99. 9, или 13 подвигов инженера Петровкина-9

Глава 9.

:Разговор с императором.


Если пользоваться терминологией историков Древнего Рима, Раков, наверное, был солдатским императором. Каким-нибудь Гордианом или, как его… этим…Фракийцем. Но ему, надо сказать, это шло. Ходили жуткие слухи, что начинал он свою карьеру в стройбате, где и прошел всю черновую обработку и стачивание.

Это оттуда его знаменитое "Духи, вешайтесь!", которое гремело сейчас по всем министерским кабинетам, вселяя животный страх в чиновников и их посетителей. Или "Щас скварэшник сделаю!", обращенное к какому-нибудь проштрафившемуся разгильдяю. "Скворечником" назывался отрепетированный годами аттракцион, во время которого от удара в грудину его реципиент складывался наподобие ветхой деревянной конструкции и падал навзничь. А не менее красивое — "Оленя!". Когда по команде "ОЛЕНЯ!" нужно было быстро подбежать и сложить руки у себя на лбу, имитируя расположение оленьих рожек. Удар наносился точно в перекрестие сложенных рук. Великолепно поставленный, он тоже, как правило, валил принимающую сторону с ног, но при этом, что выгодно отличало его от других подобных процедур, почти не оставлял следов побоев.

У Ракова не было авторитетов. Он был назначен высшем политическим руководством на самое сложное направление, где одновременно курировал искусственный интеллект, релятивистские ядерные технологии и создание квантовых процессоров. Полномочия его простирались безгранично. Он выдергивал людей из привычной жизни и запускал в научно-технический водоворот. Отбирал и просеивал гениев. Выписывал и списывал в расход специалистов тысячами. Состоял в переписке почти со всеми светилами современности. Был в курсе всего. Из-за границы, несмотря на санкции, к нему тянулись караваны ученых, прельщенные золотом и предстоящей славой. Он по-императорски награждал и по-императорски карал. Грязной работы он не чурался и зачастую проделывал ее сам. Только за последний год, как робко шептались в научном мире, он собственноручно избил 88 докторов наук, 4 академиков, а 1 иностранному нобелевскому лауреату вообще подрубил заточенной саперной лопаткой обе ноги. "Поставил ханурика на четыре костИ", — как комментировал этот инцидент сам Раков.

Петровкина занесли на руках в здание и положили на пол.

— Не вставать, мешок не снимать. Попробуешь двинуться — сразу дубинкой по голове отхватишь, — проинструктировал его на предмет местного этикета все тот же молодой и наглый юго-западный говорок.

— Так мне что же, на полу валяться? — возмутился Илья Никодимович.

— Да! — коротко отрезали луковые колечки.

— Петровкин, — подало голос переднее сиденье, — ты только умняка не включай, пожалуйста, а то наш император скор на расправу: приговорит — а нам потом с тобой до утра тулупы крути.

Илья Никодимович хотел немного пошутить про тулупы, но было уже поздно: он ощутил, как набежавшая волна ледяного воздуха столкнулась с ним, закрутила и почти перевернула — кто-то или что-то приближалось.

"Духи, вешайтесь!" — донеслось раскатистое, а за ним — тяжелые шаги.

"Где-то уже совсем близко", — подумал Петровкин и на всякий случай принял более удобное положение.

"Духи, вешайтесь!"

Снова тяжелая поступь. И потом уже над самым ухом:

"Духи, вешайтесь!.. А, Петровкин, ты уже здесь? Чилишь, как обычно?"

— Да, поджидаю вас в приятной компании, — подтвердил Илья Никодимович. Он хотел было произнести что-то внушительное, более соответствующее торжественному моменту, но от волнения и лежания на полу не смог подобрать нужных слов.

— Сейчас я тебя приму, — сказал Раков, и через секунду до Петровкина донеслось сдавленное кряхтение.

— Извините, — поинтересовался Илья Никодимович, — а что вы делаете?

— На трон забираюсь, — пояснил Раков.

— Серьезно? — не поверил Петровкин.

— Нет, б№&#ь, шучу! — выругался император полумира.

И необычное кряхтение продолжилось.

"Ладно, — решил для себя Петровкин. — Не буду его злить. А то еще дадут дубинкой по голове, а у меня только 39 тысяч на лечение. Это разве что МРТ сделать, аскорбинка и градусник”.

Всем было известно, что даже в повседневной жизни Раков держался эксцентрически: этот мог и на трон взгромоздиться. Хотя… Илья Никодимович где-то читал, что вершитель высоких технологий имеет обыкновение принимать своих посетителей сидя на роботизированной модели античного коня, в искрящихся доспехах, и с копьем в вытянутой руке. 

Прошли долгие 30-39 секунд.

— Ну, что там у тебя? — наконец-то начал разговор Раков откуда-то сверху.

"Да уж, наверное, точно на трон лез", — подумал Петровкин, но не растерялся и смело вступил в разговор с небожителем:

— А что у меня? Вот, хочу узнать, как нам с вами жить дальше?

— Жить ты будешь, — определил Раков, — если я захочу. Но для тебя сейчас не это главное. Главное для тебя сейчас — помочь стране и мне лично.

— Это я уже понял. Мне ребята ваши еще в машине объяснили, — согласился Илья Никодимович. — Но как я вам могу помочь? Вы такой большой, влиятельный. А у меня 39 тысяч на всё про всё.

"Черт, опять меня заносит. Зачем я вообще эти тысячи приплел?" — зажмурился Петровкин в ожидании удара.

