Глава 5 Первое путешествие к дворцам и парку

Георгий наклоняется к просыпающейся Анне. 
     - Больная, проснитесь, примите снотворное!
Анна, не открывая глаз, блаженно улыбается и только потерлась щекой о ладонь Георгия.
      - Собирайся, Анна, мы едем в Царицыно, надеюсь, погода нас не подведет.
     - Какое еще Царицыно? – потягивалась Анна. - Георгий, давай отоспимся сегодня? Я тебе уже говорила, эта неделя была у меня ужасной, да ты и сам знаешь.
     - Перебьется твоя ужасная неделя. Поверь мне, аксакалу, если хочешь сбросить недавние стрессы - нужны яркие сильные впечатления, нет ничего лучшего, чтобы похоронить плохие воспоминания.
     - Да что ты говоришь?
Анна садится, обнимает севшего на тахту Георгия, отдает ему свою лень.   
     - Ну, спасибо, мой любимый, объяснил.
     - Так что едем обязательно! – настаивал Георгий. - К тому же, ты уже раньше согласилась.
     - Как я могла? Нашел слабую женщину… и гнешь свою линию, - терлась Анна головой о подбородок Георгия.
     - А чего откладывать?
     - Георгий, это вместо отдыха опять физические нагрузки, я устану еще больше, - вяло ныла Анна, сидя рядом с ним, положив голову на его плечо.

А л е к с а н д р  С е р г е и ч  в ы р у ч а е т   
Утром, в девятом часу, не выспавшаяся, но счастливая, в легком брючном темно - сером костюме, в коричневом атласном платке, небрежно повязанном на шее, Анна уже стояла возле своей машины, и вид у нее был такой, как если бы ей ее подменили. Вытаращив от изумления глаза, она смотрела на сверкающий на солнце лимузин, совершенно прозрачные стекла, на чистые номера, без единого пятнышка обода, как будто только что поставленных колес, лоснящихся своей чернотой, и перевела изумленный взгляд на не менее сияющего от произведенного эффекта стоящего рядом Георгия.   
    - Ты-ы-ы? - еще не веря своим глазам, протянула Анна, глядя то на улыбающегося Георгия, то на огромные лужи вокруг машины. - Ой, а я об этом как-то не подумала, - простодушно сказала она.
     - Не-э, Александр Сергеевич!
     - Это кто? - соображала Анна.
     - Да, Пушкин, во-о-н заходит за угол дома с двумя ведрами... ой, жаль ты не успела увидеть!
     - А я, уж, подумала на тебя... Ничего не понимаю! Но не мог же это сделать ты, когда я всю ночь и все утро обнимала тебя и спала на твоей руке? - все еще не веря, вопрошала Анна.
     - А я... это... понимаешь, рано утром позвонил Александр Сергеич и говорит:
 
               Сегодня я поутру дома
               И жду тебя, любезный мой,
               Приди ко мне на рюмку рома,
               Приди - тряхнем мы стариной...*
   
     *А. С. Пушкин, Собр. сочин. 10 том 1823г, не завершенное.
   
    - А я ему говорю, так тихонечко, чтобы тебя не разбудить: «Не могу, Саша, вот лежу в объятиях любимой...»
     - Святое дело в такой утренний час лежать в объятиях любимой. Я тебе завидую голубой завистью, наверстывай!
     - Ты смотри, так прямо и сказал? - не поверила Анна.
     - Так и сказал! - подтвердил совершенно серьезно Георгий. - Он все понял, он же опытней меня по части женщин.
     - А у меня, - продолжал Александр, - на сердце тоска. Стою тут один, кругом ни души! Проклятый ваш КОВИД-19! Как у меня в 1830 году из-за холерного карантина! Я тогда так и не смог прорваться в Москву к своей любимой Натали! Везде кордоны!
     - Сочувствую, Александр!
     - Так что, Георгий, «ты понял жизни цель: счастливый человек, для жизни ты живешь». А у меня сейчас ни одной женщины рядом. Да что женщины, - «Россия» и та позади меня!
Раньше хоть ссылали на окраины Империи, но и там говорили, в основном, на родном языке. А сейчас вокруг какие-то: Mc Donald`s, Coca - Cola, DAEWOO,  SAMSUNG, PEPSI, MARTINI, Corona Extra Mexico, - тьфу, прости, Господи, язык сломаешь! А ведь, как обидно, Георгий, всю жизнь посвятил русскому слову! Ты хоть меня понимаешь?
     - Еще как, Александр!
     - Так зайдешь?
     - На днях непременно! А сейчас, вот, надо тихонечко встать и машину даме помыть!
     - Да ладно уж, не разменивайся, я помою.
     - Ты настоящий друг, Саша, за мной не заржавеет!
     - Значит, жду на днях!
     - Обещаю!         
   Анна внимательно слушала, не двигаясь с места, не отрывая глаз от веселых глаз Георгия.
     - Когда пойдешь к нему, конспиратор, передай от меня цветочек и низкий поклон, ладно?
     - А чего же не сама? Пойдем вместе, все сама и сделаешь! Он будет только рад!
     - И то, верно! – согласилась Анна и признательно поцеловала конспиратора в щеку.

