Глава 5. Земляк планирует будущее капитана

В о с п о м и н а н и е  д е т с т в а  Г е о р г и я
Ночью, перед сном, в своем сарае на Георгия накатились воспоминания.
Зима, четыре года, как закончилась война. Утопающий в сугробах подмосковный городок.  Шоссе, проходящее мимо его дома из Москвы и ведущее на Урал. Его дом, с колоннами, который потом назовут сталинский, четырехэтажный и четырехподъездный. В нем отец, молодой директор школы, и его мать, учительница, за год до войны получили две комнаты в трехкомнатной квартире. Целых тридцать два метра!
Война остановила строительство дома, где было еще четыре подъезда. Трехэтажный остов недостроя возвышался рядом с его последним подъездом и был любимым для таких, как он, местом всех игр. И он, сын погибшего на фронте, безотцовщина - десятилетка, был участник всех авантюрных событий на этой, как они говорили, «постройке».
На свалку вторчермета, для их паровозостроительного завода, свозили немецкую и нашу подбитую технику, которую немедленно обследовали группы мальчишек. Чего только не находили там! У некоторых ребят были пистолеты разных марок, боевые ножи, наши и немецкие гранаты. У него самого был наган, с вращающейся обоймой для пяти пуль. Его он выменял на противогаз и боевой нож с необыкновенной ручкой из темного с красивыми прожилками дерева, на котором было что-то написано арабской вязью. А еще выжжены какие-то колдовские символы. Нередко ребята приносили и разбирали снаряды, доставая порох, которого у всех в заначке было много.

Двое второклассников, все в валенках, пальто, шея с поднятым воротником повязана у всех шарфом, идут из школы домой. Их догоняет третий: «Давайте, рассказывайте, чего вчера нашли на свалке вторчермета?»
Все трое останавливаются. Двое переглядываются.
Третий к первому: «Жорка, не тяни! Ты же знаешь, что я, - могила!»                Второй к третьему: «Клянись, Вовач, что никому не скажешь!»                Вовач ко второму: «Алька, ты чего? Я когда протрепался? Жорка, скажи!»                Жорка: «Клянись, Вовач!»
Вовач бросает портфель, средним пальцем проводит по переднему нижнему зубу, будто дергает струну, потом ребром ладони проводит по шее: «Гадом буду, - никому!»         Жорка оглядывается, пригибает голову, тихо: «Вчера гранату надыбали, в моторном отсеке немецкого танка. Приходи в четыре на наше место, подрывать будем.
Зимний вечер. Вовач стоит у входа в подвал, переминается от холода с ноги на ногу, хлопает себя по бокам.
Подходят Жорка и Алька.
      - Минут пятнадцать стою мерзну! – жалуется Вовач.
      - Пошли, - машет рукой Жорка.
Темный подвал. Алька включает слабенький фонарик, освещая себе дорогу. Следом идут Жорка и Вовач. Слева и справа чернеют проемы помещений.
       - Вот и наша комната, - останавливается Жорка.
В проеме - несколько ящиков вместо табуретов. Алька шарит под одним из них, находит свечку.
       - Алька: «Ё-моё! Спички забыл!»
       - Держи! - Подает спички Жорка. Зажигают свечку.
       - Алька посвети! -  шарит в другом углу Жорка, достает гранату. - Цела! Вот она.
Показывает Вовачу гранату.
       - Немецкая, пехотная! - только взглянув, сразу определяет Вовач.
        - Смотри-ка, сразу узнал! – хвалит Алька.
        - А чего ее определять? – важно смотрит Вовач, - как я увидел длинную ручку, так и узнал. Мне и надписи смотреть не надо. Что я гранаты не видел? Да побольше тебя!
       - Так, пошли на полигон, - командует Жорка.
        - Это куда? – смотрит на него Вовач.
        - Да это дальше, через три проема, - уточняет Жорка. - Там мы все взрываем. Там и дощечки от ящиков для костра. Старшие ребята недавно тут снаряд на костре взорвали. Так рвануло, что из дома мужики повыбегали. Но поймать никого не удалось.
       - А давай ее бросим в проход, - предлагает Алька, - а сами за стенкой здесь спрячемся!
       - Точно! Как немцы кидали! – соглашается Вовач.
       -  А сумеем снять с предохранителя, бросить и спрятаться? – смотрит Жорка на Вовача.
       - Ерунда! – хвалится знаниями Вовач. - Эта из всех гранат чуть ли не дольше всех после снятия предохранителя взрывается.
        - Кто кидать будет? – спрашивает Алька.
        - Кинем жребий, - предлагает Жорка.
        -  На считалочке? – интересуется Алька.
        -  Не, на спичках! Дай сюда коробок! – командует Жорка.            
Вытаскивает три спички: «Алька, свети получше и все смотрите! Без мухляжа! Одна целая, одна чуть короче, другая короткая. Кто вытащит целую, тот кидает».
Ломает концы у двух спичек. Показывает: «Видели?»
Отворачивается, ровняет головки, поворачивается к друзьям.
      - Я тащу первый, - заявляет Алька. – Тащит: «Во, гадина! Короткая!»
 Тянет Вовач: «Есть! Подфартило! Не ломанная! Я кидаю!»
      - Смотри, Вовач! Вот чека, вот это сюда дернешь, - и сразу кидай, и прячься за стенку!
      - Да, знаю! Давай!
      - Кидаешь по счету три! – предупреждает Жорка. - Алька, айда в угол и присядем! Хрен его знает, как осколки полетят!
      - Э-э! Алька, - запротестовал Вовач. - Ты фонарик убрал. А я ничего не вижу!
      - Щас увидишь! - говорит Жорка. - Достает еще огарок свечи, зажигает. Бережно несет в проход, где стоит Вовач, крепит свечку на выступе кирпича на уровне глаз.
      - Во, что надо! Щас вижу. Считай! – командует Вовач.
      - Да, погоди ты! Дай в комнату до угла дойдем, оттуда и буду считать.
Жорка из коматы: «Ра-аз! Два-а! Три!!»
Вовач дергает чеку, швыряет. Слышится сразу удар о стенку и тотчас взрыв – звуки осколков, как сильный град. Свечи гаснут, полная темнота. Три секунды молчания.
Из темноты, испуганный голос Жорки: «Вовач, ты жив?»       
Две секунды молчания: «Кажись, да…»
Алька включает фонарик: «Иди к нам!» Вовач подходит.   
      - Ты, зараза, куда кидал? – зло спрашивает Жорка.
      - Кидал, конечно, в проход, - виновато произносит Вовач, - но рука сбилась! Попал в ближайшую стенку. Еле успел нырнуть за стену…
      - Так! Тихо! – толкает ребят Жорка.
Где-то на входе в подвал слышны мужские голоса и виден тусклый свет фонарика.
       - Ну, пять минут назад, не больше! – слышится первый голос. - Я в подъезд входил, а тут рвануло! Совсем рядом!
      - Тогда их накроем! – уверенный второй голос. - Мы вчера втроем час работали и завалили выход из подвала!   
Жорка дует на свечку, шепотом: «Атас! Тихо! Хватайтесь за руку! За мной! Я знаю лаз!»

Продуктовый магазин в том же доме. Поздний вечер. Георгий стоит в очереди с матерями других ребят дома за хлебом, который обещали подвезти. Матери после работы обмениваются между собой последними новостями.
Нюрка: «Бабы, слышали? Говорят, на постройке сегодня опять шарахнуло!
Клавка: «Ну, чего их тянет на свалку вторчермета?
Нюрка: «Они вот там и находят снаряды и патроны, чтобы их подрывать в подвале!»
Зинка: «И когда эту чертову свалку уберут? Третий год переплавляют танки и пушки, а их все привозят!»
Клавка: «Говорят, сегодня обошлось. А на прошлой неделе троим досталось!»
Нюрка: «Это кому же?»
Клавка: «Берхину два пальца оторвало и, по-моему, глаз выбило. Но спасли мальчишку. Быстро скорая приехала».
Зинка: «А другие как? Из каких домов?»
Нюрка: А вон, Жорка стоит, наверняка, был с ними. Жорка! Ну-ка, поди сюда!
Жорка подходит.
Нюрка: Ты же был в компании вместе с Серегой Горшковым!
Жорка: Не-е, у нас своя компания, они постарше.
Зинка: Нюрк, бесполезно! Даже, если и был, - не выдаст! Жорка, я слышала от матери, она с родителями Адмирала дружат,* что ты отказался идти в нахимовское училище, о чем хлопотал Адмирал? И грозил оттуда сбежать?
Жорка: Я не хочу в нахимовское!
Нюрка: Вот, дурак!
Зинка: Нюр, оставь его. Мать жалуется, что он упрямый. Трудно Панке с ним!
Клавка: А я слышала, другого мальчишку ранило в двух местах. Правда, он не из наших домов. А сыну Адмирала** повезло, не задело».
Нюрка: «Это Сереге Горшкову?»
Клавка: «Ну, да!»            
Нюрка: «Война проклятая! Мало того, что наших мужей отняла, да еще детям мстит!»

