Двадцатое ноября

В эту ночь на двадцатое ноября командир нашего ба¬тальона получил приказ штаба 51-й армии обеспечить наступающим войскам проезд по армейской дороге, на¬ходящейся на территории, пока еще занятой врагом. Эта дорога, отмеченная на карте красным карандашом, на¬чиналась от переднего края обороны возле оконечности озера Цаца и шла к находившемуся у противника селу Плодовитому и далее на Абганерово.
Решили, что я, взяв с собой один взвод, буду двигать¬ся по этой дороге с наступающими войсками, ставя зада¬чи подразделениям нашего батальона. В темноте перед утром выехал к переднему краю на грузовой машине ЗИС-5, взяв с собой двадцать солдат, едва уместившихся в кузове. Утро было морозное, тихое и туманное. Когда мы подъезжали к переднему краю, наши войска начали артподготовку. Неожиданно в небе дико взревело, и над головами помчались к противнику полосы белого пламе¬ни. Там раздался глухой мощный рокот, словно что-то свирепое прыгнуло в расположение врага за озеро и с яростно терзает всех, кто оказался там. Дикая си¬ла как будто всегда ждала этой минуты и, наконец, дожда¬лась! Человек так беспомощен по сравнению с тем, что он сам заставляет метаться, сжигать и калечить!
Сзади в степи на артиллерийских позициях засверка¬ло. Наверху зашелестели и зашуршали снаряды. То низ¬кие и мощные, то звонкие лающие выстрелы наших пу¬шек и минометов слились в непрерывный поспешный грохот. Чем поспешнее становился он, тем ужаснее представлялось положение врага, тем страшнее и радост¬нее было нашим. Мощный грохот усиливался. Земля вздрагивала и, казалось, что взрывы нарушат ее равнове¬сие и случится какая-то непредвиденная катастрофа. Озеро, находившееся перед противником, загорелось кровавым огнем, отражая в себе пламя разрывов. Ура¬ганный обстрел позиций противника должен был пода¬вить или же уничтожить его огневые точки и живую силу и обеспечить возможность успешной атаки, к которой уже подготовились две стрелковых дивизии и поддержи¬вающие их танки 4-го мехкорпуса.
Позиции гитлеровцев, где непрерывно рвались снаря¬ды, были долгое время смертельным препятствием, за которым хозяйничал враг. Не только перейти эту прегра-ду, но даже смотреть на нее из траншей было опасно. Теперь, после артподготовки, нашим войскам предстоя¬ло напасть на то, перед чем столько верст отступали, на то, от чего много месяцев прятались в узких траншеях, пробираясь нередко ползком и стараясь не поднимать головы выше бруствера. Теперь предстояло атаковать противника, уничтожить его и, не останавливаясь, про¬рваться через всю глубину вражеской обороны. Вот по¬чему и пехота, идущая под прикрытием артподготовки вперед к клубам дыма разрывов, и артиллеристы, веду¬щие огонь по врагу, и танкисты, смотревшие из башен танков - все, кто из наших мог видеть огонь разрывов и слышать их грохот, с волнением следили за артподготов¬кой, стараясь понять и увидеть то, что происходит. За¬хвачен ли враг врасплох, или он раньше узнал о готовя¬щемся наступлении и ушел из передовых траншей, где рвутся наши снаряды. Как будет он сопротивляться во время нашей атаки?
