Генеральша. Глава 15. Смерть Риты

Могло ли пройти незамеченным увлечение Ивана Никитича артисткой оперетты Пановой для органов, которые стояли на страже государственных секретов? Ответ однозначный и неоспоримый — нет. Знал это и сам Галеев. Прекрасно знал и то, что на эти похождения начальство смотрело сквозь пальцы, пока тебе доверяют, пока твои похождения не влияют на дело, которым ты занят. А ему доверяли. Он был в этом уверен. С его-то заслугами и рвением. Конечно, потом могли припомнить, если оступишься, бдительность потеряешь или с начальством разойдёшься. А так-то — все люди живые. Кто безгрешен? Поэтому, об увлечении  Галеева наверху знали, но ничего предосудительного  в том не видели. Рапорты от Доценко в духе: «прошу обратить внимание на аморальное  поведение тов. генерала-майора Галеева И.Н.» тщательно подшивались в папочку и хранились до «времени» у начальства.
Так бы ничем и закончилась это увлечение Ритой у Ивана Никитича, разве что, только личным позором и боязнью, что разболтает о том случае Катерине, про который и сам-то помнил с трудом. Но произошло событие, которое самым нелепым образом вмешалось в судьбу многих, кто так или иначе был связан с Ритой. Этим событием был Илья Садовский, порнограф-любитель и страстный коллекционер статей Уголовного Кодекса РСФСР.
При обыске в одном из злачных заведений столицы  по делу о «чаевых» у одного администратора была обнаружена коллекция пикантных фотографий. Администратор, не желая тянуть срок ещё и за порнографию, чистосердечно сдал Илюшу органам. Вот так, кажется, бежишь, бежишь от тюрьмы и ворота — вот, вроде выход, а они оказываются тюремными. Налетели чёрны вороны, казённые держиморды,  взяли Илюшу нашего под белы рученьки и упекли в кутузку. И всё бы ничего, отсидел бы свой небольшой срок за порнографию, да за тунеядство и не было бы продолжения этой истории, если бы на допросе неожиданно не проболтал про американца. «Американец?  — удивились  милиционеры. — Какой такой американец?» Илюша всё и рассказал. Сам рассказал. Испугался очень, что бить будут. А бить его и не собирался никто. Рассказал, как познакомился и как фотографии продал, да и чьи, да и кому ещё продавал, кто распространял. Всё рассказал. Тут-то дело и закрутилось. Вмешалась контрразведка. А когда начали все контакты отрабатывать, с кем Содомский знаком был, тут-то Рита Панова всех и связала. Если про Риту он рассказывал более-менее подробно, кто такая, где живёт, то про Катю, только и знал, что она подруга Пановой. Даже фамилии не знал. За Ритой и раньше приглядывали, как только стало известно, что Галеев к ней интерес заимел, но не пристально, просто так было положено. Даже когда с американцем встречалась, знали, но тогда  не придали значения. Думали, красивая баба, артистка, хоть американец и вражина, а всё одно мужик, к сладкому тянется. Но когда начало раскручиваться дело Содомского уже в стенах МГБ, выяснилось,  Панову замечали в компании американца и раньше. Но когда сам генерал-майор Галеев сел на крючок этой интересной дамочки, задумались: «Нет ли тут измены Родине? Не хочет ли враг с помощью разврата и любовных утех проникнуть в святая святых секретов Советской Страны,  усыпляя бдительность и распространяя тлетворное влияние Запада?» И было принято решение взять всех под постоянное негласное наблюдение и до команды не брать, чтобы выявить все связи и замыслы.
Первым неладное почувствовал сам Галеев. Его почему-то перестали посылать в командировки, он больше не получал документов с грифом «сов. секретно», чаще на глаза стали попадаться люди в штатском, читающих газету в самых неожиданных местах, где он появлялся. Случилось это сразу после «разговора» с Ритой у театра. Теперь ему казалось, что и сослуживцы смотрят на него как-то по-особенному. Он перебирал возможные варианты «похолодания»,  но кроме того, что могла всплыть та история в Явасе, на ум ничего не приходило. Оставалось спросить об этом саму Риту.
«Ну не могла эта мерзавка написать кляузу. Да и написала бы…  Столько лет прошло,  да и кто ей поверит,  актриске? Только если кто из начальства тоже глаз на неё не положил.  Может, и рассказала кому», — мучали сомнения Ивана Никитича.
Если Галеева решили пока оставить на временном «карантине», присмотреть что и как, то за американцем удвоили  наблюдение и теперь, каждый шаг его был отслежен и зафиксирован. От гостиничного номера, где он жил, до уборной в ресторане, куда он теперь без сопровождения не мог и зайти. Слежка была очевидной. Он забеспокоился, что причиной такой активности стал последний разговор с Ритой. Она категорически отказала продолжать  флиртовать с генералом, а на угрозы Эндрю дать ход фотографиям, грязно выругалась, послала того и заявила, чтобы он использовал их по назначению, а если  попробует  шантажировать Катерину — заявит куда следует.
Катя же оставалась в блаженнейшем неведении, полностью увлечённая Борисом и новыми знакомыми: музыкантами, студентами консерватории, концертами, конкурсами и просто наслаждалась атмосферой молодости, музыки, безумных идей, споров, чужих успехов и разочарований, далеко-далеко от всей этой возни, хитросплетений, интриг и козней. История с загулом Ивана Никитича ушла в прошлое и больше ничто о ней не напоминало. Где-то в глубине души она была даже благодарна, что так случилось. Не то измучилась бы, исстрадалась. Теперь не нужно было преодолевать угрызения собственной совести, бороться со своей  любовью, кромсать свое сердце сомнениями и страхами. Она считала себя свободной от обязательств — хранить верность, раз Иван Никитич первым её нарушил. Да и то, разве можно было назвать изменой то невинное романтическое увлечение, каким был Борис? Только беременность время от времени беспокоила её благостное состояние, каждый день приближая к неминуемой  развязке. Она страшилась того, что скоро станет заметно и, возможно, как-то повлияет на отношения Бориса к ней, но не хотела заглядывать  в будущее, отворачивалась и закрывалась. Она жила настоящим и от этого была счастлива. Это была любовь в химически чистейшем виде, без всякой примеси плотского  — романтическая и чистая.
