Передний край

Во время наступления фашистских войск на Сталинград летом 1942 года наш 527-й дорожно-строительный батальон, в котором я был помощником командира по технической части, обеспечивал переправу наших войск и уходящего от врага населения. Мы строили причалы паромных переправ, мосты через протоки на Волжской пойме и через реку Ахтубу, участвовали в строительстве эстакадно-наплавного моста через Волгу у Сталинграда.
Множество людей, повозок, тракторов, автомашин с оборудованием заводов и совхозов, стада коров и гурты овец накапливались у Волги. С запада приближался пугающий грохот боя. Гражданские люди спешили скорее уйти за Волгу. Переправа была опасной. Фашистские самолеты безнаказанно разбойничали над русской рекой. Бомбили и обстреливали переправы, топили суда, напичкали реку магнитными минами. К берегам прибивало всплывшие трупы людей и обломки разбитых судов. Пылали баржи с горючим. Много наших людей погубил враг в те мрачные дни в мутной Волге. Отчаяние, безысходное горе видны были в робких, скитавшихся у воды фигурках детей, женщин и стариков, искавших своих родных среди всплывших из темных глубин Волги трупов.
К осени, когда масса эвакуирующихся переправилась через Волгу, наш батальон по приказу фронта был передан в состав 51-й армии, оборонявшейся южнее Сталинграда в районе Сарпинских озер. Мне надо было срочно изучить дороги, идущие от Волги к переднему краю обороны. Наши машины еще не прибыли к месту дислокации штаба батальона в селе Солодники, и я решил проехать верхом по дороге, идущей к озерам Цаца и Барманцак. Из-за Волги прибыла рота Медведева, и следовало подготовить и дать ей задание на приведение в порядок этого маршрута. Войдя во двор, где в сарае сто¬яли штабные лошади, я уже взял у коновязи гнедого оседланного скакуна, когда за изгородью на улице остановился зеленый «виллис» и посигналил.
— Куда собираешься, младший лейтенант? — крикнул мне сидевший рядом с водителем танкист-разведчик.
— Надо вон ту дорогу проверить! — ответил я, указав направление рукой.
— Не мучь лошадь! — крикнул танкист. — Садись ко мне в «виллис». Я еду туда.
И хотя мне хотелось проехать верхом, но дел было много, а времени не хватало и следовало его поберечь. Вынув ногу из стремени, я передал лошадь коноводу, сел в «виллис», и мы быстро поехали от Волги к переднему краю. Эта юркая, присланная американцами по ленд-лизу машина, могла быть использована и как легковая, и как тягач к легкой пушке. Правда, она была совершенно открыта, и ветер изрядно нас пробирал. Полевая дорога шла по пустынной равнине, лишь в одном месте слева виднелись три или четыре небольших холма. Я знал, что в каждом из них есть землянки и что называется это Яшкин хутор. В Яшкином хуторе обитало всего два чело¬века.
Судя по карте, дальше должны были быть еще, очевидно такие же, населенные пункты Чекрышкин бугор и Пять колодезей, но в натуре мне так и не удалось их обнаружить. Кругом расстилалась равнина с чахлой бурой и редкой травой, осыпанной инеем. Местами виднелись пятна солонцов, где грунт напоминал золу. Морозило. Ехали быстро. Я застегнул шинель, танкист ежился в своей кожаной куртке. Холодные степи кругом были без¬жизненны и пустынны. Казалось, что тут, на голой про¬мерзшей земле, ничего не осталось живого. Но вдруг впереди неожиданно мы увидели полуголого человека. Он был без рубашки и умывался из котелка. От его раскрасневшегося на морозе здорового тела шел пар. Здесь, в седой от пушистого инея степи, это казалось стран¬ным. Как попал и для чего находился тут человек без рубашки? Где он взял в этой голой морозной степи воду для умывания? Недалеко появился еще один человек в шинели, а потом и другой в зеленом обмундировании и в начищенных хромовых сапогах. Пройдя не¬сколько шагов, они спустились под землю. То здесь, то там появлялись военные и опять скрывались. Советские трудолюбивые люди, привыкшие к трудностям и к напряженной работе, оставив обычное мирное дело и семьи, взялись за оружие, жили тут в блиндажах и землянках, преграждая дорогу врагу. От этого веяло чем-то древним и странным в наш век. Вспомнилась битва Александра Невского у Вороновых камений.
