Размышления о миссии человека на этой земле

Что означает жизнь? Для чего, почему и зачем мы живем? Во что верим и во что не верим?
 
Да. Это очень трудные вопросы. На них очень сложно ответить. Я уже не говорю о том, что ответить на эти вопросы в молодости и даже в зрелом возрасте почти невозможно. И даже сейчас, когда жизнь уже на «излете», на эти вопросы все-равно отвечать очень сложно.

Жизнь означает для меня существование во мне чего-то живого, здорового, более или менее нормального биения сердца, работы желудка, работы головы, рук, ног и других органов. Жизнь – это умение ее обдумывать, делать выводы, за что-то себя винить, за что-то хвалить, за что-то пожалеть. Мне думается, что каждый из нас является на этот свет с какой-то миссией, самому ему непонятной, а для многих – непонятой. Вот бы познать эту миссию, тогда жить было бы, наверное, легче или может быть, наоборот, сложнее!

Осмысливая свою 75-летнюю жизнь, прихожу к  выводу, что моя миссия, видимо, заключалась в том, чтобы понял, как жили мои предки, возможно, для того, чтобы о них знали через много лет, когда их уже давно нет на этом свете.

Это понял, когда со мной случился в 61 год инсульт, но он не был смертельным. Перед этим, по-видимому, многие миссии выполнил. Так, в 50-60-е годы дал вместе с бригадой достаточное число тонн стране угля (это было в Донбассе). Успешно прошел военную срочную службу продолжительностью три года и два месяца (это было в Ахалкалаки и Ахалцихе), наладил на кафедре морально-психологический климат, будучи ее руководителем, превратил  в выпускающую кафедру в СамГТУ, по моей инициативе и вместе с проф. Бухалковым М.И. открыли в 1992 году инженерно-экономический факультет. Казалось бы, дел сделано достаточно для одного человека? Но то, что после инсульта всевышний подарил мне еще более 14 лет жизни, то это оценил как подарок судьбы, возможность рассказать о судьбе близких мне родных, знакомых и друзей. Это и долг перед умершими, потому что не рассказал (не написал) еще многое о судьбе представителей своего рода Нестеровых.

Три года назад закончил почти 300-летнюю историю рода. Но миссия моя пока так, видимо, и не была выполнена и на этом. Мне пришлось вспомнить годы срочной военной службы в городах Ахалкалаки и Ахалцихе в Грузии. Это было сделано два года назад, но еще пока не напечатано. И тут, видимо, миссия моя еще не закончена. Дальше  решил написать о женщинах, которых любил, или так мне казалось.

Это оказалось делом совсем сложным и непростым. Во-первых, потому что,  каких девушек и женщин сделать «героями» своего повествования, а каких нет. Во-вторых, любовь - ведь это не только осязание своей влюбленности к другому полу, и хотение  овладения в физическом смысле слова. Но это также любовь (уважение) и к учителям, преподавателям женского пола за то, что они вложили в тебя, подарили свои знания, благодаря той одухотворенности, при которой просто было сложно не усвоить драгоценные знания. У меня, например, еще с шестого класса до сих пор стоит образ Зинаиды Николаевны Доможировой - учительницы литературы из Кирово-Чепецкой средней школы  № 2, которая так артистично рассказывала нам некоторые произведения, что не влюбиться было в эту красивую женщину, похожую на цыганку, было нельзя. То же самое можно сказать и об Агнессе Александровне Симоновой – тоже преподавателя русского языка и литературы в Донецком техникуме. Главное, чему она научила меня, так это творчеству. Где-то после первого же семестра занятий с ней уже писал отличные сочинения. Это владение творчеством помогло потом мне в 1963 году поступить на экономический факультет в МГУ им. Ломоносова. К тому она лечила в буквальном смысле на уроках заикающихся учащихся. Сейчас, когда говорю об этом, многие не верят. Но так было. Еще две преподавательницы по математике тоже оставили глубокий след в моей душе. Первой здесь была учительница все той же школы Ермакова Екатерина Георгиевна. Она обладала такой сильной энергетикой, что все на уроках ее внимательно слушали, и это для меня было поразительным феноменом. Казалось бы, маленькая ростом, далеко не красавица, но отличное знание математики и сильная энергетика делали буквально чудеса . Преподаватель высшей математики в Донецком техникуме Александрова Наталья Гавриловна тоже, считаю, была асом своего дела. Хотя она брала нас строжайшей дисциплиной, своим насмешливым характером, требовательностью и отличным знанием математики. Основы математики были заложены Екатериной Георгиевной, и дальше развиты  Натальей Гавриловной. Она научила всех нас владеть основами высшей математики и логарифмической линейкой. Это тогда было в моде, потому что еще не было арифмометров, калькуляторов, а в моду входили логарифмические линейки . В-третьих, еще одна сложность, это кого взять в «герои», то  ли тех, которыми просто восхищался, а значит, и любил, но взаимностью они не ответили, то ли тех, с кем была физическая близость? В-четвертых, как показать то, что уже сочинил своим близким? Этот вопрос, по-моему, для меня самый сложный. И осмелюсь ли при жизни показать им свое сочинение? Ответа на этот вопрос тоже не знаю.

