42. Роман. Толтек. Аэромир. Увеличение

ТОЛТЕК. АЭРОМИР.
ОДА СОРОК ВТОРАЯ.
УВЕЛИЧЕНИЕ.

42-1.

Василий высился океана посреди.

Весь облачённый в серо-стальные латы, словно, Атлантоподобный Астронавт, достигший тверди, огромными ступнями опершись, там, где упал его межзвёздный чёлн.

По-новому Он обозревал знакомый Мир.

А, о его ступни, там — далеко внизу — призывно, нежно льстились белые барашки — волн верхи.

Колосс тяжёлый замедленным движением согнул колено и переставил лишь стопу одну.

И вздрогнул ветер, вдруг, движением порождённый Астронавта.

Он озрил округу. Словно край ртутного зерцала телескопа, круг горизонта вознёсся до зрачков, вращением в воронку превращённый.

В блестящую параболу глянул голубой лик неба и улыбнулся облачной улыбкой.

Воронка океана, расходясь от ног его, всё более кружилась. Он видел, как ветр, ерша поверхность, параметрической волной рождал амфитеатр ступенчатый от ног до горизонта. Василий стал — трибун под небесами.

Казалось, под ним гудят, раскачиваясь, миллионы глав, и, зрелищ жаждая, зрители толпятся, по их телам расходится спираль змея — пружина.

Плотный—плотный воздух веет, материей тугой мазков живописуя густо, по небесам цветные завихрения тел небесных, из небытия водя рукой Ван Гога. И там — за прозрачным небосвода куполом, у самой стратосферы, бесшумно лопаются пузыри далёких звёзд — светил.

Всё в нём недоумевало с наслаждением.

Что он здесь? Зачем?

Он сам — есть коридор, лифт, Столб — Атлант между мирами??

Нет! Точно нет! Так разве можно?

Василий шагнул ещё.

Взъерошенное оперение, ветр ловя, клубясь катилось желваками облаков вздымая острия, и облачные крылья за спиной его раздались, и влепленный пастозными мазками в плетение узловатого холста, самозабвенной кистью он врисован в густое марево иного мирозданья.

Василий снова взглЯнул вниз. Теперь он — гол и розов и, будто, ангел светлый — весь готов к полёту.

Внизу, у ног, в ступенях амфитеатра волн, тысячи майл
выпоклогрудых стонут.

Играют голотелые на гребнях пенных, и ноги ангела хвостами обвивают и, прильнув любовно, взбираются всё выше.

Достигнув гениталий Космоколосса, они оплодотворяют себя Им и, тотчас, — вратятся в аэритов острокрылых.

О боже!

От чресел Колосса вспархивая хищно, в фонах прозрачно —голубого неба светятся розовым, шныряют над волнами.

Прозрачная их принимает дымка, и, растворясь в мерцании высот, аэриты меркнут в стеклянной лазурной дали …

43-2.

— А, А. Аа-аа-а! — Она под сладостным нажимом стонет звонко, пружинистое тело подставляя, дыбясь и опадая, желая каждой выпуклостью прильнуть к его подобным граням.

Кто? Кто она?

Василий теперь не помнил.

Возможно, новая, ещё одна иная, Алларии человечья ипостась?
Быть может! Может быть…

…Вот волны вдарив о его колени, омыли пеной гребней и ей ступни.

Поднятая, водружена, на сталь плечей Колосса — воздета высоко под купол пиалы прозрачной, над чашей океана  картинно вскрикнув, небу распахнулась!

…И, совершив движений пируэты, раскинулась, как крест аэроплана, а телом выпуклым дрожит и плещет, — по небу выписана горячей кистью солнечных лучей.

Василий голой ей под сферой прочертил, изъяв от тысяч жадных, жаждущих в порыве. Внизу обвитый змеями жуанских чёрных тел, как щупальцами Кракена,… шагнув, — стряхнул!

В изнеможении те отпрянули в волнах, виясь, чтобы вновь нахлынуть неотвязно. Впивая кинжалов острия и в голени, и в бёдра, кровя Колосса плоть, тритоны вновь вскарабкались, желая достичь несомой в его руках желанной девы, чтобы с нею слившись, как и с майлам в небо выпорхнуть …

Василий раскинул по небу облак крылья и приподнялся — лёгкий — над волнами.

Хранимая им, на руках, — спасителю ладонями охватила шею и благоговейно вниз взирает в волны, кишащие тугими плавниками….

Кто? Кто она? Его ли суть — Василия ….


Он во сне не помнил…


42-3.

Видение постепенно растворилось. Василий ожил на постели неизвестной.

Чертог оправленный в резьбы и лепнины, расписанный пасторалью сцен постельных, дворцовой отделки дышал телесной мощью.

Барочные лепные облака, в них — розовые путти и ангелицы порхают над ложем вычурным, резным с эмалями в плоскостях высоких спинок.

Вот клубы облаков в плафоне на холстах, по стенам кругом, в лепных рельефных тягах, и на кронштейнах, и на резных карнизах портьерных, да… — повсюду!

Здесь, позолота, кобальт и бирюза, друг в друге отразясь, отбрасывают в воздух выдох солнца — особый перламутр — муар и блеск.

Да, где же я?! — Зажмурился Василий, не в силах вынырнуть из грёз, найти себя в пространстве.

Она — спасённая — рядом возлежит…
 Такая розовая вся — пастушка пасторали, — и лишь подёрнута слегка блестящим шёлком, раскинувшись по волнам простыней, и спит, и слышно тихое её дыхание, и розовость ланит видна, — изгибы совершенны, и на холмах грудей её скульптурность враз завершена …

Он насмотреться вдоволь бы не смог, наверное, вечность!...

Но, — повернулась, разомкнув ресниц муар туманный, увидела его, и вскрикнула, и потянулась, было, за краем покрывал… Но, вспомнила что-то, и застыла, и в полуизогнутом движении, замерла, и, вдруг, запрозрачнела, и испарилась кино-миражом… Секунда, — а её и след простыл! Измятый хлопок лишь один остался…

Василий ошарашенный прозрел, и кругом огляделся. — Исчез старинный лоск. Он — в спальне облачной дворца аэритов....

Аллария решительно ворвалась:

— Ещё ты спишь?! Очнись! Туда смотри!...

42-4.

… Летит прозрачный, лёгкий, облачный чертог за дуновением утреннего ветра. Небесный город раскрывает силуэты свету.

Всплывает солнца шар-желток в белковом смузи марева восхода.

Вот только утро стало проявляться!

Вспорхнули аэриты, вспугнутые Солнцем, наверное, но…

Нет! — Не потому!
.
Колосс взирает, голову просунув сквозь облака, любуясь на своё Архи-творение.

***