*Отец Адмирала Флота, Горшков Георгий Михайлович и мать Елена Феодосиевна, учителя, дружили с отцом автора, двадцативосьмилетним директором школы №20 и матерью, учителем. Адмирал нередко приезжал к родителям, и автор был у Адмирала на беседе, тот уговаривал поступать в нахимовское училище. Мать автора, к тому времени, получила «похоронку» о гибели отца, замкомбата, 30 января 1942 года. Автор окончил ту же школу, что и Адмирал Флота.

** Сергей Георгиевич Горшков, Адмирал Флота, (Маршальское звание), дважды Герой Советского Союза.

А еще любимым занятием зимой дворовых ребят было катание на «снегурках» на шоссе, цепляясь крюком за задний борт проходящей полуторки.
На шоссе изредка проезжают машины. В сторону движения машин, рядом с переулком, стоят двое мальчишек по двенадцать лет. На обоих валенки. На валенках веревками прикручены коньки-снегурки. Оба стоят с крюками, смотрят на едущую из переулка полуторку.
     - Спорим, в нашу сторону завернет!  - смотрит на полуторку Жорка. - Ты сразу только не беги, а то водитель увидит. Дай ему немного повернуть, а уж тогда…
      - И с чего ты решил, что повернет в нашу сторону? – сомневается Алька.
       - Во, смотри, я угадал, включил поворотник. Готовься!

Машина медленно переезжает рельсы трамвая и поворачивает на шоссе в сторону ребят.
     - Не забудь! – кричит Жорка. - Ты цепляешься крюком за борт справа от меня! Бежим! Мальчишки бегут изо всех сил на коньках в сторону поворачивающей машины. Жорка успевает зацепиться крюком за борт. Крюк Альки соскальзывает, и он остается позади. Жорка едет, поставив ноги вместе, правая нога слегка выдвинута вперед. Проехав метров двести, Жорка отцепляет крюк и едет в сторону Альки. Подъезжает запыхавшись.
      - Ну, ты чего? - тяжело дыша, спрашивает Жорка.
      - Да крюк соскользнул! – оправдывается Алька.
      - Крюк у него соскользнул! Ты стартовал на секунду позже, чем надо! Вот и не смог зацепиться. Тут надо не упустить! А я один не поехал до поликлиники, как обычно. Одному не интересно. Давай ждать новую машину. Ты, уж, только не зевай!
      - А мне еще показалось, что шофер меня увидел!
      - Ну, и чего испугался? – выговаривал Жорка. - За мной не раз шофер, остановив машину, гнался. Вот тут нужны ноги! Чувствуешь, что тормозит, - атас! Сразу отцепляйся и назад! Разве же он поймает!   
Воспоминания пробудили много теплых чувств о его голодном холодном детстве.
      «И с чего это его пробило? Через столько лет! Значит, есть надежда, что и до ближних слоев памяти доберется! Скорей бы!

П л а н ы  з е м л я к а
Как-то после очередного наплыва клиентов уже поздно вечером Павел прокричал: «Помоешься, приходи, посидим!»
Когда Георгий подошел к столику, на столе стояла бутылка вина, два стакана уже налитыми были наполовину, и две тарелки с овощами и крабами для Павла и земляка.
     - Давай поужинаем, земляк, сегодня вечер был удачный.
Он чокнулся с земляком, и они приступили к ужину.
     - Я начал было читать твои листочки, но все мое существо хозяина воспротивилось. Попробуй рассказать, земляк, так у тебя лучше получается. Так, где я еще упускаю свои денежки?
Георгий некоторое время не поднимал голову от тарелки. Потом начал.
     - Павел, если не будешь читать листочки и думать над ними, то мы поговорим, а дело не сдвинется.
     - Ты давай начни, земляк, а я послушаю. Только не упоминай трактора и гидроциклы. Чего там еще у тебя было? А то мне сразу хочется встать и уйти. Это в самом лучшем для тебя случае.
     - Вообще, Павел, о детях ты совсем не думаешь. А они ведь будут тянуть своих родителей к капитану Павлу посмотреть на огромного красивого попугая ару, который кричит из клетки: «Дукаты! Золотые дукаты»!*

*Венецианская золотая монета с 13 в. (цехин).

Покормить бананами сидящую под пальмой на цепочке обезьянку! Посоревноваться с родителями, кто быстрее накинет кольца на конус!
    - А где же у тебя бильярд? – ухмыльнулся Павел.
    - Дозреваешь, Павел, дозреваешь! – с удовлетворением отметил Георгий. - И бильярдная нужна! Особенно в сезон дождей! Да ради вечернего бильярда и я у тебя бы остановился. Там же ты поставишь три компьютера для подростковых игр.
Папы играют в бильярд, дети играют в компьютер, женщины сидят за стеклянной стеночкой под ночными звездами под легким океанским бризом и перемалывают косточки дефилирующим по фазенде особям их же пола!
     - Одна незадача, - ухмыльнулся капитан, - не смогу я сделать так, чтобы ночью бриз дул с океана!* Но ты давай, давай дальше! – успокоил хозяин земляка.

 *Бриз дует днем с океана, земляк не понял подначку капитана.

  Георгий посмотрел на Павла, ничего не понял и продолжал.                - Я присматривался, чем занимается шатающийся по твоей фазенде праздный народ, и      понял, что твои клиенты хотят посидеть на краю твоей скалы и посмотреть на океан.               
     - Да что ты? – так искренне удивился Павел, что Георгий не услышал в его интонации подначки.
     - Нет, правда, Павел! Сидишь ты за своей конторкой да обслуживаешь клиентов, поэтому и не видишь!
     - Да, где уж мне видеть! – подтвердил он.
     - А какие просторы открываются с твоей скалы! – с горящими глазами продолжал земляк. - За этим к тебе народ и едет, чтобы глаза столичного жителя, уставшие натыкаться на близкие предметы, могли расслабиться, посмотрев на бескрайний горизонт, а его уставшая от столичной суеты душа, могла на этих бескрайних просторах отдохнуть! Отключиться от суматошной жизни!
  - И впрямь отключиться! – согласился Павел.
  - А вместо этого мамаши визжат и в испуге уводят своих любопытных чад подальше от обрыва! Да и мужчины с опаской подходят к краю!
  - Да что ты? – удивился Павел.
  - Значит, надо по всему краю скалы установить невысокую, по пояс, ограду и поставить штук шесть кресел, чтобы можно было в них развалиться и глядеть, и глядеть, отдыхая душой, на океан.
  - Но ведь испечется народ?!
  - Правильно мыслишь! Для этого над креслами ты установишь тент!
  - Ах, тент?!
  - Да тент! Тут и муха не гудит, что он напрашивается! – с горящими глазами убеждал земляк.
  - Муха не гудит? – не понял Павел.
  - Ну, да! Чего тут не понятного! – удивился земляк, - Две трубы с одной стороны, - две с другой! И три поперечины! И натягивай!
  - Всего три? – переспросил хозяин.
  - Хватит и трех!
  - Смотри как просто? – удивился Павел.
  - Точно! До безобразия просто! – согласился разгоряченный идеями Георгий.
  - И еще напрашивается на треноге подзорная труба, чтобы смотреть на горизонте на корабли, идущие в Панамский канал.
  - Подумать только! – восхитился свежей мыслью Павел.
  - Да, уж, и без телескопа тебе не обойтись, чтобы ночью смотреть на ночные созвездия!
  - Без телескопа? – удивился капитан.
  - Да ты затраты на него отобьешь на четырех лишних клиентах, - успокоил земляк. – Пройдет по столичному беспроволочному телеграфу, - мечтательно поднял лицо «космонавт» к звездам, - а это, как известно, самый надежный вид сообщений, что у капитана Павла днем можно смотреть в подзорную трубу на океан, а ночью в телескоп - на созвездия!
- И можно будет из него смотреть на космические корабли? – не верил капитан.
- Обязательно! – подтвердил разгоряченный «космонавт». – Ты хоть знаешь, Павел, сколько сейчас летает над твоей головой спутников?
- Ну, сколько?
- Более двух тысяч!
- Да ладно тебе?!
- Поверь, Павел, так оно и есть!
- Клянусь усами креветки, никогда бы не подумал, как быстро человек замусорит космос! И твои спутники там крутятся?
- Нет, мои, вроде, были 1553 и еще два, точно номера уже не помню, и я свои посадил, - отмежевался от безобразников-мусорщиков «космонавт».
- И все их, что летают, можно видеть в телескоп? – усомнился, заинтересовавшись капитан.
- Все до одного! Причем, в самый простой телескоп и самый дешевый!
- А на него затраты я на скольких клиентах отобью? – подзабыл хозяин.
- Думаю на четырех клиентах, - чуть задумавшись, ответил «космонавт».
- Значит, всего восемь, - отвечая на какие-то свои мысли, подняв глаза кверху, проговорил Павел.
Георгий тревожно посмотрел на Павла.
     - Послушай, земляк, - посмотрел озабоченно на Георгия Павел, - а сколько народу у тебя с такими приманками планируется за день?
     - Пятьдесят-шестьдесят человек.
     - Сколько-сколько? – обомлел хозяин.
     - И это не предел! – пугал нашествием Георгий.
     - Так это надо второй компакт-клозет ставить?!
     - И поставишь, как миленький! Захочешь получать прибыли тысяч пятнадцать в месяц – поставишь!
     - И это есть у тебя в расчетах? – не поверил Павел.
     - Есть! – бросил листочки на стол земляк. - Но это не самые основные затраты.
     - Как? – изумился хозяин. - Что же еще можно напридумывать?
     - Ты бывший капитан, Павел?
     - Я и сейчас капитан! – приосанившись, гордо произнес он.
     - Тогда, где в твоем заведением атрибуты твоей океанской жизни?
     - Отродясь, про это не слыхивал! Какие такие атрибуты?
     - Ну, принадлежности твоей бывшей рыбацкой профессии. Я бы купил списанные пару якорей, положил бы их в разные стороны набок, от них бы тянулись к столбикам толстые цепи, и все это перед твоим заведением; вход в твое заведение был бы завешен рыболовной сетью, которую надо будет всем входящим отодвигать, чтобы пройти внутрь. А на веранде, просится чучело меченосца-марлина, которого ты, наверняка, ловил в своей жизни.
     - А что, - прикрыл глаза капитан, - смотрелось бы неплохо!
     - Кстати, Родригеса и всех, кто будет обслуживать, неплохо вырядить матросами.
     - Его во что только не выряди, все равно будет канючить прибавки к зарплате! Но в этом что-то есть! – усмехнулся в усы капитан.
     - С наружной стороны твоего заведения, слева и справа, надо сделать отсыпку гравием на десять стоянок машин с каждой стороны и обсадить отсыпку кустами. Все пространство между машинами засеять в период дождей травкой и вырастить газон. Территорию внутри участка облагородить: весь бассейн обсадить кустами, по периметру участка сделать прогулочную дорожку, сделать дорожку к бассейну, к бунгало, - остальное засадить травкой, поливать и стричь, - выращивать газон. Высадить еще пальм восемь, чтобы участок смотрелся издали: что с дороги, что с океана.
     - Вот это да-а! – без радости сказал Павел.
     - Перед этими работами на участке проложить в земле трубы для полива и в центре каждого квадрата зеленого газона четыре на четыре метра установить автоматическую поливалку. Ну, здесь еще кое-что намечено! – и земляк небрежно ткнул в листочки вилкой.
     -  Еще одна нелегкая свалилась на мою бедную голову, - закачал головой Павел, – так на это же нужны страшные деньжищи!
     - Я прикинул, и не такие уж страшные. Главное, ты все затраты оправдаешь со временем.
     - Он прикинул! Ты прикинул, а я знаю! Ты разорить меня хочешь? Так я твои прикидки больше слушать не хочу! - Павел резко встает, поворачивается и уходит.
Георгий смотрит ему вслед. Уходит работать в сад.
 