И вот на восьмом десятке лет снова и снова обращаюсь в свое прошлое. Как тут не вспомнить все те случаи, которые могли закончиться моей смертью, но она обошла тогда меня стороной. Первым, запомнившимся до конца жизни – это был огромный кусок горной породы, обрушившийся на меня в забое шахты 33-Капитальная. Это было в 1955 году. Мне всего еще чуть больше 17 лет. В начале лета в составе группы студентов техникума еду в город Кизил в Пермской (тогда еще Молотовской) области на производственную практику. Из Кизила нас направили в город Коспаш, где километрах в 15-20 находилась шахта 33-Капитальная. Встретили нас четырех парней отлично. Поселили в хорошую комнату одноэтажного общежития, устроили всех на рабочие места, т.е. подземными рабочими очистного забоя. Как потом выяснилось, эта работа оказалась под силу только Косте Синицыну, прошедшему к тому времени уже армейскую службу. Может быть, и другие справились бы с этой работой и заработали бы неплохие деньги, но случай с обрушившейся  породой, заставил руководство участка и шахты пойти на решительные меры. Дело в том, что кроме Кости, всем остальным не было еще 18 лет. А работать в забое по добыче угля могли только лица после 18 лет. Поэтому мне, еще одному Косте и Толику были предложены более легкие работы.

Из-за обрушившейся породы помню только то, что один из опытных шахтеров толкнул меня на рештаки и я, силой собственного веса, покатился по ним вниз вместо угля. Глыба была настолько большой, что она упала на рештаки, перекрыла их полностью и вслед за мной покатились лишь отвалившиеся от нее небольшие осколки. Скатившись вниз и отдышавшись, направился в окружную, в «свой» забой. И здесь услышал первый раз слова:
- Ну, парень! В рубашке родился!

Дальше нас перевели на более легкие рабочие места. В частности меня помощником подземного электрослесаря. В шахте ведь как? Когда в забое все ладится, когда работает конвейер и все магнитные пускатели, делать самому электрослесарю и мне практически нечего. Поэтому я часто работал за моториста на конвейере. Однако, почему-то в ночную смену электрослесарь часто не приходил на работу. Поэтому мне приходилось за него отдуваться, то есть работать. И вот однажды, помню, «прилез» ко мне с верхнего вентиляционного штрека лесогон.  Он мне сообщил, что почему-то там у них не работает лебедка, с помощью которой в специальной тележке они возили лес для крепления лавы. Направился вместе с лесогоном на верхний штрек. Спрашиваю лесогона:
- Как вы включаете свою лебедку?
- Кнопочным пультом, – отвечает тот заученным текстом.
Я по нажимал кнопки и понял, что дело не в пульте, а в магнитном пускателе. Подхожу к нему и вижу, что ручка пускателя выключена.
- Кто выключил? – спрашиваю. Они что-то мнутся, утверждая, что к пускателю не подходили.

А так как пускатель стоял на почве (на земле), то мне пришлось стать на коленки и попробовать его включить. Что я и сделал. При включении меня так ударило током в 380 вольт, что потом в течение 5-10 минут не мог встать на ноги, потому что ноги буквально свело, и они отказывались меня слушать. Хорошо, что  включил пускатель и тут же машинально выключил его. А так не знаю, что бы было. Парни явно растерялись при виде моего состояния, но мне отступать был нельзя. Пошел с ними к рубильнику, отключил его, снял крышку пускателя и что же я увидел? А увидел то, что кто-то видимо из лесогонов неправильно вставил специальные вставки. Более того, вместо вставок, которые должны быть в специальном патроне, внутри его, кто-то их поставил не вовнутрь патронов, а поверх их. В результате одна из медных вставок сгорела и концом прислонилась к крышке пускателя. Я отругал лесогонов, сказал, что вставки всегда нужно ставить внутрь патронов, а не поверх их. Поняли ли они это, мне не известно. Но они и я действительно перепугались. Хотя затем, они начали воспринимать меня как электрослесаря. Но скажу честно, что до этого случая и я не особенно понимал, что ставить плавкие вставки нельзя поверх патронов. Так что практика действительно чему-то учила.

