Глава 61. Когда спят города

Апрельский рассвет, словно робкий художник, только начинал набрасывать свои первые мазки на ещё тёмном холсте неба. Влажный воздух, пропитанный ароматом пробуждающейся земли, талого снега и прелой листвы, окутывал город, создавая ощущение звенящей тишины, которую можно было не только слышать, но и почувствовать кожей. Вера вышла из дома, и прохладный утренний ветер тут же подхватил её рыжие кудри, разбрасывая их, словно языки пламени, вокруг её лица. Алое драповое пальто, словно знамя свободы, развевалось за её спиной, а губы, накрашенные такой же алой помадой, казались вызовом сонной обыденности, вызовом самой серости этого мира. В глазах Веры, в этих странных хамелеонах, которые меняли цвет в зависимости от её настроения, таилась целая палитра чувств: радость, тоска, волнение, грусть, и глубокие внутренние переживания, которые, казалось, она хранила глубоко в себе, тщательно скрывая их от посторонних глаз. Но сейчас, в этот особый миг, её глаза были наполнены предвкушением, которое сияло ярче всех звёзд. Вся её душа
рвалась к Саре, к той, без которой её жизнь казалась лишь бледной копией настоящего, черно-белым фильмом, где не было ни красок, ни объёма.
4 часа утра – время, когда город ещё спит, погрузившись в глубокий сон, и когда тайны, словно робкие тени, выходят из своего укрытия, становятся явью. Вера спешила к Саре, которая жила всего в нескольких кварталах от неё, но казалась целой вселенной, огромной планетой, отделённой невидимой стеной, где действовали совершенно иные законы. Она шла по пустынным улицам, и каждый её шаг отдавался тихим эхом в звенящей тишине. Она чувствовала прохладу ветра на своём лице, ощущала покалывания холода на кончиках пальцев, но внутри неё, словно раскалённый уголёк, горел жаркий огонь предвкушения, огонь самой искренней и чистой дружбы, которая была для неё дороже всего на свете, дороже всех сокровищ этого мира. Она подошла к знакомому дому, к тому самому, где на первом этаже, прямо под самыми окнами, располагалась квартира Сары, их тихий приют, их укромное убежище от серости и суеты внешнего мира.
Сара ждала её у окна. В её карих глазах, таких глубоких и выразительных, в которых отражалась вся тяжесть мира, все его печали и трагедии, светилась едва заметная, но полная нежности, улыбка, словно маленький маячок, указывающий Вере путь. Смуглая кожа, обрамлённая тёмными, вьющимися каштановыми волосами, казалась более бледной и уязвимой в первых лучах рассвета. На ней была красная майка, словно символ её бунтарского духа, и чёрная кожаная куртка, добавляющая ей дерзости и смелости, напускной уверенности, за которой скрывалась такая же хрупкая душа, как и у Веры. Вера знала, что эти встречи, эти тайные свидания в ночи, были для них обеих способом вырваться из серой обыденности, глотком свежего воздуха, которым они обе так жаждали насытиться, вдохнуть полной грудью, пока никто не видит.
Вера подошла к окну, и Сара бесшумно распахнула створку, впуская её в свой маленький мир. Вера, словно кошка, ловко и бесстрашно перелезла через низкий подоконник, и оказалась в кухне, наполненной неприятным запахом холодильника, заплесневевшего хлеба за тумбочкой и нестиранной кухонной тряпки. Они быстро покинули кухню и отправились на балкон. Сара и Вера не обмолвились ни единым словом, но объятие, в котором они растворились, было красноречивее любых фраз, оно было подобно объятию двух родственных душ, объятию, которое лечило и утешало, обнимало и согревало, словно тёплое одеяло в холодную зимнюю ночь.
Сара тут же, словно по заученному сценарию, подошла к старой колонке, которая казалась ещё одним обитателем этого странного мира, и включила Цоя. Его голос, такой знакомый, такой близкий, такой родной, тут же наполнил комнату, вытесняя последние остатки ночной тишины и разгоняя скопившуюся тоску. Они сели на холодный скрипучий пол помнивший, наверное, ещё прошлый век, и, словно по древнему обычаю, начали пить горячий чай из больших, потрескавшихся от времени кружек, которые они видимо берегли для таких моментов, и говорили обо всём и ни о чём.

Они смеялись над нелепыми шутками, горько плакали над болезненными воспоминаниями, спорили о смысле жизни, любимых фильмах, и в каждом их слове, в каждом их жесте чувствовалась глубокая связь, их удивительное понимание, которое было настолько сильным и непостижимым, что не нуждалось в словах, в каких-либо объяснениях, в каком-либо доказательстве. В этот миг, в этих стенах маленькой квартиры, для них не существовало ни прошлого, ни будущего, только здесь и сейчас, только их собственный мир, где они могли быть самими собой, где не было места притворству, где не нужно было носить маски, где можно было просто дышать полной грудью. Им было хорошо, спокойно, по-настоящему хорошо, как будто они нашли свою гавань в этом бурном океане жизни.
В 5:30, также молчаливо и бесшумно, словно ночные призраки, они покинули квартиру, выбравшись через то же окно, и отправились в путь, который они давно знали наизусть. Они шли по тихим, пустынным улицам, освещенным первыми лучами восходящего солнца, которые, как робкие гости, с трудом пробивались сквозь густую пелену утреннего тумана. Ветер, словно озорной мальчишка, играл огненными прядями волос Веры, а она, сделав глубокую затяжку сигаретой, выпускала кольцо дыма, наблюдая, как оно растворяется в утреннем воздухе. Это был момент умиротворения, момент, когда все проблемы и переживания, все тревоги отступали на задний план, словно не имея права врываться в это хрупкое равновесие спокойствия и гармонии. Рядом с Сарой, Вера чувствовала себя защищённой, сильной, способной пережить любые бури и невзгоды.
Они пришли к реке, к тому самому месту, которое было наполнено их общими воспоминаниями, где всё было пропитано их совместной историей. Они сели на холодный, влажный берег, усыпанный прошлогодними листьями, сломанными ветками и мелким речным песком, и молча смотрели на отражение восходящего солнца в тёмной, гладкой поверхности воды, как будто пытаясь отыскать ответы на мучающие их вопросы. Мимо, с грохотом, проносились поезда, но их это ничуть не беспокоило, они словно не замечали всего этого, погрузившись в свою собственную реальность. Они молчали, но понимали друг друга без слов, словно разговаривая на каком-то особом, только им понятном языке. Они наблюдали за тем, как день, словно пробуждающийся великан, медленно, но уверенно вступает в свои права, как город начинает просыпаться, как мир постепенно оживает, и в этом восходе они находили надежду, силы жить и бороться. Они были вместе, они были рядом, и этого было достаточно, чтобы почувствовать себя по-настоящему живыми, чтобы ощутить полноту бытия, чтобы вновь почувствовать себя частью чего-то большего.
Их дружба, такая яркая и контрастная, как сам этот апрельский рассвет, была их прибежищем, их крепостью, их тихой гаванью, их тайным миром, в котором они чувствовали себя в безопасности, где им было уютно и спокойно. И на этом берегу, в этом моменте тишины и покоя, где река, словно древняя мудрая старуха, пела свои вечные песни, они чувствовали себя по-настоящему счастливыми, и это было самое главное, самое ценное в этом мире. Это была их магия, их спасение, их истина, их дружба, сплетённая в узелок времени, который, они верили, никогда не разорвётся.