— Вот здесь останови! — сказал разведчик. — Зайдем к царице полей.
«Виллис» свернул с дороги, остановился. По земляным ступенькам мы спустились в блиндаж. Судя по зеленым ящикам, телефонам и складному столу с расстеленной на нем картой, тут был штаб. Под землей оказалось опрятно и чисто. Во всем ощущалась, как тогда говорили, штабная культура. Двое военных, находившихся в этом блиндаже, были одеты в новое и, я бы даже сказал, нарядное зеленое обмундирование с начищенными золочеными пуговицами и с белыми подворотничками.
— А! Прекрасно, прекрасно! — приветствовал нас по¬жилой майор. — Я вас с утра поджидаю! Не будем терять время на разговоры, пойдемте в первую траншею. Посмотрите оттуда. Это вам много даст.
Выйдя из блиндажа, мы немного подъехали на «вил¬лисе», потом там, откуда стало видно за холмом дали, находящиеся у противника, а значит и ему видно нас, остановили машину и пошли пешком.
День был хмурый и ветреный. Уныло в степи трепетал низкий редкий засохший бурьян. Справа, в отрытом у дороги окопе, возле противотанковых ружей, направленных с бруствера в сторону немцев, подняв воротники шинелей и засунув руки в рукава, согнувшись, сидели пять бронебойщиков. Они не обратили на нас никакого внимания. Слишком было промозгло и холодно в этой канаве, где на мерзлой земле стыли ноги, и под шинель, заставляя дрожать, пробирался мороз. Полагая, что тут, у границы нашествия немцев, у нас мощная оборона, я был разочарован, увидев этих пятерых продрогших солдат, находящихся здесь, чтобы не пропустить вражеские танки. Ни вправо, ни влево никого в степи больше не было видно. Траншеи, в которые надо было войти, находились впереди за небольшим холмом, скрывавшим нас от наблюдения со стороны противника.
 Когда поднялись на этот холмик и впереди открылись туманные дали, мы пригнулись. Здесь врагу хорошо было нас видно. Не хотелось нам перед ним кланяться, но в траншеях, куда мы шли, находились солдаты, а гитлеровцы, увидев нас, могли открыть по переднему краю огонь. Надо было стараться пройти незаметно. За холмом начинался мелкий ровик, по которому тут ходили, но на самом высоком и видном месте почему-то его не отрыли. Пригнувшись, мы благополучно добрались по ровику до глубокой траншеи, где можно было стоять во весь рост. Танкист остановился, заговорил с подошедшим к нему лейтенантом. Я выглянул из траншеи. Поле впереди полого опускалось в низину. Слева был виден бурый камыш, а справа широкое голое незамерзающее озеро и на ближнем его бе¬регу глинобитные стены разрушенных домиков хутора. За низиной начинались невысокие холмы и за ними, до¬вольно далеко, два домика с красными крышами, а возле них несколько пирамидальных тополей. Чувствовалось, что из-за холмов и от этих двух домиков с красными крышами наблюдает противник. К развалинам хутора и дальше через низину шла дорога. По ней много месяцев никто не ездил. Колеи ее сравнялись с землей и заросли травой, ставшей осенью бурой и скучной. Между озера¬ми, где земля была темной и не замерзшей, среди кочек, дорога терялась. Это место могло стать непроезжим, и укрепить его было тут нечем. Поблизости я не видел каких-либо пригодных для этого материалов. В хуторе все деревянное сгорело. Остались только глиняные стены, сохранившие местами побелку. На них гитлеровцы черной краской крупными буквами написали угрозы, ругательства и на¬смешки в адрес наших солдат.