   Георгий сел на штурманское кресло рядом с Анной и разложил карту Москвы у себя на коленях, прокладывая кратчайший путь от Царицыно к началу Ленинского проспекта, дому Анны.
   Ехать было не в удовольствие. Машин было уже немало, но они без пробок доехали до Пролетарского проспекта. Переехав Каширское шоссе, оставив за спиной свору свирепых машин, Георгий попросил остановиться. Анна притормозила и вопросительно посмотрела на Георгия.
     - Дай порулить, а то навыки пропадут!
     - А если гаишник остановит, что делать будем?
     - Дашь мне пять баксов, я откуплюсь, скажу, что у хозяйки голова закружилась!
     - А ты как думал? У меня с первой ночи с тобой еще голова кружится, - улыбалась Анна, выходя из машины и меняясь местами.
   Георгий благодарно взглянул на Анну и тронул с места. Без приключений он проехал остаток пути, повернул у Театра юного зрителя налево вдоль Нижнего Царицынского пруда и, проехав метров тридцать, остановился.
     - Ой, какой помпезный! - вылезая из машины, вырвалось у Анны, при взгляде на Фигурный мост, перекинутый через дорогу. - Подумать только, все нормальные люди еще спят, - и она демонстративно упала на Георгия, обняла его за шею и закрыла глаза.
     - Анна! Вокруг нас все-таки какие-то люди есть!
     - Это не люди! Это такие же сумасшедшие, как мы! Хочешь, я сейчас заору на все Царицыно, что я тебя люблю?
     - Вон милиция! Тебя заберут, как хулиганку. И я тебя не отобью у них.
     - Плохо, Георгий! Надо уметь отбивать меня от милиции!
Георгий не понимает.
     - Сейчас и я видела бы самые интересные сны.
     - Цветные? - спросил Георгий.
     - Цветные, - сонно ответила Анна, - а ты какие видишь?
     - Цветные - редко. В основном черно - белые.
   Запрокидывая голову, Анна с интересом рассматривала мост, пока они поднимались на пригорок, приближаясь к нему. 

П о к а я н и е
   Как только они прошли мост, вдруг ударил благовест, и перед ними в утренних лучах, воздев золотые руки крестов к своему Господину, взметнулся двумя золотыми куполами бледно - салатовый храм.   
Анна остановилась от такой картины, и Георгий ощутил, как вдавливаются в его руку ее пальцы. А колокол призывно бил, и звуки его уплывали в черные арки стоящего позади Анны и Георгия дворца и многократным эхом повторялись, и усиливались там. Вылетая оттуда, они обволакивали, проникали в поры кожи, в нервные клеточки, находя внутри у каждого христианина что-то такое сокровенное, заложенное в нем его пращурами, что немедленно начинало откликаться и на эти звуки, и на вид храма. У Георгия где-то очень глубоко тоже пробуждалось какое-то теплое светлое чувство.
     - Он зовет нас, пошли, - прошептала Анна, и они двинулись к храму.
   Немногочисленный люд, осеняя себя Крестным знамением, поторапливался к заутренней. Встав напротив двери в храм, Анна покрыла голову платком, сняв его с шеи, перекрестилась на Икону Божьей матери с младенцем над входом, и вошла в притвор.
   Храм был заполнен не больше, чем на четверть. Батюшка уже начал службу. Анна подошла к служительнице и купила две свечки. Отдавая одну Георгию, она попросила его показать, где находится Икона Божьей матери, в честь которой названа церковь. Это Георгий знал, и он подвел ее к старинной Иконе. Анна просительно на него взглянула, он все понял и отошел в сторонку, пытаясь вслушаться в проповедь. Не отдавая отчет, зачем он это делает, одним глазом Георгий косил в сторону Анны и видел, как та зажгла свечку, старательно вставила ее в отверстие подсвечника, несколько раз осенила себя крестом, склоняя голову, при этом губы ее что-то шептали, а вид ее выражал смирение и покорность каявшейся грешницы.
   «Наверное, вот так и надо, - подумал Георгий, и отметил, - Анна вроде бы ничем не отличалась от других прихожан, будто она каждую неделю ходила сюда к своей Божьей матери исповедоваться и просить ее о сокровенном».
Только не раз и не два, Георгий замечал любопытные взгляды, останавливаемые на Анне: «А чего же может просить у Господа эта обеспеченная красивая дама?»
Вскоре Анна подошла к Георгию, ее влажные глаза сияли. Подведя его к своему месту, она тихо шепнула:
«Ставь свечку здесь, рядом с моей».
   И Георгий поставил. Анна также отошла от него, и Георгий растерялся, о чем ему говорить с Божьей матерью. Он долго смотрел в ее страдальческие добрые глаза и никак не мог начать. Наконец, он раскрыл рот и прошептал:
«Прости нас, Мария... и благослови...» - и перекрестился. Потом ему пришло на ум, что как-то нездорово вышло, что он с Анной у нее просит благословения, и уже совсем растерявшись, тихо добавил:
«Прости, Божья матерь, нас с Анной... грешных...» - и неловко перекрестившись, уставился на поставленные ими свечки. Те горели тихим, каким-то, смиренным светом и плакали горячими покаянными слезами...
   «Господи помилуй! Господи помилуй! Господи помилуй!» - нестройный негромкий хор паствы доносился до Георгия.
«Прости нас, Господи». Георгий посмотрел на младенца на руках Марии и удивился, как может простить их этот младенец и что он знает о них с Анной, и почему... но Анна его уже, как слепого, вела на выход. Яркий свет утра резанул по глазам и Георгий на какой-то период, действительно ослеп. Вокруг них народ по двое, по трое, по одному спешили в храм.
     - Это кто, грешники? - спросил Георгий.
     - Грешники, - убежденно ответила Анна.
     - А мы с тобой не грешники?
     - Нет, - также уверенно ответила она.
     - А те двое? - Георгий кивнул на торопливую пару, подкатившую на форде.
     - Это большие грешники, у них свои дела - отмаливать грехи, - потянула Анна Георгия с дороги.
     - Значит, мы с тобой праведники? - приставал Георгий.
     - Мы с тобой - заблудшие души, ну, может грешники, но только мелкие. А потом, ведь мы покаялись. Так ведь? - и Анна вопросительно посмотрела на Георгия.
     - Да, - подтвердил Георгий уверенно, - покаялись! - и пристально посмотрел на Анну.
     «Блажен, кто верует, тепло ему на свете»,* - с голубой завистью проговорил он.
     - Ну вот, видишь. Спасибо тебе, милый, - просто сказала Анна и прижалась к Георгию.      
     - Куда пойдем? - вопросительно глядя на него, спросила она.
     - Давай, пока народа нету, я тебе покажу свою поляну, где я часто провожу время.
     - Пойдем, покажи. Но прежде, давай осмотрим этот мост.
     - Это Фигурный мост, Анна.

