99. 9, или 13 подвигов инженера Петровкина-9

Глава 9.

:Разговор с императором.


Если пользоваться терминологией историков Древнего Рима, то Раков, наверное, был солдатским императором. Каким-нибудь Гордианом или, скажем там… этим…Фракийцем. Но ему, надо сказать, это шло. Ходили жуткие слухи, что начинал он свою государственную карьеру в стройбате, где и прошёл всю черновую обработку и предварительное стачивание.

Это оттуда его знаменитое “Духи, вешайтесь!“, которое гремело сейчас по всем министерским коридорам и кабинетам, вселяя животный страх в чиновников и их просителей. Или эффективное “Щас скварэшник сделаю!“, обращённое к какому-нибудь провинившемуся разгильдяю. “Скворечником“ назывался отрепетированный годами приём, при котором от удара в грудину — принимающая сторона складывалась пополам, наподобие конструкции для певчих птиц, и падала на землю. А не менее красивое — “Аленя!“. Когда по команде “ОЛЕНЯ!“ нужно было быстро подбежать и скрестить руки у себя на лбу, имитируя расположение оленьих рожек. Удар, в этом случае, наносился точно в перекрестие. Великолепно поставленный, он тоже, как правило, валил принимающую сторону с ног, но при этом — что выгодно отличало его от других подобных процедур — почти не оставлял следов побоев.

У Ракова не было авторитетов. Его назначило высшее политическое руководство страны на самый сложный участок, на котором он одновременно курировал искусственный интеллект, релятивистские ядерные технологии и создание квантовых ЭВМ. Поэтому полномочия его простирались безгранично. Он выдёргивал людей из привычной их жизни и лихо запускал штопором в научно-технический водоворот. Искал и просеивал гениев. Выписывал и списывал в расход специалистов тысячами. Состоял в переписке почти со всеми светилами современности. Знал всё. Был в курсе всего. Располагал всем. Из-за границы, несмотря на санкции, к нему тянулись караваны учёных-варягов, прельщенных золотом и гарантированной славой. Он по-императорски награждал и по-императорски наказывал. Грязной работы, как мы знаем, он не чурался и зачастую проделывал её сам. Только за последний год, как робко шептались в научном мире, он собственноручно избил восемьдесят восемь докторов наук, четырёх академиков, а одному иностранному нобелевскому лауреату вообще подрубил заточенной сапёрной лопаткой обе ноги. “Поставил ханурика на четыре костИ“, — как комментировал инцидент сам Раков.

Петровкина занесли на руках в здание и положили на пол.

— Не вставать, мешок не снимать. Попробуешь рыпнуться — сразу дубинкой по голове отхватишь, — проинструктировал его на предмет местного этикета всё тот же молодой и наглый юго-западный говорок.

— Так что же мне, на полу валяться? — возмутился Илья Никодимович.

— Да! — коротко отрезали луковые колечки.

— Петровкин, — вмешалось переднее сиденье, — ты только во время приёма умняка не включай, прошу тебя. А то наш император скор на расправу: приговорит — а нам потом с тобой до утра тулупы крути.

Илья Никодимович только-только хотел немного пошутить про тулупы и вообще занять своих новых друзей приятной беседой, как было уже поздно: он ощутил, что набежавшая волна ледяного воздуха столкнулась с ним, закрутила и почти перевернула.

Кто-то или что-то приближалось.

— Духи, вешайтесь! — донеслось раскатистое.

“Где-то близко“, — подумал Петровкин и на всякий случай принял более удобное положение.

— Духи, вешайтесь!

Тяжелая поступь.

“Не иначе — в императорских золотых сандалиях марширует!“

И тут уже над самым ухом:

— Духи, вешайтесь!.. А, Петровкин! Ты уже здесь? Чилишь, как обычно?

Голос был приятным и совсем не страшным.

— Да, поджидаю вас в приятной компании, — радостно подтвердил Илья Никодимович.

Когда его везли в машине, наш герой немного подготовился к предстоящей встрече и даже отрепетировал приветственную речь, но сейчас, от долгого лежания на полу, никак не мог собраться и начать. Поэтому он молчал, слегка подрыгивая ногами.

— Сейчас я тебя приму, — сказал Раков, и через секунду до Петровкина донеслось его сухое кряхтение.

— Извините, — поинтересовался Илья Никодимович, — а что вы делаете?

— На трон забираюсь, — пояснил Раков.

— Серьёзно? — не поверил Петровкин.

— Нет, б№&#ь, шучу! — выругался император.

И необычное кряхтение продолжилось.