 В конце ноября Катя с ребятами пытались попасть на концерт Михая Бехера, талантливого венгерского пианиста. Концерт проходил в Концертном зале имени Чайковского. Но потолкавшись в толпе тщетно жаждущих найти лишний билетик,  молодёжь отчаялась и начала расходиться. Катя вспомнила о Рите.
— Какая я всё-таки негодяйка! Подруга ещё… Я зайду к ней? — Катя, будто спрашивала разрешения уже давно обдуманного намерения.
— Конечно, — ответил Борис, — тогда до завтра? Там же?

Розалия Соломоновна  была на посту.
— Здравствуйте! — приветливо  поздоровалась Катя.
— Здравствуйте! — кинулась к ней Розалия Соломоновна, словно заждалась,  —  Панова-то вчера на спектакль не явилась и сегодня не пришла! Вы видели её?
— Нет…, — растерялась Катерина, — может, заболела…
— Она обычно звонит, если что. А тут ни ответа, ни привета…
Катерина почувствовала  неловкость. Подруга  ведь, а совсем  забыла про неё.
«Эгоистка! Эгоистка! Может ей сейчас плохо, а я развлекаюсь», — корила себя Катя, торопливо шагая по улице.
— Екатерина Дмитриевна! — окликнули её. Погружённая в свои мысли, она отреагировала не сразу. — Генеральша!
Катя вздрогнула, словно её стегнули плёткой, оглянулась. На тротуаре возле машины стоял Доценко. Не торопясь, с неизменной сальной ухмылкой подошёл к Катерине.
— Гуляем?
— Что Вам нужно?! — с агрессией и строго начала Катя.
— Жёнушка тоже решила не отставать от мужа? Нашла утешение с молодым  хахалем? Генерал уже не удовлетворяет?
Она была застигнута врасплох. Густо покраснела и даже не сразу нашлась, что ответить. Только сейчас она поняла, какой беспечной она была с Борисом. И пусть они только гуляли и ни о какой близости она даже не помышляла, но разве это кому-то докажешь? Катя перевела дух и немного пришла в себя.
— Перестаньте пошлить! Что Вам надо?
— Тебя, — без предисловий заявил Доценко, подошёл вплотную, что чувствовалось его дыхание.
Катя отшатнулась и сколько было ненависти вложила во взгляд.
— Пошёл вон!
Она развернулась, намереваясь уйти, но Доценко схватил её за рукав.
— Хочешь, чтобы генерал узнал о твоём ****стве?
— Не смей говорить, мне мерзости!
— А ты думала, это называется по-другому? Ты же понимаешь, когда мужик гуляет, это одно, а когда баба — она ****ь. Да и это ещё не всё. Говорят, любишь голой фотографироваться?
Историю о порнографе Доценко узнал от знакомого из следственного. У Николая много было шапочных знакомств, которые он с лёгкостью заводил. Тот во всех красках, со смешными комментариями рассказывал про Садовского и всю историю с порнографией. Там же была упомянута Рита, которая снималась у него и которая крутила роман с начальником Доценко, а так же некая Катя, подруга Риты. Николаю не составило большого труда связать ту Катю с этой — женой Галеева. Хоть это была всего догадка, но она попала в цель.
У Кати перехватило дыхание. Если историю с Борисом ещё как-то можно было оправдать, прежде всего, перед собой, что это не была измена, это была дружба, чистая и непорочная, то история с фотографиями делала её в глазах любого мужчины законченной потаскухой. А уж в глазах Галеева этот образ раздулся бы до невероятных размеров. И тогда головы не сносить. Катерина беспокойно шарила по асфальту глазами в поисках ответа, что делать, а Доценко с наслаждением наблюдал за её растерянностью. Ноги стали ватными и Катя едва смогла сделать несколько шагов в сторону, не удостоив ответом Доценко.
— Так что сказать Ивану Никитичу? — издевательски спросил майор.
Катя повернулась и с трудом смогла поднять глаза на Доценко.
— Что Вы хотите? — чуть слышно спросила она из-за проклятого кома, который подступил к горлу. Тон был уже не таким дерзким и скорее просящим. Доценко нагло разглядывал её.
— Я же сказал, тебя… генеральша.
Ах, если бы была рядом Рита, она наверняка бы придумала выход. Не из таких ситуаций выпутывалась. Вспомнился и тот случай в кафе, в «Москве» и как она ловко расправлялась с ресторанными приставалами. С кем — хитростью, с кем — угрозой.  Доценко, внимательно наблюдавший за Катей и почувствовав в ней сомнение, снова подошёл близко и взял за руку. Катя инстинктивно хотела её вырвать, но после двух не слишком убедительных попыток, сдалась.
— Ну хватит ломаться. Никто ничего не узнает. Да и тебе это ничего не стоит, а?
Внутри всё клокотало от ненависти и беспомощности. Что если это тоже будет жертвой, как у Риты? Жертвой для того, чтобы это осталось тайной и что она больше никогда не увидит Доценко. Долгая пауза ожидания ответа была более томительна для Кати, чем для майора. Тому, напротив, нравилась эта игра, он с наслаждением наблюдал,  как из неприступной и норовистой кобылки улетучиваются последние признаки строптивости.
— И я Вас больше никогда не увижу? — наконец произнесла Катя.
— Ну если сама не захочешь, а то, может, понравится, — скабрезно ухмыльнулся Николай.
— Не понравится! — решительно и твёрдо оборвала Катерина.