     * А. Грибоедов, «Горе от ума», 1824г
   
     - Да, уж, названию своему он вполне отвечает, - согласилась Анна.
Она переводила взгляд то на церковь, то на мост, пытаясь найти в этих двух грандиозных сооружениях хоть одну общую черту, и не находила.
Единственное, что было общего - и то не по форме, а по названию - это два белых креста на красных кирпичах моста.
И если церковь воспринималась, как законченное гармоничное сооружение и зрительно, и в практическом назначении, то мост казался Анне искусственно перенесенным из каких-то забытых эпох и стран. Поскольку ни в какие времена русский мастер не мог по своей воле соорудить ничего подобного. Стоять бы этому мосту где-нибудь в Англии или в Германии, или в Испании, рядом с многочисленными остроконечными шпилями костела, таких же, как и на мосту, остроугольных окон, остроконечных каменных башенок, то было бы, по крайней мере, хоть какое-то соответствие стилей.
Холодная бело - красная вычурность невысоких колонн с многочисленными нагромождениями наверху то ли лепестков, то ли шипов, то ли пик, башни с овальными проемами, подпертые с боков немыслимыми наклонными стеллами.
Не русские, скорее, мальтийские белые кресты, выступающие из стен по обе стороны арки, - все это изумляло, нежели восхищало Анну.
   «Не потому ли это так отчужденно воспринимается, что рядом стоит наш православный храм?» - подумала она.
 «Пойдем отсюда», - вдруг нервно поежившись, предложила она.
Георгий повел ее мимо громады дворца, смотрящего на них глазницами двадцати пяти огромных стрельчатых арок второго этажа и пятнадцатью рифлеными шестиметровыми белокаменными колоннами, выступавшими из красных кирпичных стен, украшавшими четыре выступа. Они обозначали, по всей видимости, отдельные входы в различные части апартаментов. И хотя дворец с этой стороны был сейчас в тени, он не казался сумеречным и хмурым, но и не был приветлив. Скорее он очень пристально и настороженно смотрел на них, проверяя их отношение к себе: «Много вас здесь ходит. Почему я должен быть с вами приветливым? Сначала посмотрим на ваше поведение, а уж потом…»
Он был достаточно мудр, чтобы так встретить их. Две с половиной сотни лет давали ему на это право. И Анна не сердилась на него. Семь поколений таких, как она, и все очень разные пристально рассматривали его. Должно быть, он устал от их придирчивых взглядов. И не мудрено, выдержи попробуй все это, когда каждый оценивает, примеряет, сравнивает, критикует. И только единицы ему сразу улыбались, он нравился им с первого взгляда. Таким он, конечно, радовался и прихорашивался, обращая к ним то западную, то восточную свою парадную сторону, притягивая к себе восхищенные взгляды.
На лице Анны дворец не прочитал восхищения. Скорее на нем была тихая грусть, что так и не довелось дворцу видеть в своих зеркальных беломраморных залах лебединые шейки юных красавиц, любоваться их чудными обнаженными плечиками, тайно подглядывать в их такие глубокие декольте и волноваться при виде искусно обнаженной девичьей груди;
слышать звонкий кокетливый призывный смех, шелест расшитых платьев; не дыша, держать на своих лоснящихся дубовых паркетах их невесомые грациозно скользящие фигурки.
   А если бы он увидел на лице Анны жалость - ему и вовсе это не понравилось бы. Он не считал себя жалким. Он достойно вынес и незаслуженные капризы императрицы, и оскорбительное рукоприкладство завоевателей, и пренебрежительное отношение новых хозяев, и безумное варварство молодых разрушителей тогда, когда у него впервые появилась надежда, что он восстанет, наконец, из руин. А сколько ему приходилось видеть истинных своих почитателей особенно в серебряный век!
   Дворец не разгадал мыслей Анны, а потому не было у него повода ей улыбаться. Георгий тоже не знал причины ее задумчивости. Они шли к арке, соединяющей Хлебный дом с Большим дворцом.
     - Ой, Георгий, - запричитала вдруг Анна, - я с трудом узнаю эти места.
     - А когда ты была здесь в последний раз?
     - И первый и последний, стыдно сказать, - на первом курсе! После какого-то экзамена зимней сессии. Я помню только, как мы жарили под каким-то деревом шашлыки и пили коньяк.
     - А больше ты ничего не помнишь?
     - Вот эту громадину помню, - Анна махнула в сторону дворца, - арку эту помню, ворота где-то, но все в памяти почти стерлось, тогда было все в довольно плачевном состоянии, - неуверенно сказала Анна.
     - Оказывается, кое-что помнишь. Веселое, наверное, было время?
     - Веселое! - согласилась Анна.
     - Ты, наверное, была тогда такой снегурочкой в шубке с длинной русой косой и красным бантом?
     - С красным никогда не ходила, считала почему-то это вульгарным. А в остальном ты почти угадал.
     - Ой, а что это мы фотоаппарат не взяли? - спросила Анна, пройдя под арку и смотря на ее солнечную сторону.
     - Я нарочно не взял, чтобы не отвлекались, ведь с ним работать надо.
   Анна недоверчиво посмотрела на Георгия, потом на галерею. Весь открывающийся вид портил высокий голубой забор в белую полоску, окружающий Хлебный дом и отхватывающий половину галереи. Но даже и такой, галерея с многочисленными островерхими сводчатыми арками, белыми колоннами и белокаменными зубцами смотрелась празднично и красиво. Особенно необычно смотрелась застывшая в крутом изгибе красная мохнатая гусеница, ощетинившаяся белыми остроконечными каменными волосками, переползающая с одной четырехгранной красной башни на другую.
   - Да, богатая фантазия была в голове у архитектора, придумавшего все это. Не припомню, кто это творил?
   - Баженов*, Анна. Взгляни сюда, - попросил Георгий, стоя за нижней аркой башни.    
 