Два почти что смертельных случая заставили меня задуматься о своем предназначении, о своей миссии. Но тогда, когда тебе 17 лет, вряд ли в это или об этом можно было думать.

Дальше, окончив Донецкий горный техникум, был направлен на шахту № 38-10 «Кураховка»  в поселок с аналогичным названием в Селидовском районе Донецкой области. Здесь, слава богу, под землей почти ничего смертельного со мной не произошло. Если не считать, что почти каждую смену через отсыревшую каску било постоянным током от провода, который питал электровоз. Потому что провод был подвешен зачастую ниже положенного уровня. В свою очередь, ниже он находился потому, что кровля выработок постепенно наклонялась все ниже и ниже. В результате и провод становился все ниже и ниже. А так как мне, как горному мастеру в основном приходилось работать на нижнем штреке , где шла погрузка угля в вагонетки, то здесь же висел и электровозный провод, к которому часто приходилось касаться каской. Хорошо, если бы каска была сухой. А так как участок № 6 на шахте был слишком водоносным, то касание включенного провода сырой каской всегда заканчивалось токовым ударом. После него во рту появлялся привкус меди. Да и сам процесс, безусловно, не был приятным. Поэтому приходилось не попадать под ток. Но в процессе поднятия вагонеток на рельсы, в разгоряченном состоянии, об опасности как- то забывалось, хотя постоянный ток не менее опасен, чем переменный . Сход вагонеток с рельсов назвался их «бурением». А бурились на нашем участке они часто. Причин я не выяснял, потому что был еще слишком молодым.

Но шахту и поселок упомянул неслучайно. Именно здесь при подходе к поселку в 1959 году меня ударила молния, то ли шаровая, то ли еще какая, но стукнула прилично. Дело было так: возвращался  из города Красногоровки с костюмом, пошитым  из шерстяной, понравившейся мне ткани. Расстояние между городом  и шахтным поселком было километров пятнадцать. Погода стояла хорошая. Лето было в разгаре, идти было приятно . Но перед другим шахтным поселком почувствовал приближение грозы. А до Кураховки было отсюда рукой подать: где-то километра три не больше. Между поселками пролегала хорошая асфальтовая дорога. Думал, думал идти мне дальше, или переждать грозу, но мне казалось, что она начнется, может быть, через полчаса не раньше.
- Добегу, – подумал про себя и направился быстрым шагом в Кураховку.

Но в расчетах, видимо, ошибся. Гроза началась примерно за километр до Кураховки. И сразу пошел ливневый дождь. Понятно, что мне пришлось бежать бегом. Сверкали сильные молнии, раздавались раскаты грома, вижу, что на окраине поселка молния ударила в частный дом. Он загорелся. Выбежали люди, начали тушить пожар. А через минуту, другую очередная молния обвила меня в буквальном смысле слова, посадила на корточки, конечно, страшно напугала, и дальше ушла через асфальт в землю. Даже слышал ее шипение перед входом в асфальт.

Сижу на корточках, не могу распрямить ноги, потому что их свело током. А дождь льет как из ведра. Дальше удалось выпрямиться и идти дальше. Бежать уже не стал, хотя, наверное, мне было уже до бега. Стал думать. Может быть из-за того, что бежал, молния в меня и стукнула. А может, сказалось неверие в бога?  Тут все что угодно, начнешь думать.

Весь промокший дошел до своей шахты. Ливень продолжался, а молнии и гром уже явно выдыхались. Зашел в диспетчерскую шахты, где дежурил в это время мой друг и сосед по комнате в общежитии Гапитченко Николай .

Промок, как говорится, до нитки. Николай, увидев меня, страшно испугался. Откуда я появился и что со мной.
- Что случилось? – спросил он.
- Чуть молния не убила меня и все из-за «твоей» родной Красногоровки, – отвечаю в сердцах я. Пришлось всё ему рассказать.
- В рубашке, родился, – только и вымолвил Николай.
- Между прочим, это предсказание для меня уже второе – ответил я.
- Тогда жди!  Будет и третье. – с грустью сказал Николай.