— Тогда не увидишь. Ну так что?
— Мне надо подумать.
«Да, подумать, посоветоваться с Ритой», — Катя ухватилась за эту мысль, но её оборвал Доценко.
— Не держи меня за дурака. Тут нечего думать, или да или нет. Тебе это больше надо.
— Что, прям о здесь?! Где? — растерянно произнесла Катя.
— Хм, ну это мы быстро организуем.
Николай посмотрел по сторонам. Первое, что попалось ему на глаза, был Концертный зал им. П. И. Чайковского.
— Пойдём.
— Как мы пройдём, у нас нет билетов? — она продолжала судорожно искать любые предлоги как-то оттянуть, как можно дольше, чтобы можно было что-то придумать, а параллельно наступало то чувство обречённости и безволия, которое было в «Огнях Москвы».
— Пошли, пошли…
А в голове звучал приказ Дамира: «Пошла!». Катя безвольно поплелась за Доценко.
Концерт венгерского пианиста, на который не попали ребята, начался. У входа уже почти никого не осталось. Николай подошёл к двери решительно постучал. Показалась контролёр и разводила руками, пытаясь объяснить, что мест нет. Доценко жестом показал, чтобы она открыла дверь.
— Товарищ, у нас уже идёт концерт, мест нет, — запричитала женщина.
— Я по другому делу, администрация на месте?
— Да…
— Проходи, — он махнул Кате рукой и шире открыл дверь, оттесняя контролёра. — Как их найти?
— По лестнице на второй этаж и направо.
— Спасибо.
Оказавшись в фойе, Николай подошёл к раздевалке, молодцевато скинул шинель и предложил раздеться Кате. Она медленно, словно надеясь, что всё ещё можно исправить, расстегивала пуговицы на пальто, затем сняла шляпку. Взяв номерки, он повёл Катю по коридору. Из зала доносилась музыка.
— Куда мы идём?
— Пошли, пошли.
Они подошли к туалету. Катя остановилась, отшатнулась и непонимающе посмотрела на Доценко.
— Я здесь не буду.
— Буду — не буду… Можешь ещё уйти, я не обижусь. Кончай из себя цацу строить.
Катя опустила голову и открыла дверь. В нос ударил резкий запах хлорки.
— А если кто зайдёт?
— Все музыку слушают, не приспичит никому, не дрефь.
Не понимая, что ей делать, она прислонилась к стене. Доценко попытался поцеловать, но она резко отвернулась.
— Целоваться не любишь? Тогда расстегивай.
Катя застыла, всё ещё не веря в происходящее, стала медленно расстегивать кофту.
— Да не там! Здесь расстегивай и доставай, — майор взял Катину руку и прислонил к своей ширинке. Она отдёрнула руку, словно её обожгло. — Ну?
Наверное, было бы в сто раз проще, если бы Доценко её просто изнасиловал, но он делал всё, чтобы как можно сильнее унизить и наслаждался этим, вынуждая Катерину почувствовать, будто желание исходит от неё самой. Она перевела дух и, стараясь смотреть в сторону, нащупала одну пуговицу, затем следующую. Немного повозившись, Катя достала пружинистый член и стала так часто дышать, словно она запыхалась от долгого бега.
— Сожми его. Сильней! Ещё сильней!
Она что было силы сжала майорский член и почувствовала сильную пульсацию в руке, которая передалась и ей. Пульсировало в голове, в груди, сотрясая всё тело. В туалете музыка из зала слышалась громче. Звучала «Прелюдия до диез минор» Сергея Рахманинова, создавая странный аккомпанемент этой обстановки. Взволнованная и напряжённая атмосфера музыки только усиливала и без того трагическое настроение Кати. Каждый аккорд, как очередная ступень вниз, в вязкую холодную трясину, погрузиться в которую помогал Доценко, руками надавливая вниз на Катины плечи и сама не заметила, как опустилась на корточки и пред глазами возник торчащий член Николая с сизой головкой. Она с ужасом уставилась на мужскую плоть, которую видела так близко впервые. За весь скромный интимный опыт с Иваном Никитичем, она никогда не касалась мужского достоинства, никогда не видела, как оно устроено. В голову ударила кровь.
— Давай, генеральша, возьми его, — томным голосом произнёс Николай.
Звучала заключительная часть Прелюдии и, когда мелодия достигла кульминации, Катю охватил ужас предстоящего акта, который задумал майор. Стало дурно и её чуть не стошнило. Она вскочила, резко оттолкнула несколько опешившего Доценко и вылетела из туалета. Пролетев мимо раздевалки, забыв про пальто, подскочила к дверям и стала их судорожно дёргать.
— Откройте! Выпустите меня!
— Что случилось?! — прибежала на крик контролёр. Она открыла засов, Катя выскочила на улицу и понеслась, что было сил, прочь, озираясь, не гонится ли за ней Доценко.
Хотелось быстрее увидеть Риту, рассказать ей всё, что она пережила, выплакаться. Она гнала себя, гнала время, злилась на поезд метро, который, казалось, полз, как черепаха. Наконец двери распахнулись и она пустилась вверх по эскалатору, перемахивая через несколько ступенек.
У дома Риты стояли две машины, толпились какие-то мужчины, милиция. Волнение усилилось. Она вбежала по лестнице. Дверь в квартиру была открыта настежь. В коридоре  тоже стояли люди. Сержант-милиционер разговаривал с соседкой, которая всхлипывала в платок и кивала. Заметив Катю, она только всплеснула руками. Дверь в Ритину комнату тоже была открыта. Она рванула к ней, но её задержал милиционер.
— Гражданочка, Вы куда?!
— Тут моя подруга! Что случилось?! — Катя отмахнулась и попыталась проскочить. В дверях ей путь преградили двое мужчин в штатском.
— Сюда нельзя! Вы кто?!
