Достоевский. Еврей из Бесов 2

   Итак, Лямшин.

   Вскоре непотребства прощаемого каждый раз подлеца дошли до своего очередного предела. "В одно утро пронеслась по всему городу весть об одном безобразном и возмутительном кощунстве. При входе на нашу огромную рыночную площадь находится ветхая церковь Рождества Богородицы, составляющая замечательную древность в нашем городе. У врат ограды издавна помещалась большая икона Богоматери, вделанная за решёткой в стену. И вот икона была в одну ночь ограблена, стекло киота выбито, решётка изломана и из венца и ризы было вынуто несколько камней и жемчужин, не знаю, очень ли драгоценных. Но главное в том, что кроме кражи совершено было бессмысленное, глумительное кощунство: за разбитым стеклом иконы нашли, говорят, утром живую мышь. Положительно известно теперь, четыре месяца спустя, что преступление совершено было каторжным Федькой, но почему-то прибавляют тут и участие Лямшина. Тогда никто не говорил о Лямшине и совсем не подозревали его, а теперь все утверждают, что это он впустил тогда мышь".

   Совершенно неудивительно, что этот возмутитель нравственных устоев и азартный враг общественного порядка явился одним из членов тайной "пятёрки" уголовно-политических заговорщиков и принял достойное его натуры участие в убийстве Шатова, а затем и в раскрытии немудрёной банды свиней, в которых вселились бесы.

   Из всех непосредственных участников убийства единственным, кто не смог удержать себя от позорной истерики оказался именно Лямшин. Тот самый Лямшин, который накануне, когда в кругу заговорщиков решалась судьба Шатова, уверенно поддержал мысль о необходимости его убийства, стукнув кулаком по столу и злобно воскликнув: "И давно бы надо сделать!".

   Дело, напомню, было так. Едва к телу застреленного Шатова были привязаны заранее приготовленные камни, как Лямшин внезапно обхватил сзади одного из своих сообщников Виргинского "... и завизжал каким-то невероятным визгом. Бывают сильные моменты испуга, наприме когда человек закричит не своим голосом, а каким-то таким, какого и предположить в нём нельзя было раньше, и это бывает иногда очень даже страшно. Лямшин закричал не человеческим, а каким-то звериным голосом. Всё крепче и крепче, с судорожным порывом, сжимая сзади руками Виргинского, он визжал без умолку и без перерыва, выпучив на всех глаза и черезвычайно раскрыв свой рот, а ногами мелко топал по земле, точно выбивая по ней барабанную дробь. Виргинский жо того испугался, что сам закричал, как безумный, и в каком-то остервенении ... начал дёргаться из рук Лямшина, царапая и колотя его сколько мог достать сзади руками. ... Лямшин вдруг, увидев Петра Степановича, завопил опять и бросился уже к нему. Запнувшись о труп, он упал через труп на Петра Степановича и уже так крепко обхватил его в своих объятиях, что ... ничего не могли сделать. Петр Степанович кричал, ругался, бил его по голове кулаками; наконец, кое-как вырвавшись, выхватил револьвер и наставил его прямо в раскрытый рот всё ещё вопившего Лямшина, которого уже крепко схватили за руки ... но Лямшин продолжал визжать, несмотря и на револьвер. Наконец Эркель, скомкав кое-как свой фуляровый платок, ловко вбил его ему в рот, и крик таким образом прекратился".

   Убийство и последовавшие за ним не менее страшные события очень скоро разъяснились благодаря тому же Лямшину, который "... вдруг побежал к начальству. Говорят, он ползал на коленях, рыдал и визжал, целовал пол, крича, что не достоин целовать даже сапогов стоявших перед ним сановников. ... Он объявил всё, всё рассказал, всю подноготную, всё, что знал, все подробности; забегал вперёд, спешил признаниями, передавал даже ненужное и без спросу".


   Интересен тот факт, что делая из еврея доносчика, Достоевский пророчески угадал национальность будущих "величайших" предателей революционного подполья, сведения которых позволяли правительству наносить небывало крупномасштабные удары по широко расползшейся и конспиративно устроенной кровавой крамоле. Одним из таковых был Григорий Давидович Гольденберг.

   Впервые Гольденберг был арестован полицией в феврале 1878 года как подозреваемый в покушении на киевского товарища прокурора М.М.Котляревского. Высланный в апреле в Архангельскую область, Гольденберг вскоре бежал. А 9 апреля 1879 года он совершает уже дерзкое убийство харьковского губернатора князя Д.Н.Кропоткина и, целеустремлённо зарабатывая себе авторитет в революционно-террористической среде, вслед за этим размещает в подпольном издании "Земля и воля" статью под названием "К обществу. Письмо социалиста-революционера, взявшего на себя казнь Кропоткина".