     *Баженов В.И. – русский архитектор (1737-1799). Не дай Бог, попасть в такую царскую не милость, в какую попал Баженов. Императрица Екатерина II враждебно отнеслась к его наполовину готовым дворцам и приказала прекратить строительство. Не обошлось, наверное, без чьего-то злостного подстрекательства. Достраивал – ученик Баженова Матвей Казаков. Им обоим следовало бы поставить памятник.

     - Ой, как аккуратно они вписались! - воскликнула Анна, увидев весь храм в арочном просвете. Потом ее что-то забеспокоило, и она вышла из арки и вновь посмотрела на храм, который свободно возвышался над всей окрестностью. Затем она вернулась под арку и снова взглянула на храм.
     - Нет, Георгий, плохо храму дышится так, - убежденно сказала Анна, - давят его готические своды. Георгий вошел под арку и заключил ею храм.
 «Вот тумак, а ведь Анна права, как он раньше не замечал?» – нелестно мысленно отозвался он о себе.
Георгий благодарными глазами посмотрел на Анну и ничего не сказал.
   Оглядев красно - каменный хлебный каравай, с медной черепицей крыши, Анна сочувственно произнесла:
      - Это сколько же надо еще сделать, чтобы облагородить хотя бы внешний вид этого замечательного творения! А когда у нас дойдут руки до внутренней отделки?
     - Главное, Анна, дошли некоторые головы до понимания необходимости восстановления Царицыно. Теперь уже не бросишь камень, который закатили уже на треть крутой горы.
   Прощаясь с галереей, по которой так и не бегали слуги с суповницами для императрицы и ее приближенных из Хлебного дома в Большой дворец, Анна запрокинула голову и увидела на голубом октябрьском небе, как каждым своим белокаменным волоском нежилась в лучах солнца огромная гусеница. Ей было хорошо наверху. И Анне тоже стало от этого теплее, и она обняла Георгия за талию и подстроила под его - свои шаги.      
Они вышли на край огромной дворцовой поляны, залитой солнцем, и каменная громада дворца уже не показалась Анне угрюмой, как с противоположной теневой стороны.