Этому не было объяснения, но, похоже, что судьба, действительно, повернулась к Павлу передом. От желающих посетить заведения капитана не было отбоя. В день приезжало человек по тридцать. Несколько раз пары оставались на ночь в бунгало. Луиза до захода солнца крутилась на кухне, помогая Родригесу, а Рико после школы пропадал у Георгия. Нередко к Рико по вечерам приходила Есения. Луиза на эти приходы смотрела косо, а Павел поощрял: «Пусть ходит, тем более, что учились в одном классе, а то парень растет букой». Ребята всегда находили общий язык, поскольку были одногодки, давно знали друг друга и им было вместе интересно.
К большому огорчению Георгия, выяснилось, что из-за недавней тяжелой болезни матери, Есения не ходила в школу три месяца и вынуждена бросить учиться. Сама она тоже переживала случившееся, но учителя в школе посоветовали Мигелю на следующий год привести дочь снова в четвертый класс. Мигель смирился, а Есения, никому не говоря, сама находила время и учила все подряд по своим учебникам. Это открытие поразило Георгия.

На следующий вечер Павел пригласил Георгия вечером за стол.
На столе стоят два стакана, пакет с соком, на блюдце несколько фруктов. Листочки Георгий лежат рядом.
Как ни в чем не бывало, Павел предлагает: «Ну, земляк, рассказывай дальше, на чем мы прервались? Кажется на телескопе?»
Да нет, Павел мы с тобой много чего обговорили. Ты, похоже, в листочки так и не заглядывал, а зря. Там много чего упоминается, а, главное, это все по силам тебе и затраты ты оправдаешь. 
Спорщики не заметили, как тихо подошла Луиза и остановилась, не доходя до Павла, за его спиной.  Георгий ее замечает, умолкает и смотрит на нее. Павел поворачивается и между ними происходит какой-то диалог по возрастающей интонации на испанском.
      - Земляк все продолжает тебя охмурять? – недобро смотрит на мужа Луиза. 
      - Он предлагает. Это не значит, что я со всем соглашусь.
      - Я не дам ни доллара из заначки на неизвестно что!
      - Слушай, не лезла бы ты в мужские дела, а? – миролюбиво говорит Павел.
      - У нас холодильник на кухне плохо морозит. Рико вырос уже из своей одежды! Я в старье хожу, стыдно выходить на люди!
Павел поворачивается к земляку: «Земляк, иди пока, я постараюсь все уладить».
Потому, как Луиза сверкала на него глазами, Георгий понял, что без согласования с Луизой предстоящих трат не обойтись. С тяжелым осадком на душе уходит в сад работать.
Георгий машинально берет грабли и водит ими по жухлой травке под пальмами: «Может, бросить все к чертовой матери? Ему это надо? Загостился он у Павла, пора подготавливать отход».
Прошел день в обычных заботах. Наступала ночь.
Павел сидит за столиком. К нему направляется Георгий, с намерением сообщить, что он отлично себя чувствует и пора «выписываться из санатория».
     - Давай, давай, подходи! Продолжим слушать твои сказочные планы. Я вот пометил. Нас прервали на…
       - Павел, может зря все это я затеял: ты меня авантюристом считаешь, -
оглядывается по сторонам. Я тебе твердо скажу, не будешь создавать условия для интересного отдыха клиентов, будешь, как и прежде, сводить концы с концами.
       - Я тебя раскусил, земляк! Тебе у меня скучно! У тебя мозг кипит. Тебе надо заварить какую-нибудь авантюру, чтобы она тебя увлекла.
Георгий, не понимая, смотрит на Павла.
       - И ты бы ушел от меня, но вот незадача: нет документов, денег, не знаешь языка и калека, к тому же! Поэтому, предлагать - предлагай, но не зарывайся!
Георгий молчит, осмысливая слова капитана.             
       - Ладно, давай, уж, предлагай до конца. А я уж как - нибудь обдумаю и решу.
       - Так вот, и еще, кроме телескопа, напрашивается на треноге подзорная труба, чтобы смотреть на горизонте на корабли, идущие в Панамский канал, – рисует.
       - Подумать только!  - смотрит на рисунок с восхищением. - Это с моей - то голубятни*!

* Голубятня – мор. сл. – навигационный мостик.

