99. 9, или 13 подвигов инженера Петровкина-6

Глава 6.

:Отходняки и коронация Трампа.


Гарри нужно было срочно спасать.

Ах нет, сначала не об этом. Почему же именно этот день сыграл такую важную роль в дальнейшем повествовании? Ну, тут всё относительно просто. Если бы не этот день, то наши герои, вероятно, к девятой или одиннадцатой главе окончательно бы спились и забомжевали по десяти московским вокзалам. А так у них появился шанс. И за этот шанс они непременно ухватятся. Но это произойдёт немного позже. А сейчас — необходимые два абзаца о спасении друга.

Как мы уже сказали, Гарри нужно было срочно спасать.

Петровкин заботливо снял с шимпанзе грязную одежду и бросил её в стирку. Потом отнёс своего питомца в ванну и долго мыл ароматным мылом с изображением лилий. Гарри обмяк, а взгляд его полностью расфокусировался. Петровкин завернул его дряблое тело в халат и усадил в кресло.

Теперь можно было спокойно оглядеться. Его уютная квартира холостяка, полная покоя и философского одиночества, за последние несколько месяцев превратилась в наркоманский притон. Илья Никодимович достал пылесос и терпеливо высасывал “медведей“ из самых укромных уголков своей берлоги. Мыл пол, вытирал пыль и выносил мусор. Нетронутым остался лишь заветный угол между шкафом и балконной дверью, где хранились бесполезные советские журналы, а также студенческие рефераты и чертежи.

Голова нашего героя кружилась, а руки-ноги предательски дрожали.

Да уж… немало они за это время выпили.

Ближе к вечеру предстояло заняться глажкой.

Сил почти не осталось, но кто бы сделал эту работу за него?

Горячий душ немного спас положение.

Но потом была ещё вторая партия грязного белья и гора посуды.

Наконец-то можно было спокойно лечь и заснуть расслабляющим сном на день или два.

Ровно 20:00.

В дверь позвонили.

“Этого не может быть“, — простонал Петровкин.

И пошёл открывать.

На пороге стоял, кто бы мог подумать: бывший одноклассник Серёжа.

Тот был в лёгком, не по сезону, спортивном костюме и с теннисной ракеткой в руке. А на лбу его игриво выделялся лоскут ткани — наверное, для улавливания стекающего во время тренировок пота. Прекрасен! Даже Пит Сампрас поднял бы тут палец вверх. 

— А-хах-ха! — загрохотал друг детства, едва просунувшись в дверной проём. — ПИН, старичок, сколько лет, сколько зим…

Петровкин понял, что сейчас упадёт без чувств.

— Смотри-ка, — продолжал радостно орать Серёжа, — что я тебе привез! А!

И он потряс перед измождённым лицом Петровкина деревянной коробочкой, на которой Илья Никодимович успел прочитать только скучное слово “Сuba“. Хорошо зная склад ума своего школьного приятеля, Петровкин предположил, что это, должно быть, дешёвые сигары, которые продают улетающим туристам островные аборигены, выдавая их за что-то мощное, значительное и связанное с их глубинной культурой.

И он не ошибся.

— Сигары! ПИН, это сигары. Настоящие, кубинские. За них американцы готовы любые деньги платить. И всё это тебе.

— Спасибо, — прошептал Илья Никодимович и зашаркал в комнату.

— А где Гарри? — поинтересовался Серёжа, осматриваясь.

Петровкин лёг на диван и опустил веки: “… расслабляющим сном на день или два… главное сейчас — не волноваться… он побудет немного и уйдёт“.

— А, вот где наш богатырь! — обрадовался Серёжа, увидев своего питомца сидящим в кресле. — Гарри, ты узнаешь меня?

Петровкин не шевелился.

Серёжу, вероятно, что-то насторожило во внешнем виде шимпанзе, потому что, осмотрев тело, измерив пульс и посветив телефонным фонариком в оба глаза, он озабоченно обернулся и, нахмурив бровь, спросил:

— А что это он у тебя какой-то раздолбанный? Ты что с ним делал?

— Нормальный, — не согласился Петровкин. — Попрошу без грязных намёков. Просто думает.

— Взгляд у него какой-то мутный стал, с желтизной, — Серёжа пристально разглядывал лицо шимпанзе и проверял зубы. — А не заболел ли он часом?

— Нет, полностью здоров, — успокоил Петровкин своего приятеля.

— Не знаю, не знаю… — справедливо засомневался последний. — Раньше он на одном месте усидеть не мог, всё время скакал. А теперь вон: вообще не двигается.

— Так наскакался за день-то, — продолжал гнуть свою линию Илья Никодимович, — сейчас отдыхает.

