Тайна антикварных часов

Неужели конец был близок?

Забившись в дальний угол квартиры номер двадцать четыре на улице Маяковского, прямо под пружинистую кровать её владельцев, я не отрывал взгляда от пузатых антикварных часов, висевших на стене. Тик-так, тик-так. Их ход, прежде незаметный, сейчас стал оглушительным. Секундная стрелка порхала, двигаясь с завидной уверенностью. Обласкав каждого присутствующего на циферблате, она замыкала круг — и в следующую секунду её движение начиналось заново. Снова. И снова. Откуда в ней было столько покорности, столько надежды? Может, потому что она была единственной властительницей, каким я никогда не был? Разве ей не страшно, что, замкнув очередной круг, следующий может не начаться?

Я восхищался её храбростью, в то время как сам испытывал леденящий душу страх. Он кружил голову, перетекал от ушей к животу, затем к острым когтям на лапках, а потом возвращался в зубастую огнедышащую пасть, заставляя её раскрыться в беззвучном рыке отчаяния. Я не хотел уходить. Может быть, мне и не придётся, если меня не найдут. Положив острый подбородок на кончик хвоста, я прислушался. В квартире царила тишина.

Я выбрал свое убежище не случайно. После тщательного расследования я выяснил, что каждый год тридцатого декабря семья Зиминых собирала чемоданы, и они полным составом отправлялись на черноморское побережье. Своего вечно недовольного чихуахуа по кличке Сладость, которого подарили младшей дочери Веронике на позапрошлый Новый Год, Зимины оставляли под присмотром своих престарелых бабушки и дедушки. Таким образом, в эту ночь с тридцать первого декабря на первое января я оказался в двадцать четвертой квартире на улице Маяковского совершенно один. Все шло просто замечательно — именно так, как я и задумывал. В этот год Зимины даже не нарядили елку, поглощенные сборами, и в их квартире не было ни одного намека на то, что через несколько часов наступит Новый Год. Ни одного напоминания о том, что совсем скоро мне нужно будет уйти.

Минутная стрелка на циферблате тех самых антикварных часов слегка покачнулась, сдвинувшись на очередное деление.

Разве мне действительно нужно было уходить? Я ведь не успел сделать так много.

Взять хотя бы двор, в котором стоял дом Зиминых. Вчера в его «колодце» можно было услышать, как ссорились девочка Женя и мальчик Паша. Обоим было по восемь лет. Мальчик Паша расстроился, что девочка Женя взяла нос-морковку у снеговика, которого он построил, и съела. Казалось бы, на кону была всего лишь кривая морковка, но для мальчика Паши ее пропажа стала настоящей трагедией. Ему было особенно обидно, что преступление против морковки накануне праздника совершила та самая девочка Женя, которая ему нравилась.

Я сразу понял, что девочке Жене было стыдно за ее поведение, несмотря на ее упрямое отрицание своей вины. В доме девочки Жени так делали все, и по-другому она не умела. Кто же ее научит, пока я прячусь под кроватью Зиминых в ожидании своей участи? Трус, скажете вы, но дело было не в трусости. Я должен был остаться. Я делал это ради ради них, ради их будущего.

Я никогда не говорил об этом, но у меня был дар. Он проявлялся у каждого из нас по-своему: у меня — один, у моих братьев и сестер — другой. Мой дар заключался в знании — и я знал, что если девочка Женя не сможет извиниться перед мальчиком Пашей, то через пятнадцать лет они не поженятся. Если они не поженятся, у них не родится сын Святослав, который позже не женится на девочке Маше — и тогда, через много лет, их дочь Вера уже не спасет человечество. Если бы только мальчик Паша и девочка Женя поссорились чуть раньше, тогда у меня было бы чуть больше времени…

И ведь таких, как они, было великое множество. Почему-то большинство людей полагало, что спасение мира — это одноразовая задача. Те, кто так думает, ошибаются. Мой дар заключался в знании, и я понимал, что мир нужно спасать тихой поступью, крадучись, когда каждая улыбка и каждое искреннее извинение были на вес золота. Многие этого не понимали, но мир нужно было спасать по одному человеку за раз.

Пока я размышлял, пробили куранты. На двенадцатый бой я услышал, как через тонкую стенку радостно воскликнули и зазвенели наполненными бокалами соседи Зиминых. Поджав свои небольшие крылышки, я затрясся пуще прежнего.

Неужели конец близок? Разве мне действительно нужно было уйти?

В этот момент я услышал, как в глубине коридора опустевшей квартиры затрещала погремушка, а тонкое, изящное змеиное тело скользнуло по паркету. Она осматривалась, как новый правитель, оценивающий свои владения. Ее серебристые глаза сияли в темноте, как путеводные звезды. В отличие от меня, она ничего не боялась.

Именно тогда я осознал: мой час настал. Она все-таки нашла меня. Как бы я ни хотел остаться, пришел ее черед.

Я знаю: я расскажу ей о мальчике Паше и девочке Жене, и она, моя мудрая сестра, обязательно все поймет. Она справится. Мой дар заключался в знании, и все, что я когда-либо делал, я делал для людей.

Как бы они ни сопротивлялись.