Тихая беззаботная старость. глава первая

                1
        Половина шестого утра, а на дворе ещё темная ночь. На окраине города, по улицам, даже собаки не лают – спят попрятавшись от усиливавшегося к утру мороза и порывистого, пронизывающего до костей, ветра. Казалось, что даже сами дома напыжились от холода и тихо стоят, смотрят на улицу из-за заборов своими тёмными окнами, в которых отсвечивается свет редких уличных фонарей или отразится, на минуту, холодный луч, выглянувшей из-за пронёсшейся тучи, гонимой резким порывистым ветром, луны. Светящейся особенно ярко в такую зимнюю заснеженную ночь. Люди ещё крепко спят, отдыхают в своих тёплых постелях перед трудовым днём, но вон в глубине улицы, в одном из домов, ярко вспыхнуло, причудливо разрисованное морозом окно. Если бы кто-то из жителей, здесь живших сейчас проходил мимо по улице, то непременно сказал бы:

        - О, уже баба Зина проснулась. И чего ей так рано вставать? И почему ей только не спится? На пенсии уж давно, а всё копошится с раннего утра до поздней ночи, неугомонная. И охота ж подниматься ей в такую рань? Спала бы лучше или лежала б если не спится, а то поднимается ни свет, ни заря, как будто ей больше всех надо. Вон, взрослых детей у неё полный дом, сделали б всё и без неё, а так нет же поднимается… Во люди бывают!
        А за освещённым окном, в просторной кухне, перед газовой плитой, действительно стоит невысокая старушка. Она подожгла спичками газ и поставила сверху на огонь алюминиевую кастрюльку с водой, видно собиралась что-то готовить. А сама отошла, с трудом передвигая свои больные опухшие ноги, в тёплых шерстяных чулках, к кухонному столу, достала оттуда муку, соль, сахар и принялась готовить тесто на блинчики.

        Баба Зина была слегка сгорбленная старушка с седыми волосами, выбивающимися из-под белого в мелкий синий цветочек ситцевого платочка, завязанного концами на затылке. В старом вельветовом вылинявшем халате, с нового бывшего, очевидно, синего цвета в красный мелкий цветочек, а сейчас о его былой красоте можно только строить догадки. Поясницу её укутывал тёплый большой серый платок из козьего пуха, связанный концами на животе, но этот узел она прятала под стареньким фартуком с большим карманом из другой какой-то пёстрой, но не менее старой и ветхой ткани, как и сам фартук. Карман этот был вечно набит всякой всячиной: там была и дежурная тряпка (на всякий случай), и коробок спичек, и разнокалиберные пуговицы, и какие-то лоскутки, неизвестно вообще, откуда взялись в доме, тюбик коричневой помады, поломанная кассета от магнитофона, застёжка от бюстгальтера, и одёжная щётка, резинка от чулок, красный шнурок и порванные носки внука, - все эти предметы она в разное время подняла в разных комнатах, вложила в карман с намерением положить на место и забывала. Правда, те предметы, что покрупней, часто менялись в её кармане, но те что поменьше, она всегда забывала выложить, так и носила, и они чаще всего водворялись по своим местам, только в том случае, когда баба Зина приходила к той мысли, что уже нужно постирать фартук. Но не успевал фартук после стирки снова очутиться на ней, как его объёмистый карман быстро наполнялся. Её больные, опухшие с большими узловатыми выпуклыми синими венами ноги, обтягивали тёплые шерстяные чулки, заштопанные на больших пальцах, вылезших через дырки в старых комнатных тапочках.