“Ладно, — решил для себя Петровкин. — Не буду его злить. А то дадут дубинкой по голове, а у меня только тридцать девять тысяч на чёрный день отложены. Этого хватит разве что на МРТ, плюс — аскорбинка и градусник. А мне ещё Гарри поднимать надо!“

Всем хорошо было известно, что даже в повседневной жизни Раков старался держаться эксцентрически. Такой легко мог и на трон взгромоздиться. Но в банальный вариант с троном Илья Никодимович как-то не верил: очень он отдавал нижним ютюбным юмором — а Раков был личностью посложнее и склонным к театральной эстетике. Скорее, в области правды лежал второй слух о нём. Наш герой где-то читал или слышал, что кряхтящий прямо сейчас держатель критических технологий имеет обыкновение принимать просителей из черни и разного народного отребья сидя на роботизированной модели античного коня, в искрящихся доспехах, и с копьём в вытянутой руке. Что же… посмотрим. Может, не врали.

Прошли долгие тридцать-тридцать девять секунд.

— Ну, что там у тебя? — наконец-то начал разговор Раков откуда-то сверху.

“А может, и на трон влез“, — подумал Петровкин, но не стал тратить на глупые мысли драгоценное время и смело, без вступления, завёл разговор с небожителем:

— А что у меня?.. Вот, хочу узнать, как нам с вами жить дальше?

— Жить ты будешь, — определил Раков, — если я этого захочу и КАК я захочу. Но не это главное. Главное для тебя сейчас — помочь стране и мне лично.

— Это я уже понял. Мне ребята ваши в машине растолковали, — кивнул Илья Никодимович. — Но как я вам могу помочь? Вы такой большой, влиятельный. А я два часа назад последние яблоки доел.

— Что за яблоки? — не понял император.

— Антоновка.

— Спелые?

— Не знаю. Мы их в камине запекали.

— Петровкин! — занервничал тот, от воли которого зависели почти все квантовые вычисления в стране. — Ты что мне голову дуришь?

— Не дурю я. У меня в активе — тридцать девять тысяч, господин император. Доходов — ноль. Отопление за неуплату вырубили. Дрова мы с Гарри почти все сожгли. А жить как-то надо. Вы пробовали жить на тридцать девять тысяч?

“Чёрт, опять меня заносит. Зачем я вообще эти тысячи приплёл?“ — зажмурился Петровкин в ожидании удара.

Но удара не последовало. Видимо, ни переднее сиденье, ни юго-западный чел, ни луковые колечки не осмеливались самостоятельно прибегать к насилию в присутствии царственной особы, без её на то повеления.

— Тридцать девять тысяч, — сурово прогромыхал держатель большей части патентов в области компактных ядерных устройств, — это сейчас зарплата квалифицированного специалиста на большинстве предприятий страны. И работают эти специалисты, скажу я тебе, зачастую без выходных и праздничных дней. Это хорошие деньги!

— И как же они живут, хочется спросить, эти квалифицированные специалисты на тридцать девять тысяч? — произнеся эту фразу, Петровкин чётко осознал, что удара дубинкой сегодня не избежать.

— Хорошо живут, — уверенно подтвердил куратор физики переднего края.

— Ага, — согласился Петровкин, — наверное, в своих дворцах на троны залазят.

На это ему никто не ответил. Даже находясь внутри мешка, Илья Никодимович ощутил, как в теле императора запустился тягучий мыслительный процесс. Не иначе — человек в пурпурной тоге размышлял, как бы ему получше наказать дерзкого плебея: раздавить — как муравья или использовать для выращивания стволовых клеток.

Петровкин решил помочь античному принцепсу и смело добавил:

— Вот поэтому, — усмехнулся он, не вынимая головы из мешка, — у вас уникальные аппараты и взрываются.

Сам того не ожидая, он произнёс спасительную для себя фразу, после которой разговор потёк уже совсем в другом настроении.

— Ах-хаха-ха, — загоготал Раков. — Точно-точно, аппараты. Ну, они и при прошлой власти взрывались. А Амбалыч этот ваш — дурачок. Замотал зачем-то проволокой клапан. Думал, наверное, МЕНЯ обмануть. Болван! Я ему тогда здорово лещей набросал. Долго помнить будет.

И Раков непритворно закатился от тяжёлого приступа смеха. Его верные ликторы тоже почувствовали переломный момент беседы и всеми силами постарались подыграть своему повелителю.

— Хи-хи-хи, — робко подпевало переднее сиденье.

— Хо-хо-хо, — тарахтели колечки.

— Гы-гы-гы, — бубнил юго-западный говорок.

Насмеявшись вволю, Раков строго спросил:

— А что, Петровкин, любишь ты, наверное, импрессионистов?

Наш герой никак не ожидал такого гимнастического приёма в перемене темы и немного замешкался.

— Жаль, что у тебя мешок на голове, а то я бы тебе показал плотна мастеров, — мечтательно произнёс Раков. — У меня много кто есть.