Из комнаты доносились мужские голоса:
— Никого посторонних не было, товарищ майор. Соседи, да тётка-старьёвщица, верующая, старые вещи для церкви просила.
— Ткаченко! Что ты заладил: «никого посторонних», «никого посторонних», а кто ж тогда удушил-то? Свои, что ли? Теперь и концы в воду, твою мать…
Катя, вытянув шею, попыталась поверх плеч рослых незнакомцев заглянуть в комнату. За столом она заметила сидящую к ней спиной Риту, безвольно опустив голову и руки. Катя только мельком смогла увидеть подругу, а потом эти двое нависли над ней и закрыли весь обзор.
— Она что, арестована?! За что?! Рита! Рита! Да пропустите же меня! — тщетно пыталась пробиться между двух мужчин Катя.
— Вы кто? — спокойно и буднично переспросил один из мужчин. — Кем Вы приходитесь … приходились… — поправился мужчина в кепке.
Катя не обратила  внимание на уточнение и продолжила попытки пробиться  в комнату.
— Да что же это такое?! Рита! Пустите меня! Вы знаете кто я?!
На крики Катерины из комнаты вышел невысокий невзрачный мужичок. Двое «привратников» расступились и пропустили его.
— И кто Вы? — он лукаво улыбнулся.
Катя смутилась, посчитав, что фамилия генерала Галеева на них не произведёт никакого впечатления. Это не какой-то рядовой милиционер. Закрались сомнения, что эти люди  здесь не из-за пустяковых и безвинных Ритиных проказ. Тут что-то серьёзное.
— Это не важно. Вы её арестовали? Что она сделала? Вы вообще, кто?
 — Стало быть…  Вы и есть подруга  гражданки Пановой? Катерина…
— Дмитриевна… Галеева… — насторожилась Катя. — Откуда вам известно? Кто вы? 
Мужчина прищурился.
— А кем приходитесь генералу Галееву?
Катя задумалась. Всё последнее время она пыталась внушить себе, что она его падчерица. 
— Женой, — нехотя выдавила Катя.
Мужчина снисходительно взглянул и глубоко вздохнул.
— Моя фамилия Терентьев, я старший следователь МГБ. Давайте-ка… поедем к нам. У нас спокойней как-то.
— Куда? — не поняла Катя.
— Тут не далеко… Семёнов! Закругляйтесь здесь. Опечатывайте. Мы ушли, — крикнул он в комнату.

Дорогой ехали молча. Катя находилась в необычном состоянии. Все звуки были гулкими и едва различимыми, будто сидишь в какой-то бочке. Мысли были заняты одним — что случилось? Как это связано с ней? Почему госбезопасность?  Нельзя сказать, что Катя настолько парила в воздухе и была оторвана от насущных проблем, что не понимала того, если этим занимается МГБ, то тут дело серьёзное. Может это всё связано с американцем.
Они подъехали к какому-то зданию. Катя ещё раз попыталась узнать, что с Ритой.  Но Терентьев отшутился, что у любопытной  Варвары, на базаре нос оторвали,  чем ещё больше взбесил, записав её в несерьёзные и глупенькие девчонки. Уж лучше бы ответил казённо — разберёмся или промолчал бы вовсе.
— Присаживайтесь, — любезно предложил Терентьев в кабинете, — не курите?
— Нет, — замахала головой  Катя.
— Эт хорошо… А когда вы видели свою подругу последний раз?
— Это было…  перед  праздниками… третьего или четвертого… А что?  Почему Вы не говорите, что с ней и за что её арестовали? И при чём тут МГБ? Она что, шпионка?
Следователь, хмыкнул, задумчиво натянул нижнюю губу и закивал. Катя расценила это, как согласие. Она удивлённо уставилась на следователя. Теперь все события приобретали совершенно другой смысл, как предмет меняет цвет, если смотришь сквозь цветные стёкла. Вот небо зеленое, а стеклышко поменял и уже светит красным или синим. Вспомнилась встреча с Эндрю и странная реакция Риты, когда сама спросила ту, не шпионка ли она. Теперь всё становилась другим.
— Это не правда! Ха-ха! Да какая она шпионка! Это Эндрю, американец этот, замуж её звал, а она и не хотела вовсе. У неё был мужчина! Есть! Она любит его! Он пока… далеко…, — благодушно начала Катя, удивляясь тому, как такой вроде взрослый мужчина и не понимает очевидных вещей.
— А Вы, значит, и с американцем знакомы? И давно дружите?
— Вот ещё…, — Катя вспомнила Ритину пошлую поговорку про подобных друзей,  но смолчала, — никакой он не друг. Мы в ресторане один раз виделись. Он мне сразу не понравился.
— Угу, угу, — кивал Терентьев и делал какие-то пометки, — А с Садовским, как познакомились?
Вопрос, словно пуля, пробил грудную  клетку и пригвоздил к спинке стула. Она вздрогнула. Во рту пересохло и по лицу разлился румянец. Катя опустила глаза. Этого она не ожидала. Значит, об этом знает не только Доценко. Стало жутко обидно, что позволила ему так с собой поступить. Что им было известно о Садовском? А вдруг у них есть её фотографии?  Катю охватил ужас позора. Это станет известно всем! Они будут разглядывать её, комментировать, отпуская похабные шуточки! Она схватилась за лицо, зная, что выдаст себя ещё сильнее побагровевшим румянцем, желая, хоть как-то скрыть его. Время тянулось, а что сказать? Отрицать? А он сейчас на стол, бац, пачку фотографий и все… Какой стыд! Как обернулась её беспечное желание быть похожей на Риту, доказать ей и себе, что она тоже способна на эпатажные поступки.
— Ну-ну…, — будто не обращая внимания на Катерину, напомнил о себе следователь.
— Он… я…, — путались мысли и не хватало воздуха, — один раз… фотографировал… Он фотограф…
— Обнажённой? — бесстрастно спросил Терентьев.