П е р в а я  л а с т о ч к а
Георгий тревожно смотрит на Павла. Прерывает предложения, видя, как Луиза идет к Павлу с какими-то тетрадками. Замечает, что та, как-то странно смотрит на него. Он встает: «Я пойду, пожалуй».
Павел видит Луизу и понимает, кого испугался земляк.
     - Сиди! – властно сажает она земляка.
     - У тебя все твои дела, - странно смотрит на мужа Луиза. - Ты совсем не смотришь за сыном, как он учится! Тебе безразлично, переведут его в следующий класс или нет?
       - А что он еще натворил? – с тревогой спрашивает Павел.
Луиза кладет перед Павлом альбом для рисования с размашистой подписью красными чернилами на обложке.
      - Смотри, что сегодня пишет ему завуч.
Павел молча читает ровные красные строчки. Недоверчиво поднимает глаза на Луизу.
      - Рико? - не веря, спрашивает он. 
      - Твой Рико, - с гордостью отвечает Луиза.
Павел снова поднимает глаза на жену.
      - Пока ты полмесяца занимался клиентами, твой земляк вечерами занимался с нашим сыном. И вот еще подарок, - кладет перед Павлом набор фломастеров.
Павел недоверчиво смотрит на земляка. Переводит взгляд на красивый почерк крупными буквами, написанный красными чернилами на обложке. Читает: «Победителю конкурса… среди учеников четвертого класса на лучший рисунок Рико… Рико Ульянову. И подпись завуча».
Павел снова недоверчиво смотрит на земляка: «М-м да-а…»
Луиза кладет ладонь на плечо земляка.
     - Так что, сиди! Продолжайте! Я мешать вам не буду. 
Луиза смотрит на Георгия странным взглядом. Все забирает, уходит.
Павел на нижней полке конторки нащупывает бутылку, пододвигает стакан земляка.
Георгий закрывает ладонью
      - Павел, я только сок.
      - А за это стоило бы выпить! - наливает себе, чокается со стаканом Георгия, в котором сок. Пьет. Смотрит на Георгия, чешет правой рукой свои бакенбарды на левой щеке.
       - Послушай, земляк, а сколько народу у тебя с такими приманками планируется за день?
      - Пятьдесят-шестьдесят человек.
       - Сколько-сколько? – пугаясь, переспрашивает он.
       - И это не предел! -  продолжает пугать земляк.
      - Так это надо еще два компакт-клозета ставить?! -  в ужасе заявляет Павел.
       - И поставишь, как миленький! Захочешь получать прибыли тысяч пятнадцать в месяц – поставишь!
       - Неужель пятнадцать? – не верит он
       - А то и двадцать!
       - И это есть у тебя в расчетах?
       - Да, в конце есть прикидки. Но это не самые основные затраты.
       - Как? Что же еще можно навыдумлять?
       - Ты бывший капитан, Павел?
       - Я и сейчас капитан! - приосанившись, гордо завил он.
       - Тогда, где в твоем заведении атрибуты твоей океанской жизни?
       - Отродясь, про это не слышал! Какие такие «агрибуты»?
       - Ну, принадлежности твоей бывшей рыбацкой профессии. Я бы купил списанные пару якорей, положил бы их в разные стороны набок, - рисует, - от них бы тянулись к столбикам толстые цепи, и все это перед твоим заведением.
       - Пару якорей? – в ужасе переспрашивает капитан.
       - Вход в твое заведение был бы завешен рыболовной сетью, которую надо будет всем входящим отодвигать, чтобы пройти внутрь.
      - Вот это да-а! – то ли восхитился, то ли снова ужаснулся капитан.
       - А на веранде, просится чучело меченосца-марлина, которого ты, наверняка, ловил в своей жизни!
 Капитан прикрывает глаза и представляет, как он устанавливает, а Луиза корректирует рядом: «А что? Смотрелось бы неплохо!»
      - Кстати, Родригеса и всех, кто будет обслуживать, неплохо вырядить матросами.
      - Его во что не выряди, все равно будет клянчить прибавку! Но в этом что-то есть!
       - И вообще все вокруг фазенды, а тем более, внутри участка, надо облагородить!
Земляк небрежно бросает листочки на стол.
      - Еще одна нелегкая свалилась на мою бедную голову! - качает головой хозяин, беря листки.
      - Ты просмотри, Павел, на досуге, подумай, не спеши отказываться.
      - Ладно, - хозяин, берет листочки и, качая головой и что-то приговаривая под нос, отправляется к себе. Доходит до двери, оборачивается, мерит земляка взглядом, скрывается за дверью.

Фазенда Павла. Георгий собирает веерными граблями под кустами сброшенные пожухлые листья в дальнем конце участка.
     «Похоже, что судьба, действительно, повернулась капитану передом. Все столики заняты с утра, а сейчас уже шесть вечера, а пары гуляют по участку. Вон, Луиза челноком мелькает от Родригеса к клиентам». 

Дчёч видит, как робко к нему пробирается Есения.
    «Есения, привет! Подожди немного, сейчас Рико поест и присоединится к нам. Мы придумаем, чем мы займемся».
Смотрит на Луизу: «И вчера Луиза до захода солнца крутилась на кухне, помогая Родригесу и обслуживая клиентов.  Конечно, им не до Рико, который после школы охотно ко мне приходит».
      - Я боюсь лишний раз попадаться на глаза матери Рико. Она на меня смотрит косо, когда я прихожу к вам.   
      - Это так, сам это вижу. Я уже с Павлом говорил. Он одобряет твои приходы.
 Георгий замечает, что Есения печально опускает голову и на глазах ее слезы: «Ты не знаешь, Дчёч, я почти два месяца не хожу в школу. Когда мама болела, я все ее заботы взяла на себя и два месяца было не до школы. Да и папа говорит, если хочешь, чтобы мать пожила дольше, бросай учебу. Как-нибудь четыре класса закончишь и хватит с тебя!
      - Два месяца? Вот оно что. Да, это много! И я не знал, что папа так говорит. А если попробовать догнать, а потом сдать в школе экзамен на усвоение? Опять не примут в класс Рико?
     - Не знаю. Но я выкраиваю время сама заниматься по учебникам.
     - Мы, вот с Рико, занимаемся регулярно, я проверяю его знания по математике, он меня учит испанскому. Присоединяйся, а?
      - Я - то с удовольствием, но не всегда смогу. А потом, позволит ли мой отец?
       - И с папой я поговорю. Я проверю вместе с Рико, насколько ты отстала и тогда подгоним остальное. Как только войдешь в программу класса, пойди к завучу и попроси, чтобы тебя проверили и разрешили вернуться в класс Рико.
      - А это возможно?
      - Все возможно, если сильно захотеть! Вот видишь, ты какая упорная. Продолжай, а мы с Рико тебе поможем.               

«К о с м о н а в т»  с а д и т с я  з а  п а р т у               
Вечер. У сарая «Космонавт» сидит на ящике, Есения на маленькой скамеечке, другая скамеечка пуста.   
      - А вон и наш строгий учитель идет, смотрит на Рико Есения.
Рико идет с пакетом, в котором находится учебник по испанскому, его старые две тетради и одна не полностью исписанная для учеников. Там же карандаши.
     - Почему ученики не встают, - сердито смотрит на Есению, - когда пришел учитель?      
      - Ладно тебе Рико! «космонавту» тяжело вставать!
      - Ему я разрешаю сидеть, а ты вставай!
      - Вот еще! Учитель нашелся!
      - Ребята, как будет звучать Георгий на испанском?
Рико пишет на листочке: «Jorge». Показывает Есении.
     - Так?
     - Вроде так, - отвечает Есения.
     - Твой отец, Рико, говорил мне, что звучит это на русском, - «Хорхе». Не очень благозвучно. Вот на английском, вроде бы, звучит повеселее, - Дчёч. Так и зовите                меня, это покороче будет, чем «космонавт».
       - О` Кей! Дчёч, напиши мне на испанском: обезьяна, бассейн, попугай, кустарник. Слово «пальма», - ты уже знаешь, как пишется и как звучит.
      - Хорошо, учитель.
      - Рико, давай я напишу последнее упражнение, а ты проверишь?
       - Пиши, - открывает учебник, ищет. - Вот, как раз, мы вчера его писали.
Дает учебник Есении. Та кладет его на колени, читает упражнение.
Из-за сарая за спиной Рико появляется Луиза. Видимо хочет дать ему какое-то задание по хозяйству. Останавливается, слушает. Ее видит только Дчёч.
     - Ученик Дчёч! – смеясь, обращается Рико. - Ну, кто так пишет? Две ошибки в одном слове! А мы два дня назад это слово писали!
      - Неужели?
      - Дчёч! И в слове попугай у тебя одна ошибка.
Луиза саркастически улыбается, поднимает для Дчёча руку, что означает, - «продолжайте», разворачивается и уходит.