— Гарррриии, — позвал своего питомца Серёжа и пощёлкал пальцами у него перед носом.

То ли само это пощёлкивание спровоцировало рефлекторные реакции, то ли Гарри на самом деле стало немного отпускать, но он как-то сразу порозовел, собрался и, напрягая все мускулы своего тела, выдавил из него приветственное: “Б%#$! С#ка! Убью н@*уй!“

— Ничего себе! — присвистнул Серёжа. — ПИН, ты это слышал?!! Кажется, матюкнулся.   

— Слышал, — спокойно подтвердил Петровкин, дрыгая ногой.

— А что это с ним?

— По ходу, эволюционирует.

— Как такое возможно? — не поверил Серёжа и, ещё раз просветив самцу шимпанзе оба глаза, размашисто упал в свободное кресло для продолжения научной беседы:

— Раньше за ним такое не наблюдалось. А что-нибудь ещё он у тебя говорит?

— Конечно.

— А что?

— Да что угодно. Вот недавно “Евгения Онегина“ по ролям читали. Я за Евгения, он — за автора и Ленского. “В гранёный ствол уходят пули, и щёлкнул в первый раз курок…“

— Не гони, ПИН. За кого ты меня принимаешь? А за Татьяну кто у вас читал?!

— Это уже детали. Я тебе просто показать хотел. Теперь сиди без “Евгения“.

— Гарри, — обратился полный сомнений Серёжа к своему бывшему питомцу. — А ну-ка, дружок, скажи что-нибудь.

Гарри ещё раз жутко напряг всё своё лохматое тело и утробным голосом добавил к сказанному: “Бэлашку пайимал…“

Тут олигарх Серёжа ДЕЙСТВИТЕЛЬНО открыл рот:

— ПИН, что он говорит?

— Говорит, что белочку поймал, — перевёл Петровкин.

— Это я понял. А какую белочку?

— Мы в Нескучном саду с ним белочек кормим.

— Зимой?

— Серёжа, — усмехнулся Илья Никодимович — а ты думаешь, белочки улетают на зиму в тёплые края, как твои коллеги-аферисты и их жёны в бриллиантах? Нет, дорогой мой, тут зимуют. Но холодно им и еды не хватает. Мы их жалеем и подкармливаем. Одну такую белочку сегодня Гарри и поймал.

— И где же она? — недоверчиво покосился на своего друга Серёжа.

— Мы её, понятное дело, отпустили.

— Нет, ПИН, что-то здесь не то. Что-то вы темните, ребята. В белочку я ни за что не поверю. Ладно ещё “Евгений Онегин“…

— Как хочешь, — не стал переубеждать своего друга Петровкин. — Можешь не верить. А ты вообще когда вернулся?

— Я-то? — Серёжа резко выпрыгнул из кресла и энергично задвигался по комнате, поигрывая теннисной ракеткой. — Вчера только прилетел. Вот, форму восстанавливаю.

Серёжа изящно изобразил несколько ударов по невидимому мячу.

— С Кубы?

— Ага.

— Ты же в Европу вроде собирался, дела свои преступные обтяпывать.

— Заскочил на Кубу, делов-то! Гавайи — Куба — Мальта. Что ты докапываешься?!

— И что же, — не поверил уже в свою очередь Петровкин, — кровавые сатрапы больше не угнетают вашего брата, олигарха?

— Передумали!

— Понятно…

Серёжа ещё немного побаловался с невидимым мячом, а потом вдруг резко замер с серьёзным выражением лица.

— Ё-моё! — он неестественно хлопнул себя по лбу. — ПИН, ты меня совсем заболтал. Мы же инаугурацию Трампа пропускаем! Сейчас должны показывать по всем каналам. Где у тебя пульт?

Петровкин порылся под одеялом, нащупал пульт и включил телевизор.

— Давай CNN! — нервно скомандовал Серёжа.

— На, сам ищи, — Петровкин бросил своему другу пульт и вытянул ноги. Тело нашего героя приятно отдыхало. Он, можно сказать, кайфовал!

Серёжа немного повозился с переключением каналов и быстро нашёл нужный.

Будущий президент Трамп привычно толкал банальщину о величии Америки, уроках демократии и гнал без тени сомнения разную муру. Присутствующие — кто скучая, кто веселясь — слушали и светили хлебальниками в камеры ведущих телекомпаний мира, демонстрируя подлинную сытость и благополучие. Наконец всё стихло.

— Сейчас гимн петь будут, — пояснил Серёжа. — Чёрт! А почему мы не курим? Господа, я для кого сигары вёз? Быстрее закуривайте.

