На бараках

 Когда мы переехали в 1953 году в Воскресенск из Сибири, папа устроился на работу в железнодорожный цех комбината "Красный Строитель".

 Ребята дразнили меня «Сибиряк с печки бряк». Я отвечал «Сам дурак » беззлобно, так как первая часть дразнилки говорила о моем географическом превосходстве.
 Я гордился тем, что родился в Сибири.  В 1955 году папе разрешили с семьёй заселиться в барак, который был практически на территории завода. Барак №5 ранее использовался как казарма для солдат, которые что-то строили на заводе.

 Мы заняли свободное огромное помещение, которое папа перегородил тесом до потолка. Все равно помещение было большое, и подросший братишка свободно катался по нему на трехколесном велосипеде. Мебели практически не было. Зато была печь буржуйка, которая светилась красно-фиолетовым цветом, так как топили её антрацитом. Проблем суглем не было. Заводы работали не на газу, и прямо напротив барака высились горы угля разных марок. Мы не платили ни за какие коммунальные услуги.
 Все было бесплатно.Правда, за водой нужно было ходить к колонке метров за 150. Мы даже не былитам прописаны, так как это не считалось жилым помещением. Это былозаводское строение. 

  Кроме нас в бараке уже жили Гришкины и Филькины. Тетя Наташа Гришкина работала сварщицей, а её муж, дядя Коля, водителем самосвала ЗИЛ. Детей у них не было. Дядя Коля позволял соседским детям посидеть в кабине, а иногда немного вместе с ним прокатиться.

   Филькины, дядя Ваня и тетя Валя, были из города Асбест, где и добывали асбест, из которого комбинат «Красный строитель» делал шифер и трубы. Сами они были мордвины. У них был сын Витька, моложе меня  на год.    Витька всегда, выбегая во двор с бутербродом, выкрикивал: "41 - ем один", прежде чем кто-нибудь  успевал издать глас: "48 - половину просим"или "45 - оставлять".

 Когда за железной дорогой начали строить поселок с названием «Коммуна», Филькины выписали из Мордовии деда и бабку. Деньги, вырученные от продажи их дома, пригодились при строительстве дома на «Коммуне». Нас смешил говор деда. Например, он говорил вместо «Сарай» - «Царай». Дома на Коммуне строили своими силами, завод бесплатно давал материалы и выделял технику.Дома были шлаконаливными. Шлака было много. Цемента тоже. Отец у Витьки работал машинистом на заводском тепловозе. Мы клали на рельсы монетки,которые   расплющивались под тяжестью вагонов, ещё катались, тайком забравшись на вагонную площадку.   Играли в прятки, выбирая ведущего считалочкой: "Бегал заяц по метели...".

   Набегавшись, ходили пить в цех бесплатную газировку.      Через некоторое время в отгороженную часть казармы заселились Батаевы: тетя Лида и дядя Фома. Так как в этой конуре не было окна, то дядя Фома попросил у нас разрешения пропилить к нам в комнату окошечко. Что и было сделано. В сущности это было не окно, а прямоугольное отверстие под потолком. Нередко потом в этом отверстии появлялась голова дяди Фомы, и он просил закурить у папы или что-нибудь почитать у мамы. Еще он любил слушать радио, и я часто по вечерам слушал треск настройки и быстро сменявшие друг друга радиостанции. Это дядя Фома пытался поймать что-нибудь на свой вкус.Дядя Фома был с 25 года - ровесником мамы. В 18 лет попал на фронт в артиллерию. Был тяжело ранен,ему удалили одно легкое.
 Несмотря на это он много курил. Работал все в том же ж/д цехе машинистом железнодорожного крана. 
  Периодически кран переворачивался при попытке поднять груз сверхнормы. Дядя Фома получал ушибы, но не критичные. Тетя Лида была тихим существом из Ачкасовской многодетной семьи, рано оставшейся без отца.Работала где-то на стройке. Её младший брат учился в ремесленном училище,которое находилось недалеко от нас. Ремесленники ходили в огромных кирзовых ботинках с заклепками ,  черных брюках , гимнастерках ,подпоясанных ремнем с пряжкой, и фуражках с кокардами. Когда я пошел в школу, мне купили примерно такую же форму, только серого цвета. Мы с ремесленниками дружили.  Брат тети Лиды частенько навещал ее. Она его подкармливала.