Побережье океана. День.
Рико и Есения плавают недалеко в океане. Георгий в шортах делает гимнастические упражнения. 
Есения и Рико выходят из воды и начинают гоняться друг за другом по побережью.
Подходит Есения, затем Рико.            
    - Дчёч, все, перестаем играть, а то мне надо через двадцать минут уходить домой. Давайте позанимаемся!            
     - Ты права, давайте! Вот вам на сообразительность больше, чем на математику. Подумайте: одна четверть чего состоит из трех по пять?
Ребята переглядываются.
      - Дчёч, нам такие задачки не задавали! Это не на математику!
      - Ну, Дчёч, не знаю с какого конца к ней подступиться.   
       - Не, Дчёч, я не буду ее решать! Такой задачи не было!
Дчёч улыбаясь:
      - Эту задачу вы решаете каждый день несколько раз.
      - Рико, помогай! Не может нам врать «космонавт»! Давай догадываться. Что это?
Есения палочкой на песке пишет: 5+5+5.
      - Ерунда какая-то! Но это же из первого класса. Пиши, - равняется 15. И что?
      - Погоди, не спеши, Рико! 15, это и есть четверть! А чего четверть?
      - Раз четверть, то тогда уж пиши: 15+15+15+15, - это будет целое.
      - Ну, это же 60! И что?
      - Все, Дчёч, мы решили! Это простата!
       - Нет, Рико! Дчёч от нас хочет еще узнать, а что такое 60? 
       - Глупая задача! 60 это есть 60! Чего еще? Это же математика!   
      - Вы на верном пути! Остался один шаг! Даю подсказку.
Дчёч рисует круг. Сверху вниз и слева направо ставит в круге две линии, пересекающиеся в центре и составляющие прямой угол.
     - Постой, постой! – кричит Есения. Справа пишет цифру 15, на пересечении линии с окружностью. - Так это часы! 15, - это же, четверть часа!
      - И я так подумал, неужели часы? Завтра задам ее одному отличнику, - с восторгом говорит Рико, - посмотрим, как он будет пыхтеть. Садись, Дчёч! Покатили домой!   
      - Давайте ребята посадим нашего общего друга солнце. Я всегда так делаю, когда есть хоть одна минутка при его заходе.               
Георгий смотрит, как начинают раскрашиваться горы в необыкновенные цвета.
      - А там, в другой жизни, солнце приносило мне несказанное удовольствие… когда я морозной зимой впитывал кожей его лучи…
Георгий закрывает глаза. Представляет Царицынский парк. Декабрьский солнечный морозный день. Он стоит, прислонившись спиной к замерзшей березке, закрыв глаза и сдвинув на затылок шапку.
Рико и Есения смотрят на него завороженно.
    - А сколько раз в Подмосковье, - обращается Дчёч к Рико и Есении, - на даче, стоя босиком, только в шортах, в холодной майской росной траве, я терпеливо ждал, пока вылезшие из-за ближайшего леса утренние лучи большого друга начнут изгонять прохладу. Стирать мурашки и напитывать тело приятной теплотой.
Дчёч снова закрывает глаза. Представляет Подмосковье. Дачу. Дом, который он спроектировал на шести сотках, помогал строить вятским ребятам, сам оббил вагонкой и покрасил. Утро. Две огромные березы у крыльца. Его микрополянка между домом и баней.
Георгий в шортах, закрыв глаза, прислонившись к яблоне, ловит лучи солнца, выглянувшего из-за леса.
Рико и Есения смотрят на него с интересом.
     - И, конечно же, несчетное количество раз, - смотрит Дчёч на Рико и Есению, - я терпеливо нависал с фотокамерой над каким-нибудь цветком с сидящей на нем бабочкой. Просил свое солнце побыстрее выбраться из противного облака, чтобы расцветить радужными красками каждую светлую полосочку на усиках этого Божественного создания и каждый волосок на ее крылышке.
     - Ты фотографировал бабочек? – удивляется Рико.
     - Да, Рико. Я очень много фотографировал.      
     - И я люблю солнышко, смотрит на Дчёча Есения.
      - Если было бы чистое небо и три часа дня, - возражает Рико, - я не хотел бы иметь дело с вашим другом!       
      - Ну, а если другу, солнцу, не по себе и оно начинает сердиться, надо просто дать возможность ему справиться со своими чувствами. А разве ж у тебя, Рико, такое не бывало?
      - Разозлить многое чего может! – соглашается Рико.
       - Пройдет какое-то время, - улыбается Дчёч, - и вот снова из глаз друга лучатся ласковые и теплые лучи, которые лечат тебе душу, поднимают твое настроение, помогают тебе интереснее жить.
Смотрит на почти полностью спрятавшееся солнце.
     - До завтра солнце! – хором кричат ему Рико и Есения.   
Георгий садится в свой экипаж. Рико и Есения берут веревку.               
     - Дчёч, спасибо тебе за занятия! – смущаясь, глядит Есения. - А ты умеешь быть другом!
     - Дчёч, а здорово ты смотришься в экипаже, как Махараджа, который сидит под балдахином и погоняет палкой нас, своих рабов!
Экипаж трогается.
      - Нет, это вам спасибо ребята! Благодаря вам, я уже многое понимаю на испанском и одну десятую могу говорить. Когда привозите меня на океан, вы открываете для меня целый мир!
      - Ничего, Дчёч! – запыхавшись, говорит Рико, - наладим и твое произношение!   
      - Дчёч, а ты с нами, обходишься без переводчика, - тяжело восклицает Есения, - и почти все уже понимаешь.         

Фазенда капитана. Ранее утро.
Мигель подвозит с семилетним сыном тележку с зеленью и фруктами. «Космонавт» уже ждет его.
     - Привет Мигель! Хочу с тобой поговорить.
Мигель сгружает овощи и фрукты с тележки и укладывает в ящики Родригеса.
     - Говори! Только я очень спешу, работы много!               
     - Дай возможность Есении закончить четвертый класс и учиться дальше.
Мигель перестает разгружать, выпрямляется и смотрит на «космонавта».
    - Ты знаешь сколько у меня детей?
     - Четверо, Мигель.
     - Ну, старший уже работает. А троих кормить, одевать, учить надо? А сколько это стоит, ты знаешь, «космонавт»?
     - Да, я понимаю, тяжело. Но не обучать ребят, - это не выбраться из нужды! А Есения очень хочет учиться!
      - Это так, - снова начинает работать. - Она в отличие от мальчишек бредит учебой. Но жизнь сурова…               
     - Мигель, если дашь Есении образование, да хотя бы школу, - она вытащит из нужды всю семью. Девчонка способная! Годика через три, учась еще в школе, она начнет носить в семью деньги, зарабатывая своей головой.
Мигель, не веря, крутит головой, бросает на «космонавта» взгляд, продолжает работать.
     - Обсуди это с женой и сыновьями.
     - Ладно, - нетвердо обещает Мигель.

К о н е ц  ф е в р а л я.  Р а д о с т ь  и  п е ч а л ь  к а п и т а н а
   Однажды вечером, когда уехали последние посетители, Павел строго попросил Георгия: «Ну-ка, загляни, земляк, на веранду, когда Луиза уберется».
Приходит, видит на столе тетради и дневник Рико, а на стуле его ранец с учебниками, Георгий встревожился. Павел молча листает одну тетрадь за другой: 
     - Что ты натворил, земляк? - продолжая листать, строго спрашивает Павел.
     - Что-нибудь случилось? - с тревогой смотрит на него Георгий.
     - Случилось, случилось! - нехорошим тоном заявляет Павел, продолжая листать. Бросает Георгию тетрадь по испанскому языку, исчерченную красной ручкой с крупной оценкой «2».    
     - Вот, полюбуйся!
Георгий берет только первую тетрадь, как Павел бросает ему тетрадь по математике, где не было ни одного не исправленного примера и тоже стояла двойка.
    - А взгляни на это? – подсовывает очередную с исправлениями работу с жирной двойкой.   
    - Как же так? Мы решали с Рико эти простые примеры почти две недели назад.
И лишь когда не расстроенный отец бросает на стол тетрадь по рисованию с какими-то наивными детскими картинками домов, деревьев, собак, птиц, где тоже стояла двойка, Георгий догадывается посмотреть дату. Рисунок был нарисован три недели назад. Георгий листает тетрадь до конца. Обнаруживает в ней очень приличные детские рисунки и заслуженные пятерки.
     - Ну, Павел! - с облегчением говорит Георгий, - как тебе удалось меня одурачить!      
Он быстро листает до конца тетрадь по испанскому языку – ни одной тройки и половина пятерок. А в тетради по математике - и вовсе четверки попадались изредка.
Павел бьет своей тяжелой ладонью труженика океана по бедру учителя, радостно от души смеется.
      - Я и говорю, - радостно, сквозь смех, - я и говорю, что ты сделал с моим сыном?
Павел аккуратно складывает тетради, кладет их в ранец, лицо его грустнеет: «Наверное, это очень много, но это не главное, иметь хорошие оценки в школе».
Растерянно смотрит в угол: «Недели две назад я застал его в кровати, когда он задирал ноги в потолок. Спрашиваю, зачем ты это делаешь? А он мне отвечает: «Твой земляк так делает. Он хочет, чтобы его ноги быстрее стали сильными». А у океана, подражая тебе, поднимает тяжелый камень».
Павел переводит грустный взгляд и смотрит на зажигающиеся звезды над океаном. Они молчат. Он не выдерживает: «Много раз я говорил Рико, что он ведет себя, как пугливая девчонка. Что надо хорошо учится, иначе он никогда не получит хорошую работу, и не сможет позволить себе, что захочет. Но он залезал в свою раковину все глубже и глубже – грустно смотрит на океан, - и я уже потерял надежду достучаться до него. А ведь это единственный мой наследник и ему есть что наследовать».
Павел внимательно рассматривает земляка, будто впервые его видит: «Ты скажи мне, - с удивлением продолжает он, - почему Рико хочет быть похожим на тебя, а не на меня?»
Георгий отводит взгляд в сторону
     - Вот и я не знаю, - с грустью на лице опускает голову Павел, - но, главное, – результат.
Он снова смотрит на звезды над океаном, пытается понять, что случилось с его сыном и, видимо, опять не находит разгадки.
     - После занятий с тобой у него родилось желание рисовать, потом читать и считать. Потом делать, как ты делаешь. И что такого ты мог ему дать? - сам себе задает он вопрос. - Ты же сказать по-испански не умеешь! Но, вот, поди же, - растерянно разводит руками. -
Ты для него авторитет, а родной отец – нет.
Он рассматривает угол, как будто может разглядеть там разгадку.
     «Но в любом случае, земляк, парень начинает вылезать из раковины. У него начинает проявляться интерес к тому, чем занимаются окружающие. Продолжай делать из него человека… мужика… моего наследника… и если вдруг тебе это удастся, за это я тебе поклонюсь в ножки…»
Некоторое время он молчит. С грустью продолжает: «У меня это не получается. Да и когда… сам видишь!»
Павел берет ранец, кладет тетради и плетется к себе стариковской походкой.
 Георгий убирает за Павлом и за собой. Садится.
   «Вот, оказывается, как? И Луиза смотрела на него, как-то странно и дала до заниматься с ребятами и не забрала Рико. И Павел воспринял успехи Рико и перемены в его характере, как-то по - особому. И чего он еще сказал? А-а, - «поклонюсь в ножки»! За что? А чем ему, калеке, еще заниматься? Не сидеть же, как птенец, с открытым ртом, и ждать, пока его выкормят?»
Георгий задумывается.
    «И чего непонятного, тяга его к ребятам? Ведь никто не будет с ним заниматься испанским! Все заняты по горло. Ни у Павла, ни у Луизы практически нет развлечений. О других деревенских, как Мигель и его семья, и говорить нечего! С утра до вечера, - борьба за жизнь! А что Рико и Есения видели в свои двенадцать лет?»
Ему вдруг вспомнились светлые дни в своем холодном и голодном детстве. А он, безотцовщина, в четырнадцать лет вместе с классом был уже в Большом театре, слушал оперу с Козловским и Лемешевым, великими певцами. Был в Малом драматическом театре, смотрел «Грозу» Островского по школьной программе с Провом Садовским и Никулиной-Косицкой. И конечно, побывал и в Третьяковке, и в Русском, и в Историческом музее.
   «Ха, ну и сравнил! – прорезался голос его второго «Я». - Жизнь в двух часах езды от столицы СССР, и его жизнь в двадцати минутах от столицы Панамы! Забыл, чем кончил воробей в лютую стужу, который расчирикался, попав в теплый лошадиный помет? Ну, ладно, учишь малолеток. Но ты берешься учить капитана и Луизу! Опять неймется?»
Георгий ковыляет к разгромленной фруктовой витрине, начинает работать дизайнером по красочному ее восстановлению.
      - Как повернулась жизнь. В тропической Панаме занимается образованием чужих детей! А все ли дал своим? Конечно, нет! Последние два года на работе, как вспомнятся эти сумасшедшие дни, становится тоскливо на душе.
      -  Плохо, – опять возникло второе «Я», - с этим нельзя жить, хозяин.  Это надо вымести и вышвырнуть из памяти. Это постоянно жжет! Вспоминай, вспоминай! Сколько   жизненных соков выпили многочисленные дефекты во время отработки «Бурана»?
      - А ты задумался хоть раз, - продолжало Эго, - какая связь с нынешним твоим положением бомжа-калеки на иждивении у капитана и последними двумя годами службы? Подумай на досуге, аналитик хренов!

