Глава 74. Можно ли убежать от себя?

Первое июля разразилось над городом яростным ливнем, словно небо, переполненное грустью и отчаянием, решило выплеснуть на землю все свои скопившиеся слезы. В семь утра, когда утренний свет едва пробивался сквозь плотные тучи, Вера выбежала из дома, словно одержимая, в одной лишь тонкой, хлопковой ночнушке, которая едва прикрывала ее тело. Ливень обрушился на нее, словно ледяной водопад, и за считанные секунды ее одежда намокла до нитки, прилипнув к телу, обнажая контуры ее фигуры. Вера, словно очнувшись от транса, остро почувствовала леденящий холод. Она с резким разворотом бросилась обратно в дом, словно ее преследовал призрак, но ей было все равно, что видят другие.
Она влетела в квартиру, как вихрь, сметая на своем пути все преграды, и, схватила первое, что попалось под руку. Она накинула на себя старый, потрепанный пиджак, найденный на спинке стула, пытаясь хоть немного согреться от холода и собственных мыслей. Ногами скользнула в зелёные резиновые тапочки, которые больше напоминали детские игрушки, и, казалось, не особо спасали от ощущения мокрой и холодной реальности. И, не раздумывая ни секунды, она снова выскочила на улицу, словно ее тянуло туда нечто непреодолимое, словно какая-то невидимая сила. На этот раз промок и пиджак, превратившись в тяжелую, мокрую тряпку, которая прилипла к ее спине, но ей уже было все равно, она не обращала на это внимания. Ее не волновал ни проливной дождь, ни леденящий холод, ни ее собственный внешний вид, и она не обращала внимания на то, что подумают другие. Вера была полна отчаянной решимости, и она бежала, не обращая внимания ни на что вокруг, словно ее жизнь зависела от скорости ее ног, словно только бег мог заглушить ее тревогу.
Она неслась по улицам, словно ее преследовал кто-то невидимый, словно она пыталась убежать от своих собственных мыслей, а ее целью была улица Мазаево 10, квартира Сары. Прохожие, кутаясь под зонтами и укрываясь от дождя, оглядывались на нее с недоумением и легким испугом, словно увидев нечто совершенно ненормальное, нечто нереальное. Она прекрасно понимала, что выглядела, как сумасшедшая, в своей тонкой ночнушке, мокром пиджаке и резиновых тапках, но ей было плевать, она не обращала на них внимания, словно она была невидима для них, словно она жила в своем собственном мире. Холод, пробирающий до костей, пытался остановить ее, заставить ее повернуть назад, но Вера не чувствовала его, она не обращала на него никакого внимания, и она неслась вперед, полная решимости и какого-то отчаянного стремления. Вера бежала на зов своего сердца. Она была почти обнажена под проливным дождем, и ей было совершенно не до чужих взглядов и мнений, она думала только о Саре, она чувствовала тревогу, она хотела убедиться, что с ней все в порядке, она хотела быть рядом с ней.
Наконец, она добежала до нужного дома, и, не останавливаясь ни на секунду, начала отчаянно колотить в окно Сары, словно она пыталась разбудить не только ее, но и весь город. Она колотила сильно, и ей было все равно, что она может разбить стекло, она хотела попасть внутрь, и ничего больше не имело значения. Но Сара, видимо, крепко спала, или, может быть, просто не хотела слышать, и окно оставалось глухо закрытым, никаких признаков жизни в квартире не было. Тогда Вера, не теряя ни надежды, ни решимости, обошла дом и, заметив открытое окно на первом этаже, в квартире, где жили знакомые девчонки, с которыми часто проводила время Сара, не раздумывая ни секунды, залезла к ним. Эти девушки, Оля и Катя, знали Веру, они привыкли к ее странностям, и, не особо удивившись ее появлению в таком странном виде, и в такое время, пропустили ее внутрь, лишь слегка переглянувшись между собой с легкой улыбкой, и в их взгляде не было осуждения, только понимание. Вера, не тратя время на благодарности, вышла в подъезд и, словно тень, проскользнула в квартиру к Саре, не дожидаясь никакого приглашения, и как будто она точно знала, что делать.