Впереди было тихо и пусто, но чувствовалось, что отовсюду за нашими позициями зорко следят. Враг при¬таился и ждал. Здесь проходила граница нашествия фашистских полчищ. Стараясь лучше рассмотреть дорогу между озерами, чтобы представить себе, как можно при необходимости обеспечить на этом участке проезд, я до¬вольно высоко высунулся из траншеи и сидевший рядом солдат потянул меня за шинель. Предупредил, что снайперы с той стороны стреляют метко. Спустившись вниз, я спросил у солдата, упорно ли дерется противник.
- Нет, — ответил он. — Эти слабые. Мы недавно их тут тряхнули маленько. Когда в камыши их загнали, они сразу руки подняли. Эти слабые. Я на себя десятерых возьму.
— Не может быть! — удивился я, с любопытством взглянув на солдата. Он был невысок, крепко сложен, смугл и очень некрасив, по-видимому, отличатся отчаянной смелостью. Черные блестящие глаза его смотрели как-то диковато в разные стороны, а края большого рта загнулись книзу.
— Да! — повторил он. — Десятерых хоть сейчас!
— Это верно? — спросил я у другого, немолодого, уже усатого солдата, сидевшего рядом и скручивавшего цигарку.
— Нет, не верно, — ответил он. — Десятерых не возьмешь. Человек шесть взять можно. Если бы не было у них столько танков и самолетов, тогда, конечно, другое дело. А так — пять-шесть. Не больше. Лишнего говорить не надо.
— А все утверждают, что немцы воюют неплохо?
— Тут немцев мало. Тут больше эти, как их? Черня¬вые.
Расставаясь с солдатами, я пожелал им после победы вернуться домой и пожал их шершавые руки.
Когда ехали обратно, в одном месте вдруг из-под земли неожиданно выскочили человек 50 бойцов и, стреляя вверх из автоматов и винтовок, побежали нам навстречу. Водитель остановил «виллис». Я оглянулся и увидел немецкий истрибитель, который гнался за нами, летя над дорогой. Фашистский летчик, хотевший безнаказанно расправиться с нами, увидев бегущих и стреляющих солдат, начал круто разворачиваться и набирать высоту. Мотор самолета отчаянно взвыл. Чувствуя, что могут сбить, летчик судорожно рвался вверх и старался как можно скорей развернуться назад. Через несколько се¬кунд самолет уже скрылся вдали за передним краем. Сбить разбойника бойцам не удалось. Но нас они спас¬ли. А вот наш инженер Ницын перед этим был убит в кабине автомашины пулеметной очередью вражеского самолета.
Вернувшись в Солодники, я встретил уважаемого все¬ми нами Антона Ивановича Медведкова.
— Иди скорее, получи зимнее обмундирование, — сказал он мне. — Сегодня его привезли, и сегодня же приказано выдать.
Я не заставил дважды повторять эту приятную новость и, не заходя в штаб, поспешил на склад. Надо сказать, что, не имея теплой одежды, я с некоторым беспокойством думал о приближающихся холодах. Во время гражданской войны, интервенции и разрухи, когда я был еще совсем маленьким, мы жили в Воронеже. Денег для платы за квартиру у родителей не было. Хозяйка потре¬бовала, чтобы мы уезжали. Тогда отцу, он был хирургом, предоставила квартиру больница. Мы еще не успели переехать в этот дом, как в него попал артиллерийский снаряд, разрушив крышу и потолок второго этажа. Кроме того, нечем было топить. Зима стояла холодная, и в комнатах мерзла вода, которую мы с таким трудом при¬носили из-под горы с далекой реки Воронеж. В кастрюльках, манерках и чайниках. У родителей нас тогда было десять детей. Ни магазины, ни рынок не действовали. Ни хлеба, ни муки, ни соли, ни сахара, ни каких-либо иных продуктов питания достать было негде. Оборванные, голодные, мерзнущие, мы все-таки как-то жили. В больнице отцу давали очистки от картофеля, и мама делала из них лепешки. Они получались лилового цвета и отвратительного вкуса. Кипяток пили с отвратительным приторным сахарином. От холода тогда мои руки и ноги покрылись язвами, и меня положили в кухне над плитой на полку, где я лежал много дней, пока все не зажило. С тех пор мои руки и ноги плохо переносили холод, а мама меня утешала и говорила: «Когда вырастешь, будешь жить на юге».