— Нет! — выпалила Катя и тут же отвернулась, боясь встретиться взглядом со следователем, в котором без всякого анализа был написан ответ — врешь. Кате захотелось вскочить и убежать.
— Да не волнуйтесь Вы так, Екатерина Дмитриевна. Мне это не так и важно. А Панову…  Садовский снимал обнаженной?
— Не знаю…
Катя, услышав в голосе безразличие  следователя к собственной «обнаженности»,  немного успокоилась и осмелела.
— Почему Вы её саму не спросите?
Следователь  развёл руками, но ничего не ответил.
— Какие отношения имел Ваш супруг, генерал Галеев, с Вашей подругой,  артисткой Пановой?
И опять интимный вопрос следователя заставил смутиться Катерину. Как под юбку заглянул.
— Мне неприятен этот вопрос.
— У меня должность такая, барышня, задавать неприятные вопросы.  Мы тут не сладостями торгуем. У вас что,  лямур де труа был?
— Как Вы смеете?! — вспыхнула Катерина и вскочила. Терентьев холодным взглядом остудил её порыв. Она опустилась  на стул. — Нет, — тихо ответила Катя, — Иван Никитич… Просто…
— Ну понятно…  А, как Вы познакомились с Пановой? Она первая к Вам подошла?  Она сама искала с Вами встречи?
— Нет, — Катя пожала плечами, удивившись  вопросу, — на улице… Я первая с ней… Нет… мы случайно познакомились. А что случилось?  Если бы я знала, что Вы хотите, я могла бы ответить. Что она совершила? Что с ней?
Следователь только вздохнул.
— Какие отношения были у Пановой с американцем?
— Рита говорила, что он  предлагал ей замуж, а она не хотела. Он её преследовал.
— Вот как?
— Да… я случайно слышала их разговор… возле театра… Я…
Тереньтев заинтересовался. Катя запнулась, а потом рассказала, как выслеживала мужа и случайно стала свидетелем встречи Эндрю с Ритой. Было невыносимо противно рассказывать это постороннему человеку. Катя чувствовала себя голой,  стоящей перед незнакомыми людьми, которые с каким-то медицинским интересом пристально разглядывают все её интимные места. Она сложила руки  между коленей и с силой  сжала их. Когда она закончила рассказ, стало немного легче. Как освободилась от этого навязчивого разглядывания.
— Понятно, понятно, — чёркал что-то у себя следователь. Возникла пауза. Катя думала о Рите. Было ужасно жалко, что она так и не поговорила с ней. История с Доценко несколько отошла на второй план и напоминали о ней только отголоски Прелюдии, звучавшие в голове.
— Когда её можно будет увидеть…  Панову? — с мольбой спросила Катя.
Терентьев отрицательно помотал головой.
— Её посадят?!
Следователь повторил движение.
— Расстреляют? — дрогнул голос.
Терентьев снисходительно посмотрел и опять помотал головой. Катя обрадовалась, но загадочное мотание головы следователя больше не оставляла никаких вариантов.
— Что тогда? Почему с ней нельзя  встретиться? — напряженно всматривалась Катя.
Следователь не поднимая головы, что-то продолжал писать. Хмыкнул.
— Странная Вы, Екатерина Дмитриевна… Будто в облаках живёте. Гражданку Панову второго дня задушили. А у нас было очень много к ней вопросов… Очень жаль.
— Врёте, — улыбнулась Катя, посчитав это полной глупостью, неудачной отговоркой, чтоб только уйти от прямого ответа. Да и сказано было буднично, между делом, как о чём–то не существенном.
Она продолжала смотреть на следователя, пытаясь на его лице разгадать причину обмана, но тот безразлично щурился, уклоняясь от дымящей в углу рта  папиросы и продолжал  писать. Внезапно, с истошным воплем  полоумного,  в голову ворвалась мысль — «задушили!». Катя вздрогнула, побледнела. Миллиарды иголок впились в тело, в глазах потемнело, подступила тошнота. Она только беззвучно раскрыла рот и тут же  грохот её падающего тела оторвал следователя от протокола. Катя свалилась в обморок.  Тереньтев подскочил,  растерянно засуетился, а затем позвал медика.

Сколько прошло времени, пока Катя находилась без чувств, она не знала. Очнулась она в том же кабинете на продавленном дерматиновом диване. Рядом на стуле сидел Терентьев и тряс ногой. Как только она его увидела, опять вернулась тошнота и опять в ушах, надсадным криком заорало — «задушили!». Катя больно ударила себя по ушам, сжала голову и сильно зажмурилась. Крик прекратился. Она медленно ослабила руки, открыла глаза, прислушиваясь и опасаясь, что он повториться  снова. Перед ней опять сидел следователь и тряс ногой. Глаза наполнились слезами и через секунду с ней  случилась истерика. Она рыдала безутешно и истово, не стесняясь Терентьева и не заботясь о своём виде. Немного затихая, вздрагивая от рыданий, Катя пыталась осознать, спросить, но опять раздавался этот противный вопль и её снова  накрывала волна отчаяния, беспомощности и несправедливости. Терентьев  налил стакан воды, сел рядом и  обнял Катю за плечи.
— Ну-ну, всё…  Воды, вот, выпей…
Катя  взяла дрожащими руками стакан и еле смогла поднести его ко рту. Затем жадно стала пить воду, пока не его опустошила. Немного успокоилась,  но продолжало трясти. Болела голова и тошнило. Она немного отдышалась и невидящим взглядом уставилась в одну точку.
— Кто это сделал? За что? — она опять разрыдалась, но уже беззвучно, вздрагивая всем телом.
— Разберёмся, — задумчиво ответил следователь. — Ну, а Вы пока свободны. А где Ваша одежда, пальто?
