывая сильные мучения. Как мало я знала о его отношениях с бывшей женой… Много предстояло преодолеть, прежде чем начать верить друг другу. А веры-то нам как раз и не хватало. Именно тогда я поняла, что главное качество женщины – это умение ждать. Когда у меня это стало получаться, все свершилось само собой. Преодолев шторм, мы наконец причалили к тихой гавани. Антон окрестился, а когда мы стали готовы к следующему шагу, то повенчались.
В ту самую гавань стал превращаться старый дом, в котором прошло мое детство. Он по-прежнему был заброшен и казался еще сильнее вросшим в землю.
– Так не годится, – критически осмотрел хижину Белодеревцев. – Дом же живой. Он как человек, о нем заботиться надо.
Мы с Антоном выкупили эту землю и стали ездить в Камышево каждые выходные, проводили там свои отпуска, прихватив фокстерьеров Симона и Арчи. Белодеревцев был счастлив оттого, что смог снова делать что-то своими руками: он поднял забор, перестелил за лето крышу, я помогла ему очистить ставни от старой краски и покрасить заново в небесно-голубой цвет, как задумывали, выращивала в садчике под окнами «золотые шары», так назывались высокие круглые цветы, которые все любили в деревне. Не забывала ухаживать и за елью. Той самой, которую пятнадцать лет назад отец посадил в честь моей мамы. 
– Ты веришь в машину времени? – спросил меня как-то Антон.
– Хотелось бы. Но мне кажется, я разучилась мечтать, – вздохнула я.
– Я хочу вернуть тебе эту способность! – заявил Белодеревцев. – Мы остановим время и всему будем учиться заново.
Так, шаг за шагом восстанавливая наше фамильное гнездо, Антон с любовью возвращал меня в мое детство: я снова стала беззаботно смеяться, научилась отдыхать и ни о чем не думать, радоваться каждому дню, как ребенок, и верить, что впереди еще целая вечность.
Летним утром я выходила, погружая босые ноги в конотоп – как раньше, когда приезжала к бабушке на школьные каникулы. Трава была прохладная и очень мягкая. От ворот до сарая через весь двор поверху тянулась толстая проволока, заржавевшая от времени – то ли собака здесь жила раньше, бегая по цепи, то ли просто развешивали белье с половиками. Это была одна из загадок старого дома.
Молодой ели было тесно в маленьком саду, она стремительно тянулась к облакам. А я часто обнимала дерево, как маму, испытывая чувство нежности и защищенности – да, я была тогда по-настоящему дома.
– Когда-нибудь мы здесь останемся навсегда, – незаметно подошел ко мне Антон. – Ведь правда?
Я растерянно пожала плечами – в отличие от него я не знала, что будет дальше.
Мы ходили на рыбалку – приносили пескарей для прибившихся к нашему дому деревенских котов. В лесу собирали грибы – я всегда приходила в азарт от тихой охоты, ведь так замечательно было отыскивать замаскировавшиеся под бурыми сосновыми иглами бугорки груздей или скрывающиеся в зарослях богатырски подбоченившиеся подосиновики.
И все шло своим чередом, пока я однажды не заглянула в чулан в поисках крынки, чтобы перелить в нее купленное у соседки парное молоко. Это темное холодное место я обходила с детства, да и баба Тоня редко там бывала. Давным-давно перед моими глазами в раскрытых дверях кладовой мелькнул как-то потемневший образ, я долго о нем потом вспоминала, но спросить, что это за икона и откуда она, так и не решилась.
Вот и в этот раз, заглянув в чулан, я отыскала глазами загадочную икону в самом углу под потолком – она стояла, как много лет назад, на том же месте.  На толстой доске проступали два силуэта – Богородицы с Младенцем. Ни глаз, ни одежд уже не было видно – все стерлось от времени. Какой же древней, вероятно, была эта икона. Решив немедленно исправить ситуацию, я вынесла ее на свет. Образ оказался увесистым. А с полки тут же что-то соскользнуло и упало мне под ноги.