— Да, очень жаль, — согласился Илья Никодимович. — А кто у вас есть?

— Ну, — стал перечислять Раков, — импрессионисты, как я уже сказал, есть. Моне, там… — но ранние работы. Ренуар, Дега…

— Люблю, — согласился Петровкин. — Замечательные ребята.

— Экспрессионисты есть.. — продолжал Раков.

До чуткого слуха Ильи Никодимовича донеслось странное поскрипывание — как будто что-то тяжёлое стало перемещаться и царапать паркет.

Император говорил нараспев, немного растягивая слова. Голос его плыл по комнате, проникая в ушные раковины нашего героя то справа, то слева, то спереди, то сзади.

Во время произносимой великим человеком речи кто-то сдавленно стонал и кашлял и, кажется, как показалось нашему герою, тихо матерился… — что настораживало.

Петровкин прислушался.

Если бы он не лежал сейчас на полу с мешком на голове, то мог бы видеть, как вершитель циклотронов и сверхпроводящей материи описывает вокруг него круги, восседая на искусственном жеребце, закованный в античные доспехи и приводимый в движение верными фасциеносцами, выбивающимися из сил и толкающими перед собой внушительную конструкцию, поставленную — слава Богу — для удобства на колеса.

— Обожаю экспрессионистов, — робко продолжил Илья Никодимович сквозь непроницаемую ткань мешка, пытаясь поворачивать голову за голосом собеседника. — А кто именно?

— Да вот… Мунк есть.

— Очень, очень ценю… Эдвард гениален. Не отнять. Революционно мазал для своего времени. А композиция? А игра теней? А еще кто?

— Кубисты, понятное дело…

— Неужели сам Пабло? — не поверил Петровкин. — В подлинниках?

— Да. Абстракционисты, само собой…

— Кандинский? — предположил Петровкин.

— Ну, есть пара работ. Футуристы, как водится…

— Кто? — почти выкрикнул Илья Никодимович.

— Хотя бы Луиджи Руссоло. На прошлой неделе пришел вот…

— Преклоняюсь. Просто припадаю на одно колено.

— Сюрреалисты имеются. Дали там…

— Не верю, просто не верю.

— А! — воскликнул Раков, и странное поскрипывание на секунду прекратилось. — Ты знаешь, недавно начал со скуки минималистов собирать. Хосе Бассо. Слышал, наверное, про такого?

— Да, да, кое-что в журналах мелькало, — слукавил Петровкин, хотя ни про какого дурацкого Хосе он, естественно, знать не знал. — Я в полном восхищении, император! Никак в голове не укладывается. Такие имена! Грандиозная коллекция!

— То-то, — душевно пробурчал Раков.

— Теперь я понимаю, — подвёл итог Илья Никодимович, — куда государственные миллионы-то утекают.

После этих слов раздался чудовищный грохот, должно быть — это упало копьё, которое сжимал в руке обладатель одиннадцати триумфов и девяти оваций. У кого-то из присутствующих вырвались утробные газы. А потом и вовсе повисла космическая тишина.

Молчание прервал сам император:

— Ты, Петровкин, за жизнь совсем не держишься?

— Почему же, — возразил Илья Никодимович.

— Я вижу, как ты держишься, — грустно продолжил Раков. — Но именно поэтому я тебя и выбрал. Ладно, хватит болтать. Импрессионисты-пох%&сты… ерунда это всё. Давай о главном. Скоро тебе предстоит большая работа. Очень опасная и трудная. Другой бы, наверное, не справился.

— Что за работа? — заволновался Петровкин. — Работа у меня уже есть. Мне другой не надо!

— Не перебивай! — рявкнул Раков. — Ты своего Амбалыча к месту вспомнил. “Жертвенник“ он взорвал. Собрать, понятное дело, не сможет — просто ума не хватит. А другие там ещё глупее его. Вот этим и займёшься. Ты же вроде расчёты делал? Правильно? Ну вот… Сроку тебе даю — год. И не вздумай тянуть. Год в сложившейся политической обстановке — это и так очень много. В конце пути либо у меня работающий аппарат, либо у тебя анонимное надгробие. Ты меня понял?

— Понял, — подтвердил Петровкин. — Но мне нужны деньги.

— Не волнуйся, — успокоил его Раков. — Денег у тебя будет столько, что не будешь знать, как их потратить. Но не злоупотребляй, предупреждаю. Я этого не люблю. Ещё вопросы есть? Вот и хорошо. Вольно. Разойтись.

У Ильи Никодимовича были вопросы, но его уже подхватили под руки и куда-то потащили по длинным извилистым коридорам.


Продолжение здесь: http://proza.ru/2025/01/26/1898