Д у ш а  А н н ы  о т к л и к а е т с я  н а  п р и р о д у
«Ой, Георгий, посмотри туда, правее, правее, на самом верху стены! На те три молодые березки! На умерших камнях продолжается жизнь!»               
Анна была довольна. Она заметила мгновенную вспышку чувств на лице Георгия и приписала их своему открытию, которое для него, старожила этих мест, она только что сделала.
Она не знала, что эту фразу сказал Георгий, когда впервые их фотографировал.
 «Смотри, Георгий, солнце всегда делает свое доброе дело!»
 Лишь темные прямоугольные проемы по-прежнему хранили свои вековые тайны. А рядом, группка деревьев, кричала своим праздничным нарядом: «Сдалась вам это каменная холодная громада! Посмотрите на нас - мы ваше солнечное настроение! Мы - музыка вашей души!»
  «Да, - подумал Георгий, глядя на красно - бурую листву огромных кленов, которая явно выигрывала яркостью и сочностью красок у потускневших от прожитых веков когда-то тоже ярко - красных стен дворца. - Анна во многом права. Молодость особенно свежа на фоне дряхлости, и старость особенно дряхла на фоне молодости».
А сейчас Анна продолжала делать для себя открытия и подметила, что полудремлющий старик - Большой дворец своими впалыми глазницами и молодящийся Оперный дом из-под вычурного пенсне не сводят глаз с поляны.
Там посредине, одна-одинешенька, на всеобщем обозрении под сотнями завистливых глаз других деревьев стояла, светясь янтарным стволом, гармонирующим с цветами осени, раскидистая сосна. Дворцы смотрели на нее любовно, как на свое избалованное дитя, которое они выгуливали и, которому все дозволялось делать на их поляне. Они ревниво оберегали сосну от приближения других деревьев - мало ли что? Сразу было видно, что это была их капризная любимица, и ей прощались любые шалости.    
И с солнечной стороны Большой дворец выглядел добродушным опекуном, и с этой стороны Анне он нравился больше. А сосна... нет, Анна не смогла бы вот так быть всегда на всеобщем обозрении, она в таких случаях чувствовала себя неуютно, ей хотелось поскорее спрятаться от сверлящих оценивающих глаз, она-то это хорошо знала.    
Георгий и Анна прошли по дорожке меж деревьев и вышли на волейбольные площадки, где по вечерам и, особенно по выходным, кипели нешуточные страсти. Пока здесь было тихо и пустынно. Анна сразу заметила эту троицу - золотистый клен в окружении двух темно - зеленых елей.    
     - И здесь, оказывается, мужчин не хватает, - глядя на них, заметила Анна.
Дав ей насмотреться, Георгий повел ее на свою поляну.
     - Вот мое рабочее место, здесь я работаю по утрам.
     - Как, как? – удивилась Анна. - Что такое работаю? - оглядывала она уютненькую полянку, - а по вечерам ты отдыхаешь?
     - По вечерам я работаю на другом месте.
     - Ничего устроился. Это почему же так?
     - А потому что здесь солнце бывает только утром, а на другом месте - только вечером.
     - А над чем работаешь? Ты вроде бы не говорил мне раньше.
     - Да так, сижу, в основном, думаю, иногда просто наблюдаю за жизнью вокруг себя всякой живности, поверь, мне доставляет это огромное удовольствие. Фотографирую, иногда фиксирую интересные мысли.
   Анна подозрительно посмотрела на Георгия.
     - И много на фиксировал?
     - Да вот сам удивляюсь, оказывается, набирается. Садись на мое место, сейчас я тебя познакомлю кое с кем, - и Георгий подстелил на пенек газету.
Анна было заволновалась, но Георгий сразу ее успокоил.
     - Да, нет, мы с тобой будем одни... из Homo Sapiens. О-о, да вот она, прилетела с тобой познакомиться, - сказал с теплотой Георгий, указывая рукой на изящную дергающую хвостиком трясогузку, которая спокойно опустилась в трех метрах от Анны.
     - Ой, какая забавная и не боится! - воскликнула в восторге Анна.
     - А чего ей боятся, она же видит - ты со мной, значит опасаться ничего не надо. - Анна недоверчиво посмотрела на Георгия. - Правда, правда, она же все понимает.
     - Ой, посмотри какая верткая! - опять закричала в полголоса Анна, увидев высший пилотаж трясогузки, когда та схватила с коры липы муху в двух метрах у нее над головой.
Георгий улыбался, глядя на Анну, глаза у него сияли. А трясогузка, понимая, что присутствует на смотринах, снова и снова показывала чудеса пилотажа, вертясь возле пня, где сидела Анна.
     - Как бы ты ее назвала?
     - Ну, не знаю, - сказала Анна, любуясь искусной охотницей.
     - Я ее зову «Черная Шапочка», и Георгий, отойдя на середину поляны, как фокусник вынул из кармана два грецких ореха и постучал ими друг о друга.
     - А это кому ты подаешь знак? - живо откликнулась Анна.
     - Сейчас посмотришь, если повезет.
Он постучал еще несколько раз, но никто не спешил к ним.
     - Она очень осторожна и сидит, видимо, где-то рядом, наблюдая за нами, но тебя пока опасается.
     - Да кто это? - не выдержала Анна.
     - «Рыжуха», - улыбнулся Георгий.
     - Это что еще за «Рыжуха»?
     - Моя белка, которую я подкармливаю уже не один год, - и Георгий, раздавив друг о друга грецкий орех, положил у соседнего куста.
     - Да она же не найдет! - забеспокоилась Анна.
     - О-о, ты ее не знаешь! У этой запасливой хозяйки под кустом зарыт целый склад. Даже если бы я спрятал орех где-нибудь рядом - она нашла бы его по запаху. Зато вот кто прилетел с тобой знакомиться! - и Георгий, положив кусочки ореха на ладонь, поднял ее.
И сразу же над Анной послышалось тиньканье синицы. Не успела Анна поднять голову, как синица уже спорхнула с ветки и уселась на мгновенье на ладонь Георгия, схватила в клюв кусочек угощения и поспешила на ветку.
     - Ой, надо же, совсем ручная! - вскричала Анна, вскакивая с пенька и подбегая к Георгию. - Дай-ка мне!
   Георгий насыпал крошек на ее ладошку, а сам отошел и сел на ее место.
     - Лети сюда, ну, пожалуйста! - приглашала Анна, протягивая синичке угощение. Но та вертелась на ветке и посвистывала. - Георгий, ну скажи ей! - просила Анна.
     - «Тинь-Тинь», возьми у Анны угощение, не бойся!
   Синичка будто ждала команды и, сорвавшись с ветки, пронеслась над ладонью Анны, чуть не задев ее крыльями.
     - Ой, чуть не села! - закричала Анна.
     - Потише, потише, стой спокойно, не вертись, - улыбался Георгий. И синичка снова пролетела над ладонью.
     - «Тинь-Тинь», «Тинь-Тинь», «Тинь-Тинь», - тихонько звала Анна.
   Ну разве ж кто может не откликнуться на такое ласковое обращение! И, пролетая на бреющем полете, задержавшись на долю секунды, синичка выхватила крошечку с ладони Анны и улетела с нею на ветку.
     - Взяла, взяла! - как ребенок радовалась Анна и чуть не прыгала от восторга.
Похоже, что ей трудно было вобрать в себя все это многообразие красок, звуков, ощущений, запахов - все это разом обрушилось на нее, она захлебывалась от положительных эмоций, которые рождались в ней и не могли сразу усвоиться.
   Георгий помог ей перейти через ямку и сделал знак остановиться, а сам вышел на начало аллеи со стороны пруда и посмотрел вдоль нее, убедившись, что она совсем свободна.
И тогда он поманил ее рукой. Анна вышла на аллею, шириной не больше четырех метров, вдоль которой с обеих сторон, убегая далеко вперед, смыкаясь посередине в одной точке, стояли высокие стройные липы.
     - Прошу, мадам, вслед за свитой Екатерины, вслед за Тургеневым и Майковым с дамами, вслед за Львом Толстым и Державиным, Антоном Чеховым и Александром Дюма, Шаляпиным и Собиновым, которые ходили когда-то по этой аллее - и Георгий, согнув левую руку, предложил ее Анне.
     - А твой друг Александр с Натали?
     - Думаю, что они тоже где-то среди них, ведь они светские люди.
   И Анна, понимая торжественность момента, расправила плечи, выставила грудь, откинула со значением головку, взяла Георгия под руку и грациозно сделала первый шаг, присоединяясь к этой знаменитой свите.
А солнце, любуясь ею, щекотало ей правый глаз и румянило правую щеку, а стволы лип дорогим темным бархатом бросали ей под ноги свои длинные тени.
И Георгию тоже пришлось приосанится и подстроиться под Анну.
«Ну, как же, что потом в свете скажут о ее кавалере?»
Так они прошли всю аллею: он - чопорным вельможей, она - знатной придворной дамой. Анна, видимо, встречаясь взглядами по сторонам со старыми знакомыми и сидящими на лавочке, элегантно раскланивалась с ними.