Катя непонимающе посмотрела на следователя красными заплаканными глазами и вспомнила о Доценко. Она закрылась руками и снова беззвучно разрыдалась. Терентьев глубоко вздохнул и покачал головой.

Она не помнила, как вернулась домой. Опустошённая, без сил, пробрела в свою комнату, села на кровать и отупевшим от страданий взглядом  смотрела в темноту. Вспыхнул свет.
— Случилось, что? — участливо спросила вошедшая Акулина. — На тебе лица нет.
Катя закрылась руками, вскочила и выключила свет. Акулина немного постояла и, не дождавшись ответа, тихо вышла.
«Неужели это правда? Да, нет! Врёт он! Я же видела её! Она сидела за столом. Я видела, — Катя пыталась отогнать от себя мысли о смерти Риты, бесплодно убеждая себя и самой же себе не веря, — её арестовали. А про смерть сказали, потому что так надо… Я же видела её…».
Но сколько она себя не убеждала,  не пыталась отогнать дурные мысли, отмахнуться от трагической действительности, тягостное ощущение чего-то  неотвратимо страшного, больно сжимало сердце. Слышался её беззаботный смех, её голос, а потом, тот противный вопль — «задушили!»  заглушал всё и возникала гнетущая тишина, ещё больше рвущая душу, чем сам вопль. Безысходная и безнадёжная тоска сковала всё тело.  Катя, боясь шевельнуться, обняла  руками колени и смотрела в темноту, где перед глазами, как на экране возникали образы Риты, которые были ещё красивей, грациозней и восхитительней, чем она была на самом деле. Воздух наполнился запахом карамели и тихо, словно подкрадываясь, заиграл Шопен. А потом вновь всё тот же жуткий безумный вопль  разрывал в клочья эти видения и словно вихрем поднимал их в воздух и они плавно опадали, как пепел. Катя тихо заплакала.
Резко включился свет. Катя вздрогнула и хотела снова вскочить и выключить его, злясь на Акулину, что та досаждает ей в такую скорбную минуту. На пороге стоял Галеев. Расставив руки, упершись в дверной проем, смотрел диким взглядом. Катя испугалась и попятилась назад.
— Вот ты где? Нагулялась?!
Вид у Ивана Никитича был расхристанным и зловещим. Катя замерла, предчувствуя что-то неладное. Он был изрядно пьян. Она только собралась сказать, чтобы он оставил её в покое, как генерал подскочил к ней и размашистым крюком  саданул в скулу. Катя ахнула, в глазах потемнело, замерцали тысячи искорок, комната закачалась, расплываясь и ломаясь вместе с Галеевым, а затем грохнулась на пол.
— Ты б не лютовал так, Иван Никитич, ведь она тваво ребёночка носит, — робко попросила Акулина, заглядывая в комнату.
— Пшла отсюда, дура! — гаркнул Галеев.
Он стоял над Катей, сжав кулаки, тяжело дышал и смотрел, когда она откроет глаза. Веко  дернулось и она едва приоткрыла глаз. Галеев сгрёб руками кофту на груди, оторвал от пола и поставил на ноги, удерживая её, чтобы не свалилась.
— Какая же ты тварь…  Как ты могла… Я же тебе доверял…  доверял больше, чем себе. Старался оградить тебя от всего… чтоб в достатке жила… как королева…  А ты…, — лицо Галеева исказила боль, —  последняя ****ь!  Кривилась от меня, как от рыбьего жира! Пряталась… А сама… с актриской своей, по кабакам да хазам ноги раздвигали?!  Думал, яблочко  сорвал, чистое, румяное…  Радость будет, деток  мне нарожает… А там…  всё нутро червивое, да гнилое!
Сознание постепенно возвращалось, а вместе с ним боль и ужас от нависшего над ней перекошенного лица Галеева. Она замахала руками.
— Не смейте! Отпустите! Отпустите! — задыхаясь, закричала Катя.
— Отпустить?! Ах ты ж тварь… К жиденышу твоему?! Паскуда…  Думаешь не знаю, с кем ты жопой крутишь?! Задушу-у суку…, — прошипел Галеев и сильно сдавил горло,  — и жидёнка твоего… раздавлю,  как таракана…
Катя вцепилась в руки генерала и попыталась оторвать их, но сопротивление ещё больше разозлило  Галеева. Он с размаху ударил кулаком в лицо и швырнул её на пол. Рот наполнился солёной кровью. Сознание она не потеряла, только приподнялась  на руках, но Галеев больно ударил ногой в спину. Она опять рухнула на пол. Подол платья задрался, оголив  ноги. Генерал на секунду замер, а затем, одной рукой крепко схватил за шиворот, а другой  стал расстёгивать ширинку.
— Сейчас посмотришь, кто из нас глубже тебе засадит, твой жидёнок или я…
Он спустил штаны, задрал  Кате юбку и начал возиться с исподним. Катя  в ужасе подняла глаза. В проёме стояла Акулина и со страданием на лице смотрела на неё.
— Иван Никитич…, — с опаской подала голос Акулина, — не делай этого… Иван Никитич… Христом-Богом  молю,  не паскудничай…
— Уйди, ведьма!
«С подштанниками долго возился… чай не на курорт…», — вырвались из памяти слова Риты и вспомнился весь ужас, того страшного рассказа, её полные боли и  страдания глаза, —  «Это был он!», — жуткая догадка пронзила мозг, — «И задушил — он!». Безумный глашатай промчался, вопя своим жутким голосом: «Задушили!»… Задушили!»… Задушили!»…  и растворился  в пустоте.
Катя заорала и из последних сил начала отбиваться, беспорядочно и бесполезно маша  руками. В этот момент Галеев больно вонзился в неё. Катя простонала и из глаз брызнули слезы, преломляя изображение Акулины, превращая её в чудовище. Генерал нарочито резкими движениями пытался втолкнуть всю свою злость, неудовлетворённость и обиду.