Это оказался свернутый пополам лист бумаги. Письмо! – мелькнуло у меня в голове. Дрожащими от нетерпения руками я развернула послание и по размашистому знакомому почерку сразу поняла, что оно от отца.
Я выбежала на крыльцо, в волнении едва не ударившись о низкий дверной проем избы. Ну конечно, от отца! Я начала читать, жадно впиваясь глазами в строчки.
 «Дочь! Моя Золотяночка!» – писал на пожелтевшей бумаге отец. Да, он всегда так называл меня за светло-русые волосы, которые в детстве отливали золотом.
«Не знаю, успею ли отправить это письмо. Но если вдруг оно попадет тебе в руки, то меня может  не быть уже на этом свете», – прочитала я полные загадочности слова. Не успеть отправить? Чем же был так занят отец, ведь жизнь его проходила в одиночестве и не особо последнее время была обременена заботами.
«Я должен прожить до двухтысячного… – прочитала я дальше. – А дольше уже и не надо».
Отец умер в шестьдесят четыре, не дожил год до юбилея и до того самого долгожданного миллениума.
«Дочь, прости меня за все. Я виноват перед тобой, потому что не был всегда рядом. Будь сильной и помни, что я страшно люблю твою мать. Пусть и она простит меня. Я все время думаю о вас.
Запомни, дочь, жизнь – это море. События, как волны, набегают друг на друга. Вдох и выдох. Ничего не бойся. Грусть смоет волной, она впитается в прибрежный песок. Помни, что следующая волна несет счастье. Я страшно люблю тебя». Дальше строки обрывались, словно отец не дописал или вторая страница потерялась. Я вернулась в чулан, оглядела полки, посветила фонариком на полу, во всех углах... Мне так хотелось прочитать конец этого письма и непременную подпись «твой отец». Но ничего не нашла. Ну вот и еще одна загадка, вздохнула я, бессильно опускаясь на панцирную кровать, стоявшую у стены в сенях.
– Что случилось? – согнувшись в три погибели, просунулся в дверь Антон – с его высоким ростом было еще труднее каждый раз проникать в избу.
– Письмо от отца, – протянула я ему сложенный тетрадный листок.
– Чужих писем не читаю, – отпрянул Белодеревцев.
– Ну тогда слушай, – ответила я и прочитала вслух послание.
– Заработала! – обрадованно потер руки Антон.
– Что заработало?! – недоуменно посмотрела на него я.
– Машина времени! Я же говорил! То-то еще будет.
– А как же тайны?
– Какие?
– Тайны старого моря мы когда узнаем? – спросила я.
– Смотря какого – их тут тьма тьмущая морей вокруг.
– Моря под названием «Жизнь»? – уточнила я.
– Конечно, узнаем! Если ты по-настоящему этого захочешь, – серьезно ответил Антон.
Мы вышли во двор и опустились на крыльцо: на крыше сарая примостилась галка и глядела в нашу сторону пронзительно синими глазами.
– Под крышей у нее гнездо. Симон и Арчи вчера его облаяли. Так что ремонтировать там пока не буду, а фокстерьеров от птенцов надо держать подальше, – размышлял Антон. – На зиму кормушки сделаем. Только бы все успеть!
Белодеревцев не переставал торопиться, я же полностью полагалась на его планы…
А море тем временем раскрывало перед нами свои тайны. Их оказалось бесчисленное множество. Я была уверена, что когда они закончатся, жить станет неинтересно.
– Это никогда не закончатся, – пообещал мне Антон.
…Наверное, терпеливый читатель, пройдя со мной длинный путь от первых глав до конца романа, захочет тоже узнать, что же было дальше. Расскажу тогда по порядку.
Мы с Антоном так и остались жить между городом и деревней. На постоянное место жительства переехать не решались – все упиралось в финансы, работы в деревне не было, да не нуждался уже никто там в столярном мастерстве. Вот если бы лет сто назад Белодеревцев туда переехал, когда в деревнях кипела жизнь… Но мы все равно чувствовали себя счастливыми, ведь для счастья достаточно было даже одного мгновения. А их много у нас было, этих мгновений...