Но удара не последовало. Видимо, ни переднее сиденье, ни юго-западный чел, ни луковые колечки не осмеливались самостоятельно прибегать к насилию в присутствии царственной особы без ее на то повеления.

— 39 тысяч, — прогромыхал Раков, — это сейчас зарплата квалифицированного специалиста на большинстве предприятий страны. И работают эти специалисты, в силу политических обстоятельств, зачастую без выходных и праздничных дней. Так что это хорошие деньги, Петровкин. Не в твоем положении жаловаться.

— И как же они живут, хочется спросить, эти квалифицированные специалисты, на 39 тысяч? — произнеся эту фразу, Петровкин понял, что удара дубинкой сегодня не миновать.

— Хорошо живут, — уверенно подтвердил Раков.

— Ага, — согласился Петровкин, — наверное, в своих дворцах на троны залазят.

Ему никто не ответил. Даже с мешком на голове Илья Никодимович ощутил, как в голове императора происходит тягучий мыслительный процесс. Видимо, тот размышлял, как ему наказать дерзкого плебея.

Петровкин решил помочь высокой принимающей стороне и смело добавил:

— Вот поэтому, — покивал он головой, не вынимая ее из мешка, — у вас уникальные аппараты и взрываются.

Сам того не ожидая, он произнес спасительную для себя фразу, после которой разговор потек уже совсем в другом настроении.

— Ах-хаха-ха, — загоготал Раков. — Точно-точно, припоминаю. Аппараты. Ну, они и при прошлой власти взрывались. А этот Амбалыч ваш — законченный недоумок. Замотал зачем-то проволокой клапан. Думал, наверное, что сможет меня обмануть. Там же полностью нарушен весь цикл. Комиссия сразу разобралась. А он — клапан! Болван. Я ему тогда здорово лещей набросал. Долго помнить будет.

И Раков снова закатился от смеха. Его ребята тоже почувствовали переломный характер момента и всячески пытались подыграть своему повелителю.

— Хи-хи-хи, — робко подпевало ему переднее сиденье.

— Хо-хо-хо, — попахивали луковые колечки.

— Гы-гы-гы, — бубнил юго-западный говорок.

Насмеявшись вволю, Раков строго спросил:

— А что, Петровкин, любишь ты, наверное, импрессионистов?

Наш герой никак не ожидал такого гимнастического приема в смене темы и немного замешкался.

— Жаль, что у тебя мешок на голове, а то я бы тебе показал свою коллекцию, — мечтательно произнес Раков. — У меня много кто есть.

— Да, очень жаль, — согласился Илья Никодимович. — А кто у вас есть?

— Ну, — стал перечислять Раков, — импрессионисты, как я уже сказал, есть. Моне, там… но ранние его работы. Ренуар, Дега.

— Люблю, — согласился Петровкин. — Замечательные мастера.

— Экспрессионисты есть, — продолжал Раков, и голос его немного плыл по комнате, доносясь до Ильи Никодимовича то справа, то слева, то спереди, то сзади, разбавляемый при этом каким-то странным поскрипыванием. 

Если бы наш герой не лежал сейчас на полу с мешком на голове, он бы мог видеть, как римский император описывает вокруг него круги, восседая на искусственном гнедом жеребце, закованном в доспехи, и сам в доспехах, толкаемый при этом своими верными подчиненными, которые, выбиваясь из сил, приводили в движение довольно внушительную конструкцию, поставленную для удобства на колеса.

— Обожаю экспрессионистов, — только и произнес он сквозь непроницаемую материю, пытаясь поворачивать голову в том направлении, откуда доносился голос его собеседника. — А кто именно?

— Да вот… — начал вспоминать Раков. — Мунк есть.

— Очень, очень ценю… Эдвард гениален. Не отнять. Революционно мазал для своего времени. А композиция? А игра теней? А еще кто?

— Кубисты, понятное дело, есть.

— Неужели сам Пабло? — не поверил Петровкин. — В подлинниках?

— Да, — просиял Раков. — Абстракционисты, само собой…

— Кандинский? — предположил Петровкин.

— Ну, есть пара работ, — совсем уж размяк Раков. — Футуристы, как водится…

— Кто?

— Луиджи Руссоло на прошлой неделе пришел вот…

— Преклоняюсь. Просто припадаю на одно колено.

— Сюрреалисты имеются. Дали там…

— Просто боготворю. Ушам своим не верю.

— А! — воскликнул Раков, вероятно, коснувшись важного для себя момента. — Недавно начал со скуки минималистов собирать. Хосе Бассо. Слышал, наверное, про такого?

— Да, кое-что в журналах мелькало, — припомнил Петровкин. — Никак в голове не укладывается. Великие имена. Грандиозная коллекция.

— То-то, — душевно пробурчал Раков.

— Теперь я понимаю, — подвел итог Илья Никодимович, — куда государственные миллионы-то утекают.

После этих слов раздался чудовищный грохот, возможно — это упало копьё, которое сжимал во время восхваления высокого искусства великий рыцарь; у кого-то из присутствующих вырвались утробные газы; а потом и вовсе повисла космическая тишина.

На этот раз молчание прервал сам император:

— Ты, Петровкин, за жизнь совсем не держишься?

— Почему же, — возразил Илья Никодимович.

— Я вижу, как ты держишься, — грустно продолжил Раков. — Но именно поэтому я тебя и выбрал. Ладно, хватит болтать. Скоро тебе предстоит большая работа. Очень опасная и трудная. Другой бы, наверное, не справился.

— