Памяти Александра Горина 1940 - 2024, ч. 2

               
В прошлой своей публикации на ПРОЗА. РУ я начала рассказ об Александре Алексеевиче Горине, вернее, о моем отношении к его творчеству и нашей переписке.
Он кое-что узнал обо мне как авторе в интернете, в частности, о моей работе по собиранию мемуаров времен ХХ века.

В электронном письме, поблагодарив меня «за хорошие слова" о маленьком его рассказе "Нинка", признался: «Я нуждаюсь в таких словах». Написал он многие свои вещи в 2012-2013 годах. «Потом я просто бросил это дело. Не знаю, почему я тогда бросил, а теперь - вернулся. Что было потом? То же, что и прежде - моя бестолковая жизнь».

В это время (2018) ни я, ни Горин не знали о сайте ПРОЗА.РУ. И сегодня я понимаю, как много может значить такой сайт для пишущего, которому «трудно, потому что он почти что совсем один», то есть, не имеет непосредственного выхода на читателя даже в случае публикации своих рассказов.

А мир Горина оказался искренним, своеобразным, живым. Мне сказали, что в последний год жизни Александр выпустил книгу рассказов. Но она до меня пока не дошла.

Импульс к работе над прозой у Горина всегда естественный, часто из воспоминаний собственной жизни, порой пересказ чужой речи, иногда же «какой-то неожиданный и своеобразный» для него самого. Так случилось с рассказом «На деревню к бабушке», который, по словам автора, ему приснился.«И уже наяву я его записал.  Текст я писал не долго. Но когда работал над этим рассказом, мне вдруг захотелось "сделать" что-то, в достаточной мере отвечающее набору критериев, который я избрал для моих литературных продуктов. И это добавило мне азарта».

При всей наивности весьма примечателен этот список требований автора прежде всего к себе самому, к собственному творчеству, которое он неизменно называет «творчество» (в кавычках)...

Горин поделился со мной в одном из писем:«Набор критериев в произвольном порядке, без приоритетов:стильно, красиво, интересно, остроумно, познавательно...
И приправа из "еврейской грусти". И еще - создать у читателя эффект присутствия в том месте, которое я описываю».

Меня радовало то, что Александр Алексеевич знает цену своим текстам, уровень своего мастерства: «То, что  пропустил мой личный ОТК, скорее всего, не будет обладать очевидными недостатками», - писал он.

Мне импонировало литературное кредо Горина, очень четкое и полезное для саморедактирования.  Я в части стихов и рассказов работаю более инстинктивно.

Закономерно, что писателю нужен отклик на его творения. В последнее время я советовала Горину завести страницу на ПРОЗА. РУ.

Что касается литературных публикаций и желаемого успеха, что мы тоже обсуждали с Гориным, то для себя и своих текстов  я это расценивала так: немногие люди, обычно одного со мной возраста, может, и захотят меня прочесть, но если даже это понравится, останутся безмолвными, так они привыкли.

Александр писал про мои вещи, что они «в журналах и альманахах», а я отвечала, что не такой уж это праздник: «Я ходила по редакциям более 50 годов, в конце концов стала узнаваема. Правда, в нашей стране с поэтами удача случается обычно на старости лет, когда человек уже потерял благообразие. А все мои книги, кроме одной небольшой стиховой книжки советского года издания вышли «за счет автора». Для этого я всегда служила одновременно на 2 - 3-х работах. Стоит ли надрываться? Правда, в моем случае стоило, потому что работала я на реставрации церквей».

Горин дал такое определение: «Писатели бывают «сочинителями» или «рассказчиками». Точно! Сам он был именно рассказчиком, говорил, что ничего не выдумывает. Я верю.
Прочла его рассказы не один раз.  Начала ему писать про каждый, но не хватило сил на профессиональный разбор. Замечательные там у него герои, видны как живые. Их простодушие радует читателя, потому что такой тип в последующих поколениях, кажется, уже иссяк. Запечатлены хорошие советские люди. Подробно писать об этой прозе и не надо, просто говорю рассказчику "спасибо". Боюсь притронуться к этим историям слишком грубым взглядом.
 
 А дальше я помещаю еще один шедевр Горина.


                БЕДНАЯ МАША

Жизнь иногда преподносит нам сюрпризы «на ровном месте». Однажды таким сюрпризом для меня стало знакомство с женщиной по имени Маша.
Дело было лет пятнадцать назад. На дворе стояла ранняя весна. Солнце светило ярко, но одеваться приходилось еще тепло: куртки, шарфы, шапки... И обувь нужна была подходящая для того, чтобы ходить по лужам, наполненным студеной водой.
Выйдя из магазина, я услышал автомобильные гудки – громкие, раздраженные. Причиной этой какофонии была женщина, бредущая по проезжей части неширокой улицы, строго придерживаясь ее осевой линии. Вид у женщины был решительный: устремленный вдаль взгляд, выдвинутый вперед подбородок и наклон туловища такой, будто она была впряжена в лямку.
И в тоже время, было видно, что она – человек неблагополучный, нуждающийся в помощи.

Увидев в этой женщине злостную нарушительницу уличного движения, водители сначала начинали сигналить, а потом, разобравшись в ситуации, переставали возмущаться и только снижали скорость.

Улучив момент, когда поток автомобилей иссяк, я подошел к этой странной женщине и спросил, куда она идет. Она ответила. Голос ее звучал неуверенно, но речь была внятной: «На почту, за пенсией». Я объяснил ей, что почтовое отделение она уже прошла, и предложил свою помощь. Она не возражала. Мы благополучно перебрались на тротуар и в молчании побрели в сторону почты.