Эмир с Зарой переехали в Южный Казахстан, поближе к красивой природе. Шурку они там так и не нашли, но надеялись и продолжают до сих пор надеяться на встречу с ним. Зара говорила, что будто бы видела однажды, как с гор спускался человек в белых одеждах, очень похожий на Морозова. Поговаривали, что высоко в тех горах обосновалась буддистская община. Эмир облазил все тамошние окрестности, но так никаких буддистов и не нашел…
У Эмира с Зарой родился еще один сын, а потом и две дочки. Жена Шурки Наташа вышла замуж за дальнобойщика, про отношения с которым давно ходили слухи. Может, с ним она будет счастлива, подумала я.
Мои коллеги из «Барказа» тоже на месте не стояли – издательство стало одним из крупных в городе. Потом, правда, там целиком сменился коллектив, а мне так хотелось встретиться со всеми, как раньше, но машина времени здесь почему-то не действовала.
Я работала по-прежнему корректором, но ввиду нестабильности экономической ситуации успела сменить не одно место работы. И все так же возвращалась домой через излюбленный парк. Однажды я заметила там водителя Салтыкова, завхоза нашей экспедиции и моего неудачливого поклонника. Он стоял и восторженно хлопал глазами на пролетающих мимо ворон.
– Ворон считаешь? – подошла я к нему, улыбаясь.
– О! Натуська! – подпрыгнул от радости Егор. – Да вот птица меня… кхе-кхе… пометила.
Салтыков указал на белое пятно, расплывшееся на плече куртки.
– К деньгам! – подтвердила я.
– Тьфу-тьфу-тьфу, Натуська! К ним самым. На новую работу устроился. И вот подставляю свои плечи благодатному дождю! – голос завхоза дрогнул и приобрел сакральные нотки.
Про работу Егор так из суеверия мне и не поведал. Зато потом от Афродиты Прохоровны, которую я случайно встретила в том же парке, узнала, что Салтыков благополучно женился на женщине намного старше себя.
– Вот и пойми этих мужиков, – ворчала Афродита. – Зачем ему эта старая перечница! А я вообще страховым агентом сейчас работаю. Хорошие деньги! У меня ведь двойняшки родились.
– Как двойняшки? – я лихорадочно попыталась вычислить, сколько лет Землянской, но все никак не сходилось – возраст был уже пенсионный.   
– Внуки! – радостно уточнила Афродита. – У Кальмаровых-то тоже внук недавно родился.
Парк оказался крайне плодовитым на встречи! В нем же я столкнулась со своей научной руководительницей – Татьяной Сергеевной Куликовой. Вот так встреча была! Мы тут же обнялись. Татьяна Сергеевна тоже шла с коляской, в которой спал ребенок.
– Внучка, – счастливо прошептала Куликова.
Мы обменялись с Татьяной Сергеевной номерами сотовых телефонов и мессенджеров, которые становились тогда очень популярными.
– Приходи, Наташка, лучше ко мне на кафедру, поболтаем, как раньше, в былые времена, – ностальгически прищурилась Куликова.
Глаза ее в солнечном свете напоминали янтарь, очень красивые, а вокруг них пролегли глубокие добрые морщинки…
Моя подруга Маша Архипова, про которую я никогда не забывала, наконец официально вышла замуж и стала Мария Ланкастер. Она уехала с мужем в Италию и посылала оттуда мне через интернет цветущие на фоне ослепительно синего неба роскошные ветви мимоз. А под деревьями стояла Маша, маленькая, худенькая в обнимку со своим Ланкастером. Как оказалось, он увлекся на этот раз кино и собирался открывать свою киностудию.
Друзья Богданович и Златогоров, всегда казавшиеся неразлучными, все-таки разъехались в разные стороны: Эдик наконец окончил медакадемию и, защитив кандидатскую диссертацию, посвященную Зигмунду Фрейду, уехал в Санкт-Петербург, где успешно преподавал на университетской кафедре. Мда… Не верили мы в него, а напрасно. Витек был сначала географом в школе на Вторчермете, а потом, как и планировал, занял директорский пост, ездил на белой «Волге» и женился на учительнице начальных классов, у них потом три дочки родились. Коля Викинг тоже благополучно женился и тоже стал отцом трех дочерей. На этой почве Витя и Коля еще крепче сдружились.