  В бараке был еще отдельный вход в продовольственный магазин. Заведовала им тетя Тася, а ее муж Саша, бывший моложе лет на 10,  трудился там разнорабочим. Магазин был за нашей стенкой.Тетя Тася вела долговую книгу. У обитателей барака постоянно кончались деньги и припасы перед получкой. Впрочем, припасов  не было не только по причине отсутствия холодильников. На выручку приходила тетя Тася. Она ловко сбывала просроченные продукты, вероятно имея от этого какой-то навар.Должники с получки расплачивались,  а затем появлялись новые записи, и долговая кабала не исчезала. Случалось, можно было расплатиться физическим трудом. У Таси был свой дом, и по договоренности вскопка огорода или уборка в доме шли в зачет долга. Один раз тетя Тася предложила маме и тете Вале Филькиной провести уборку в ее доме. Я пошел с ними.
 
   Был поражен увиденной роскошью. На стене висел ковер. В серванте стояла стеклянная и фаянсовая посуда. Может это были хрусталь и фарфор? На дверях были плюшевые портьеры с кисточками. Посреди одной из комнат была печь с котлом, от которого шли трубы к чугунным батареям. Вода в котле кипела. Это было паровое отопление.
   В дни выдачи зарплаты мужики заходили к тете Тасе в магазин, покупали выпивку, закуску и рассаживались вдоль забора, сооруженного из металлических, отслуживших своё, листов формовочной машины волнистого шифера.
   Для нас это было время пополнения карманных денег.  За граненые стаканы, приносимые мужикам в аренду, мы получали пустые бутылки, которые принимала тетя Тася.
   Где-то в первом классе я начал курить с ребятами. Мы любили сигареты «Ароматные». Но тетя Тася нам их не продавала. Помогали друзья ремесленники за небольшие комиссионные. И хотя им было от 12 до 16 лет, тетя Тася считала их достаточно взрослыми.
   Ремесленники были  людьми самостоятельными. Они красиво прикусывали папиросы, красиво сплевывали и красиво матерились.
   Мужики, как правило, вели разговоры о войне, наверняка привирая про свои геройства.
  Часто возникали ссоры, переходящие в драку. Но дрались по неписанному правилу: «лежачего не бить» и никогда не били ногами. Силами присутствующих дерущихся разнимали, стакан пускали по кругу, и беседа продолжалась.

   Помню только один случай, повлекший увечье. Дядя Фома со своим другом мирно выпивали летом во дворе, и вдруг дядя Фома так рассердился на своего визави, что схватил топор с чурбана для колки дров и отрубил ему часть уха. Дня через два друг пришел в образе Ван Гога с перевязанным ухом, и дело закончилось миром.
   Снова сидели они во дворе.Дядя Фома в полинялой майке с папиросой в углу рта и друг с виноватым выражением на лице.

   Часто играли в войну. Игрой это можно было назвать условно. Через дорогу от нас стоял такой же барак, но двухэтажный. Это был 35 дом, и там жили наши враги. Помню двоих: Чугун-башку и Косого. До дороги была наша территория, за - противника. Бросали друг в друга шиферинки. Витьке рассекли лоб, и он ходил героем с забинтованной головой.Но, школа, клуб, стадион были нейтральной территорией, и там боевых действий не вели.

    Еще интересно было играть на заводском оборудовании, которое дожидалось монтажа. Цистерна превращалась в подводную лодку, мы спускались в неё,задраивали люк и казалось, что мы правда находимся на глубине. Было темно и жутковато.