Э т и  г л а з а  н а п р о т и в
     - А ведь в те времена, Георгий, наша разница в годах ни у кого не вызвала бы нареканий, что ты скажешь?
     - Конечно, Анна, такие браки случались чаще. Но ты заметь, что все они предполагали богатство за старым господином и его высокое положение в обществе. А с кем ты собираешься соединить свои узы?
     - В отличие от тех молоденьких дурочек, точнее, страдалиц, как у художника Федотова в «Неравном браке», что выходили замуж... кого выдавали за богатство и положение в обществе, которые сегодня есть, а завтра их нет, и кто всю жизнь были обречены терпеть постылого человека, я получаю любимого на всю оставшуюся жизнь. Посмотри в мои глаза.
 Анна остановилась, резко развернула к себе Георгия и положила руки на его плечи.
     - Разве в них, как у той, на картине, безысходная тоска о загубленной жизни?
   Георгий внимательно взглянул в «эти глаза напротив».
      - Нет, Анна. В них радость жизни!
«Ох, уж, эти глаза!» Он не мог соврать ей. И в нем мгновенно зазвучала пронзительная мелодия,* которую он тихонечко про себя напел, глядя в глаза Анны.

           ВОТ И СВЕЛА СУДЬБА,
           ВОТ И СВЕЛА СУДЬБА,
           ВОТ И СВЕЛА СУДЬБА НА-АС!
           ТОЛЬКО НЕ ОТВЕДИ,
           ТОЛЬКО НЕ ОТВЕДИ,
           ТОЛЬКО НЕ ОТВЕДИ ГЛАЗ!

 «Неужели так близко его счастье? Так возможно?»
     - Анна, соблюдай этикет, что скажет Натали? - и Георгий ласково снял ее руки со своих плеч, взял ее под руку и «подстроился под впереди идущих».
      
     * Шлягер семидесятых годов, который бесподобно пел Валерий Ободзинский. Слова Татьяны Сашко, композитор Давид Тухманов, 1970 год.

       - Вот, как раз Натали меня поймет и не осудит! А жизнь нашу, Георгий, мы будем строить без оглядки на кого бы-то ни было!
       - Ладно, моя радость, только давай не отставать от других.
   Анна с благодарностью взглянула на своего старого господина и крепко прижала его локоть к своему боку.
Они скоро спустились с небольшого пригорка и остановились над оврагом на Гротескном мосту.
  Печально смотрела Анна вниз, где на дне валялись красивая кованная решетка моста вместе с толстыми тумбами из белого камня.
     - И на том так же? – с грустью обратилась она к Георгию, показав на видневшийся  подобный мост. Георгий кивнул.