Почта была недалеко, но за время нашего похода, я успел хорошо разглядеть мою случайную спутницу. Женщина - старая, небольшого роста, изрядно усохшая. Она была странно одета: простоватая, явно домашняя кофта, и колготки составляли весь ее наряд. Головного убора и обуви не было вовсе.

Уже на почте, подойдя к нужному окошку, я объяснил цель нашего визита, не питая, при этом, ни малейшей надежды на успех. И не ошибся – в ответ прозвучал монолог в стиле «ходют тут всякие». Впрочем, из этого монолога, я успел кое-что узнать.
Оказалось, что моя подопечная появляется на почте не в первый раз и что при ней никогда не бывает паспорта. А пенсию ее получает внучка, по доверенности. Улучив момент, когда моя оппонентка набирала очередную порцию воздуха, с тем, чтобы пригвоздить меня к позорному столбу, я успел попросить: «Не кричите, пожалуйста. Я же только спросил, не можете ли вы помочь. Нет, так нет». И она неожиданно успокоилась.

За все это время, Маша не проронила ни слова. (Да, имя моей спутницы было «Маша», но узнал я об этом позже).

Мы вышли на улицу. Теперь, моей обязанностью было проводить Машу домой. Я спросил ее, где она живет и к счастью оказалось, что мы живем в одном доме. Дом этот - послевоенной постройки, большой, многоэтажный, был построен, может быть, еще пленными немцами…

И мы отправились в путь. 
Я понимал, что, со стороны, мы выглядим довольно странно: немолодой мужчина, несущий сумку с продуктами, и рядом с ним - старая женщина, без верхней одежды и без обуви. Пока мы просто шли рядом, я тихо сгорал от стыда. Встречные сначала смотрели на мою спутницу, а потом переводили недоуменный и укоризненный  взгляд на меня: «Как же так можно?!».  Один из них даже спросил: «Не холодно?». «Холодно, наверное», - ответил я. Что я еще мог сказать?

Пройдя какое-то расстояние, мы встретили серьезное препятствие в виде лужи, занимавшей всю ширину тротуара. Позволить Маше идти в  колготках по ледяной воде, я, конечно, не мог. И, наклонившись, я подхватил ее свободной рукой, как подхватывают ребенка. Когда я распрямился, Маша, оправившаяся от неожиданности, выдохнула мне в ухо: «Уронишь!», но в ее голосе звучал, скорее, восторг, чем опасение. «Не уроню!» - сказал я уверенно; она успокоилась и доверчиво прильнула ко мне.

Прохожие теперь удивлялись еще больше: часто ли среди бела дня увидишь на улице нормального (на первый взгляд) человека, несущего на руках взрослую женщину? Я уже смирился с тем, что выгляжу странно, и ноша не была тяжелой, но, чтобы меньше смущать идущих навстречу людей, я осторожно опустил Машу на тротуар.


Долго ли, коротко ли, мы добрались до нашего дома. Мне повезло. Маша правильно назвала не только номер дома, но и номер  подъезда, и номер квартиры. Набрав на панели домофона нужную комбинацию кнопок, я услышал женский голос: «Кто там?». В ответ, я сказал: «Вашу бабушку привел». Наш диалог не был долгим: домофон замолчал, но дверной замок щелкнул.  Мы вошли в подъезд, сели в лифт и поднялись на этаж, названный Машей. Увы, квартиры с нужным номером там не оказалось.

Пока я стоял в растерянности, к нам, по лестнице, спустилась какая-то женщина со словами: «Ну что, Маша, ты опять за свое?». (Тогда я и узнал, что Машу зовут «Маша»).

Женщина эта объяснила мне, где находится нужная квартира, и вскоре я, молча и без церемоний, сдал Машу молодой особе, приоткрывшей дверь в ответ на мой звонок. С соседкой Маши мы еще немного поговорили, и я узнал, что Маша – та самая женщина, которая раньше работала в магазине «Табак», располагавшемся одно время в нашем доме. Что живет Маша с внучкой и что внучка ее – пьяница и проститутка. О Маше она не заботится и пропивает ее, Машину, пенсию. В знак протеста, Маша выбрасывает из окна постельное белье и совершает побеги на волю.

Я вспомнил, что мне иногда приходилось видеть это белье – белые флаги. И женщину из магазина я помнил. Но я никогда бы не подумал, что та женщина – плотного сложения, строгая, требующая к себе уважения – превратится в такую Машу -  маленькую, тщедушную, бесправную и беззащитную.

Еще некоторое время о Маше напоминал мне запах несвежего нижнего белья, пропитавший пористый материал моей куртки. Но прошло несколько дней, и испарился запах и утихли воспоминания…

В начале августа, я улетел в длительную командировку. А вернувшись, однажды повстречал соседку Маши. Она рассказала, что какие-то сволочи избили Машу во время ее очередной вылазки на волю. Машу, полуживую, случайные прохожие нашли в жидкой грязи, подкрашенной ее кровью. «Скорая» отвезла Машу в больницу, где она прожила еще несколько дней.

Во дворе устроили «поминки» и я пожалел, что меня в то время не было в Москве.
Я иногда вспоминаю Машу. Я думаю о том, такой ли случайной была ее роковая встреча с нелюдями. О том, зачем пересеклись наши жизненные пути. И не была ли она счастлива в последний раз в своей догорающей жизни, в то время, когда я нес ее на руках?
 Бедная моя Маша…
                А.ГОРИН, Москва,  2012