Туман не давал наблюдать результаты стрельбы. Он мешал не только артиллеристам. Из-за тумана в это утро авиация не действовала и не могла помочь при прорыве войскам Сталинградского фронта. Залп «катюш» был сигналом к атаке. По небу опять понеслись блестящие полосы и взревели в тумане. Послышался крик побежав¬ших в атаку солдат. Две дивизии атаковали врага в меж¬озерье Цаца и Барманцак. За порванным, смятым и вдавленным танками в землю проволочным заграждени¬ем остались наши траншеи, уже опустевшие навсегда. Перед вынесенными вперед мелкими лежачими окопами в брустверах заборчиком был воткнут бурьян или поло¬жены сухие шары перекати-поля, за которыми солдаты, лежавшие до этого в окопах, укрывались от противника. За озерами уходили вперед пехотинцы. Артиллеристы, сопровождавшие их, катили на руках пушки. Треск авто¬матов удалялся, становился все тише. Прошли танки. В одном месте между озерами Цаца и Барманцак по мин¬ному полю танками был проложен извилистый след, глу¬бокие колеи в липком коричневом грунте. Рискуя за¬стрять в развороченной глине, мы свернули на этот след. К дороге, разминируя ее, вышло несколько саперов. Ру¬ководил ими рослый круглолицый полковник, в накину¬той на плечи поверх шинели зеленой плащ-накидке. Он крикнул нам, указывая рукой: «Только по колеям! Кру¬гом мины!» Саперы, их было всего лишь четверо на та¬ком большом минном поле, расступились, пропуская нашу машину. Тут, между озерами, на минном поле многие подорвались. И справа, и слева были разбросаны взрывами люди и техника. Вот остаток от человека — кровавый обрубок без рук, без головы и без ног. Одежда сорвана взрывом. Только подмышкой остались белые клочья белья. Голый, он содрогается и шевелится. Вот живая, пытающаяся встать на передние ноги лошадь, с оторванным задом и вывалившимися на землю кишка¬ми. Скаля зубы, она кричит тонким детским голосом. Вот трупы сгоревших солдат у подорвавшейся автомаши¬ны. У одного по пояс оторвана нижняя часть тела. Опи¬раясь на локти, он приподнимает на тонкой шее голову, но она вновь поникает. Впереди, на возвышенности, на которой идет бой, дымя, горит танк. Вот еще лежат тру¬пы и дальше. Здесь смерть. Ощущение близко витающей смерти страшит. Обычно она далеко, но сей¬час тут: над пылающим танком, над трупами у дороги, над минным полем. В каждой вспышке разрыва кажется, что вот затрепыхает она крыльями и над нами. Тогда уж не узнаешь, кто победит в этой битве. И жизнь представляется такой слабой, трепещущей, как огонек. Затушить его так легко! Впереди, там, за озерами, где начинается небольшая возвышенность, проходит траншея. В ней, подняв кверху руки, стоят румыны в шинелях и черных лохматых шапках. Обросшие, чернобородые, грязные, с горящими от страха глазами. Они не знают, что с ними будет и с ужасом, озираясь, держат вверх руки. Вчера еще им говорили, что наши войска разбиты и загнаны в Волгу и что недалеко то время, когда с русскими будет покончено, а сейчас они стали беспомощными, безза¬щитными одиночками и не знают, что сделают с ними дальше. Они выброшены из игры, и события, происходя¬щие тут на фронте, больше от них не зависят. Офицер, еще утром считавший себя немаловажной персоной и требовавший, чтобы ему подчинялись, стоит у дороги с растерянным видом, без шапки, в разорванной белой поддевке. Со страхом он смотрит на нас, не надеясь, что останется жив. Он такой же теперь, как и все осталь¬ные, попавшие в плен. Земля за озерами снова наша. Изрытая, испоганенная врагами земля. Всюду брошен¬ное непривычного вида оружие и снаряжение — серые каски, винтовки и противогазы. Всюду торчат из засох¬шей травы небольшие треноги. Не сразу поймешь, что треноги — оставленные расчетами минометы.
На невысоких холмах за озером полевая дорога пере¬резана второй траншеей. Спрыгнув с машины, солдаты засыпают ее. Рядом блиндаж с выдернутыми взрывом бревнами. В нем валяются убитые румыны. Холодной осенью они жили тут и притащили сюда железную кровать с блестя¬щими шариками на спинках, несколько крестьянских одеял из цветных лоскутков, стол, самовар, зеркало и обычную в наших селах лубочную картину, изображаю¬щую двух влюбленных в беседке на фоне зеленых де¬ревьев у синего озера с белыми лебедями. Это была хоть и яма в грунте, но с какой-то попыткой создать уют. С разрывом снаряда для тех, кто тут жил, все кончилось. Один лежал на полу, на спине, с ногами, поднятыми на кровать. Судя по хромовым сапогам, это был офицер. Двое других убитых, наполовину засыпанные землей, ле¬жали у входа. Еще один съехал под стол и на него вы¬лился упавший и пробитый осколками самовар. Взрывом по блиндажу разметало письма родных и близких, сохра¬нявшиеся кем-то из убитых. Этих румын принудили вое¬вать и бесцельно погибнуть.
