Эх, Руська, Руська!

Руська, Русик, Руслан…

Наш общий любимчик, краса и гордость нашего класса, да что там класса – всей улицы!

Когда я очень некстати споткнулась, и рулём Руськиного велосипеда рассекло мне бровь, кровью залило глаз, обе мамы – моя и Руськина – заахали, заохали надо мной.

– Эх, ты, Руська, – причитала моя мама, – смотри, искалечил девочку! Кто теперь её замуж возьмёт, а?!

– Я! – воскликнул Руська и даже стукнул себя кулаком в грудь. – Я возьму!!!

Многие годы спустя мы часто вспоминали эту клятву моего друга:

– Эх, ты, обманщик коварный!

– Ага, были бы мы с тобой классической парой – Руслан и Людмила!

Нет, сердце Руськи навсегда было отдано Лене.

– Знаешь, – делился со мной друг, – вот вошёл я в школьный двор после каникул – и увидел её, как впервые!

– Ну, что он в ней нашёл! – шушукались девчонки. – Рыжая, рот узкий, ножки как спички…

А Руська видел волосы пшеничного цвета и зелёные глаза Леночки – и это было навсегда…

Мы с Леной были соседками: дома наших родителей стояли рядом, но если мою маму знали все и дружили с ней, то дядя Алик и тётя Валя жили очень замкнуто. У моей бабушки было немало острых словечек в запасе, и вот дядю Алика она называла «ишь, гонористый!» и добавляла в рифму. Я-то забегала к Лене часто и видела, что тётя Валя почти всегда держит голову в платке, туго повязанном на лбу. Почему-то мне казалось, что тётя Валя боится мужа, старается не попадаться ему на глаза. А вот дядя Алик виделся мне этаким домашним деспотом – с его громким голосом, приказным тоном, каким он разговаривал с женой и Леной. Правда, Лена не отмалчивалась, а возражала, иногда довольно бурно, особенно когда это касалось Руськи, которого дядя Алик на дух не переносил. Наверное, для своей дочки – умницы, будущей пианистки, мечтающей о консерватории, он не желал мужа-офицера. А Руська, у которого отец рано погиб, собирался поступать сначала в военное училище, а потом, может быть, и в академию.

На какое-то время жизнь раскидала нас: Лена с Руськой где-то «служили», я же работала в библиотеке и заочно училась на журналиста, успела выйти замуж, родить сына, развелась и вернулась в родительский дом.

Забежав к тёте Вале, узнала, что Лена дважды рожала мальчиков, но они почему-то умирали почти сразу. Она говорила про отрицательный резус-фактор, но как-то неуверенно, и плакала. В эту минуту ворвался дядя Алик и потребовал, чтобы мы прекратили нытьё.

– Ничего, образумится и вернётся!!! – хлопнул дверью и затопал с крыльца.

Кто вернётся? Куда вернётся? Почему образумится?

Да, они вернулись – оба. Во время учений Руська получил серьёзную травму, чудом остался жив, и они решили, что надо ехать домой. Конечно, я приехала на вокзал, чтобы встретить моих дорогих друзей, но когда я увидела их, то особенно остро ощутила неумолимость времени.

– Эх, Руська, неужели это ты? – подумала я. Он как-то съёжился, ссутулился, опираясь на палку. В руках у Лены был один большой чемодан, и на мой вопрос она ответила, что контейнер придёт через неделю. Лена тоже изменилась: осунулась, на лбу появилась вертикальная морщина, вокруг рта прорезались складки. Я даже не стала спрашивать, где они будут жить: ясно, что никак не у родителей Лены, а скорее всего в квартире тёти Инны, вернее, бабушки Руськи – это была двухкомнатная квартира в длинном коммунальном коридоре. Каждая семья жила отдельно, но туалет был один на всех, кухни не было вообще. Просто в коридоре выделили закутки, поставили там плиты, отгородили шкафами – вот и живите. Руська-то вырос в таких условиях, а вот для Лены это был удар. Тётя Инна, как могла, обустроила комнату для сына и невестки. Она словно считала себя виноватой за неудобства, в которых будет жить Лена. Лена растерянно озиралась, а у меня сжалось сердце. Разве о таком будущем мечталось им тогда, как говорится, «на заре туманной юности»?

– Ничего, будем жить! На поклон не пойдём, правда?

Наверное, они уже говорили о том, не проситься ли к родителям Лены на время, пока Русик не устроится на работу и не получит своё жильё. Была и у меня такая мысль, но… я представила дядю Алика – и выбросила эту идею из головы.

Два события случились почти одновременно: беременность Лены и отъезд Руськиной мамы в Астрахань. После долгого вдовства она наконец согласилась выйти замуж за очень приличного человека, и мы все очень радовались за неё. А вот старый дом, где жили Лена с Руськой, попал под снос, и они получили жильё в одной из малосемеек, принадлежащих домостроительному комбинату, на котором Руська работал инженером по технике безопасности. Пусть квартирка была маленькая, но со всеми удобствами и даже с балконом. С переездом помогали все наши друзья, и неожиданно для всех присоединился дядя Алик, умевший прекрасно упаковывать вещи.

И вот родилась Алёнка, Алечка – долгожданный ребёнок! И сразу стало тесно в крохотной комнате и такой же кухоньке. Лена с мужем привезли дочку к бабушке с дедушкой, и пока тётя Валя с Леной возились с малышкой, Руська на свой страх и риск обратился к тестю:

– Дядя Алик, нам с Леной сейчас очень трудно, тесно…

– И не думайте! Ишь, раскатал губу, зятёк! Мать болеет, еле ходит, на лекарствах сидит – а тут вы будете мелькать.