Про Июнию и ее друзей только вот мне не было неизвестно. Эта тайна еще не раскрыта. Ходили слухи, что она уехала зачем-то в Америку. «Дитер» и «Томас», ее приятели, наконец перестали слепо поклоняться своим идолам из «Модерн Токинга». Последнего я однажды встретила в городе, он шел с солидной папкой под мышкой, в костюме и галстуке. А потом во всемирной паутине я прочитала, что у «Томаса» процветающая юридическая фирма.
Соседка Соня взялась за ум и начала работать в свечной лавке, по вечерам пела церковном хоре. Володя, ее сын, который был когда-то безнадежно влюблен в меня, снова уехал в Санкт-Петербург, там женился. И, как сказала с ревностью его мама Соня – на той самой «вертихвостке», которая его когда-то бросала. Видимо, все-таки сильны были Володины чувства, раз он все смог простить.
Муж Сони Вадик уехал на Черноморское побережье Кавказа и там рисовал отдыхающих и продавал чурчхелу. «Он всегда был свободным художником!» – с гордостью отзывалась о муже Софья Геннадьевна.
Со временем я все реже и реже стала общаться со своими знакомыми – все были погружены в свои дела. Иногда к нам с Антоном заезжала Лариса Никитина. Она вышла замуж за очередного бизнесмена и родила сына. Какой это был брак по счету, я уже не могла вспомнить. Все разговоры теперь ее сводились к тому, как устроить ребенка в элитную школу, а потом отправить на обучение обязательно за рубеж. Лариса не вылезала из салонов красоты, боялась состариться раньше времени и что ее муж бросит и уйдет к молодой. А потом на деньги благоверного купила себе один из таких салонов и стала его управляющей.
Я же целиком посвятила себя своей семье. С братом мы вместе продолжали пристраивать кошек. Я постоянно молилась за наших с Антоном мам – кстати, его родительница внезапно выздоровела. И помогла в этом чудотворная икона Богородицы Иверской! Я в этом ни капли не сомневалась.
Детей у нас с Белодеревцевым не было – но я не роптала на это. Видимо, так было угодно Богу. А что угодно Ему, то и Благость. Время шло так быстро, что я не заметила, как приблизилось мое сорокалетие! А через несколько дней и у Маши Архиповой был юбилей.
– Успеем еще, Беляшова! Какие наши годы, – говорила она по телефону из солнечной Италии. – На Руси бабы до шестидесяти лет рожали. А сейчас современные технологии!
Маша тоже все эти годы так и не смогла стать матерью, но радость материнства ей заменил творческий союз с Ланкастером. Джон в конце концов организовал киностудию, в которой снимал свою любимую жену в главных ролях.
Ах, да вот еще какой момент… Однажды я ехала в автобусе и случайно увидела... Шурку! Я застыла пораженная этим зрелищем. Вместе с друзьями в кожанке и казаках стоял среднего роста длинноволосый блондин – как две капли воды похожий на Морозова. Ну вот и раскрыта последняя тайна, мелькнуло у меня в голове.
Обняв на прощание друзей, Шурка, словно из машины времени, широко улыбнулся и ловко выскочил из автобуса. Напоследок блеснув знакомым перстнем!..
– Счастливо, Макс! – крикнула ему высокая худенькая шатенка с большими глазами.
– Ага! В универе увидимся! – подмигнул ей Шурка.
Мне так хотелось подойти к этой компании и спросить, как фамилия у Макса. Но так и не решилась. Ведь мне и так было все понятно – Морозов же говорил: «Я жив, пока на мне это кольцо».
Так жив ли? Ну конечно, жив – в своем сыне. Именно ему и передал Шурка кольцо. Но только как? Вернулся из Казахстана? Или это кольцо кто-то нашел и передал… Я хотела спросить у Эмира, но как-то все не приходилось. А может, просто хотелось продолжать верить в сказку.
По совету Антона я завела дневник, в который стала записывать все свои тайны и мысли. Именно из него и вырос этот роман.
Конец.