Дальше в траншее русский солдат, с честью погибший за Родину, и трое убитых им гитлеров¬цев в шинелях крысиного цвета. У одного в руке кинжал с красиво выгравированной на лезвии немецкой над¬писью: «Все для великой Германии!»
Сделав переезды через траншеи, мы двинулись даль¬ше, догоняя наступающую пехоту. Один из офицеров гитлеровской армии, став «во фрунт», отдавал нам честь. Водитель Торопченко, высунувшись из кабины, крикнул ему: «Яйки, курки не хочешь?» Тот вытянулся еще боль¬ше. Навстречу брели и другие, ставшие пленными, сол¬даты и офицеры противника.
На том пространстве поля, которое я мог видеть, ле¬жал убитый во время атаки русский солдат. Что он убит, было сразу заметно, потому, как земля притянула уже к себе все части его безжизненного тела. Ле¬жал он ничком, щекой к земле. Молодое лицо с тонки¬ми чертами было совершенно бледным, бескровным, мертвым. Грубая шинель неловко топорщилась на спине, как горб. Кругом поднималась сухая трава. В ней валя-лась винтовка, отлетевшая в сторону, когда молодой че¬ловек упал, пробитый пулей. Тут кончилась его жизнь. Его кто-то любит и ждет, и не знает, что он здесь лежит в опустевшей степи, когда все остальные, с кем он был, ведя бой, ушли вперед.
Дорога, проходящая по возвышенности, была, в ос¬новном, проезжей. Даже там, где перед селом Плодови¬тым она спускалась в лощину и шла вдоль ручья по лугу, наша машина проехала совершенно свободно, хотя вид¬но было, что в оттепель тут может быть грязно. Это был единственный не заминированный въезд в село Плодови¬тое, расположенное в низине у небольшой реки. В обе стороны от дороги по колам была натянута проволока, на которой висели железные черные таблички с белыми немецкими надписями «minen». У въезда в село, справа на берегу ручья, возле бурого высокого камыша и не¬скольких искривленных лозин, враг оставил на огневых позициях батарею дальнобойных огромных уродливых желто-пегих пушек. Стволы их были направлены на вос¬ток к Волге, но стрелять по нашим они навсегда теперь прекрати¬ли. Рядом с этими мрачными орудиями смерти остались большие штабеля ящиков со снарядами. Перед селом надо было отремонтировать маленький мостик. Оставив тут солдат и машину, я, по изогнутой вправо улице, вошел в Плодовитое. Только утром село это было в 15 километрах за линией фронта и казалось чем-то потусторонним. Теперь оно являлось передо мной так, словно возвращалось из небытия. Что сделали с ним, с нашим русским селом фа¬шисты? Какое оно стало?
Я шел по свернувшей направо улице, и освобожден¬ные хаты одна за другой появлялись навстречу, будто рождались для новой жизни. И это казалось так необы¬чайно важно, что я, несмотря на трескотню автоматов, раздававшуюся впереди, прошел эту недлинную улицу, за дома, до моста через ручей. Дальше по низу лощины тя¬нулись сады и огороды. Враг пытался удержать Плодови¬тое — там шла перестрелка. Автоматные очереди в срав¬нении с грохотом артиллерии напоминали стрекот кузне¬чиков и казались совсем не опасными.
Мост был балочный, деревянный, длиной метров в шестнадцать. Забравшись под него, я не без опасения оборвал разноцветные провода, тянувшиеся к розовым зарядам взрывчатки, заложенным на береговой опоре. К ручью в это время подъехал танк Т-34, остановился и из него, выпрыгнул танкист в зеленом комбинезоне.