        Эта пожилая женщина была очень болезненна на вид. Изборождённое морщинами лицо было бледное и с тяжёлым выражением усталости. Красные воспалённые веки прикрывали бесцветные мутноватые глаза в которых проглядывала доброта и грусть.
Баба Зина засыпала гречневую крупу в закипевшую в кастрюльке воду, помешав ложкой, принялась жарить блинчики. Когда она приготовила завтрак и дожаривала уже последние блинчики на сковородке, как где-то в комнатах громко зазвонил будильник.
        - Вот и я как раз успела, - довольно улыбнувшись, негромко произнесла она.
        Будильник звенел долго, и она уже было шаркая больными ногами двинулась к двери, но он резко замолчал – видно кто-то проснувшись выключил его. Баба Зина изменив направление, поставила чайник на огонь, двинулась, с трудом передвигая ноги, к столу и стала протирать его тряпочкой, хотя надобности в этом явной не было.

        Через несколько минут появилась, с растрёпанными волосами, сорокалетняя женщина с помятым заспанным лицом и в наспех запахнутом халате, на ходу подвязываясь поясом.
        - Фу, как угарно! Ой, как вы надымили! – чмыхнув носом и состроив брезгливую гримасу недовольно произнесла она и наставительно добавила: - Нужно было огонь меньше сделать! Это ведь так просто!
        - Да я, Леночка… - начала было оправдываться баба Зина, но невестка грубо перебила:
        - Что это вы к газу никак не можете привыкнуть? А это что? – спросила она приподняв крышку над кастрюлькой. Из-под крышки ударил густой пар, Лена тут же бросила назад крышку и недовольно покосилась на свекруху, быстро потирая упечённые подушечки пальцев между собой, с укором в голосе произнесла: - Ох, что же вы не сказали, что кастрюля горячая? – И уже сердито добавила: - Спали бы лучше, неужели я завтрак сама бы не приготовила?

        - "Ну да, как же ж, приготовила б… Вечно спишь до последней минуты, а потом летишь, как угорелая на работу. А повоображать-то мы можем," – с обидой подумала баба Зина, но ничего не сказала, только лишь с досадой стрельнула глазами на невестку.
        - Ну раз завтрак готов, то можно и насыпать, а я пойду детей будить, - уже в самих дверях распорядилась Лена, слегка повернув голову в сторону свекрухи.
        Только лишь Лена вышла, как на пороге кухни появился невысокий плотный мужчина, на вид лет сорока, в широких чёрных, чуть-ли ни до самых колен трусах и в трикотажной бледно-зелёной майке. Он шлёпая босыми ногами быстро прошёл через кухню и остановился у умывальника весело бросил на ходу:
        - Доброе утро, мать! – и, втянув в себя носом запахи кухни, довольно произнёс Николай: - О! ты уже напекла и наготовила. Ну молодец! - и его рот раскрылся в громком львином зевке.

        - Да вот, завтрак приготовила, - ели заметно улыбнувшись произнесла баба Зина и скромно опустила глаза – ей было очень приятно от похвалы сына.
        - Да, ты молодец у нас! – снова похвалил он, сильно отвинтил кран, так что струя воды с шумом ударялась в мойку и мелкие капли разбрызгивалась по сторонам.
        - И чего тебе только не спится? - искренне удивился он, подставив свои большие ладони, сложенные лодочкой под струю.
        - Старость видно, - соврала она и снова грусть проглянула в глазах и даже в каждой морщинка её лица.
        Сын принялся шумно умываться, щедро разбрызгивая вокруг себя капельки воды. Затем вытерся мягким махровым полотенцем, поданным заботливой старушкой, пошёл одеваться.
        А баба Зина принялась насыпать кашу в тарелочки, поливая её пахучей подливкой и ложа каждому по несколько кусочков обжаренного, а затем протушенного мяса. Только она закончила, как в кухню тихо вбежала хорошенькая девушка, лет семнадцати.

