Записки из приемника. Глава III Недопонимание

Тайные писания древности гласят: «Приёмный покой и скорая помощь — несогласованные противники друг друга!»
Действительно, между скорой медицинской помощью и приёмными отделениями любых больниц, в любой точке огромной и необъятной страны, отношения практически всегда складываются плохо. То неверный предварительный диагноз, то незаполненные карты и сопроводительные документы, неверная оценка состояния и разные взгляды на проводимую догоспитальную терапию, несмотря на наличие алгоритмов, протоколов лечения и клинических рекомендаций. Проще говоря, когда скорая подъезжает к приёмному покою, у дежурной смены только один вопрос: «Кого, блин, ещё принесло?!» Так было и в нашу ночную смену примерно в середине моей работы в отделении.

Только представьте: ночь, в отделении тихо, день удался, как и вечер с ночью, середина недели, и никто не спешит обращаться за медицинской помощью в наше учреждение. В пятницу и субботу страждущих гораздо больше, по понедельникам много плановых госпитализаций, и, как полагается, сон и покой где-то в золотой середине.
С мигалками, но без звука, старенькая укороченная машина подъезжает к дверям главного холла, из кабины вылезают фельдшеры с лицОМ, от которых несёт перегаром, в засохшей крови и с признаками алкогольного опьянения.
- «Ой, да ладно вам, ну сколько можно?!» — громко и возмущённо сказала постовая медсестра Айгузель, которая в ту ночь была на смене.

Бич всех скоровиков — это бомжи, то есть граждане, оказавшиеся в трудной жизненной ситуации по обстоятельствам или по собственной воле. Прохожие, заметив бренное тело на автобусной остановке, клумбе, в подъезде или в любоЙ другоЙ локации, не спешат проверять, не находится ли данное лицо в состоянии эйфории от переизбытка этанола в крови, а немедленно звонят в 112, где уставшие диспетчеры, не имеющие права послать сочувствующих в краткосрочное сексуальное путешествие, молча принимают вызов и передают его на подстанцию. Эти люди тоже подневольные, а по закону и условиям труда и его оплаты — скорее крепостные, они принимают и «мчатся» спасать ещё одну заблудшую душу!

Конечно, когда нам привозят таких пациентов, у наркологов, реаниматологов и дежурных приёмного покоя возникает когнитивный диссонанс, и они весьма изысканно и неповторяемо, что немаловажно, ругают на чём свет стоит доблестную скорую. На удивление, этот случай был исключением, пациент действительно нуждался в медицинской помощи, и, что немаловажно, направили его не к нам, а в травмпункт, куда через некоторое время нас вызвал травматолог.

Бригада стояла, опустив головы, и невнятно бормотала себе под нос:
- «Ребят, ну заберите вы его, мужику негде жить, побили, деньги и документы забрали, а куда нам его девать?» Невнятно и умоляюще, с ноткой сострадания говорил бородатый фельдшер скорой помощи, имени которого я никогда не спрашивал, но всегда здоровался за руку.
- «А нам куда? У нас что, вытрезвитель?» Или что?!» — недовольно отказывалась дежурная медсестра Венера, татарка по происхождению, одна из старожилов и опытный сотрудник приёмного отделения.

Дискуссия длилась долго, мужчина средних лет с отёками на лице, множественными гематомами, кровью и рваной раной, услышав диалог, взмолился:
- «Девчонки, красавицы наши, ну пустите! Некуда мне идти, ничего у меня нет, вот в чём мать родила, в том и пришёл!» Диалог длился долго, просьбы становились настойчивее, травматолог натягивал вторую маску, вытирал испарину со лба, так как больше не мог переносить запах страдальца, а открытое окно этому не способствовало. В конце концов, через час-полтора мужчина всё же отправился в травматологическое отделение, где его помыли, зашили и вызвали полицию, как избитого и нуждающегося. В моей небольшой, но очень яркой практике таких персонажей было немного, ну или я их просто не замечал, предпочитая других пациентов или занимаясь более важными делами в виде: «Принеси, подай, пошёл на три буквы — не мешай», что в статусе студента было приемлемо и даже не обидно.