— Ну что, тварь,  кто глубже  порет?! А?! Николашу бы ещё, да? С тебя бы всё одно не убыло! Из-за тебя, твари только человека зря обидел! Надо бы тебя, как «машку» лагерную…, — задыхался от злобы Галеев, — да мараться не охота…
— Иван! Прекрати! — крикнула Акулина и, подскочив к Галееву, откинула генерала в сторону. — Опомнись! Очумел совсем?! Нешто так можно паскудничать над законной женой-то?! Как же ты…
Галеев оторопел, вскочил, хотел было кинуться на Акулину, да брюки соскочили и упали на пол.
— Ах ты, ведьма! Да я тебя…, — он  подхватил брюки, застегнул и налетел на Акулину.
— Хошь вдарить — вдарь! — подставила лицо Акулина, — Сам-то кобель… хорош! Бабу заимел! Я всё знаю! Да и за что крут-то так?
Галеев безумно вращал глазами. Последние слова немного отрезвили его.
— Заступница нашлась?! Не смей мне перечить! Ведьма! Не тваво ума это! За дело получила!
— Что ж она такого-то натворила, что ты её, как собаку бездомную?!...
— Путается она с каким-то… жидёнышем! Музыкантишка…  тоже… Сука! Строила из себя…
— Да Бог с тобой, Иван Никитич! — Акулина приложила  руку к груди.
— Николай видел их! Да и эта… дрянь…  отпираться даже не стала! Потаскуха!
Катерина, воспользовавшись замешательством, выскочила из комнаты. Входная дверь оказалась запертой. Она в ужасе начала метаться, опасаясь, что за ней гонится генерал. Забежав в спальню, она вскочила на подоконник и начала судорожно дергать за ручку. Внутренняя створка окна поддалась быстро, а наружная была плотно закрыта на шпингалеты и добросовестно оклеена бумагой на зиму. 
До Акулины донеслись звуки открывающегося окна и не оставалось сомнений, что  Катерина задумала недоброе. Она забежала в зал, но её там не было. Она метнулась в кабинет Галеева и там её не оказалось. Когда она прибежала в спальню, Катя уже распахнула окно и готова была выпрыгнуть, на мгновение задержавшись, словно готовясь к прыжку.
Катерина уже представляла, как она летит в тёмном морозном воздухе, обгоняя медленные снежинки, вдыхая свежесть свободу полёта. Внезапно кто-то схватил за подол юбки и с силой потянул назад. Катя в ужасе закричала, хватаясь за оконный проём. Сил удержаться не было. Пальцы соскальзывали и та пропасть, которая была сзади, казалась в тысячи раз страшней и ужасней той, куда она стремилась. Акулина крепко держала Катерину.
— Иван! Иван! — заорала она.
Пальцы соскользнули.  Катя успела  ухватиться за штору, а затем, край карниза оторвался и она вместе со шторой рухнула на Акулину. Они свалились на пол.
— Ты что задумала, дочка?! Не дури! Иван! Иван! Что же это такое?! — она в отчаянии вскинула руки и зарыдала грудным голосом.
С Катей случился приступ. Она выла от бессилия и ужаса, каталась по полу и билась затылком об пол. Забежал Галеев. Схватил её за волосы, замахнулся ударить, но почувствовав  под рукой что-то липкое и мокрое, замер. Он отпустил её и взглянул на  руку. Это была кровь.  Катя продолжала биться в истерике и старалась разбить себе голову. Акулина подхватила её и, удерживая Катину голову на коленях, закричала:
— В лечебницу звони!  Вон, видишь, не в уме она! Что ж ты наделал… окаянный!
Галеев растерялся. Он, то смотрел на свою окровавленную руку, то на Катерину, удивлённый и обескураженный, будто очнувшись от бесовского наваждения.
— Звони быстрей! — взмолилась  Акулина.

***

На следующий день  Борис, как всегда ждал Катю на их условленном месте — на «Курской»,  у перехода с «кольцевой».  Ждал долго, тревожно блуждая глазами по залу, выхватывая лица девушек в похожих пальто и шляпках. Но Катя так и не пришла. 
Не пришла она и на другой день. И на третий. Он продолжал ходить,  ждал, высматривал, но всё было напрасно. Ходил вокруг её дома, надеясь увидеть её или что-нибудь узнать о ней. Дважды пытался попасть к Рите  домой, но Рита так и не открыла. 
 
Вот теперь и настал черёд достать папочку, в которой убористым и ровным подчерком  Николай Доценко сигнализировал начальству об амурных похождениях своего шефа с некоторыми собственными выводами.
Утром Иван Никитич, как обычно, собрался на службу, гладко побрился. Акулина состряпала завтрак. Оба молчали, словно на поминках, понимая, что слова только повод для жалости и сомнений. А Галеев сомневаться в своей правоте не желал. Ну, кто мог подумать, что эта девчонка такая впечатлительная и закатит истерику. А он прав и урок справедлив. Вылечат, а впредь будет знать, что замужем — это ЗА мужем, а не с боку и с кем попало.
Машина ждала на углу дома. Генерал не успел подойти к передней двери, как она распахнулась и из неё вышел Доценко. Широко улыбнулся.
— Доброе утро, Иван Никитич!
Галеев напряженно взглянул на майора. Из задних дверей вышел крепкий мужчина в штатском и предложил сесть сзади.
— Мы тут немного Вашу машину поэксплуатируем, Иван Никитич, не возражаете? Оружие есть? — мужчина бесцеремонно похлопал по карманам и потребовал  планшет.
Генерал несколько растерялся, но подчинился. Доценко сел спереди и скомандовал Скворцову трогать. Ехали молча. Галеев только поглядывал в зеркальце, в котором изредка встречался взглядами со Скворцовым. Тот прятал взгляд, чем ещё больше  тревожил Ивана Никитича. Спрашивать, что, да почему было лишним. «Разберутся», — думал Галеев, — «А если и переусердствовал с Катериной, пусть накажут. Но только должны они понять, что это за боль, когда узнаёшь о собственной жене, что она — шлюха».
