Нарцисс Араратской Долины. Глава 156

 Новый год, с тремя мистичными девятками после единицы, я встретил, почему-то, в одиночестве, пребывая в трезвом задумчиво-грустном настроении. Я как-то тогда решил начать вести новую, более «правильную» жизнь, но бросать выпивать совсем и становиться абсолютным трезвенником тогда ещё не собирался. Хотя, напомню, у розенкрейцеров, воздержание от употребления спиртных напитков было одним из условий нахождения в так называемом ученичестве. Но там у нас к этому относились довольно мягко, ведь все понимали, что это крайне сложный процесс, и с этим не следует спешить, особенно если ты уже много лет употребляешь это коварное зелье, к которому так легко привыкнуть. Я думаю, довольно многие ученики продолжали немного выпивать, как тот же мой приятель Анатолий, который к этим требованиям относился крайне негативно, и бросать пить совсем не собирался, считая это глупостью. Не следует думать, что в нашей гностической школе все были такими вот узколобыми сектантами и фанатиками здорового образа жизни. Нет, конечно же… В принципе, считалось, что всё само собой будет происходить под неминуемым воздействием Гнозиса. Главное, аккуратно ходить на Службы, участвовать в Конференциях и платить небольшие взносы. А если ты не готов к резким изменениям в своей привычной жизни, то не следует торопиться и куда-то там бежать. Школа Золотого Розенкрейца не была монастырём с жесткими правилами поведения, где все друг за другом следили и докладывали начальству, как это принято в тоталитарных сектах…

                Мне не удалось всю ту новогоднюю ночь провести со своими мыслями, с тихой музыкой, за рабочим столом, раскрашивая свои акварельки. В полвторого ночи ко мне постучалась одна барышня, которую звали Алина (с ней я познакомился в библиотеке иностранной литературы). Она пришла не одна, а со своим бойфрендом Алексеем. Они были навеселе и принесли бутылку французского вина, которую мне пришлось с ними распить. Алина только что вернулась из города Парижа, где у неё жила тётя, которая тоже, по её словам, была розенкрейцером (по её словам, во Франции этих розенкрейцеров и масонов очень много, и каждый культурный человек просто обязан им быть). Алина была довольно избалованная девушка, хотя и умная, эрудированная и с чувством юмора. Мы потом втроём прогулялись до Красной площади. Алина там, радостно смеясь, каталась на лошади. А потом мы расстались, - они пошли в какой-то дорогой ночной клуб дальше веселиться. Мне туда идти не захотелось, и надо было платить за вход 15 долларов. Я побрёл в свою мастерскую. Снега в ту новогоднюю ночь в Москве не наблюдалось…

                А за два дня до нового года я был в гостях у Ани Ч. и там весело болтал с её мамой, Верой Михайловной. Как я уже писал, она была парикмахером и ко мне хорошо относилась. Наверное, она бы хотела иметь такого остроумного зятя, как я. Сама Аня в этот день была сильно уставшая, и она возилась со своим годовалым сыном. И там у них я впервые за многие годы взвесился и сильно удивился, увидав отметку в целых 74 килограмма. Видимо, я тогда начинал немного полнеть. Хотя при моём росте 175 – это был нормальный вес. Я уже не был таким доходягой, каким был в юности, когда мой вес доходил даже до 58 кг, в период моего полуголодного существования и когда я много курил…

                Месяц январь получился у меня довольно драматичным, и я даже чуть было не съехал со своей замечательной мастерской, на Покровском бульваре, в которой прожил уже три с небольшим года. Последней каплей терпения было то, что в очередной раз, 12 января, у меня отрубился свет, и я несколько дней просидел в темноте, при свечах. Верхняя соседка, Марья Андреевна, у которой вероятно начался старческий маразм, не отзывалась на мои негромкие крики (я даже подумал, что она померла). Мне же надо было проникнуть в подъезд, чтобы включить некий рубильник, у которого был плохой контакт, и поэтому у меня отключалось электричество. Ключей от подъезда у меня не было. Это потом хозяйка привела из Жека электрика, и он там всё починил. Странно, что я стеснялся у неё это попросить раньше, по причине своей скромности. В общем, я всегда был неадекватный и не умел постоять за свои права, да и моя хозяйка Лена была такая же. Мне начало казаться, что против меня ополчились некие невидимые силы, и  мне подумалось, что я стал рабом этой мастерской, и мне надо из неё срочно сваливать. В общем, меня начали одолевать бесы, и нашёптывать мне странные советы…

