A Bridge Between the Living and the Lost

              A Bridge Between the Living and the Lost
                by Vladmir Angelblazer, 2025


       The old fishing cottage, weather-beaten and solitary, stood by the shore. Time had worn its red-tiled roof, while salt and wind had seeped into its wooden walls, carving their story into its frame. Nearby, almost kissing the waves, rested a lone boat. Its hull was blistered and cracked, its salty nets draped limply over the bow—like forgotten dreams abandoned to the tide. The scene exuded melancholy, an echo of lives once entwined with the sea. Yet, amidst the sorrow, there lingered an allure, a quiet mystery whispering of untold stories.

       Something about the tableau unsettled me. Was it the quiet resignation of the boat? Or the way the waves tenderly licked its sides, as though mourning its stillness? I couldn’t quite place it. But then, a faint shimmer from within the boat caught my eye, pulling me closer. Leaning over its edge, I saw it—a bottle, sealed with wax, nestled as though it had been waiting. Inside, a paper curled tightly, like a sleeping nautilus.

       My pulse quickened as I retrieved the bottle, brushing grains of sand from its surface. Tales of messages carried across vast oceans flooded my mind. A treasure map? A plea for rescue? The mere thought stirred a longing for adventure—and for answers. My hands trembled as I carefully broke the wax seal. The bottle opened with a soft crack, but the paper refused to leave its glass prison. I shook it, coaxed it, pleaded silently. It held fast.

       Finally, I found a slender stick and delicately worked the paper free. Its parchment, aged and fragile, unfolded slowly to reveal verses inscribed in a flowing, graceful script. The words resonated with sorrow and mystery:

In a frail boat on a restless stream,
A girl sang softly, lost in a dream.
Her headscarf bright, like a fleeting flame,
Yet sorrow clung to her whispered name.

Leaning low, with a mournful sigh,
She tore a letter and let it fly.
The shreds embraced the river's flow,
Carrying secrets none would know.

And then, like a shadow drawn by the tide,
She slipped to the depths where silence lied.
The river stilled, the air grew sweet,
As if heaven’s door had kissed her feet.

       I read the verses again and again, their weight settling heavily in my chest. The imagery was haunting—a girl surrendering to despair, casting herself into the abyss. What had driven her to such an end? Why shred the letter, the very thing that seemed to hold her anguish? Was it a farewell, a confession, or a lament too unbearable to keep?

       The message lingered in my mind like a distant storm cloud, its beauty undeniable but burdened with a grief so profound it seemed to ripple through the sea itself. I glanced at the boat once more. Had it been hers? Had she sat here, the nets beside her, weaving her sorrow into the waves? Or was this simply the place she chose to borrow for her final act? The unanswered questions weighed on me, though they also ignited my imagination—her life, her choices, her pain.

       As I stood there, the waves continued their ceaseless caress of the shore. The boat, silent and unmoving, seemed to echo the melancholy of the poem. And yet, there was a strange peace in the scene, as though the girl had found the paradise she sought in those final moments. I carefully folded the letter and placed it back into the bottle, sealing it once more with quiet reverence. Whatever her story, it was not mine to claim. It belonged to the sea, to the endless expanse of time and tide.

       Walking away, I couldn’t shake the feeling that her voice had joined the whispers of the waves. Perhaps, somewhere beyond the horizon, she was still singing, her colorful headscarf fluttering in the breeze. And as the old boat remained behind, weathering the passage of time, it stood as a sentinel to her memory—a vessel of sorrow, a keeper of secrets, and a bridge between the living and the lost.


 
                Мост между живыми и потерянными

               
       Старый рыбацкий домик, обветренный и одинокий, стоял у берега. Время стёрло его красную черепичную крышу, а соль и ветер просочились в его деревянные стены, выгрызая свою историю в его каркасе. Рядом покоилась лодка, а если точнее, то это был остов похожий на скелет. Её корпус был покрыт ракушками, пузырями и трещинами, а оборванные снасти безвольно нависали над носом — словно забытые мечты, брошенные на произвол судьбы. Сцена источала меланхолию, эхо жизней, когда-то переплетённых с морем. И всё же, среди печали, сохранялось очарование, тихий тайный шёпот нерассказанных историй.

       Что-то в этой картине тревожило меня. Было ли это тихое смирение лодки? Или то, как редкие волны нежно лизали её бока, словно оплакивая её неподвижность? Я не мог точно определить. Но затем слабое мерцание изнутри лодки привлекло моё зрение, притягивая всё ближе к объекту моего внимания. Наклонившись через край, я увидел её — бутылку, запечатанную воском, аккуратно укрытую в коричневых водорослях, словно она ждала. Внутри, плотно скрученная бумага, как спящий наутилус.

       Мой пульс участился, когда я доставал бутылку, стряхивая песчинки с гладкой поверхности. Морские истории про пиратские клады, мольбы о спасении дошедшие через океаны, заполонили мой разум. Карта сокровищ? Координаты о спасении? Одна лишь мысль пробудила тоску по приключениям — и поиску ответов. Мои руки дрожали, когда я осторожно сломал восковую печать. Бутылка открылась с тихим треском, но бумага отказывалась покидать свою стеклянную тюрьму. Я встряхнул её, уговаривал, молча умолял. Она держалась крепко.

       Наконец, я нашёл тонкую палочку и осторожно освободил бумагу. Её пергамент, старый и хрупкий, медленно развернулся, открывая стихи, написанные плавным, изящным почерком. В словах звучала скорбь и тайна:

В легкой одежде на шумной реке
Пела девушка в пёстром платке.
Перегнувшись за борт от тоски,
Разрывала письмо на клочки.
А потом, словно с лодки весло,
Соскользнула на тёмное дно.
Стало тихо и стало светло,
Будто в рай распахнулось окно.

       Кто написал эти строки? Когда? Я перечитывал стихи снова и снова, их тяжесть якорем оседала у меня в груди. Образы преследовали меня: девушка, предавшаяся отчаянию, бросающаяся в глубокую пучину. Что привело её к такому концу? Зачем разрывать письмо, то самое, что, казалось, сдерживало её боль? Было ли это прощанием, признанием или скорбью, которую невозможно было сдержать?

       Это послание заступорилось в моём сознании, как далёкая грозовая туча. Его красота неоспорима, но оно было отягощено такой глубокой скорбью, что, казалось, она разносилась по самому морю. Я ещё раз взглянул на лодку. Сидела ли она здесь, а сети рядом с ней, вплетая свою печаль в волны? Или это было просто место, которое она выбрала для своего последнего акта? Неотвеченные вопросы тяготили меня, хотя они также воспламеняли моё воображение — её жизнь, её выбор, её боль.

       Пока я стоял там, волны продолжали свою непрестанную работу возле берега - шуршали мелкой галькой вперемшку с серым песком. Лодка, безмолвная и неподвижная, казалось, отражала меланхолию стихотворения. И всё же в этой сцене был странный покой, как будто девушка нашла рай, который искала в те последние мгновения. Я аккуратно сложил письмо и положил его обратно в бутылку, снова запечатав её с тихим почтением. Какова бы ни была её история, я не мог на неё претендовать. Она уже давно принадлежала морю, бесконечному пространству времени  приливов и отливов.

       Уходя, я не мог избавиться от ощущения, что её голос присоединился к мурчанию волн. Возможно, где-то за горизонтом она все ещё пела, а её пёстрый платок развевался на ветру. И пока старая лодка оставалась позади, выдерживая течение времени, она стояла как страж её памяти — сосуд скорби, хранитель тайн и мост между живыми и потерянными.
       Спаси, Господи....