        - Привет, бабуль! – поздоровалась она ясно улыбаясь.
        - Доброе утро, голубушка, - ответила баба Зина и ласково улыбаясь с любовью посмотрела на внучку.
        Девушка подошла к крану слегка отвинтила его, сделав тонкую струю, как-то мягко и не спеша умылась, как кошечка и промокнув махровым полотенцем лицо, ушла чему-то своему улыбаясь. В этот момент из комнат послышался громкий раздражённый голос невестки:
        - Да вставай же ты наконец, Митя! Сколько уже можно валяться? Никак не проснёшься в конце концов!
        Когда уже все завтракали за столом кроме бабы Зины, в кухню вошёл заспанный парень лет шестнадцати, он был в майке и спортивных штанах с выдутыми коленями. Облокотившись об косяк дверей, стал усиленно протирать кулаками глаза, потом сладко потянулся и сел за стол на свободную табуретку и бездумно уставился сонными глазами в тарелку.
        - Ешь, Митенька, ешь детка, а то совсем остынет, - заботливо проговорила баба Зина, с любовью глядя на внука.

        - Встань и умойся для начала, поросёнок, - не очень внятно, прожёвывая кашу, проговорил Николай.
        - Ай! – отмахнулся парень и добавил: - Потом умоюсь.
        Митя взял вилку, пару раз ковырнул слегка парующую кашу, медленно пожевал и тут встрепенулся, лицо его вдруг стало озабоченным. Он вскочив из-за стола, опрокинув табуретку и упустил вилку. Она со звоном ударилась об пол.
        - О! Сумасшедший! – встрепенувшись и с осуждающе произнесла Лена, глянув на сына.
        - Ох, да я совсем забыл: мне ведь сегодня на час раньше нужно прийти в школу! – громко сказал Митя и быстро выбежал из комнаты.
        Баба Зина, стоявшая за спинами завтракающих, как лакей и следившая за тем что б у каждого всё было, быстро засуетилась поднимая перевёрнутый табурет и с усилием ещё больше согнувшись подняла вилку с полу. Быстро сполоснула её под краном и основательно вытерла небольшим белым вафельным полотенцем для посуды и поставила её назад на стол, под край тарелки умчавшегося внука. И принялась разливать по чашкам чай, видя, что сын и невестка уже доедают.

        - Мить? А, Мить? Может быть всё-таки б поел, а? – громко спросила баба Зина.
        - Нет, бабуля! Спешу! – крикнул из своей комнаты внук.
        - Да поешь! Куда это ты так спешишь? – уговаривала баба Зина, - Поешь быстренько, Митя. Ведь свеженькое всё, тепленькое!
        - Нет, бабуля, не могу – спешу. Я сегодня дежурный! Ты там лучше чайку сделай, я по-быстрому выпью, - попросил внук, громко крича из своей комнаты.
        Баба Зина налила и внуку чай, и отрезала кусочек хлеба, густо намазала её сливочным маслом и положила сверху два толстых кусочка колбасы. Такие бутерброды любил Митя, она зная это и спешила сделать его к чаю.
        Вера вырыла вилкой норку в горке каши, съела всё мясо и поднялась из-за стола.
        - Ешь, Верочка! Почему не ешь? – забеспокоилась баба Зина.
        - Не хочу – наелась!
        - Так поешь блинчиков горячих с чаем или подожди минуточку я сейчас и тебе бутерброд сделаю, с чаем съешь, - хлопотала баба Зина.

        - Нет, не нужно – не хочу, - твёрдо ответила Вера и пошла из кухни.
        - Поешь же глупенькая, ведь голодная до самого вечера будешь, - упрашивала баба Зина.
        Вера молча отмахнулась от неё рукой и вышла в дверь.
        - Верочка… – вдогонку что-то ещё хотела сказать баба Зина, но её грубо перебила невестка:
        - Да не приставайте вы, мама, к девочке. Она сама знает сколько ей нужно съесть! Не хочет, значит не требуется ей больше для организма. Да и чего вы только ко всем пристаёте всегда? – с явно звучащим недовольством в голосе выпалила невестка.
        - Пристаёте, пристаёте! – с лёгким возмущением в голосе повторила баба Зина и спохватившись стала оправдываться: - Да если так кушать, то ведь и заболеть не долго. Обессилить в конец можно. Это ж не шуточки какие, постольку есть. Вон сама посмотри на неё: только одни кости да шкура, всё что осталось от девки. Худает она. Да куда там уже худеть? А если так и дальше будет есть, то и совсем с ног упадёт. Что тогда делать будем?
 
