Менингит

К циклу рассказов “Легенды МВИМУ”.

“Статистика знает всё!” — данный постулат, виртуозно сформулированный создателями образа Остапа Бендера, безусловно верен. Я, конкретизируя, добавил бы “наперёд”, чтобы было так: статистика знает всё наперёд! Она ещё тогда знала, сколько среди остриженных новоиспечённых курсантов будущих капитанов, сколько старпомов, сколько алкоголиков, сколько бабников и сколько верных семьянинов. Она знала, что среди них уже есть будущий шейх, министр рыбного хозяйства (без портфеля), колдун, сумасшедший, несколько миллионеров (подпольных в том числе) и, конечно, адмирал… Она знала: пятерым не уйти от тюрьмы, двоим быть отличниками, одному диплом дадут через сорок лет, а другому быть с тремя дипломами! Знала, что некоторые однокашники обратятся в национал-индивидуумов с воспалившейся памятной оболочкой личностей, а кому-то придётся воевать с этими “небратьями”. Кто-то будет жить на чужбине, а кто дома, но за границей. Кого зарежут, кто получит смертельный удар электрическим током, кто попадёт в крушение… Продолжительность жизни — это, в конечном счёте, тоже статистика, которую исполнит каждый в точности и в свой час, если уже не исполнил.

Отдать дань тем, кто свершил предначертанное ему богом: достиг, откуролесил, отболел, отлюбил — это наш долг. Вспомнился бедолага, который умер самым-самым первым от менингита. По статистике ему следовало быть, не могло не быть этого статиста, взявшего на себя печальную долю. За всех нас, за поколение.

И вышло так, что я даже не помню его имени. Но скорбь по нему, безгрешному, в моей душе значительно превышает скорбь по тем, кто погрязшим в пороке принял свою смерть. Почему-то так.

Был он курсантом второй роты, не моей. Не успели мы даже перезнакомиться. Только из Тювы приехали, с курса молодого бойца. Выглядело всё поначалу, как обычная простуда. Температура, следовательно, — в лазарет. Но температура всё выше, красные пятна по коже и головная боль до мышечных спазмов. Кто-то говорил про припадок, сродни эпилептическому.

Так и не стало его. Быстро и незаметно.

Факт, но иной малозначительный залёт вызывал больший резонанс нашего сообщества, чем эта смерть человека. Даже педиков или воришку в тельнике с голубыми полосками вспомнит всякий, но не этого бедолагу.

Возможно, что последствия от его смерти, как то: коллективный поход в бассейновую медсанчасть на менингококковую вакцинацию, смешался с обязательными вакцинациями в медкнижку моряка от жёлтой лихорадки и гепатита.

Дневальный незаметно для остальных собрал и передал родителям личные его вещи. Осталось в кубрике спальное место без матраса — просвеченная, как рентгеном, панцирная сетка.

Объявили карантин. Так в ротной колонне на строевых и так все свои! И иначе представить невозможно, хоть с карантином, хоть без.

Как раз тогда командир роты пошёл на повышение в организационно-строевой отдел. И все мероприятия вершил уже новый командир роты. Морской офицер, прибывший с Северного флота переводом, прямо с боевого корабля — большого и противолодочного.

Ныне, спустя годы, весь густой замес событий первого курса кажется вероятностным стечением обстоятельств, простым статистическим исходом, арбитражем процента шансов, взбросом игральных костей.

И наоборот. Взять случайного первокурсника. В том давнем времени для него, субъективно и в силу юных лет воспринявшего смерть соседа по койке на свой узкий манер:

“Да тут ещё мрут, оказывается, как мухи!”

Ему, вчерашнему школьнику, все события казались отнюдь не случайными, а отлаженной полосой препятствий, предназначенной для закаливания и отбора таких как он новобранцев.

Ему, ехавшему поступать в мореходку в поезде не одни сутки, события последних месяцев: абитура, экзамены, лагерь в Тюва-губе, наряды, пространные учебные лекции, карантин и новый командир казались звеньями одной судьбоносной цепи. Надраенной туго, проверяющей каждого на прочность, будто накручиваемой на барабан абстрактного брашпиля.

Для него, среднестатистического курсанта, смерть товарища обернулась вопросом, который он задавал себе поначалу: сумеет ли соответствовать? Выдержит ли перипетии судьбы? Не сгорит ли, не срежется ль? Вопрос, к концу первого семестра вроде решённый, потерявший остроту, но снова ставший актуальным. Ведь это именно он был соседом умершего по койке. Дружил с ним, по утверждению окружающих. А как не дружить с ближним?

И что? Ему теперь расхлёбывать? Прибежали на камбуз. Обеденные порцайки выплывали на подносах, движимых чёрной резиновой лентой транспортёра. Он потянулся, а тут строгий выкрик:

— Куда лезешь, менингитный! Дуй на шкентель! Пообедаешь, когда народ рассосётся!

И потом, противным шепотком, дескать это он был другом умершего, они вместе якшались…

“Вот тебе и дружба морская, в книжках описанная да в песнях воспетая”, — горевал про себя наш первокурсник.

Спешил по тёмной лестнице общаги на пятый свой этаж. На лестничной клетке темно, хоть глаз выколи. Вдруг — чёрная шинель на него ломит! И прёт, и прёт! И тишина… Потом улыбнулась широкой белозубой улыбкой Бабалао Кристофа, согруппника из Бенина.

— Прювэт, русски друг!

“Оспади, не легче!” — пронеслось в мозгу первокурсника, и снова накатила кручина: “Сегрегация, понимаешь. Как в проклятой Америке!”

Или вот вам ещё один курьёз, как на грех, вследствие той смерти. Про нового командира роты я уже упомянул. Так земля слухами полнится. Мурманск — город невеликий — в особенности подвержен кривотолкам. На Жилстрое чихнули, в Росте здоровьичка пожелали.

Новый молодой офицер в мореходке — прошёл слух в городе. Статный и энергичный! К тому же и холостой! Прошёл слух да и обратно в мореходку вернулся. Вот, мол, прибыл офицер с флота, менингит принёс, бедного курсантика заразил. А командир наш, он и не видел того курсанта живым. Да где там, не оправдаешься!


22 января 2025 года.

В работе над текстом принимал участие Андрей Докучаев.