Он привычно вскрыл хитрый деревянный ящик и раздал каждому по толстенной belicoso. Ловко отщипнув конец и закурив, он оглядел многострадальных Петровкина и Гарри. Эти калеки никак не могли справиться с подарками и раздражающе копались. Так и самое главное можно пропустить! Серёжа великодушно помог закурить и им, после чего снова плюхнулся в кресло и застыл.

На экране медленно появилась блондинистая эскортница.

Заиграла музыка, Серёжа подался всем корпусом вперёд и даже, как показалось нашему герою, припал на одно колено… Но вдруг музыка оборвалась.

— Ты видал! — Серёжа вскочил. — Ты видал это?!!

— А что там? — не понял Петровкин.

— Музыка отрубилась.

— И что?

— Да это наши комитетчики чудят. Музыку президенту отключили. Сволочи!

— Комитетчики?

— Да!

Серёжа забегал между телевизором и диваном.

— Ну ничего… — затряс головой он. — Ничего, ничего… Старина Дональд им покажет. Закрутятся они у него, как ужи на сковородке. Завращаются!

Петровкин, против своей воли, стал заражаться волнением друга.

Гарри, в силу своей физической немощи, не до конца осознавал происходящее, но и он подхватил нарастающую волну вайба и шумно запыхтел сигарой, выпуская дым сразу во все стороны. Синий язык его вывалился и разбалтывался в пространстве со страшной амплитудой.

“O beautiful for spacious skies, for amber waves of grain!“ — застонала эскортница без музыкального сопровождения, которое и вправду, кажется, сломали неизвестные.

— А что это за проститнЯ надрывается? — потребовал дополнительных пояснений Петровкин.

— Илья, ты можешь помолчать! — Серёжа сжал кулачки и уткнулся в них носиком.

“Илья? Когда это он стал для своего школьного товарища Ильёй? ПИН, академик, философ, но Илья? Видимо, дело серьёзное… Вон — как волнуется!“

— Это не гимн, — произнёс Серёжа. — Это “America the Beautiful“. Тоже очень важная песня, уходящая корнями…

Но он не договорил, так как наш герой бесцеремонно перебил его:

— Понятно! Корнями! А баба кто? — Илья Никодимович почесал муде.

— Это Carrie Underwood! — зажмурился трогательный держатель ссудного капитала.

Петровкин внимательнее присмотрелся к белёсому образу на экране — он его не впечатлил:

— Передние зубы все ненастоящие. А на задних — сплошные чёрные пломбы, — вынес он свой вердикт.
 
Серёжа ничего не сказал, но глянул так, как могут глядеть только в годы войны и только на предателей Родины. Неизвестно, чем бы это визуальное противостояние закончилось, если бы сейчас не зазвучал спасительный припев.

От избытка чувств Серёжа выпрыгнул в центр гостиной и начал громогласно подпевать:

— А-мэ-ры-ка! А-мэ-ры-ка! — истошно орал он на все присвоенные в разное время деньги.

Было видно, что слов песни он ни черта не знает, но подражание американскому акценту и страстность в артикуляции иностранных слов могли кого угодно взять за душу.
 
— А-мэ-ры-ка! А-мэ-ры-ка! — надрывался Серёжа, казалось, из последних сил, и по щекам его струились не то пот, не то — слёзы.

Где-то на третье или четвёртое завывание Петровкин сам не выдержал, сбросил на пол тяжёлое одеяло и тоже начал голосить, как полоумный: “А-мэ-ры-ка! А-мэ-ры-ка!“

— А-мэ-ры-ка! А-мэ-ры-ка! — не хотел уступать Серёжа и страшно пучил глаза.

Гарри выплюнул сигару и что-то яростно хрипел на своём языке, пытаясь выбраться из кресла. Руки его тряслись, язык разбалтывался туда-сюда, а шерсть на загривке вставала дыбом.

Где-то минут через пять-семь силы наших друзей иссякли, и они рухнули на свои места, чтобы перевести дыхание.

Телевизор ещё долго показывал танцующего Илона Маска.

Первым заговорил Петровкин:

— Да уж… хорошо попели.

Серёжа молчал.

Илья Никодимович поднял пульт и выключил звук.

Прошли ещё пять-семь минут тягостного беззвучия.

Потом Серёжа встал и начал собираться.

Перед тем, как захлопнуть дверь, он крикнул Петровкину уже из прихожей: “Позвони моей бывшей, она хотела видеть тебя. Что-то её беспокоит. Пока!“

— Что? — не понял Илья Никодимович.

Но Серёжа уже ушёл.


Продолжение здесь: http://proza.ru/2025/01/25/852