В квартире царил хаос, словно здесь только что прошло торнадо, и Вера тихонько, словно крадучись, проскользнула в комнату к Саре, стараясь не создавать шума, чтобы не разбудить ее. Сара спала, беспокойно свернувшись калачиком под одеялом, и было видно, что ее похмелье было тяжелым, словно она не спала всю ночь, и только сейчас, утомленная вином и усталостью, она провалилась в сон. В комнате чувствовался терпкий запах перегара, запах тлеющих сигарет и вчерашнего веселья, который смешивался с влажным, сырым запахом дождя, пропитавшим одежду Веры. Вера, осторожно прокралась к кровати и тихонько села рядом с ней, стараясь не нарушить ее сон, словно она боялась, что если Сара проснется, то все закончится. Она достала из кармана своего мокрого пиджака почти размокшую пачку сигарет, вытащила одну, зажгла ее, и выпустила первое облачко дыма, которое, казалось, растворялось в этой гнетущей атмосфере и становилось ее частью. Она включила тихую песню Земфиры, чей хриплый, надрывный голос как нельзя лучше соответствовал ее настроению, и этот голос заполнил комнату, словно эхо ее собственных мыслей, и ей казалось, что этот голос поет о ее боли, о ее страхах, о ее тревогах.
“Время сжигать мосты. Время искать ответ… и менять сгоревшие лампочки”, – пела Земфира, и эти слова отзывались в сердце Веры, словно эхо ее собственных переживаний, словно они говорили о чем-то сокровенном, о чем-то очень личном, о чем она не могла никому рассказать. Вера медленно затягивалась дымом, и ее взгляд, словно потерянный, скользил по стенам, которые были разрисованы ею, Сарой и другими их друзьями, и ей казалось, что она видит тени прошлого, что она видит моменты, которые они провели здесь вместе, все те ночи, наполненные весельем, смехом, спонтанностью и беспечностью. Она смотрела на разбросанные вещи, на полупустые бутылки, на пепельницы, переполненные окурками, и ей не хотелось думать о чем-то плохом, ей не хотелось забивать голову лишними тревогами, она хотела просто наслаждаться этим моментом, просто быть рядом с Сарой, просто чувствовать ее тепло, просто чувствовать ее рядом, и, возможно, это было все, что ей было нужно, и возможно, это было все, что могло бы хоть как-то успокоить ее, что могло хоть на мгновение заглушить ее тревогу. Вера молча курила, и ее взгляд, полный какой-то тихой грусти, был прикован к лицу Сары, и она нежно, осторожно гладила ее по голове, словно успокаивая ее, словно пытаясь передать ей всю свою любовь, всю свою нежность, всю свою поддержку, и в этот момент, все вокруг нее перестало существовать, и осталась только она, Сара, и эта тихая, гнетущая грусть в ее сердце.

Её пальцы скользили по спутанным, словно запутавшимся в собственных мыслях, волосам. Это было, как будто, успокаивающее прикосновение, словно она пыталась прогнать прочь все плохие сны и мысли, которые могли терзать Сару. Пальцы Веры, казалось, искали какой-то покой, и в ее голове тихая, печальная мелодия снова и снова повторялась, как будто, заевшая пластинка, и она снова начала напевать ее вполголоса, словно боясь нарушить хрупкую тишину этого утра, словно боясь потревожить сон Сары, или, скорее, собственное душевное равновесие. Ее голос был хриплым от недосыпа и холодного дождя, и немного дрожал от внутреннего беспокойства, и слова песни, как будто, отражали все ее внутренние переживания, всю ее боль, всю ее тоску и непонимание, которые терзали ее душу, и казалось, что эта песня это единственный способ выразить все, что у нее накопилось внутри.
“Зимним ветром улечу… вольной птицей в вечность упаду… может быть я не герой, может быть совсем другой… вновь и вновь иду один домой…”, – тихонько напевала Вера, и эта песня, полная грусти и одиночества, звучала как ее крик о помощи, словно она пыталась заглушить эту боль и тревогу, которая поселилась в ее сердце, и как будто она пыталась обрести покой, хотя бы на мгновение. Она не знала, что делать дальше, она не понимала, что происходит в ее жизни, и ей оставалось только тихонько напевать эту песню, словно это был ее способ плыть по течению, и не тонуть в собственных мыслях. Она чувствовала себя такой потерянной и одинокой, словно она была оторвана от всего мира, и только эта песня, и это присутствие Сары, хоть как-то ее утешали.