   Праздником был приезд тряпичника на телеге, запряженной унылой старой  лошадью. Он принимал цветной металл и любое тряпьё. Мы добывали свинец из бухт нового кабеля, сдирали оплетку, прессовали в бесформенный ком и несли на телегу. Тряпичник открывал сундучок. В этом чудесном ларце были глиняные свистульки, калейдоскопы, мячики на резинке. Но нас интересовали пугачи,отлитые из олова, и пистоны к ним. При нажатии на курок раздавался громкий хлопок. Пистоны можно было взрывать и без пугача. Достаточно было пластилином прикрепить на нем кнопку и положить под ножку стула или входной коврик.

  Туалет в бараке отсутствовал. В 20 шагах от барака стояло квадратное здание из потемневшего кирпича размером примерно 4 на 4 метра. Над двухметровым цоколем находилось помещение, в которое нужно было подниматься по каменной лестнице. С одной из сторон были похожие на бойницы оконца,напротив которых у глухой стены было возвышение с несколькими функциональными отверстиями - толчками. Из ямы в цоколе пахло хлоркой и фекалиями. Туалет служил еще и местом, куда выливали помойные ведра.  В народе это сооружение называли «Брестской крепостью» или БК. При затишьях в баталиях с 35 домом, мы делились на две команды. Одни обороняли БК, сделав запас шиферинок, другие пытались попасть такими же  в бойницы. Тетя Тася, когда ей было нужно использовать БК по назначению,приходила и громким «а ну брысь отсюда» вынуждала капитулировать защитников крепости.

    Магазин тети Таси являлся центром притяжения для желающих выпить.Магнетизм этого места притягивал горьких пьяниц, некоторые из которых составляли нам конкуренцию в сборе стеклотары.Часто торчала у магазина совсем опустившаяся женщина маленького роста. Она казалась нам старухой, хотя, может быть, лет ей было не так уж и много.Одета она была в какие-то грязные лохмотья, лицо и руки были черными от грязи. Рассказывали про нее какие-то истории: то ли она сидела в тюрьме, толи потеряла мужа и ребенка в войну. Звали ее почему-то Барабус. Нам было её жаль, и мы её опекали.  Однажды летом мы прикатили большую автомобильную шину, настелили в неё картон из коробок, лежащих у Тасиного магазина, и помогли Барабусу, которая была уже под большим градусом, устроиться в этой колыбельке. Так как роста она была небольшого, то ей было достаточно комфортно. Впоследствии она уже сама устраивалась на отдых в этой шине. Связных речей мы от неё не слышали- только какие-то бормотания.

   Поэтому мы так и не узнали, кто она и как дошла до такой жизни.   Зимой мы спасли ей жизнь. Вот как это было.  Ранним вечером мы играли на улице. Мороз был очень сильный. Кто-то из нас, пробегая мимо БК,обнаружил в сугробе Барабуса. Она не подавала никаких признаков жизни. Мы приволокли большие сани, с которыми все ездили за углём, совместными усилиями загрузили ее в них и повезли к нашему бараку. Взрослых никого не было, так как еще было рано и все работали. Мы затащили Барабуса в коридор.Внутри было тепло. Вскоре пришел кто-то из взрослых и хотел идти звонить в скорую. Телефон был в диспетчерской завода. Но тут  раздалась негромкая песня, прерываемая покашливанием. Кажется, это была «Ой, рябина кудрявая,белые цветы, ой, рябина, рябинушка, что взгрустнула ты »,  а может и нет,но что-то лиричное точно. Барабус отогрелась, и в первый  и последний раз мы услышали от неё понятные слова. Она даже не обморозилась и непростудилась .

    Когда я закончил  в 1958 году четыре класса, мы из барака переехали в комнату на ул. Дзержинского 17. Это был один из домов, относящихся к так называемым «Четырём домам».  Посёлок «Четыре дома» построили в 1930-е годы.
  Первоначально, действительно было 4 дома, потом построили ещё. Жили в этихдомах рабочие и специалисты комбината «Красный строитель».
  Это  были  двухэтажные дома с печным отоплением.
  Этот «кампус» объединяли площадка с водяной колонкой и  помойкой, где кроме контейнера  для мусора, имелось ещё канализационное отверстие для слива помоев, а также   туалет в подвале одного из домов, который в народе называли «метро". Жизнь «на бараках» навсегда осталась светлым воспоминанием моегодетства.