Когда приехали не в Управление, а во внутренний следственный изолятор МГБ, для генерала это стало полной неожиданностью. Мысли, что причиной его задержания и доставки  сюда была семейная ссора, окончательно  рухнули и он напряжённо стал искать ответы на вопросы: «почему сюда?» и «за что?». В голове крутился единственный ответ — Рита, актриска…  Только она могла так мстить. Наверняка снюхалась с кем-то из начальства.
Галеев вышел из машины. Двое в штатском, которые ехали с ним сзади, внимательно следили за его движениями и ждали когда придёт конвой. Вышел и Доценко со Скворцовым. Водитель отошёл чуть в сторону, закурил, соблазнительно выпуская дым.
— Что всё это значит, Коля? — обратился  Галеев к Доценко. Тот хмыкнул, криво улыбнулся и пожал плечами.
Пришёл конвой. Ивану Никитичу приказали сложить руки за спину и повели в здание.
— Скворцов! Хватит дымить! Поехали!  —  нарочито громко и демонстративно, как показалось генералу, скомандовал  Доценко. Галеев оглянулся и  встретился с майором взглядом. Тот так же ухмылялся и не было сомнений, что он намеренно громко позвал Скворцова. 
— Вперёд! Не оборачиваться! — толкнул конвойный в спину.
«Ах, Коля, Коля…  видать, мало тебе тогда рожу-то подрихтовал, — думал Галеев, идя вслед за конвойным коридорами тюрьмы по ковровым дорожкам вдоль серых металлических дверей камер, — А может, и присочинил чего с Катериной? Может  специально натравил?».
Вечер продолжился в кабинете у Терентьева. Галеев сразу заявил, что готов во всём помочь, но должен знать, в чём его обвиняют. Но первый же вопрос обезоружил генерала:
— Хорошо, хорошо,  Иван Никитич. Скажите, как давно Вы общаетесь с Эндрю Вудсом?
Галеев непонимающе посмотрел на следователя.
— Кем?
— Эндрю Вудсом, — бесстрастно повторил Терентьев.
— Я не знаю кто это?
— Хорошо…  Ну, а гражданка Панова Вам известна?
Генерал горько ухмыльнулся и кивнул головой.
— Прекрасно! Какие отношения были у Вас с гражданкой Пановой?
— Послушайте, я двадцать с лишним лет на службе. Не нужно со мной издалека.  Это Панова что ли, настучала? Скажите, в чём меня подозревают и я отвечу на любой вопрос.
— Вас подозревают в государственной измене. Ответьте пока на тот вопрос, который я Вам задал.
Галеев выпрямился и смотрел на следователя остекленевшими глазами. 
— Что? — еле выдавил он.
«Закурю-ка,  что ли папироску…», — промелькнуло в голове Ивана Никитича. Он встал и растерянно стал водить глазами по кабинету.
— Сесть! — рявкнул Терентьев, но Галеев, словно оглох и ничего не слышал, продолжал переминаться с ноги на ногу и судорожно  шарить по карманам, ища папиросы. Затем, Иван Никитич поднял взгляд полный презрения и ненависти.
— Да ты что… крыса канцелярская… Я — генерал Галеев! Ты мне про измену трындеть будешь?!
— Дымарчук! — крикнул Терентьев.
В кабинет ворвался здоровенный  парень, чуть не на голову выше генерала и с размаху сбил его одним ударом. Генерал, не ожидая такой развязки, вскочил, сжал кулаки и со злостью сцепил зубы, готовый кинуться на верзилу. Но это только усугубило ситуацию. Силы были явно не равны. Удары прекратились, когда Галеев перестал  реагировать на них, ни стоном, ни  руками, пытаясь закрыться. Когда он разлепил глаза, над ним висело лицо Дымарчука, внимательно разглядывающего  генерала.
— Хватит! — донёсся удовлетворённый голос Терентьева. Галеев встал не сразу. Голова гудела. Он поднялся и с опаской глядя на верзилу опустился на стул, — Ну так, что, Иван Никитич, — продолжил следователь, — из каких соображений Вы убили гражданку Панову?
Генерал вздрогнул и удивлённо посмотрел на следователя.
— Это какое-то недоразумение… Я… признаю… увлекся артисткой… этой… Пановой… но…
— Дай генералу полотенце, — попросил  Терентьев.
— Можно воды? — перевёл дух Иван Никитич. Следователь налил воды и подал стакан.
Галеев подробно рассказал, как познакомился с Пановой. Не утаил и случай в Явасе. Всё рассказал, вплоть до последней встречи.
— Как странно получается,  Иван Никитич, прямо совпадение за совпадением…  Только Панову хотели допросить — её задушили. Хотели вызвать Вашу супругу…  Она в психлечебнце. Следы заметаете?
— Да как Вы…, — Галеев с опаской взглянул на Дымарчука, стоящего невдалеке и сгрызающего куски лопнувшей кожи на костяшках, — Катерина скоро оклемается, перегнул немного… за дело получила… Спуталась с каким-то музыкантишкой… Вот и взыграло… Но чтобы  измену… Не марайте меня… не надо… Надо будет, под пули пойду. Никогда даже думать не смел… С актриской — да… Но чтоб  Родину…
— Не знаю, не знаю… оклемается ли. Врачи говорят положение тяжёлое. Может так дурочкой и останется.
В глазах генерала мелькнула скорбь. 
— Что? — спросил он, будто не расслышал.
— Припадки у неё, буйная делается. Её привязанной так и держат.
Галеев скривился и опустил голову. Внезапно плечи затряслись, он уткнулся лицом в окровавленное полотенце и разрыдался.