Если говорить об обидах, то они были всегда и везде. Сидя в шестом часу вечера и сдавая смену, я находился на посту в ожидании, когда же медсёстры вместе с санитарками переоденутся в общей раздевалке и уйдут, чтобы мы, парни, могли зайти, снять с себя оковы медицинской формы и разъехаться по домам. Пришёл дедушка, не помню, какого года рождения, но явно за восемьдесят, и сказал:
- «Я на плановую госпитализацию в сосудистую хирургию!»
Ну ни фига себе, подумали мы с медбратом Женей, глядя на дедушку. Плановые госпитализации были по понедельникам, и только до двенадцати, ну максимум до двух часов дня. Врачи в конце смены уже разошлись по домам, в больнице оставались несколько дежурных по отделениям и какой-нибудь двадцать пятый заместитель старшего дворника, ответственный за открывание дверей.

Набираю номер сосудистой, долгие гудки:

- "Совесть есть?" — недовольно проговорил хирург, подняв трубку.
- "Никак нет, к вам плановый!" — с приподнятым настроением ответил я.
- "Время видели? Какие плановые? Я домой уже оделся! Какая фамилия?" — недовольно пробурчал собеседник, но не положил трубку.
- «Дедушка, вы откуда к нам приехали?»

Оказалось, что дедушка из соседнего города ехал к нам на поезде, при том, что у нас ходят автобусы и попутные машины, чтобы попасть на госпитализацию, и то ли он перепутал поезд, то ли решил устроить межрегиональное путешествие, но пациент поехал через соседнюю область, во второй по величине городе, пересел там электричку и двинулся сюда. Весь путь занял более двенадцати часов. Пересказываю всю историю хирургу, к тому же больной был без направления врача, без сопроводительных документов, анализов, которые необходимы при плановой госпитализации. Больной настойчиво требовал хирурга и говорил о какой-то договорённости со своим лечащим врачом.
- «Да ну на фиг? Я вообще не в курсе, кто это. Пусть приходит завтра, снимет гостиницу, я не знаю!» — все еще возмущенно, но на этот раз удивленно проговорил доктор.
- «Он ещё и без документов, кроме паспорта и выписок за 2009 год, у него ничего нет, и направления тоже, говорит, что с вами договаривались наши коллеги».

Слышу дикий смех на том конце провода:
- «Блин, погоди, я сейчас спущусь и посмотрю на это!» — воодушевлённо сказал хирург и бросил трубку. Через пару минут раздался повторный звонок, дедушка смиренно сидел в ожидании врача, ехать домой он категорически отказался.
- «Алло?» — машинально ответил я, хотя по инструкции положено было говорить по-другому.
- «К вам мой пациент не заходил? Должен ждать в холле», — сказал голос на другом конце провода. Я вижу, что номер из хирургии, но не помню, из какой — сосудистой, чистой или гнойной.
- «Это тот, что без документов на госпитализацию пришёл?» Короткая пауза, и недовольный голос ответил:
- «Что значит без документов? Абакумов пришёл? У вас там без бумаг сидят?» Возмущенно уточнил собеседник.
- «Да, и такой есть, больше в приёмнике никого нет», — уже тише и непонимающе ответил я.
- «Вы что, думаете, если человек без документов, его не нужно принимать? Он вообще-то у вас в программе значится! Вы вообще думаете, когда рот открываете?» — тут уже я офигел, потому что врач сорвался на крик.

— «Одну минуту, сейчас проверю.» — промямлил я, уткнувшись в экран, а Женя наблюдал за разворачивающейся драмой.

Действительно, такой пациент был, и это оказался не дедушка, просто он сидел не перед постом, а за ним, у входа, поэтому я его и не увидел. Больной направился в чистую хирургию, спустился  сосудистый хирург, как я думал, поговорил с ним, оказалось, что звонил не он.

Передал документы, дедушку всё же госпитализировали, врач прокомментировал: «Это вообще неслыханное неуважение к людям, мы ведь уже разошлись по домам».
Женя, сидевший рядом и ставший свидетелем этой комедии, сказал лишь одну фразу: «Кому-то завтра пипец» — с улыбкой от уха до уха. На следующий день меня отчитали без вазелина. Сидя в кабинете, я увидел, как главная медсестра вошла с крайне недовольным выражением лица и злыми глазами. Я был готов к тому, что она ушатает меня прямо при пациенте, но она уставилась на меня глазами «полными ненависти»:
- «Егор Тимурович, ты ничего не хочешь мне рассказать? Кто тебе вчера позволил смеяться над заведующим хирургическим отделением? Как это вообще понимать?! Ты представляешь, что ты натворил!? Чтобы через пять минут был у меня в кабинете!
совсем уже оборзел!»