        - Ладно вам, мама, - с лёгким недовольством, но вместе с тем несколько примиряюще произнесла невестка.
        В это время Лена с Колей доедали завтрак, и баба Зина засуетившись осведомилась не подсыпать ли ещё.
        - Нет, мать, не надо – наелся, - бодро ответил Коля, принимаясь за чай.
        - А, тебе, Леночка?
        - Да, немного подсыпьте ещё, - согласилась она, подавая пустую тарелочку свекрухе.
        - Всё, мать, спасибо! О, как ты меня здорово накормила. Спасибо, всё было очень вкусно, - через некоторое время сказал Коля, отодвигая от себя, по столу, пустую чашку.
        - Да, спасибо, - поблагодарила и невестка, быстро проглотив добавку и выпив залпом чай, а ставя чашку на стол не удержалась, оставшись верной своему характеру, заметила: - Только вот каша слегка недосолена, да и подливка не совсем удалась.
        Баба Зина как-то съёжилась от этих замечаний и виновато отвела свои покрасневшие глаза в сторону. Лена преспокойненько вытерла губы о край полотенца и глянув на свои крохотные ручные часы заторопилась.

        - Ой, сколько уже времени… Побежала я, - быстро проговорила она и выскользнув из кухни, и в коридоре столкнулась с сыном. Он уже был в курточке, в шапке и с тонким, на вид даже пустым, портфелем под мышкой.
        - Осторожно, осторожно, успеешь! – прикрикнула мать на посторонившегося и виновато улыбнувшегося сына, и вышла.
        - Бабуля, где мой чаёк? – спросил Митя, и подойдя к столу взял полную чашку с чаем стал залпом пить.
        - Ну, вот, хоть бутерброд с маслицем и колбасой съешь, - упрашивала баба Зина внука.
        - Нет, бабуля, не могу – и так уже опаздываю. Я дежурный сегодня, так что нужно пораньше прийти в школу, а я было совсем забыл. Теперь и так ругаться будут, - говорил Митя не сводя глаз с бутерброда и наконец соблазнившись, вдруг протянул к нему руку говоря:
        - Ладно, возьму. Съем по дороге.
        - А вот это правильно, нужно хоть немного с утра поесть, - улыбаясь доброй улыбкой поддержала его решение баба Зина.

        - Ага, - согласился Митя выходя из кухни и откусывая большой кусок от бутерброда.
        - Вот так всегда: ходишь до полночи, а потом утром добудиться тебя нельзя. Встаёшь в свинячий голос и летишь вечно, как угорелый, ни поевши, и ни собравшись с толком, - с досадой в голосе проговорила старушка вслед внуку.
        - Ба, а где мои сапоги? – спросил Митя уже из коридора.
        - Да там же в углу стоят. Я их высушила, накремила, теперь и вид у них совсем другой стал, - сказала баба Зина и в голосе почувствовалось, что она довольна собой, тем, что позаботилась о внуке.
        - Ба! А, ба! Слышишь? – послышался из комнат громкий голос Веры.
        - Что, Верочка? – насторожилась баба Зина.
        - Ба, а где моя синяя кофточка делась?
        - Да там, голубушка, на стуле лежит. Я к ней вчера пуговицу пришила, а то совсем ты было чуть не потеряла её. На одной ниточке уже висела, - крикнула баба Зина, прибирая со стола грязную посуду.
        - Ма, ты борщика на вечер свари вкусненького, как ты умеешь, - заказал Коля, на секунду показавшись в дверях кухни.

