Танюшка

     Ее больше нет! Скорблю ли я? Не то слово…. Когда человека уже нет, вдруг открывается со всей очевидностью то, что раньше оставалось в сознании в каком-то размытом аморфном состоянии. С кристальной ясностью вдруг понимаешь, что она была самой надежной опорой, поддержкой на твоем жизненном пути.  Есть много людей, которые  рядом, но по-настоящему подставят плечо и помогут делом, а не разговорами – единицы. Это особая категория, редкая и ценная. Из них получаются  надежные друзья и самые верные подруги. Она такой и была. Во всех трудностях моих жизненных перипетий, ее вроде бы и не касающихся, она всегда оставалась рядом со мной, и всегда это было ее, и только ее выбором.  Для меня, и тем более для нее, это были трудные решения и крутые повороты, когда не знаешь, чем все закончится, но я с глубоким удовлетворением и признательностью всегда принимал ее желание быть рядом  в трудную  минуту. Бросив обжитые и комфортные условия прежней работы, она всегда следовала  за мной. Мне это давало  силы и ощущение, что я не один, как бы тяжело не было, а в нашей профессии вообще один в поле не воин. Любила ли она меня, не знаю, скорее да, чем нет, хотя ей явно нравилось работать со мной в профессии. Ее характер проявлялся даже в том, что она никогда не говорила   на личные темы, может быть, считая, что и так все понятно.
 
    Молодым специалистом, окончив Свердловский Архитектурный Институт, она приехала на КамАЗ, где я работал Главным архитектором. Молодые специалисты бывают разные, она отличалась серьезностью и трудолюбием. Ее волевой подбородок выдавал сильный характер, что она и подтвердила  всей своей жизнью.  Упорство и  трудолюбие, серьезное отношение к делу невольно обращали на себя  внимание.  Великолепная моторика и профессионализм  позволяли легко и виртуозно макетировать. Макетирование в то время было весьма трудоемким, но единственным и  очень эффективным методом экспериментирования с формой, цветом и объемом.  Ее макеты, даже самые простенькие, выделялись особым блеском и виртуозностью. Мы  сблизились, и она  быстро стала моей правой рукой в  проектных делах, особенно там, где требовалась глубокая  проработка.  Я был молод, амбициозен, и, что греха таить, опирался на нее, не очень отдавая  должное ее умению блистательно прорабатывать любые мои идеи. Я привык, что она всегда рядом и способна довести любой проект до совершенства, и даже  придать  первичной сырой идее дополнительный смысл и блеск. Ее мастерство в проектном деле пользовалось непререкаемым авторитетом у нас, где работало много архитекторов и дизайнеров, но перед Татьяной Владимировной все почтительно снимали шляпу, потому что умение структурно и глубоко проработать рабочий проект удается далеко не каждому, тут нужен особый склад ума.

     Если вспомнить, как меня бросало с КамАЗа в Елабугу, из Елабуги в Москву, и она всегда оказывалась рядом, придавая моей персоне силу, смысл и авторитет, становится более понятна и ее цельность,  воля,  преданность. В Москве мы, не имея ничего, образовали дизайн-центр, в то дикое время это было возможно, и развили бурную деятельность. Жили в выселенном доме на Смоленской площади, где ныне выстроен торговый центр «Смоленский». Это было время абсолютного авантюризма, когда мы, вчетвером – я, Татьяна, Саша и Амонтай,  приехав из Елабуги, работали в Москве, без какой-либо привязки к городу. В тот момент наш профессиональный  уровень, наработанный на КамАЗе и в Елабуге,  превышал средний уровень по стране.  Мы активно работали на московском рынке, приобретая  авторитет и обрастая связями. Наш дизайн-центр сотрудничал со многими юридическими лицами Москвы, и в том числе с Центральным телевидением, и  всем известный Караулов со своей командой, Кира Прошутинская и другие медийные лица получали у нас зарплату, проводя некоторые свои коммерческие договора через наш дизайн-центр. Сотрудничали с издательским центром «Коммерсант» и питерским Эрмитажем. На побегушках по хозяйственным вопросам у нас подвизался будущий одиозный депутат Митрофанов.  Причудливое время и причудливые зигзаги. На фоне конкурирующих  фирм Москвы, которых становилось все больше, я, Татьяна, Саша и Амонтай, дерзали  вполне успешно.  Мы прошли самые спартанские условия жизни,  использование старой мебели, выброшенной за ненадобностью, во дворах города Москвы, переезды с места на место, умудряясь при этом успешно работать и зарабатывать и деньги, и солидную репутацию.