А н н а  и  Г е о р г и й  п о л у ч а ю т  э н е р г и ю  к о с м о с а
Еще раз осмотрев овраг, она поднялась на пригорок впереди Георгия и застыла, не зная куда идти дальше, вопросительно глядя на него.
Тот явно чего-то ждал от Анны, но та не понимала.
     - И куда пойдем?
     - А куда бы ты пошла? - с улыбкой, стоя позади, спросил Георгий.
   Анна внимательно рассматривала окрестности и вроде бы не находила ничего примечательного. Она снова вопросительно взглянула на Георгия, тот ободряюще ей улыбнулся. Наконец, ее взгляд зацепился за что-то, и она вскрикнула.
     - Какой могучий! - и, не сомневаясь ничуть, ускорила шаги к выбранному объекту. Георгий последовал за ней.
     - Здравствуй, дубинушка, ну вот, привел, как и обещал. Это - Анна. Помоги и ей тоже. Дай ей, пожалуйста, частичку своих сил, своей энергии, как даешь ты их мне! - и Георгий, широко раскинув руки, прижался к дубу всем телом и щекой. Анна сделала тоже самое.
     - Попроси и ты его, Анна!
     - Дай, дубик, мне частичку твоих сил, твоей энергии, пожалуйста! - попросила она, ощущая щекой, губами, грудью, бедрами его глубоко изрезанную прожитыми годами кору.         
Они замерли с Георгием, обнимая могучее тело дуба, прислушиваясь, как из кормилицы Земли вместе с соками течет по нему куда-то высоко - высоко вверх ее энергия, и часть энергии протекала и через их тела, заполняя опустошенные бессмысленной жизненной суетой их клеточки. Анна впервые почувствовала себя соучастницей какого-то великого процесса, потому как поняла, что энергия эта уходит в бесконечную синь неба, и выше, выше в ее фиолетовую часть, и еще выше - в черную бездонную Вселенную. Но ведь и сама Анна, обнимая дуб, отдала частичку своего тепла, своей энергии, ведь и ее частичка унеслась, и ее, она в этом нисколечко не сомневалась, Кто - то принял, - даже страшно подумать, Кто!
И не только Земля и дуб поделились с ней своей энергией.
Оттуда, из черного запределья, через фиолетовое и синее небо, через могучие простертые к нему ветви дуба, через его в четыре обхвата ствол и ее прилипшее к нему тельце, шла в землю энергия Космоса, энергия Того, Кто обладал ею. И снова бесчисленные клеточные аккумуляторы Анны заряжались уже космической энергией.
Анна держала двумя руками дуб, как огромную чашу, которую наполняла живая субстанция, заполняющая всю Вселенную. Анна чувствовала по напряженному гулу, легкому дрожанию листвы и прижатому к дубу своему телу, как этот сосуд, не имеющий дна, пропускал внутри себя колоссальную энергию для дуба и для нее. И как кровеносный капилляр отдает питательные вещества окружающим тканям, так дуб пропускал через глубоко изрезанную кору, иссеченную сотнями вьюг, исхлестанную тысячью дождей, выжженную тысячами солнц, жизненную силу Вселенной Анне. Ей передавалось его подрагивание, и было страшно держать свои ладони на пульсирующем могучем его теле, и страшно было оторвать их. Подзарядившись минут семь, она собралась с духом и оттолкнулась от дуба. И на мгновение ей показалось, что голубые молнии стекли с ее кончиков пальцев и ушли в тело дуба. Анна смотрела на пальцы широко раскрытыми глазами и ее прожгла мысль:
«А что же стало теперь с ее телом и с нею самой?»
Осторожно ступая, прислушиваясь к себе, боясь расплескать заполнившую ее до краев энергию Вселенной, она подошла к внимательно наблюдавшему за ней Георгию и хотела обнять его, но тот вытянул ей руку навстречу, прижал палец к своим губам.
     - Это все твое, Анна! Храни это в себе! 
Так Анна впервые в жизни стала крохотным проводником и накопителем в себе этой глобальной энергии. Знала бы она - сколько лет жизни прибавит она себе за эти неполных семь минут! От каких непоправимых бед спасет эта энергия в будущем, когда ее силы в результате страшных стрессов и депрессий окажутся на исходе! Даже Георгий только смутно догадывался об этом процессе, да и то во времена великих прозрений, хотя старался участвовать в нем так часто, как позволяли ему возможности. А может, лучше и не знать об этом вовсе, чтобы не доводить до раскаленного состояния свой мозг? Есть, есть пределы мышления у HOMO SAPIENS!
     - Спасибо тебе, дубик, - сказала Анна, отойдя немного от него и, запрокинув голову, пытаясь отыскать, где же кончаются его листья. Так и не найдя, перевела взгляд на его толстые раскидистые ветви, а потом и на Георгия, который стоял рядом.
     - Сколько же ему? - спросила Анна.
     - Ровесник Екатерины, это точно, лет под триста будет, похоже, последний из могикан во всем Царицыно, дай Бог ему здоровья!
     - Да, - согласилась Анна, - обхвата в четыре будет! И давно ты с ним знаком?
     - Да более двадцати лет, - и Анна уважительно посмотрела на них обоих.
   Они прошли в проход массивной высокой черной ограды, опоясывающей парк, Анна заметила хитрый прищур Георгия и поняла, что он что-то задумал. С нарастающим любопытством она шла и внимательно разглядывала все, что было на пути их движения, и ничего особенного не находила. Георгий остановился и, улыбаясь, смотрел на растерянную Анну. Наконец, ему ее стало жалко, и он произнес.
     - Пожалуйста, оглянись.

П о д и у м  к р а с а в и ц
   - Ой, да тут все краски осени! - вырвалось у Анны, и она увидела подиум, на котором известные манекенщицы показывали лучшие осенние коллекции нарядов. Ничего не изменилось за эти несколько дней, когда их видел Георгий. Разве что знаменитые кутюрье добавили несколько более ярких лент, перьев, цветов в их платья.
     - Ну, я же только что была среди них и ничего такого не видела! Нет, конечно, кое-что замечала, но не было целостности картины! А когда они все вместе... Ой, как хочется снова вернуться, посмотреть на них вблизи, дотронуться до их нарядов!
 Анна еще раз взглянула на подиум.
    - Спасибо вам всем, до следующей осени! - и Анна помахала рукой манекенщицам.
   Не знала Анна, не знал даже Георгий, что такое буйство красок уже не будет ни в следующем году, ни через три, ни через пять, ни даже через десять и даже тридцать лет. Хотя все идет по кругу, и все уже было, и все повторится на этой древней Земле, но это будет уже не с ними. И другая женщина, и другой мужчина будут стоять у края подиума и восхищаться осенними нарядами красавиц. Если бы Анна и Георгий это знали, они непременно задержались бы еще на немного.