Доделав витрину, Георгий критически ее осматривает. Ковыляет спать в свой сарай
Георгий входит в свой приют, растерянно останавливается. Его взгляд уставился на крохотный красный язычок лампадки и маленькую иконку Пресвятой Девы Марии.
   Ничего не понимаю, - озадаченно произносит Георгий, - я же не переносил лампадку из бунгало в сарай. Это точно. Ну, Луиза немного помогла, перенесла старый матрас и белье. Но лампадки вроде не было? Неужели он все это время ее не замечал? Это же Богоматерь, заступница за всех. Просящая своего Сына о прощении земных грешников. А он, Георгий, ни разу Ее не попросил ни о чем? И хочет, чтобы он вылечился окончательно? Постой, разве она была у Старика? Так откуда же она взялась, не Павел же ее принес?
Георгий раздевается и долго смотрит на Ее скорбный лик: «Матерь Божия… проси Сына простить меня… грешника… проси спасти и сохранить меня… проси вылечить меня…»
      
С о н  Г е о р г и я: «н а п а р н и ц а"  в  с а м о л е т е
Отдел алкоголя duty-free-shop. Виталий Палыч ходит от стеллажа к стеллажу,                покупает, наконец, бутылочку рома 300 мл. Спускается вниз, отыскивает  глазами группу.               
Салон самолета. Много свободных мест. Все устроились, где хотели и с кем хотели.                Виталий Палыч сидит на своем ряду, почти в конце салона без соседей слева и справа. Впереди него сидят три покладистые девчонки с явным намерением сразу отключиться и поспать.  На Виталия Палыча наваливается усталость. Недолго поворочавшись, он отключается.
Он просыпается от холода и от слабости. Футболка прилипла, ноги противно тихо дрожат,                тело покалывает холодным ознобом, кончики пальцев на ногах ледяные, и у него снова поднимается температура.
     «Грызет, зараза. Изнутри грызет. С каждым днем вгрызается все глубже.  Все тяжелее терпеть наваливающуюся на все органы тяжесть, от которой пробивает холодный пот, противно дрожат ноги, повышается температура. А главное - становится противно жить».
Он встает, окидывает салон самолета, освещенный слабым дежурным светом, помутневшим взглядом, - это была общественная спальня. В ближайшем окружении,                он был единственный, кто не спит. Даже клуша Наталья, ревниво оберегающая своих цыплят, - всю группу, спит с тревожным выражением на простом рязанском лице.
Виталий Палыч присматривается, замечает на свободном кресле через проход лишнее одеяло. Две девчонки, сидящие у иллюминатора, накрылись одним одеялом,             оставив одно на кресле. Он берет свободное одеяло. Достает из сумки купленный ром, отворачивает крышку, развертывает шоколадку, делает глоток. Чувствует чей-то взгляд.                Одна из тех, у кого он позаимствовал одеяло, пристально смотрит на него. Взгляды их встречаются. Девчонка осторожно вылезает из одеяла, чтобы не разбудить подругу, идет к нему.
      «Нехорошо пить в одиночку, Виталий Палыч», - говорит татарочка. Берет его сумку, кладет на его колени, садится рядом. Раскосыми татарскими глазами прищуривается в усмешке. Выцарапывает бутылку, откидывается, закрывает глаза, выливает из горлышка на один глоток драгоценную влагу, замирает на пару секунд. Не раскрывает глаз, кайфует. Она снова повторяет все еще раз. И опять, не раскрывая глаз, просит: «Угости шоколадкой».
Виталий Палыч подносит плитку, ей ко рту. Татарочка открывает глаза, блестит в полутьме крупными зубами, вцепляется ими в шоколадку, откусывает. Снова замирает в той же позе. Ждет, пока шоколадка почти вся растворится у нее во рту. Она откусывает еще кусочек: «У-м-м-м!»
Получив кайф, разворачивается к Виталию Павловичу. Кладет ладонь на его затылок, льнет к его губам в поцелуе: «Это только начало».
Встает, уходит к подруге, накрывает себя одеялом. Успокоившись, Виталий Палыч делает глоток, ждет, пока эта гремучая смесь внутри него даст первое тепло. Противная дрожь не проходит. Он ежится. Колючее чувство холода с липким потом не дает согреться. Он переводит взгляд с одного предмета на другой. Кладет ладони на виски, закрывает глаза. Берет одеяло, кутается в него. Вытирает холодный пот со лба.               
      «Когда же это было подобное? Да… болезнь явно затрагивает и его бедную голову! Неужели начинается и осыпание памяти? Вот уж, никогда раньше не жаловался! Значит, наступление ведется по всем фронтам! С полным использованием военной стратегии!»               
Виталий Палыч видит, как девчонки во сне перетягивают одеяло.
      «Безусловно, проклятая болезнь и тогда уже покусывала его, а он все симптомы списывал на что угодно, только не на это. Ну, насморк, ну, грипп! А всякие там   страшные болезни – это не для него!»
Кутается в одеяло: «Значит, надо ожидать не только поражения физического тела, но и на уровне сознания? Это что же, потихоньку он становится дурной на голову? И главное это происходит давно и незаметно!»
Раздается тихий крик и бормотание. Наталья встает и обводит глазами спящих.                Виталий Палыч прищуривает глаза. Наталья садится и засыпает.
      - Ха! Незаметно! – прорезается второе «Я». - А если припомнить еще месяца на три раньше, то похожие звоночки раздавались и тогда.
       - Как, и ты летишь?
       - А если припомнить и ранние симптомы? -  продолжает его Эго, - только ты их не слышал, потому что не хотел слышать. Как же это? Ты - и больной такой неизлечимой болезнью? Не кто-то другой! Ты всегда так думал: все может произойти с кем угодно, только не с тобой! 
        - Да-а… а ведь было время, когда был еще майором, он вел активный образ жизни: таскал семью в Подмосковные леса, ездил рыбачить на Волгу. Потом стал  подполковником, началась гонка, работа по двенадцать часов, работа по выходным. Вот тогда-то он и перестал любить себя. Вот тогда он и наплевал на свое здоровье.
Какая-то девчонка, возившаяся с парнем в передних рядах, пробегает мимо него в туалет.
         «Началась работа на износ, начались на работе стрессы, которые не компенсировались отдыхом. Копилась усталость. Снижался иммунитет. Как же так, он любил природу и не любил себя, ее частичку? Как же так, он с замиранием смотрел и слушал ночами Вселенную, а не слушал себя, пусть совсем крохотную песчинку,                но все же ее часть?»
Щелкнув замком, прошла мимо него девчонка.
  Прав был Август, когда чуть не лопнул от возмущения на его беспечность. Так что он там говорил, - промучается еще два-три месяца? И что же в результате получается? Своим уходом из жизни в свои пятьдесят он на чуть-чуть сдвинет эту роковую цифру смертности еще в меньшую сторону. Это значит, по его вине, российским мужикам еще на чуть-чуть раньше придется уходить из жизни. Эх, знали бы об этом те мужики в подмосковном городишке Озеры, с которыми он на рыбалке «принимал» последний раз, они побили бы его штакетником, выдернутым из ближайшего забора. А эти зануды бурденковские доктора, спроводившие его в госпиталь в Заветах Ильича, уже тогда «шили» ему всякие нехорошие вещи. Допрыгался мальчик! Нет, точнее, - отпрыгался! Покоптил небо! Прорвался! Как там еще он любил говаривать при жизни? А-а-а, вот! «Поздно рано вставать»! А что? Действительно уже поздно.
«Но главную проблему он все-таки решил, - исчез из поля видимости любимой… конечно, душевную занозу у его любимой женщины надо было выдирать!
А такую, - гниющую заживо, как он, - выдирать безжалостно! Хватило у него ума на  первый правильный поступок. Теперь надо справиться только с собой. Ну, тут он сам себе хозяин!»
Наконец гремучая смесь рома начинает действовать. Он чувствует, как озноб и холод потихоньку отступают под ее натиском. Некоторое время он сидит с закрытыми глазами, старается гасить в сознании вспыхивающие мысли…               
Мимо проходит стюардесса. Возится где-то в конце салона идет обратно. Останавливается возле него.
       «Вам плохо? Я сейчас вам помогу», - уходит.
       «Кто ему может помочь? Его жалкое состояние души и плоти, - это кара за нарушение одной из заповедей: «Не сотвори себе кумира»*.   