     То время   бесшабашности и свободы  запомнилось завтраками на пешеходном Арбате и обедами в ресторане Пекин на площади Маяковского. Веселое время, которое, не смотря на полный авантюризм, в конечном итоге разрулило все наши судьбы,  в соответствии с устремлениями каждого. Меня в конечном итоге пригласили  на АЗЛК, и я стал москвичом, Амонтай всю жизнь проработал в Метропроекте, Славка Никитин женился на моей секретарше, симпатичной потомственной большевичке из дома на Крымской набережной, и они уехали в США, где и живут до сих пор. Но это было потом, а пока мы были неразлучны, беззаботно веселы, но одновременно  деловиты и цепки, как того требовали коммерческие отношения в условиях нарождающегося капитализма.  Каким-то непостижимым образом, через  третьи руки меня разыскал Генеральный директор АЗЛК. Моя камазовская слава догнала меня, и я удостоился аудиенции с самим Коломниковым. Мощный старик, легендарный директор знаменитого на всю страну АЗЛК пригласил меня на работу. Я сказал, что мне нужна лишь квартира для семьи, которая все еще на КамАЗе, прописка в Москве, и я готов сделать из АЗЛК дизайнерский шедевр. Он сказал, что председатель Моссовета Бородин, бывший директор ЗИЛа, его друг, а жилье АЗЛК строит свое, так что мои условия – не проблема. На этом мы и порешили. Я переехал в однокомнатную квартиру в гостинице АЗЛК и приступил к работе. Как оказалось, мой предшественник, как человек  предприимчивый, оставил после себя весьма комфортные условия  работы. Огромный кабинет с приемной и комнатой отдыха на 11-м этаже Генеральной дирекции, коллектив, способный работать, хоть и не блестяще, но налаженный. Все прекрасно оборудовано и обеспечено отличными условиями для работы. После спартанской жизни в условиях полной непредсказуемости, мне эти условия показались сказкой.
 
     Но, вот беда, шла перестройка, и в результате  турбулентности в Моссовете, Бородин заменился вновь избранным Гавриилом Поповым, и выход на самый верх для АЗЛК вдруг закрылся. Мои документы с резолюцией Бородина повисли  на неопределенное время.  Я понял, что мне надо заявить о себе как о Главном архитекторе завода  самым решительным образом, в противном случае через  полгода мое ходатайство в мэрии могут и не повторить. Я заказал своей верной команде  дизайн-центра сразу несколько крупных проектов на концептуальные разработки плана перспективного развития и фирменного переустройства АЗЛК. Это было с одной стороны прекрасной возможностью финансово поддержать моих друзей и скорейшей возможностью заявить о себе на заводе мощными программными разработками. Однако Таня, Саша, Амонтай  были еще молоды и не могли в одиночку сделать такие серьезные концептуальные разработки, и я вызвал из Львова Сергея Задорожного, который как раз и был превосходным концептуальщиком и мастером самого высокого класса. Он охотно приехал заработать самый щедрый гонорар руководителя проектной концепции, какой я смог для него пробить на заводе.   В этом составе были выполнены подробнейшие макеты АЗЛК с предложениями по эстетизации всей среды предприятия. Коломников  просто прослезился, когда увидел, что,  не выходя из кабинета, можно  рассмотреть в миниатюре весь завод до последней подстанции. Это был точный и сильный ход по моему самоутверждению. Следующим шагом я перекрасил весь завод в фирменные цвета, особое внимание уделив его крышным надстройкам, вентшахтам, трубам и прочим агрегатам, поскольку каждый день Генеральный директор и весь директорат, поднимаясь на лифте в свои верхние этажи дирекции, годами лицезрели унылые, ржавые, уходящие за горизонт крыши сборочного производства. Это сработало, теперь крышные надстройки превратились в нарядные хайтечные хитросплетения и механизмы, преобразившие унылую плоскую кровлю в оптимистичный образ действующего автосборочного производства. Поскольку здесь никто годами не обращал внимания на кровли, произведенный эффект был полным. Так мне удалось  отстоять свой авторитет и право занимать свое место, поскольку на АЗЛК  новичков   не любили и всячески блокировали. Я эту неприязнь сразу почувствовал и понял угрозу.  Объявляя  какому-нибудь своему пожизненному разгильдяю выговор, вдруг  навлекаешь на себя гнев и санкции его папы в генералитете, и каждый раз не знаешь, откуда прилетит ответ.  Это был завод устоявшихся связей и династий, где все занимались больше собой, чем делом,  а конкурентов со стороны воспринимали ревниво, если не сказать больше. Заявив о себе ярко, компетентно и профессионально, я придал своей роли на заводе  больший вес и значимость. Критические голоса утихли, а Коломников, растрогавшись, отправил меня в командировку во Францию, по приглашению завода РЕНО, с которым АЗЛК был побратимом. Командировка оказалась замечательной. Закрепленные за нами представители РЕНО прокатили меня и еще двух инженеров АЗЛК по всей Франции. У них имелась кредитная карточка с гостевым лимитом, благодаря которой мы путешествовали на микроавтобусе по Франции, обедали в  ресторанах, посещали музеи, в общем, культурная программа была потрясающая. В Москве в это время шла перестройка, зияли пустые прилавки,  люди выживали, как могли. Все  было в разительном контрасте с процветающей и сытой  Францией, где наши гиды подолгу обсуждали меню (что с чем стыкуется), и обед превращался в маленький кулинарный отпуск.

