Осколки-ГлаваXI

  Всё же было в Зимине качество, которое досталось ему наверно от Деда. На своей настоящей службе, служении другим людям, той работе, которой он отдавался со всем пылом своих молодых и нерастраченных сил, он постоянно наблюдал Элю и общался с ней. Но он чётко теперь смог поставить грань между своими чувствами к ней и людьми, которые требовали его заботы и именно от него, Вилора Зимина, , в какой то мере зависела их жизнь и судьба

   Девушка чувствовала это как бы двоякое отношение к себе этого молодого врача, прекрасно понимая его, поэтому только и могла ожидать объяснения, которое вскоре и последовало... Их, как и всех влюблённых в мире, сблизили похожие чувства и близость дыхания смерти, даваемая войной. Дыхание смерти истинную любовь лишь усиливает, а неистинная тут же показывает своё истинное лицо.
… Наконец то поступил приказ, которого все здесь ожидали. Пришло распоряжении о свёртывании госпиталя и его передислокации в городок Н, что находился уже в Западной Белоруссии.

   …Они объяснились с Элей как раз за день до отъезда на новое место дислокации госпиталя.
 Госпиталь погружали в крытые полуторки целый день, а на следующий подошла колонна из трёх специальных автобусов, куда поместили раненых, не подлежащих отправке в глубокий тыл, и, караван, наконец, тронулся в путь, который занял, при своей медлительной осторожности, с перерывами на вынужденные остановки, более суток.

   Городок Н, куда они прибыли, ненамного отличался от прежнего, если чем, то своей католической кирхой на одном своём конце, и православной церквушкой, на другой. Расположился госпиталь в здании школы невдалеке от той кирхи. Не успели они как следует развернуться, как прибыла первая партия тяжелораненых.

 Вилор всё также выполнял свою работу и наблюдал. Он всегда любил наблюдать, с самого своего раннего детства, и, трудно сказать, кто его этому научил. Будучи здесь, на войне, он постоянно наблюдал, как идёт выздоровление раненых солдат.
Он видел, как из немощного больного, почти калеки, вновь получается живой и даже вполне жизнерадостный человек. Малая часть  из них, впрочем, были жизнерадостными и на пороге своей неотвратимой смерти.

   Особенно запомнился такой случай. Как то раз привезли тяжелораненого бойца, со сломанным позвоночником. В этом случае даже сам профессор Ясенский не мог ничего поделать, это был сложный компрессионный перелом позвоночника. Тяжелораненому воину сделали  обезболивание, но в сознание он не приходил.
Вилор в ту ночь почти не отходил от этого бойца.

Собственное бессилие мучило его, наверное, не меньше, чем самого бойца, который, наконец, под утро, когда Зимин в очередной раз зашёл в его палату и сел на край табурета возле его кровати, вдруг совершенно неожиданно открыл глаза и ясным взглядом посмотрел на врача. И вдруг сказал таким чистым и ясным голосом:
  –  Всё малыш, отжил я своё, ничем ты мне не поможешь.

 Вилор хотел было, как обычно в таких случаях, утешить, обнадёжить человека, но вдруг отчётливо понял, что сейчас этого делать не нужно. Перед ним просто лежал умирающий воин, мужчина. И кто то ещё, судя по этим смотрящим на него, всё понимающим глазам.
 Но КТО смотрел на врача из этого умирающего тела? Лицо его было безстрастным. Даже губы, когда он произносил свои слова слегка изгибались, почти не открывая рта.
–  Одного жаль, до победы не дожил, а остального вроде и не жаль, Я жизнь то знаю, много чего повидал в ней. Так что, прости доктор, умру я, не бойся.
 Умирающий утешал доктора! Вилор сидел, каменея от изумления, глядя на бойца, как вдруг из его глаз непроизвольно хлынули слёзы. Он не мог понять, откуда они вдруг взялись, так как сейчас не чувствовал ни жалости, ни другого, близкого к ней чувства.

  Он не знал, что это, может сострадание.? Сострадание к умирающему и сострадание к самому себе, такому молодому ещё, но знающему, что и он умрёт рано или поздно?
 Действительно, в этот момент, у молодого врача было ощущение, что умирает он сам, а не этот прощающийся с жизнью человек, почти что труп, но с такими глазами, в которых эта самая смерть отсутствовала... Эта смерть поразила его.
 Произошедший случай заставил Вилора задуматься. Где в жизни спрятана грань между самой жизнью и смертью? Этот умирающий человек показался ему более живым, чем многие другие, кажущиеся живыми.
Может прав добрый Ясенский, верующий в вечную жизнь во Христе.? Или правы марксисты-материалисты, полностью господствующие в нашей стране вот уже почти тридцать лет?

  Почему большинство людей так боятся умирать? А боится ли он сам умереть сейчас, в этот момент, тем более, что он теперь так сильно привязан к этой жизни первой, и, как он верил тогда, последней любовью. Он же ещё и не жил по-настоящему, по мужски. Он не хотел умирать, да и что такое самоё это смерть, которую он наблюдал иногда по несколько раз за день?

  Эти безжизненные, обездвиженные тела, которые вывозили в этой войне так часто даже не на кладбище, а за город, в общую могилу. Что же двигало их, эти тела, тогда, когда они были живыми людьми, а не трупами? Верующий Ясенский говорил ему, что душа или дух, то, что никогда не умирает,  но тогда Вилор так точно и не понял.

 А в чём же разница между ними? И вот теперь, Зимин, наблюдал этот самый дух в пока ещё живом, но умирающем бойце Он наблюдал его через глаза, глаза, в которых не было ни страха, ни сожаления, всего того, что именно и зовётся "человеческим", которое «не чуждо».

 Изображение с сайта pinterest.ru