        - Сварю, сварю родимый, как не сварить. Только вот ты картошечки опять не достал из погреба, - проговорила баба Зина, но сын не слушая уже её вышел из дома.
        Коля широко шагая спешил с Леной к автобусной остановке, боясь опоздать на работу и вдруг озабоченность с его лица слетела, и он как-то широко улыбнулся довольной улыбкой.
        - Ты чего это? – несколько подозрительно спросила Лена.
        - Да вот: хорошо, что мы мать к себе забрали, - принялся рассуждать Коля, - а то скучно ей у себя одной было. Да и тяжело ведь одной на старости лет. Не те уже годы, да и болячек много, а так мы всегда рядом, всегда и присмотрим, всегда и поможем, если что надо, всё ж легче старушке.
        - Пусть живёт у нас, согласилась Лена, - я не против. Пусть отдыхает. Она мне не мешает.

        -Да, пусть отдыхает. Она честно заслужила этот отдых, - грустно со вздохом проговорил Коля и вспоминая продолжил: - Шутка ли сказать: с малолетства в поле надрывалась, да такие страшные голодовки пережила, двоих детей схоронила. Отец мой на фронте погиб. Да ведь и так вечно не допивала, не доедала – нас малых кормила, растила, воспитывала. Чего она только не перенесла за свою жизнь! Шутка, только, сказать какое тяжёлое время было: с бабами в плуг впрягалась и вместо лошади пахали, да ещё с голодным брюхом вдобавок. Э-э-эх, намучилась сполна моя матушка! Хлебнула в своей жизни горячка! На десятерых бы с лихвой хватило, что ей одной досталось. Пусть хоть сейчас, на старости лет отдохнёт, поживёт как человек.

        - Да, у нас ей хорошо, - согласилась Лена. – Сытно, тепло и мы с детьми постоянно рядом. Так что не чувствует себя одинокой. Да и баба она работящая, нечего сказать. Вот только с причудами со своими, я иногда даже терпеть её не могу за это.
        Николай в момент посерьёзнел и осторожно покосился на жену.
        - Как не придёшь с работы, - быстро продолжала Лена, - а она чуть ли не каждый день говорит: - "Ой, а я ещё с утра ничего не ела", - передразнила старушку, стараясь говорить её голосом. – Ну это меня прямо из себя выводит. Ну целый день дома, ничем не занята, спешного ничего нет. Да насыпь же себе сядь и поешь спокойно, сколько тебе хочется, всегда ведь есть, что поесть дома. И я уверена – ест она днём! Ест! Так зачем это причитать, плакаться? Разве мы ей кушать запрещаем? Я уж думала, что она боится чтобы мы не попрекнули её куском хлеба. Присмотрелась – да нет же, просто это характер у неё такой: хочется прибедниться, пожаловаться, вид на себя напустить страдалицы бедной. Или же каждый вечер жалуется на ноги свои: - "Ох, накрутилась за день, устала уж ног не чувствую уже, в коленках аж выкручивает, нет прямо мочи терпеть", - снова передразнила свекруху Лена.

        - Да, молодец, мать, работает дома хорошо. Да и тебе старается всегда помочь, - нетвёрдо проговорил Коля, робко поглядывая на жену и испытывая от слов Лены неловкость за свою мать.
        - Тю-у-у, да разве я её заставляю? – возмутилась Лена. – Да, я никогда ничего не прошу её сделать! Пусть сидит целыми днями если хочет. Разве я её заставляю? Господи! Что ты это начинаешь? – со злостью, громко она уже выговаривала мужу, рассекая ребром ладони воздух перед собой. – Ты чего доброго ещё скажешь, что я специально её работой загружаю! Если и попрошу, когда там что-то по мелочам сделать, то что из этого? Что? Переморилась твоя мать? А как я, света белого не вижу – пашу как проклятая на работе целыми днями и вечером, как угорелая по дому верчусь, рук не покладая. Что только вас всех обойти мне стоит! Так этого ты не видишь, не замечаешь? Это не считается? А как какую-то мелочь матери твоей скажешь сделать, так ты уж скандал вон какой закатываешь! Мать видите ли твою работой изводят! Жалко тебе её? Очень? А меня тебе не жалко?! Тебе вообще наплевать на меня! Да где я тебя такого только нашла на свою голову? Такого деспота. Я всю жизнь стараюсь для тебя, для семьи, забочусь! Неблагодарный! – при последних словах из глаз Лены брызнули слёзы.