* Одна из десяти заповедей на каменных скрижалях, полученных Моисеем на горе Синай.   

      «Чего ради, он снова включился в гонку за положением, за деньгами. Ведь уже нашел он, казалось, покой в своей душе…»               
Он пытается отключиться. Мысли все-таки проникают, но как-то незаметно ситуация упрощается. Стюардесса идет к нему с подносиком, на котором стоит стакан с водой.               
      «Вот таблетка. Выпейте, поможет!»
Виталий Палыч берет с подноса таблетку, запивает водой из стакана. Стюардесса уходит.
      «И всего-то надо в первый день прилета в Панаму, отстать от группы, уехать на океан, далеко заплыть и… кончить разом со всеми навалившимися проблемами.   Как там говаривал вождь и учитель всех народов: «Нет человека – нет проблемы». Скольким сразу станет легче с его исчезновением, - жене, детям… кому он нужен смертельно больной? Он не сомневается, что справится со своим малодушием! Никакое второе «Я» не остановит его на этом правильном пути!»
У него запершило горло.
      «Он все сметет, как бульдозер! Не загорать на песочке он летит в какую-то задрипанную банановую республику Панаму! Чем гнить заживо, захлебываясь в физических и душевных муках, - лучше разом решить проблему жизни, как Джек Лондон и несколько других великих, которые, презирая старуху с косой, посмеялись ей в лицо!»
       - Остановись! Не кажется ли тебе, что ты чересчур раздухарился? – возникло его второе «Я».
       - Что-о? Опять? Легок на помине.
       - Как же ловко ты снова примазался к великим!
       - Что ты опять придираешься? Это я так, к слову.
       - Ну да, тихонечко так, бочком втерся, думал никто тебя не слышит и не контролирует.
       - А ты что на себя напяливаешь пиджак «Общественной палаты по контролю мыслей?» Слава Богу, хоть один раз я поступлю, как власть имущие: «Вы можете обсуждать сколько угодно, а я буду делать, наплевав на ваш общественный контроль!»
       - Опомнись, Георгий! Это уже не игрушки. Ты собираешься сделать ошибку, которую потом не исправишь! О которой будешь жалеть всю твою долгую оставшуюся жизнь, корчась в котле с кипящей смолой у чертей.
       - Что-о? Испугался, что гореть будем вместе? Пожить захотелось? А ведь, наверное,               ты не испытываешь таких мучений, как я? Тебе, наверное, достаются одни удовольствия, а мне страдания! Так, ведь? Молчишь, значит так! А раз так, то сгинь с моих глаз… то есть, пропади из моего сознания!
   Решив еще одну, на сей раз не такую уж трудную задачу, Георгий забылся тяжелым сном.
Салон самолета. День.
Наталья сидит рядом с Виталием Павловичем:
     - Виталий Павлович, ну, как вам аэродромные магазины ирландского Шенона, канадского Гандера и кубинской Гаваны? Я поняла по вашему лицу, вы впервые за рубежом?
      - Да, Наташа, это нечто! Блеск залов ожидания и магазинов беспошлинной торговли «загнивающего капитализма», с товарами, какие только душе угодно. Были бы только доллары!
      -  И все это сменилось в Гаване маленьким неухоженным залом с раздолбанными креслами, хуже, чем в родном Шереметьево-2. По аэродромному полю носились  раздребоданенные военные грузовики Советского Союза хрущевской поры. По выжженной солнцем траве около плит аэродрома ходили какие-то аисты.
       - Везде витал дух социалистической тоски, неустроенности и уныния. Забыла Россия Кубу! – тоскливо промолвил Георгий. - Наверное, так же будет выглядеть и занюханная Панама.               
На лице Натальи мелькнула гримаска.      
       - И я подметила, что с каждым новым аэропортом вы становились… более     уставшим.
Виталий Палыч смотрит в глаза Натальи: «А вы очень… наблюдательны. У вас и без меня много забот, смотрите, как бы какой-нибудь цыпленок не отбился от наседки».
Наталья широко раскрывает глаза. Встает, идет по проходу.             
     «Итак, к последнему своему пристанищу! Неужели, он так же тяжело переносил бы приближение к Экватору, до которого он в юношеских мечтах думал добраться, будь он сейчас здоров? Вот этого он уже никогда не узнает. А ведь, все-таки мечта его сбудется! Но какой ценой!»
С передних рядов раздаются взрывы хохота. Слышатся веселые реплики девчонок и ребят.
      «Хоть под занавес его такой мало радостной жизни! Ха! Билет в один конец! Стоило ли заканчивать голубую мечту такой ценой? Надо еще немного потерпеть. Только бы долететь!»               
Стюардесса появляется рядом с кабиной пилотов: «Леди и джентльмены! – на английском  и на испанском. - Пристегните ремни! Начинаем снижаться!»               
      «Так вот ты какой, Великий океан! - Виталий Павлович прильнул к иллюминатору. - А что это за белые коробочки стоят у белого прибоя? Неужели небоскребы? В Панаме? В этой банановой республике? Да столько нету и в Москве! Ну, здравствуй, Republica de Panama`! Finita la commеdia!»*

* Представление окончено! – итал. 