Понятно, что теперь я был очень доволен, получив на складе прекрасный белый полушубок, меховую шапку-ушанку, меховые рукавицы, покрытые зеленым брезентом и прикрепленные, чтобы не потерять их, к шнурку, пропускавшемуся, как у детей, в рукава. Кроме того, мне выдали валенки, теплые портянки и теплое белье. Все это было отличного качества — хоть на Северный полюс! Взяв в охапку эти прекрасные вещи, я с глубокой благодарностью подумал о тружениках тыла, которые, несмотря на всяческие лишения, голод и холод, обеспечивали фронт всем необходимым.
Утром следующего дня, по приказанию командования, находившиеся в Солодниках воинские подразделения, в том числе наш штаб, построились у Волги на неширокой отмели спиной к реке и фронтом к высокому обрыву, на котором находились домики села Солодники. Через не¬которое время появилась группа командиров и политработников штаба 51-й армии. Они остановились перед на¬ми. Один из них, светловолосый крепыш в серой каракулевой шапке-ушанке и в белом полушубке, подпоясанный широким ремнем с большой медной пряжкой, обратился к нам с речью.
С первых же слов мы поняли, что он скажет нам что-то значительное и, перестав шептаться, стали слушать внимательно. Говорил он туманно, намеками, но по тону его голоса, по некоторым недосказанным фразам, можно было понять, что он знает о чем-то важном, но не может открыто сказать нам об этом. Узнав с его слов, что сейчас говорят так не только с нами, но и во всех частях фронта, мы старались понять: что же это такое готовится, но хранится от нас в тайне?
Выступавший перед нами молодой командир сначала казался спокойным, но по мере того, как он говорил, им овладевало волнение. Под конец своей речи он вдруг покраснел и сказал, угрожающе повысив голос: «Враг еще узнает силу наших ударов!». При этом глаза его вспыхнули, он поднял кулак и, глубоко вздохнув, с азартом выкрикнул:
— Будет и на нашей улице праздник!
Потом обвел нас горящим взглядом и добавил:
— Имейте в виду, это относится к самому близкому времени!
Очень взволнованный, он повернулся и с решительным видом ушел. Ушли за ним и остальные товарищи из штаба армии. Возбуждение охватило нас. Теперь было ясно, что скоро начнется то грозное и великое дело, которого все наши люди так ожидали. Чувствовалось, что начнется оно тут, у нас, у берегов Волги.
Сейчас, рассматривая фотографии командиров и политработников штаба 51-й армии, я думаю, что выступал перед нами начальник политотдела этой армии, полков¬ник И.В. Воронков. Погон тогда еще не было, а полков¬ничьи знаки отличия на петлицах воротничка гимнастерки под полушубком не были видными. Нам полковник казался просто молодым крепким парнем.
Когда после митинга мы поднимались на крутой и высокий берег к сереньким домикам Солодников и обменивались мыслями и догадками, сзади, над мерзнущей Волгой всходило солнце. Глядя на освещенных его утренними лучами взволнованных людей, идущих вокруг меня, и чувствуя, как горят они желанием сделать все, что возможно для нашего дела, я подумал: «Правда в людях, и она победит».
А.В.Русанов