     Сергей Задорожный, мой давний друг и коллега по КамАЗу, в то время жил во Львове, но охотно приехал в Москву за  работой, прекрасно нам  знакомой по опыту, наработанному на КамАЗе. На Украине бескормица была еще больше.

     Наша встреча была  теплой и, как оказалось, последней. Позднее он с семьей уехал на Крит, и я так и не выбрался к нему в гости,  поездка срывалась мистически два раза из-за болезни жены. Пропадали билеты и все, все, все.  Наши отношения были очень близки,  как одногодки,  мы о многом думали и понимали   похоже. Мне нравился его философский  ум и способность увидеть в профессии нюансы, для меня порой неожиданные. Он уважал во мне  архитектора с добротной московской школой, и человека, его  оценившего, не смотря на некоторые отталкивающие многих нюансы. В то время на КамАЗе он периодически страшно запивал до полного безобразия, что делало его хронически одиноким. Он был мне симпатичен, и я ему всячески помогал, спасал, вытаскивал и подтягивал в профессии, не давая опуститься. В итоге мы прекрасно работали и очень много сделали для КамАЗа.
 
     В Москве он уже не пил, его заговорил какой-то знаменитый экстрасенс, и, странное дело, после этого он стал менее интересным, живым и остроумным. Но это все пустяки, мы были дружны как братья, и   мелочи  не имели значения, я ведь, наверное, тоже  стал другим.  Для тех, кто прошел становление КамАЗа в диких татарских степях, братство сохранялось на всю жизнь.  Нас роднило  прошлое, в котором мы были молоды, озорны и дерзки в оценках, мечтах и гипотезах. Тема предприятия, его своеобразная эстетика, окультуривание, облагораживание производственных процессов была нам  ясна, выстрадана еще там, и поэтому проектная концепция для АЗЛК рождалась как песня, легко и вдохновенно. Неудивительно, что  романтическая нота, которая была разлита по всему проекту, была тут же уловлена, может быть, единственным человеком  - Генеральным директором Коломниковым, который отдал всю жизнь и всю душу этому предприятию. Но появились молодые и профессиональные романтики, чтобы сделать эти его невысказанные грезы зримыми, яркими и образными. Красивая работа, блистательно выполненная, послужила толчком даже для  АЗЛК, который по сравнению с КамАЗом моей юности  представлялся заскорузлым, плохо откликающимся на новации консервативным предприятием. Это в полной мере проявилось вскоре после кончины Коломникова, когда завод «посыпался». Здесь многое держалось на его авторитете, наработанном за много лет самоотверженной борьбы.

     Так я боролся за решение своих житейских проблем, и через год, наконец, их решил, получив прописку и квартиру в Печатниках. Сделанные концептуальные проекты неплохо поддержали мою команду на какое-то время, но, в конце концов, она начала распадаться, и только Танюша была мне предана до конца. И когда АЗЛК начал увядать, я создал «АРДИК», в котором она уже оказалась главным носителем нашей традиции, стиля, «фирменности»  подхода. АЗЛК разваливался на глазах,  сидеть на двух стульях становилось бессмысленно, и я ушел в «АРДИК». Снова нахлынули времена неустроенности, организационных трудностей и предпринимательства, когда не знаешь, что будет завтра. Я этот период про себя называл убеганием от «голого зада», когда зарплату для коллектива надо каждый месяц добыть любой ценой. Благодаря Танюшке, преемственность традиции, которую мы пронесли через годы, удалось сохранить и транслировать в новый коллектив.
 
     «АРДИК» с годами окреп и превратился в успешное предприятие, что позволило и приобрести свою площадь и обеспечить сотрудников прекрасными условиями для работы. Это был период расцвета «АРДИКА», когда мы завели своего повара, делали заказы мэрии и много всего.

     За всеми этими годами борьбы  я несколько отдалился от Танюшки, которая по-прежнему оставалась самым опытным мэтром на проектном фронте. Она лично сделала и сдала несколько сложных объектов. Ее авторитет был непререкаем.

     В какой-то момент  без видимой причины она начала откровенно ссориться со мной по любому поводу и ушла. Я так и не понял, что это было, обида, неоправдавшиеся надежды или раздражение на меня, который в чем-то ее самолюбие задел. Не знаю. Но она ушла, и я даже вздохнул с некоторым облегчением, потому что ее вспышки раздражения мне были тяжелы и  непонятны. Возможно, это было ее нездоровье, возможно – раздражение на меня. Так или иначе, она уволилась и возможно просто на более хорошую зарплату. У меня не было ощущения, что это навсегда. Люди отходят, сближаются опять, ведь нас очень много связывало. Но судьба распорядилась иначе, и все мои запоздалые слова и мысли остались невысказанными. Как выяснилось, она болела, и я мог бы найти много хороших слов искренней поддержки и высокой оценки, но этого не случилось, и мои запоздалые фразы ей больше не нужны….

     Та, которая прошла со мной все возможные трудности, ушла от меня тогда, когда жизнь наконец наладилась и превратилась в удовольствие.