– Вы же знаете, на комбинате мне выделят все материалы по себестоимости, чтобы я мог сделать пристройку – и мы не будем мешать вам, у нас будет отдельный вход. Только разрешите официально оформить – и всё.

– Нет!

– Но почему?

– А вот не хочу – и всё!

Алечка росла болезненной, слабенькой, Лена измучилась с ней, не высыпалась, жаловалась мне, что не уделяет внимания Русику, благо, он не капризничает, терпит, хотя ему трудно. Ведь за эти годы он и курсы лечения проходил с позвоночником, и в санаториях восстанавливался, но иногда она слышала, как он тихонько стонет и ищет обезболивающее.

– Эх, Руська, – часто думала я, – почему именно тебе так досталось? Мы-то были уверены, что ты далеко пойдёшь, тебя ждёт успех, карьера.

А потом пришли другие времена, когда месяцами не выдавали зарплату, приходилось часами стоять в очередях за теми же сосисками и детским питанием. Комбинат тихо умирал. Лена с юности умела очень хорошо шить и вязать – так были в доме хоть какие-то деньги. Помню, как-то я принесла ей ткань и попросила пошить юбку. Лена повертела, покрутила кусок, оглядела меня с ног до головы и сказала: «А почему юбку? Мы из этого сарафанчик слепим!»

Угораздило Руську связаться с нашим одноклассником, у которого был бизнес: он скупал оптом продукты, а потом продавал их уже в розницу. Он уговорил Руську стать его партнёром, пообещал хорошие деньги – и поначалу действительно дело пошло. Как они радовались, что приобрели новый кухонный комбайн, купили угловой диван… Но однажды Руська явился домой весь в крови и в грязи и без денег: его «вычислили» какие-то бандиты, в поезде напали на него – хорошо ещё, что живым остался. Это так подкосило его, что мы испугались: как бы он не угодил в больницу. Он всё время твердил, что он неудачник, что ему ничего не светит, что он не может дать своим «девочкам» то, чего они хотят. Да, пришлось Лене перешивать свои вещи на Алечку, брать больше заказов на вязание. Вязальная машина стояла в доме родителей, и Лена часами сидела там за работой и вынуждена была выслушивать ехидные монологи отца. Бывали минуты, когда она прибегала к нам в слезах и жаловалась на дядю Алика, на мать, которая ни слова не говорила в её защиту, на жизнь, которая так несправедливо обошлась с ней.

Мама Руськи, наша любимая тётя Инна, приехала повидаться с внучкой, остановилась у нас. Через день или два мы с ней (она попросила меня об этом) зашли к родителям Лены. Чего только не наслушались мы! По словам дяди Алика, неудачник Русик сломал жизнь Лене, не может обеспечить ребёнка всем необходимым, нет у него деловой хватки – в общем, полный набор! Но что меня поразило, так это молчание Лены. Она как сидела за вязальной машиной, так и головы не повернула.

– Ну, что вы, тётя Инна, не переживайте так! Дядя Алик в своём репертуаре! Понимаете, он с детства внушал Лене, что у неё будет всё, если она будет жить по его правилам. А она выбрала Руську, отказалась от консерватории – для него это было катастрофой.

– Я ведь для чего приехала: может быть, есть смысл переехать к нам в Астрахань? У моего мужа крепкая фирма, вся семья работает у него, и я тоже. Мы в состоянии купить ребятам квартиру, будет у них и работа, и жильё. Как ты думаешь?

Я не знала, что ответить, но сердце сжалось от плохого предчувствия.

– Пусть хотя бы на лето сначала, пока каникулы, а там видно будет.

Вечером я сидела дома и листала альбом. Вдруг услышала шаги: это был Руська! Стали смотреть фотографии – вот первый класс, второй, третий. И так дошли до шестого, а на той фотографии меня не было. Той весной я так сильно застудила ухо, что чуть не дошло до операции, но обошлись народными средствами, а вот на голове была повязка. Какая уж тут фотография! Как-то узел ослаб, и стал торчать хвостик – конечно, Руська тут же назвал меня зайчиком. Как же я злилась на него тогда!

Прошёл месяц, как они уехали в Астрахань, и вдруг я узнала, что Лена с Алечкой возвращаются. Пока дядя Алик ездил за ними на вокзал, тётя Валя через забор торопливо рассказывала моей маме:

– Бедная Леночка! Она весь месяц стояла у плиты и готовила обеды и ужины на всю семью! Они работают с утра до вечера, потом собираются, обсуждают свои дела, а она подаёт и убирает. Нет, её никто не заставляет, не просит, она сама, да ещё эта жара, пыль, комары! Кошмар! Алик велел ей возвращаться, а Русик как хочет…

Лена знала, в какие дни будет звонок от мужа (он звонил к нам), и в эти минуты мы с мамой уходили в сад. Но было слышно, как нервно отвечала Лена, как она плакала, срываясь на крик, – и так до следующего раза. Оказывается, дядя Алик заявил ей, что если она уедет в Астрахань, то пусть забудет дорогу в отцовский дом, он лишит её наследства, и даже к гробу чтобы не смела подходить, когда он умрёт.

Руська приезжал несколько раз, надеясь уговорить жену не упрямиться, но всё было напрасно. Когда я отдыхала после творческой встречи в своей районной библиотеке, Руська зашёл в мой кабинет.

– Ух, какая ты красивая!

Хотелось бы мне ответить, как в фильме «Служебный роман»: «Я теперь всегда буду так выглядеть!» Но язык не повернулся: я поняла, что Руська пришёл проститься.

– Эх, Руська, Руська! – думала я, глотая слёзы. – Ну, почему ты не исполнил своё обещание, когда разбил мне бровь своим дурацким велосипедом?

Достав зеркальце, я долго рассматривала еле заметный шрамик над левой бровью – память детства и сердца.