Вдруг, Сара заворочалась, как будто сон уже не мог удерживать ее в своих объятиях. Сара медленно открыла глаза, и ее взгляд был затуманенным, словно она еще не до конца проснулась, в нем было не только похмелье, но и какая-то грусть, какая-то усталость, какая-то апатия, и, казалось, что она потерялась в этом мире. Она посмотрела на Веру, и ее губы растянулись в легкой, немного усталой улыбке, и она, как будто, была рада ее видеть, и в ее взгляде промелькнуло удивление, смешанное с нежностью.
“Вера? Что ты тут делаешь?” - прохрипела Сара, и ее голос был низким и сонным, словно он пробивался сквозь туман, и она протянула руки к Вере, словно ища в ней опору и поддержку, словно она хотела вцепиться в нее, чтобы не упасть в бездну отчаяния.
Вера нежно обняла Сару, и она почувствовала, как ее тело согревается от ее тепла, и ей стало легче на сердце, и она, как будто, перестала чувствовать холод и дождь, которые бушевали за окном, и в этот момент она почувствовала, что она не одна, и что у нее есть тот человек, который всегда поймет ее, и поддержит.
“Просто пришла к тебе, — ответила Вера, и ее голос звучал тепло и нежно, и она обняла ее крепче, словно боялась, что Сара исчезнет, что это всего лишь сон, и что она сейчас снова проснется в одиночестве.
Сара отстранилась, и, неуверенно покачиваясь, встала с кровати, словно это действие давалось ей с большим трудом. Она прошла мимо стола, заваленного пустыми бутылками и грязными тарелками, и это ее не удивляло, это был обычный вид ее квартиры. Она поправила свою растрепанную одежду, и зевнула во весь рот.  Казалось, что она до сих пор не до конца проснулась, и что она все еще находится где-то между сном и реальностью. Она посмотрела на себя в мутное зеркало, вздохнула с каким-то обреченным смирением, и пошла в ванную умываться, и ей, как будто, было все равно, что она видела в зеркале, словно она давно уже махнула на себя рукой. Спустя несколько минут, она вернулась в комнату, и на ее лице был легкий румянец, и ее взгляд стал более ясным и собранным, хотя в ее глазах все еще чувствовалась усталость.

Она открыла старый, скрипучий шкафчик, достала оттуда помятую пачку Ролтона, кипятильник и пару огурцов, которые, чудом, еще не испортились.
Она наполнила старый, заляпанный чайник водой, поставила кипятиться, заварила Ролтон, и нарезала туда огурцы. Это зрелище казалось таким будничным, таким обыденным, что Вера невольно улыбнулась. И они вместе начали есть этот незатейливый завтрак,  как будто, этот непритязательный Ролтон казался им самым вкусным блюдом в мире, а этот момент был таким обычным, и таким трогательным одновременно. Они ели молча, и эта тишина была наполнена пониманием, в ней не было необходимости в каких-либо словах, словно они понимали друг друга без слов.
Закончив с завтраком, они вышли на балкон, и на них падал редкий, холодный дождь, который, казалось, немного стих, и оставил после себя сырой, прохладный воздух. Они сели на старые, шатающиеся стулья, и начали слушать музыку. Музыка звучала тихо, и ее ритм был, как будто, в унисон с их настроением, и в ее мелодии чувствовалась какая-то печаль и безысходность, но в тоже время какая-то нежность и тепло. Вера смотрела вдаль, и в ее глазах была грусть, и она думала обо всех тех проблемах, которые терзали ее душу, и о том, как она устала от всей этой неопределенности, и она чувствовала себя такой маленькой и беззащитной в этом огромном, жестоком мире.
“Что тебя тревожит? – спросила Сара, и ее голос звучал заботливо и нежно, словно она чувствовала всю боль и тревогу, которую прятала в своем сердце Вера.