И теперь, когда прошло столько лет, склонен думать, что моя миссия тогда не была еще выполнена, поэтому молния меня пощадила, а судьба не дала умереть. С тех пор пытаюсь не выходить в грозу из помещения, из квартиры, из подъезда. Вот что значит один удар молнии в двадцати однолетнем возрасте…

Дальше была армейская служба в Грузии. Там особых случаев, таких как были раньше, практически не было. Хотя за три года службы всякое бывало, но оно было не только для меня одного, но и для многих других моих сослуживцев. Так, на одних боевых стрельбах на полигоне недалеко от города Рустави, перед наблюдательным пунктом разорвался боевой снаряд, выпущенный по команде одним молодым лейтенантом. Полетели со свистом осколки, но никого не задели. Правда все находились в окопе, а мы только еще начинали делать топографическую привязку наблюдательного пункта к местности и человека два из нашего взвода находись сзади вне окопа. Это была так называемая «Стрельба с ходу», когда офицеру ставилась задача на стрельбу сразу по приезду на наблюдательный пункт. Ну а молодые офицеры еще слабо разбирались в топографических картах, тем более в горной местности, когда одна сопка была похожа на другую, и давали команду «Огонь» фактически по пункту, в котором они находились.

Очень опасной была автодорога Ахалцихе-Ахалкалаки. Она петляла среди гор по берегу реки. Поэтому здесь был нужен высокий класс водителей. Мы много раз проезжали этой дорогой, и каждый раз видели свалившиеся в речку грузовики. Учитывая, что наши водители были еще молодыми и малоопытными, мы в душе иногда думали:
- Хоть бы не свалил нас вместе с машиной в эту бурно бегущую речку…

То же самое было и на боевых учениях. Они проводились каждую осень, длились иногда недели по две, иногда десять дней. Дорогами учений мы проехали за три года почти всю территорию Армении и часть территорий Грузии и Азербайджана. Трудно было жить в полевых условиях, ночевать в кузове машин целых две недели. Но не это было самым тяжелым. Самым тяжелым испытанием были горные дороги  и почти никем не ограниченная скорость машин. Все спешили попасть быстрее на точки «боевых», хотя и игровых действий. На этих учениях бывали и жертвы.

Находясь на службе в Ахалкалаки, пережил два небольших, но все же землетрясения, почувствовал эти неприятные подземные толчки. Но зато здесь же, побывал дважды на самой высокой вершине в тех местах, на горе Абул. Понял, что такое горы, почувствовал их дыхание и суровый нрав.

Но раз,  ни землетрясения, ни горы оказались мне не страшны, то надо было ждать новых неприятностей и новых волнений. 

И они пришли. Во-первых, одной из неприятностей и волнений, была смерть младшего брата Валентина на 60-м году жизни. В Кирово-Чепецке  в те годы с работой было плохо, он так ждал выхода на пенсию и получения ее хотя бы качестве кое-какого дохода, но умер за неделю до перехода в разряд пенсионеров. Тоже несправедливость жизни, когда старшие дети живут, а младшие умирают, когда дети уходят на тот свет раньше родителей. Но что делать? Видимо, такова жизнь и судьба. У всех она разная.

Во-вторых, самым тяжелым ударом для меня была болезнь дочери Саши. Здоровье ее на первый взгляд было вполне нормальным. И вдруг осенью 2012 года она мне сообщила, что  у нее в голове образовалась какая-то опухоль, что операций таких в Кирове не делают, что надо ехать в Москву. Это был удар пострашнее молнии!!! Не знаю, было ли это третьим предупреждением или нет, пока не известно. Но где-то с октября 2012 года и по февраль-март 2013 года все было страшно и для Саши и для нас. Хорошо, что вроде бы операция в Москве прошла более или менее удачно. А так какое бы испытание выпало на долю теперь уже четырнадцатилетней ее дочери Лизы и пятнадцатилетней Насти? Да и самой дочери нет еще и сорока восьми лет…
 
Какие еще испытания ждут меня и всех нас, одному богу известно. Но важно не сдаваться и выполнить свою миссию на этой земле до конца. И когда она будет выполнена полностью, тогда с легким сердцем можно и уходить в мир иной, из которого еще никто, к сожалению, не возвращался.