«Мост крепкий! — сказал я ему. — Танк пройдет. Я осматривал. Можно ехать. Провода я оборвал».
Не отвечая мне, что, признаться, задело мое инженер¬ное самолюбие, танкист, зайдя сбоку, присел на корточ¬ки и внимательно осмотрел прогоны и сваи. Судя по внешнему виду, трудно было предположить, что этот че¬ловек что-либо понимает в расчете мостов. Коренастый и длиннорукий,  с рас¬трепанными светлыми волосами и грубым лицом, он казался совсем простецким, но в действительности, види¬мо, хорошо знал свое дело. Закончив осмотр, он реши¬тельно крикнул водителю: «Давай! Выдержит!» Махнул рукой и побежал к танку, с ловкостью забрался в башню. Танк фыркнул, прошел через мост и покатился вдоль ручья к садам, где стреляли.
Гулко грохочет артиллерийская канонада. В ее клокотанье туманная степь, окруженная тучами темного дыма, напоминает гигантский кипящий котел. Началась историческая операция под Сталинградом. От усилий борьбы сотрясаются степи. И у Плодовитого, и правее, в районе Дубового оврага, и еще правей, у Сталинграда, непрерывно и мощно грохочет и, кажется, что этот грохот сто¬ит над землей, так же, как и клубящиеся тучи черного дыма.
Придет время. Рассеются тучи. Происходящее станет историей и не будет уже тех вопросов, которые всех так волнуют: чем кончится это сражение? Удастся ли нашим войскам окружить группировку противника и удержать ее? Враг не раз уже разрушал наши планы, топя их в крови и опять прорываясь вперед через трупы убитых. Он жесток и коварен.
С большим опозданием, лишь перед вечером, на уча¬стке между озерами Цаца и Барманцак входит в прорыв наш 4-й мехкорпус. Вместо того, чтобы двигаться по трем маршрутам, все бригады корпуса из-за мин сбились на ту дорогу к селу Плодовитому, которую мы приводи¬ли в порядок. От этого корпус растянулся на 50 километ¬ров в длину. Танки и автомашины с пехотой идут мимо нас непрерывным потоком. Люди возбуждены.. Со¬общение об успехах прорывающихся навстречу  за До¬ном войск Юго-Западного и Донского фронтов, укрепляет уверенность в наших силах. Кругом не смолкая, грохочет. Высоко поднялись тучи дыма. Скорее вперед! Оборона противника прорвана. Путь во вражеский тыл открыт! Ревут танки. Гремит канонада. Огнем освещается небо. Скорее вперед! Нельзя терять ни минуты! Враг подвижен и силен. Он понял, что ему угрожает. Он сделает все, чтобы сорвать наши планы. Уже забегали фашистские генералы, уже спешат к месту боя немецкие танки и штурмовые орудия. Вперед, скорее вперед!
Настал тот момент, когда нужно вложить в дело все свои силы. Пора прекратить разрушительный и кровавый путь 6-й немецкой армии! В едком дыме рычащих машин, части мехкорпуса все идут и идут, углубляясь в прорыв мимо жалких остатков разбитых дивизий врага, мимо брошенной техники и уничтоженных вражеских танков. Вот один из них с черно-белым крестом на броне, неподвижно стоит, опустив пушку в землю. Не придется ему уже больше давить и расстреливать наших людей.
Постепенно темнеет, а мимо войска все идут. Разно¬цветные трассы светящихся пуль, блеск разрывов, и трепет сияния над горизонтом, словно иллюминация в сумраке освещают ход этих великих событий.
За танками уже ночью в прорыв стал входить кавкорпус. Тысячи всадников на торопливых лошадках. Слыша грохот сражения, видя зарево, люди и лошади возбуждены. Торопливо ступают по грязной дороге мохнатые ноги — множество быстро мелькающих конских ног. Лошади, разгоряченные происходящим, спешат, напирая одна на другую, не зная, зачем, торопятся туда, где за степью горит и грохочет. Всадники понимают, что там происходит, и тоже спешат. На фоне зарева их силуэты бегут и бегут за холмы. Что там ждет их?
А.В.Русанов