        - Леночка, что ты это? – растерянно и умоляюще заговорил Коля. -  Перестань кричать…. Да не плачь же ты. На нас вон уже люди оборачиваются.
        - Вот и хорошо, - зло крикнула Лена. – Пусть все знают, какой у меня муж изверг.
        - Да что ты в самом деле, - часто моргал испуганными глазами Коля, растерянно глядя на жену. – Да что я такого сказал? Я ведь только сказал, что мать моя всегда старается помочь тебе. Что здесь такого? Я ведь и не думал тебя упрекать.
        - Если что она и делает, то только по своей охоте. Я её никогда не заставляю. Ну вот сам подумай, - уже примирительно заговорила Лена, вытирая платочком слёзы, - разве может человек целый день просидеть сложа руки и ничего не сделать? Ведь от такой скуки, на третий день помереть можно. Вот и она что-то делает для разнообразия. Посидит, посидит и возьмёт веник подметёт или посуду помоет, или что-то покушать сварит – скучно ведь самой целый день без дела дома сидеть. Вот и занимает себя, чтоб с ума не рехнуться. Что? Это много? Подумай: день ведь большой, если ничего не делать, то ведь и вправду чокнуться можно! А ты начинаешь…

        - Да что я? Я ничего, - поспешно оправдывался Николай. – Да, ты конечно права, дорогая. А я то что? Я ведь ничего такого и не сказал. Конечно, день большой… Конечно с ума сойти можно, - растерянно лепетал он.
        Лена его часто угощала подобными сценами за время их совместной супружеской жизни, и с первых же минут с него как ветром сдувало его неизменно бодренький тон и уверенный вид. Он становился каким-то жалким и беспомощным, всегда терялся в подобных случаях, ужасно робел и даже изрядно побаивался свою жену в состоянии раздражения.
        - Запомни, я её не нагружаю! Она по своей охоте и по своему желанию, и по своей силе всё делает! Она не перетруждается! А то, что она всегда стонет, то это только благодаря своему недоделанному характеру, - твёрдо, внушающе произнесла Лена, вытирая лицо руками.
        - Да-да, это видно. Так конечно, - соглашался Николай, боясь перечить жене, чтоб не дай бог, снова не вспыхнула да не затеяла ему с утра серьёзного скандала, да ещё при людях.

        - А если бы она была б одна? То как бы ей приходилось бы работать? А? Вот представь себе: всё пришлось бы делать самой и дрова колоть, и печь топить, и уголь таскать, и воду с колодца носить, и стирать, и есть варить. И что где и куда не глянь всё самой нужно делать. Так как одна и есть одна, а чтобы кого нанять, то денег на это нет – сколько там той пенсии?! Всё! Абсолютно всё приходилось бы ей тогда делать самой. Да она у нас себя, как на курорте чувствует! Вон вокруг неё столько всех нас, в любую минуту рады помочь, если что надо! Ей ли у нас ещё плохо, то…
        - Да, да, Лена, ты права. Ей, конечно же, хорошо у нас.  Газ – в хате, вода – в хате, целый день свободна и в тепле сидит. Ешь, пей – всего хватает. Да-а-а, не жизнь, а малина у моей матери настала. Ну, ладно, пусть живёт, отдыхает. Она этот отдых честно заработала. Пусть отдохнёт, - искренне соглашался Коля со своей супругой, улыбаясь довольной улыбкой.