                А тут ко мне зашёл философ-хиппи Андрей «Клязьминский» и предложил мне переехать к нему, и жить у него за небольшую оплату. Можно снять комнату у его мамы, которая работала в МГУ, и что-то там преподавала. И я туда к ним в Клязьму съездил 13 января, и договорился о том, что перееду к ним жить, в конце месяца. И я потом ещё раз съездил в это ближнее Подмосковье, и повёз туда кое-какие свои вещи (это было уже 22 января), и договорился с его мамой об оплате и даже внёс задаток 900 рублей. Общение с ней меня как-то сильно утомило и вогнало в некую депрессию. Всё оказалось не таким уж и приятным, да и туалет там был где-то на улице; и комнатка была очень маленькая и затхлая; и мама Андрея смотрела на меня с недоверием (а не псих ли он?). Видимо, у меня был какой-то измождённый тогда вид. И её удивило моё желание уехать из центра  Москвы в их Клязьму, до которой ехать с Ярославского вокзала где-то минут сорок. Понять её было можно, и этот Андрей явно меня заманивал, так как ему было скучно, и ему хотелось общения. Его барышня, которую звали Лена, тоже меня заманивала, говоря, что как у них там спокойно и хорошо; и какая у них там энергия и мистика. Ну и я повёлся на это всё, сам не знаю почему…

                Перед этим, 6 января я ходил с Леной Ч. (подружкой розенкрейцера Анатолия) в театр «АпАРТе» на пьесу «Дуэль». В зале сидело только несколько человек. Лена Ч. там работала гримёром (насколько я помню) и меня туда пригласила на ихнюю генеральную репетицию. А так я в театры редко ходил. Потом мы с ней поехали в Реутово, к Вадиму и Лене, где и заночевали. И спал я с Леной Ч., но никаких половых актов я не припоминаю… Возможно, что-то и было, но без особой страсти. Скорей всего, ничего и не было. Память моя всё это стёрла, как что-то несущественное. Эта Лена Ч. мне как-то перестала нравиться, и я к ней резко охладел. Почему? - этого я не помню. Она была крайне странной дамой и очень любила поговорить. Вот, поэтому, она и подружилась с женой Вадима, которая тоже была крайне словоохотливой. В Москве много таких женщин. Исключения, конечно же, были. Та же Аня Ч. была ужасно молчалива. Сам я тоже временами бывал болтлив, особенно когда был нетрезв. Мне надо было всем звонить, и что-то там говорить. Хорошо, у меня не было телефона в мастерской, и звонил я обычно от тётушки, когда ходил к ней мыться по четвергам...

                8 января ко мне зашёл музыкант и бродяга Илья с приятелем, которого звали Герман. Он был сыном одного нашего пожилого розенкрейцера, Константина. Герман был старше меня на три года. Больше я с ним не виделся, но он, почему-то, мне запомнился, своей задумчивостью и интеллигентностью. В этот же день к моей тётушке заходил карикатурист Лёша с новой подружкой, которая работала манекенщицей, и которую звали Лена К. Мой друг Лёша был сильно увлечён этой барышней… Я потом её увидел летом, и она мне тоже понравилась, и я их фотографировал на летнем московском плэнере, в районе «Водного Стадиона». Лёша с этой Леной хорошо смотрелись. Лена К. жила какое-то время во Франции и рассказывала про тамошнюю жизнь манекенщиц. Это она рассказывала Лёше, а он пересказал мне, своим сложным языком. Я одно понял, что они там все сидят на наркотиках, и жизнь у них не такая уж сладкая, как мы все думали. Лена К. была очень худая, как Нефертити, и она брилась наголо. Лицо же у ней было красивое, славянское. Её даже потом в кино сняли у одного нашего известного режиссёра С., который прославился фильмом «АССА». И фильм этот назывался «Нежный возраст». Я этот фильм не смотрел, и мне нечего сказать по этому поводу. Честно говоря, я не люблю такое кино. Про любовь и про всё это…