Вера молчала какое-то время, собираясь с мыслями, и она, как будто, не знала, с чего начать, как выразить все те чувства, которые переполняли ее. Она смотрела в небо и ей казалось, что оно такое серое, и такое безрадостное, как и ее жизнь.
“Я не знаю… – прошептала Вера, и ее голос звучал тихо и печально, – кажется, что я потерялась, и что я совсем ничего не понимаю в этой жизни, и я не знаю, куда мне идти, и что мне делать дальше.”
Сара вздохнула, и посмотрела на нее, и в ее глазах была грусть, и понимание, какая-то особенная мудрость, и она, словно, разделяла ее боль, и хотела ей помочь, хотя она и сама была потеряна в этой жизни.
“Жизнь такая штука, Вера, – сказала Сара, и ее голос звучал спокойно, но немного печально, – она все время меняется, и ты никогда не знаешь, что ждет тебя впереди, и она иногда кажется такой бессмысленной, такой жестокой, такой несправедливой.”
Они долго молчали, смотря вдаль, словно пытаясь найти ответы на свои вопросы в этом сером небе, словно пытались разгадать тайну этой жизни. Потом они вернулись в комнату. На них падал тусклый, рассеянный свет через старые занавески. Они сели на пол, прислонившись спинами к стене, словно ища в этом положении какую-то опору, какую-то поддержку. Они говорили о том, что в жизни есть много разных смыслов, и что каждый ищет их по-своему, и о том, что иногда нужно просто плыть по течению, и что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на грусть и печаль, и что нужно радоваться каждому дню, каждому моменту, и что даже в самые трудные минуты нужно находить в себе силы, чтобы улыбаться, чтобы жить дальше, и что они должны быть вместе, должны поддерживать друг друга.
И вдруг, Вера вспомнила о песне, которую они часто слушали вместе, и ее слова были как будто откликом на их разговор, как будто эта песня была создана для них, как будто она говорила о всех их переживаниях.
“Помнишь песню “Проведи меня до дома”? – спросила Вера, и ее голос дрожал от каких-то непонятных эмоций, – Мне кажется, что с каждым годом она обретает для нас все новые и новые смыслы, и каждое ее слово звучит все по-новому.”
Сара улыбнулась, и в ее взгляде промелькнула грусть и понимание, и она кивнула головой, соглашаясь с ней, словно она чувствовала то же самое, что и Вера. Они долго молчали, и в тишине комнаты звучала их боль, их надежды и их отчаяние, словно эта тишина была их собственным языком.

Потом Сара, словно что-то вспомнила, резко посмотрела на Веру, и в ее глазах появилось какое-то странное, немного виноватое выражение, и она, как будто, решилась на что-то, словно она собиралась сделать что-то, о чем потом пожалеет.
“Кстати, — сказала Сара, и ее голос звучал с какой-то непонятной небрежностью, – я тут вчера с одним парнем отдыхала... ну ты поняла."
Вера посмотрела на Сару, и в ее глазах мелькнуло удивление, смешанное с разочарованием, с какой-то болью, но она ничего не сказала, словно понимала, что все это уже давно стало обыденностью, словно она уже привыкла к этому бессмысленному образу жизни Сары.
“Какой по счету?" – тихо спросила Вера, и ее голос звучал спокойно и без осуждения, и в нем чувствовалась усталость, и какая-то апатия.
Сара пожала плечами, и на ее лице появилась легкая, циничная усмешка, и она посмотрела в сторону, словно вспоминая что-то, и как будто ей все равно.
“Не считаю, – ответила Сара, и ее голос звучал равнодушно, - но он оставил на тумбочке деньги. И это, как ни странно, все, что важно. Хотя и это тоже не важно.”
Вера ничего не ответила, и она просто молча смотрела на Сару, и в ее глазах было понимание, боль, грусть, и какая-то острая тревога за нее, она понимала, что Сара просто пытается заполнить пустоту в своей душе, но этот способ казался ей таким бессмысленным, таким бесполезным, и она не знала, как ей помочь, и ей оставалось только молчать, и грустить.