Дверь захлопнулась, сидевший на стуле пациент обратился ко мне, развернувшись на стуле, на главную он не смотрел, обернулся, когда она выходила, наверное, тоже испугался!
- «Отругают, да? А что хоть сделал-то?» — участливо поинтересовался он.
- «Понятия не имею, Геннадий Иванович, сейчас отпущу вас и выясню, обязательно!» Посмеялись, и после оформления всех документов я пошёл к главной, став свидетелем диалога перед дверью. «Тиран Бюрата, я вас прекрасно понимаю! Он вообще офигевший студент, он недавно к нам устроился. Нет, только на лето, он вообще больше здесь работать не будет, я гарантирую!» — отвечала главная не менее возмущённым голосом. Вылив на меня еще немного свежевыжатого отборного дерьма, она повесила трубку, после чего я вошел, предварительно постучав:

- «София Анваровна, я вообще не понимаю, что происходит, я ему НИЧЕГО обидного и тем более оскорбительного не говорил», — под ее сверлящим взглядом и с парой лишних килограммов в штанах я разъяснил ей ситуацию, которая скорее была недоразумением.
- «Вот сейчас пойдём, и ты от него наслушаешься, Егор, за мной!»

Войдя в кабинет хирурга, я выслушал ещё большую, более отборную порцию нелицеприятной критики от доктора:
- «Ты что думаешь, если я Арамян, то можно так со мной разговаривать?! Ты думаешь, я по блату пациентов принимаю, и если у них нет документов, то их нужно выставлять на улицу?! Ты вообще кто такой, а?!» — брызгая слюной, с красным лицом эмоционально высказывался заведующий, глядя то на меня, то на главную медсестру.
- «Он у нас работает санитаром, недавно оформили как администратора, студент», — отчиталась София Анваровна, глядя мне прямо в глаза.
- «Вы, наверное, не так меня поняли, доктор», — была ли попытка оправдаться ошибкой? Фатальной.
- «Я всё понял так, как понял!» — ответил разгорячённый врач.

Послушав ещё немного, мы вышли из кабинета, оставляя его в раздумьях.
- «Получил?» Теперь снова за работу!» — спокойно, скорее мотивируя, ответила главная и направилась в свой кабинет.

Я, бледный как поганка, разочарованный в высоком звании врача, который всю жизнь был для меня эталоном мужества, вежливости и профессионализма, побрёл к своей старшей медсестре, чтобы пожаловаться, поплакаться в жилетку и поругать нехорошего дядю, испортившего мне настроение. А я ведь говорил, не обижайте студентов.

На момент входа в приёмное отделение у меня в голове крутилась только одна мысль: «Вот сейчас ты, врач, сдашь смену, выйдешь из больницы, и я тебе башку снесу там, где камер нет». Желание запустить в него стулом не покидало меня ещё долго, но я сдержался.
- «Я разберусь, не переживай», — с сочувствием ответила старшая Евгения, ради бога, простите, отчества не помню, и вышла из кабинета. Через минут двадцать вернувшись, я услышал такой ответ:
- «Ты не в чём не виноват, знай это, он просто не в себе, но, доказывать мы ничего не будем, это во-первых бесполезно, во-вторых, только сильнее его разозлит. Такие люди будут попадаться часто, с этим ничего не поделать, просто забудь как страшный сон и работай дальше.» Она мне улыбнулась и отправила в сестринскую, пить чай, с печеньем, разумеется. Придя домой, пожаловался маме, какие все вокруг скоты и какой я хороший и как я стараюсь. Мама, будучи опытным руководителем, кадровиком в прошлом и управляющей персоналом в нынешнем времени, разъяснила, почему всё так произошло и как так вышло.

Ситуация не приятная, но ведь не только из положительного должен формироваться опыт работы, верно?