Зал аэропорта столицы Панамы. Единственная группа.
     «Так, слушать всем сюда! – строго оглядела всех Наталья. - Старшие групп головой отвечают за всех в своей группе. Вон стоит наш школьный автобус. Садимся! Не забыли свои вещи?»
Когда все разместились в школьном автобусе и тронулись из аэропорта, Наталья продолжает:
       «Никакой самодеятельности! Сейчас я вас проинструктирую, что можно делать, а что нельзя! Не забывайте, что вы находитесь в чужой стране с ее законами!»
И в этой столице «Нельзя» было больше, чем «Можно». Наталья подсаживается к Виталию Павловичу: «На суше, особенно в океане, Виталий Павлович, вы, наверняка, себя почувствуете лучше. Я тоже самолеты плохо переношу». 
      Виталий Павлович пристально посмотрел на Наталью. «Да, уж, это не многочасовая болтанка в воздухе. А какая жара, - все тридцать три градуса! А какое безжалостное яркое солнце, - добела выжженный кругляшок синего неба! А какая влажность, - могучее дыхание Тихого и Атлантического океанов!»
Автобус подкатывает под козырек белого простого на вид четырех звездного отеля. Территория хорошо спланирована ландшафтным дизайнером с удобным заездом с улицы, с достаточным местом для свободной парковки. Рядом высокие трехметровые             цветущие кусты. Под кустами - неширокие дорожки ведут с двух сторон к центральному входу под высокий козырек. Перед козырьком бьет небольшой фонтанчик в маленький бассейн.
Парень: «Сейчас бы пропустить чего-нибудь!»
Девчонка: «Да-а! Сочка бы холодненького!»
Российская горластая молодая компания высыпает под козырек отеля и сразу взбудораживает размеренную и почтенную его жизнь. В брюках и в рубашке, как
оказалось, был один Виталий Палыч и Наталья - в белых брюках. Все остальные - уже в шортах, майках и футболках.                Виталий Палыч смотрится начальником всей этой орущей команды, как по единственной в группе лысине, так и своему нахохленному виду, который легко спутать с надменным.                Наталья смотрится, как управленец при нем.
Ресепшен отеля.
Никаких накладок у стойки ресепшен у Натальи не возникает. Она получает десять ключей от двухместных номеров. После небольших пререканий, кто с кем хотел            селиться, она раздает их поименно и просит минуту внимания.
      - Все готовы вечером ехать на ночное купание и барбекю к океану?
      - Все!! – гаркнула группа в восемнадцать глоток.
      - Тогда все идет по плану. В пять вечера отъезд из отеля на том же автобусе. Перед отъездом я проведу маленький инструктаж: как одеваться и что брать. И, как только что мне сказали, сегодня в ночь Тихий океан действительно ожидается тихим.
Несколько глоток кричат нестройное «Ура»!
     - Ночью температура воздуха ожидается на побережье плюс двадцать шесть!
И уже две трети группы дружно орут «Ура!»
      - Температура воды – плюс двадцать пять!               
Поддавшись стадному чувству, Виталий Павлович, сам того не ожидая, присоединяет свой голос к восемнадцати радостным глоткам, орущим мощное «Ура!!»
      - Через час встречаемся в ресторане за обедом.
Виталий Павлович знакомится с соседом по двухместному номеру, парнем лет двадцати пяти. Сосед тут же уходит к своим ребятам. Виталий Павлович плетется в душ.
Коридор отеля. То из одного, то из другого номера с шутками, хохотом выбегают девчонки и ребята и скрываются в других номерах.
Виталий Павлович выходит в комнату из душа, снимает покрывало, в одних плавках ложится на кровать и мгновенно отключается.
      - Виталий Палыч! Виталий Палыч! - трясет его за плечо сосед. - Через пять минут встречаемся в ресторане! Хватит дрыхнуть!
Георгий, еще не проснувшись: «Причем тут какой-то Виталий Палыч? И что хочет от него                этот тип, так бесцеремонно проникнувший в квартиру… его любимой женщины? Где он?» Ответив себе на все вопросы, он хватает брюки.
      - Днем нам разрешили появляться в ресторане в шортах, - напоминает сосед.
Палыч берет из шкафа купленные в Москве шорты цвета «молоко с кофием», как назвала их озорная девчонка продавщица, надевает их. Они оказываются ему в самый раз.
      - Закрывай номер, Палыч, идем! Все наши уже ушли к лифту.
      - Иди, Сергей, я только водичкой прополоскаю глаза да надену футболку! Я догоню!
Палыч выходит к лифту. Он застает последнюю партию второй группы и, не считая возраста, ничем от нее не отличается. Разве что помятым изнуренным лицом и плешивиной на голове.
      - Ну-ка взбодрись, хозяин, - голос его Эго. - Ты же бредил Тихим тропическим океаном. Сегодня в нем ты будешь купаться и получать удовольствие!
Все размещаются за пятью столами в дальнем углу зала. Наталья, усаживает Палыча рядом с собой и еще двумя девчонками лет двадцати трех-двадцати пяти. По их громкому разговору Палыч понимает, что они владеют испанским, как и абсолютное большинство в группе.
      «Напоминаю, - громко объявляет Наталья, - что единственное питание, которое у нас оплачено, - это обед в два часа. На завтрак и на ужин все питаются, кто как захочет. Из двух предлагаемых на обед блюд, советую взять салат с креветками и мясной                лангет.
 На столе стоят фрукты и графинчик сока, который быстро пустеет, и улыбающаяся сахарными зубами мулатка несет уже полный новый.
     «Ну, зачем его разбудил Серега? – подумал Палыч. - Додавил бы еще часик. А то самочувствие неважное. Усталость после короткого сна немного ослабла, но все                равно дает знать. С таким состоянием не до прелестей панамской кухни. Спасибо Наталье, налила ему сока, а то за пронырливой молодежью разве успеешь?»
Во время обеда шутки и смех не прекращаются ни на минуту.  После обеда Наталья опять выступает с наставлением: «Предупреждаю об опасности ожогов на солнце. Рекомендую на барбекю поехать все-таки в брюках и рубашках. Повторяю, что к барбекю из рыбы и креветок на побережье спиртного не будет. Все это слышали?»
      - Все! – радостным хором ответили пять столов.
      - Так что делайте выводы сами. Не забудьте полотенца, и, учитывая многочасовой       перелет, и наступившую ночь в Москве, я советую вам после обеда вздремнуть, как это делает большинство жителей Панамы.
      - Соглашаюсь с мудростью аборигенов, и обязательно ей последую, - единственная реплика Палыча от пяти столов. Он выходит под козырек отеля.
Под козырьком отеля Виталий Палыч обводит взглядом яркие кусты с цветами.              Пробует постоять на солнышке, чувствует обжигающее тело лучи солнца. Отходит подальше в тень кустов. Оглядывается, вытаскивает свою заначку и пересчитывает.
      «Немного более двух тысяч долларов. Что и говорить, - калиф на час! Ну, ежели, группа едет на океанское побережье, то ему грех от нее откалываться, ему тоже надо туда. А ночью сбежать от пьяной компании, а так и будет, труда не составляет. А поскольку он еще точно не решил, куда он дальше пойдет, то ему нужна карта Панамы. Логично».               
Холл отеля.               
Виталий Палыч направляется к киоску с печатью и разной мелочью. Покупает карту столицы с ближайшими окрестностями, бутылку воды. Поднимается в номер.
     «Соседа, конечно нет. Для него жизнь бьет ключом каждую минуту. Так ли он жил в его возрасте?»
Виталий Павлович задумывается: «Не хватало в его состоянии сейчас заниматься разборками и травить себя. А вот с ночным исчезновением, как-то нескладно получается. Что бедной Наталье думать? Свалился он на ее полную забот о восемнадцати охламонах голову. Надо бы ее как-то успокоить. Напишет он ей записку. Вот это правильно! И оставит ее в номере перед отъездом на океан».
Он берет со стола лист, секунды три думает. Пишет записку и прячет ее в куртку в шкафу.
      «Главное не забыть выложить ее перед отъездом на океан. А сейчас надо воспользоваться мудрым советом аборигенов».
Ложится накрывается простынкой-пододеяльником. Веки сами закрываются. Тело застывает неподвижно.
Номер Палыча и Сергея.
     «Ну, ты даешь, Палыч! – громко говорит Серега, собираясь. - Ты что спать сюда прилетел? Как ты только можешь? Наши, - вон, галдят уже у лифта! Давай, давай пошевеливайся! Ты что сумку решил брать? Кинь туда и мою бутылку в пакете. А «телку» ты себе подыскал? - сосед откровенно скалится на Палыча. - Вместе с Натальей их на семь штук больше, чем ребят! Выбор есть! А я вот прилетел сюда, как в Тулу, со своим самоваром! Сегодня ночью можно будет и порезвиться. Я иду поторопить своего кореша   Антона! Тебе закрывать, да поаккуратней с бутылками!»
Палыч ждет, когда жизнелюбивый сосед уйдет к своим ребятам, вынимает записку, еще раз ее читает, оставляет ее на столе. Не нужную уже куртку, вешает на спинку стула, вынимает часы, кладет рядом с запиской, выходит из номера и закрывает дверь.
Записка гласит:
«НАТАЛЬЯ ПЕТРОВНА! ПРОСТИТЕ ЗА ПРИЧЕНЕННОЕ БЕСПОКОЙСТВО! Я ПЕРЕЕЗЖАЮ К ПРИЯТЕЛЮ, У НЕГО ЗДЕСЬ СВОЙ БИЗНЕС. ДОМОЙ ВОЗВРАЩУСЬ САМОСТОЯТЕЛЬНО! ЧАСЫ-ВАМ ПОДАРОК».
               ВИТАЛИЙ ПАВЛ.      
Горластая компания с криками и толкотней заходит в школьный автобус. Трогаются.               
Девчонка: «Ребята, как мы доедем без кондишена?»
Парень: «Не боись! Как ехали из аэропорта, так и доедем до океана!»               
Наталья пропускает несколько продавцов фруктов и просит водителя остановиться возле следующего. Все высыпают и обступили продавца.               
Толпа ребят стоит вокруг торговца.
 Наталья: «Так, прекратили галдеть! Советую купить те фрукты, какие покупаю я. А вы, - решайте сами! В автобусе я объясню, почему надо покупать эти.
 Тихо, к Виталию Палычу: «Виталий Палыч! Что-то на тебя так подействовала болтанка в самолете! Купи себе то, что я купила».       
Палыч тоже покупает связку маленьких бананов, которые рекомендует всем Наталья, три манго и четыре каких-то диковинных оранжево – розовых фрукта.
Не дожидаясь наступления вечера, некоторые начинают дегустировать невиданные фрукты в автобусе, вслух делятся своими вкусовыми впечатлениями. Автобус            вскоре сворачивает с шоссе на еле заметную проселочную дорогу. Не доезжая показавшихся впереди каких-то барачного вида домиков, по бездорожью               прорывается к показавшемуся океану. Вскоре выезжает на черный песок и катит к машущему руками метису.
       - Ура-а! Океан!
       - Тихий океан!               
       - Великий океан!               
       - Наконец-то!               
       - Ребята, он действительно тихий!               
       - А какой черный песочек!               
       - Фантастика!               
       - Смотрите! Океан выпуклый!               

Сарай фазенды Павла. Георгий просыпается, садится на кровати, осматриваясь.
     «Вот это сон! – крутит головой Георгий, еще не придя в себя от впечатлений. - И сон ли это? Наверно, все так оно и было! Так это совсем неплохо. Значит, есть надежда, что может во сне ему приснится все, что было с ним до этого. А то разохался Старик, «пробитая голова - гематомы!» Прорвемся! - задумывается. - Сказать Старику, - не сказать, когда тот заглянет к Павлу? Интересно, а завтра я это буду помнить?»