Мороженое

               

    Древние утверждали: «С дураками не спорят.»
    По-латыни это звучало возвышеннее: «Кум принципиа негантэ нон эст диспутандум.»
    Если ты не слушаешь древних философов  и как последний придурок вступаешь в спор с дураком, то на деле это бывает так:
    - Но земля-то вертится?! /солнце светит; трава зелёная; небо синее; Майдан устроили америкосы/ - спрашиваешь-утверждаешь ты, играя желваками, у этого дебила, своего оппонента.
    - Кто тебе сказал? - отвечает он, выпуча свои бараньи глаза.
    - А-а!  Ну тогда коне-е-шно! - кричишь ты с горьким смехом и убегаешь в бешенстве, расшвыривая прохожих и бормоча матерные проклятия.
    А ваш оппонент остаётся и смотрит вам вслед, будучи совершенно убеждённым, что в споре «убрал» вас.
    Нет, правильно древние делали, что не вступали в диспуты с мудаками!
    Этимология  знакомого нам с детства слова «мудак»  уходит корнями в седую старину, что неудивительно. Происходит оно от греческого «психула мудакос», от которого в свою очередь произошло латинское «мудилус сенсобилис», что означает «животное начало».
    Другие этимологи с этим не согласны и настаивают на тюркском происхождении слова «мудак» / «тюркское» значит «древнетурецкое»/,  и что якобы  происходит оно от «мюдак», что означает: «дикий пьяный башибузук».
    Игорь Северьянович был ярко выраженный башибузук, исполненный животного начала.
    Крикливый, агрессивный дядька, он стоял костью в горле и на работе, и дома, и даже у соседей, среди которых попадаются те еще мюдаки.
    Утром он  успел полаяться с женой /« - Ты ж мозги уже последние пропил!.. - Кто тебе сказал?»/, - покричал  с балкона на соседских детей, чтобы  не орали и сел пить чай.
    Жена хлопнула дверью и пошла на работу, а Игорь Северьянович подумал: «Надо поехать к Сусульке, соскучилась, небось, за дедушкой!»
    Его сын Шурик жил у тёщи вместе с женой Иркой и дочкой Леськой.
    Не передать радости и ликования Шурика, когда он после армии женился и перестал видеть своего папашу.
    Они с Иркой ездили на заработки в Данию и по десять месяцев жили там на свиноферме, кастрируя поросят и забивая больных свиноматок, а внучка ходила в датский садик.
    Теперь Санино семейство готовилось к очередной вахте и через два дня улетало.
    Игорь Северьянович, с самого утра непривычно размягчённый и добрый, решил перед ихним отъездом съездить проведать внучку, а заодно проинструктировать  этих салабонов насчёт заграницы.
    По телефону звонить было бесполезно, потому что эти паразиты не брали трубку, а потом брехали, что не слышали или забыли  набрать.
    И вот, Игорь Северьянович попил чайку и поехал на улицу Покровскую. По дороге он  купил внучке гостинец - мороженое «Ласунчик в вафлях»  за двенадцать гривен.
    В троллейбусе он погавкался с кондукторшей из-за рваной гривны, потом вступил в политический диспут с одним жидком и разбил оппонента, крича:
    - Кто тебе сказал? Чемодан-вокзал-Россия! Чуешь?  Чемодан - и нахер! Дрыскай к своему Путину,  сепар поганый!
    Наконец, он сошёл на повороте, прошёл мимо магазина «Природа», где в витрине стояла клетка с котятами, поднялся на второй этаж и позвонил.
    Игорь Северьянович позвонил раз и другой. Позвонил в третий, подождал. Ругаясь, сошёл во двор и сел на лавочку.  «Где этих засранцев носит?» - подумал он.
    Во дворе игрались дети. Игорь Северьянович поскрёб небритую физию, закурил и стал смотреть на них и ихних мамаш.
    Игорь Северьянович смотрел, туманился и вспоминал внучку, четырехлетнюю оторву: «Опять увезут на год. Вернётся взрослая, уже можно будет и по жопе дать, повоспитывать, то, сё… Книжечку почитать…» - думал он умиленно.
    Было холодно, но особенно в ляжку.
    Игорь Северьянович сунул руку в карман служебного бушлата с надписью «ОХОРОНА» на спине, и вынул мороженое. « Бля!» - подумал он и положил назад.
    Он курил, смотрел на малолетних выродков и вдруг вспомнил, как в начале  восьмидесятых служил в армии.
    Он служил в химвойсках под Ригой, в посёлке Адажи, чистеньком и почти заграничном.
    Это было в Латвии. Латыши были хитрые жидки, тихонько дожидались когда закончится советская оккупация и солдаты уйдут, не давая ни малейшего повода к депортации в казахские степи.
    В то майское утро сержант Терещук, «молодой дедушка Советской Армии», получил увольнительную, придумал новую муку салабонам, чтобы не скучали без него, сел в новенький «Икарус»-«гармошку»  и покатил в Ригу.