Анна выторговала у Георгия вечер, чтобы посидеть над своим проектом и упросила знакомство с Царицыно поделить на две поездки. Первую - они заканчивали.
Они стояли перед Фигурным мостом у машины Анны. Георгий видел, как без причин, лицо Анны погрустнело.
   Георгий молча поцеловал ее в уголок рта.
     - Вот сейчас я делаю очередную глупость. - Анна задумчиво посмотрела на Георгия, и тот удивленно вскинул брови.
     - А почему ты не ушел от жены раньше? Прости меня за бестактность…
Взгляд Георгия вырвался из плена ее печальных глаз, скользнул поверх ее головы.
     - Куда? – глухо спросил Георгий. – У меня не было отчего дома, куда бы я мог возвратиться, как блудный сын, - опять глухо произнес он, и только тогда его взгляд снова сдался в плен ее печальных глаз.
     - А потом, - его взгляд потеплел, - я ждал, пока ты подберешь меня.
Анна прижала его к себе и глубоко вздохнула у самого уха.
     - Так дом твой в пятнадцати минутах ходьбы отсюда, говоришь? И ты хочешь сказать, что не думаешь об этом?
   Георгий еще не понимал, куда она клонит.
     - Иди-ка ты, мой милый, к себе домой, коли он совсем рядом, улаживай свои дела, бери все, что хотел взять из личных вещей, а в среду ты сам обещал быть у меня дома. С вещами.
Они помолчали.
     - Как я смогу прожить без тебя эти дни - не знаю! - Анна тоскливо посмотрела Георгию в глаза. - Но, умоляю тебя, звони мне каждый день буду ждать, хорошо?
   Она обняла Георгия, тревога промелькнула в ее взгляде. Она ждала ответа.
     - Хорошо. Обещаю.
     - Вот тебе ключи от квартиры.
   Анна открыла сумочку, подала Георгию ключи. Тот, молча, взял и поцеловал Анну уже в другой уголок и нежно прижал ее к себе.
   Анна заметила, что в его глазах светилась какая-то незнакомая ей до этого нежность.
    «Спасибо тебе, Анна», - тихо и как-то смущенно вымолвил Георгий.
   Анна смотрела на его повлажневшие глаза и ждала, ждала пояснений, еще не понимая, за что этот большой мудрый неожиданный человек может благодарить ее. Это она получила только что неслыханное наслаждение от прогулки по Царицыно. Это она прикоснулась душой к его сокровищам. Это она изумилась только что таким нестандартным интересным мыслям. Это она впитала глазами такое невиданное ранее сочетание красок и образов, которые она, пожалуй, могла сравнить только с детскими открытиями впервые познаваемого мира. Это она, благодаря ему, услышала ребячий смех солнечных лучиков, отраженных с задумчивой поверхности еще не готового к долгому сну пруда и наперегонки спешащих пощекотать ей глаза. Только что она увидела таинственное падение вспыхивающих на солнце золотистых листьев клена. Это она, благодаря этому человеку, осознала, - что мир, оказывается, непознаваемо прекрасен, даже в ее возрасте. Хотя, она была уверена до этой встречи, что все видела, все испытала, все знает и ничему уже больше не удивится.
Так за что же ей спасибо?
   Анна таяла под его взглядом и ждала с поднятыми бровями и широко раскрытыми глазами.
     «За то, Анна, что я получил неслыханное удовольствие, увидеть искреннюю радость еще одного человека, кому все, чем я так дорожу и так оберегаю, трогает душу. Отныне ты мой самый близкий друг, Анна. Теперь все, что ты видела, к чему прикоснулась, - наше с тобой...»
   Это было больше, чем признание в любви, и Анна, не сдержавшись, припала к его плечу и спрятала лицо.
   Они не шевелились некоторое время.
     - Ты знаешь, Георгий, я многое сегодня в тебе поняла. А теперь, - Анна оторвала лицо от его плеча, влажные ресницы ее были опущены, - когда я делаю очередную глупость и отпускаю тебя, не откажи мне еще в маленькой просьбе.
   Георгий в знак согласия выполнить ее любую просьбу галантно склонил голову.
     - Постарайся уладить все по-хорошему!
   И если в широко раскрытых глазах Георгия читалось удивление, то глаза Анны выражали сострадание к нему. Георгий пересилил себя и промолчал.
   Они как-то сухо простились. Анна поцеловала его в губы, а Георгий не ответил. Она повернула его и легонько толкнула.
     - Иди и не оглядывайся, ладно?
   Георгий сделал только шаг и остановился. Он слышал торопливые шаги Анны, тоскливый крик ее машины, негромкое клацанье двери, от которого он вздрогнул, низкий органный звук мотора, от которого у него закрылись и плотно сжались веки, шелест шин по асфальту, сдавивший виски, - все это, коснулось его обнаженных нервов. Он почувствовал, как холодная пустота стала заполнять его изнутри.
   Пожалуй, единственным теплым местом его тела был кулак, в котором он крепко сжимал ключи.
   «Неужели это и есть ключи от двери, за которой его ждет новая жизнь, о чем он не мог уже даже мечтать».