    Он походил по универмагу, в канцтоварах приглядел большой альбом для фотографий - основу, базу  для  создания будущего роскошного дембельского альбома, обшитого шинельным сукном, с дембельским крылатым паровозом на первой странице, с падающими на последней странице опавшими листьями, а на каждом листке - адрес друга.
    Погулял вокруг памятника Красным латышским стрелкам и стал прохаживаться по узким улочкам Старого города. Улочки были пусты и средневековы. Понемногу светлое, торжественное настроение слетело на  сержанта Терещука: «Все же лучше будет на дембельскую парадку поставить прапорщицкие погоны, а сверху продёрнуть фольгу от ёлочного «дождика», - думал он умилённо.  - Толково будет.»  Но это всё такое, а как быть с дембельским  аксельбантом? Обычный, из парашютной стропы - это не то. Достать бы настоящий, как  у  роты  почётного караула, тонкий, золотой и с гильзочкой-висюлькой.  Вот  красота, бля!..»  - и товарищ  сержант  зажмурился как от солнца.
    За этими возвышенными размышлениями он налазился как собака и сел посидеть на скамейке возле кинотеатра «Пионерис».
    По дороге он купил здоровенный  полукилограммовый  брикет мороженого.
    Мороженое было в толстом целлофане, на концах закручено сталистой проволокой и было похоже на небольшой батон колбасы.
    Сидя на скамейке, сержант Терещук решил полакомиться мороженым - и не смог.
Мороженное было рассчитано на длительное ношение на дне авоськи под грудой вещей и продуктов, на принесение домой, на аккуратное разрезывание упаковки и на неторопливое кушание десерта большой латышской семьей. Оно и называлось: «Семейное».
    Игорь Северьянович чуть не обломал ногти, пытаясь раскрутить проволоку и облизал весь целлофан, стараясь его прокусить.
    Положение делалось дурацким, а руки замёрзли так, как будто вокруг стояла не майская жара, а он стоял в зимнем карауле на химскладах.
    Сержант Терещук положил мороженое на скамейку и злобно зыркнул вокруг, не видал ли кто, как он лизал «колбаску».
    В скверике играли латышские дети со своими мамашами - вылитыми эсэсовками.
Игорь Валерьянович посмотрел на часы - пора было уже ехать в часть - и вдруг, неожиданно для себя, взял, подошёл к одному лабусёнку, протянул ему мороженое и сказал:
    - На, малой, хавай!
    Малыш спрятался за маму, а та, поколебавшись, сказала с акцентом:
    - Возьми, Арнис, видишь, какой добрый дядя солдат.
    Маленький Арнис взял и спрятался за маму, а сержант Терещук подкрутил молоденькие усики, оглядел латышку с головы до ног и сказал:
    - Саулитэ, ка тэви саутс? Пасмайдэ, лудзу! /« - Солнышко, как тебя зовут? Улыбнись, пожалуйста!»/, - как учили бывалые «самоходчики».
    Молодая мама покраснела, взяла своего Арниса за руку и ушла, и добрый дядя солдат не увидел, как его подарок они аккуратно положили в урну.
    Сержант Терещук ехал в свой химбат, смотрел в окно на сосновые леса и растроганно  улыбался…
    Все это вихрем пронеслось в голове теперешнего, старого Игоря Северьяновича.
    Он бросил бычок, достал свой вытертый, обточенный временем как морской голыш, «Сони Эрикссон», глянул время, встал, подошёл, криво усмехаясь, к одинокому, брошенному всеми, замурзыке и протянул ему «Ласунчика в вафлях»:
    - На, короед! - сказал он по-доброму. - Хряцай! От дяденьки солдата!
    Из кустов вынырнула тётка с детскими граблями в руках:
    - Данила, а ну бегом сюда! - сказала она  и дёрнула пацана за руку. - А это чего у тебя за гадость? Кто тебе дал? Этот тебе дал? - и оглядела подозрительную фигуру Игоря Северьяновича в засаленном бушлате. - Ты чего тут возле диточок трёшься? А? Ты чего к дытыне руки свои тянешь? А? - вдруг  визгливо закричала она, подступаясь к нему.
    Игорь Северьяныч по привычке вскипел:
    - Пасть закрой, лошадь страшная! - рявкнул он, вылупив глаза.
    - Каравул! - закричала тётка. - Люды добри, сюды! Педофила споймала! - и полоснула Игоря Северьяныча когтями по морде.
    - Да ты шо? - просипел охреневший Игорь Северьянович, но тут налетели бабы, а от ритуального кафе  уже бежал бородатый качок, куривший на пороге «Вечности».
    - Да идите вы все нахер! - вопил перепуганный Игорь Северьянович; мамочки  и бабульки лупили его сумками, зонтиками и детскими граблями, а качок набежал и так дал ему «с ноги», что Игорь Северьяныч кувыркнулся как акробат через бортик песочницы и упал, задрав копыта. Дети залезли на скамейку и смотрели на страшного дядку. Малыш с мороженым отошёл  подальше  и торопливо ел «Ласунчика  в вафлях»
    Полицейская машина, завывая и переливаясь огнями как новогодняя ёлка, влетела во двор.
    Из города вернулись Саня и Ирка из двадцать четвёртой, постояли в толпе, послушали, поглядели, как повёз «воронок» педофила и повели маленькую  Лесю  домой.


         2018 г.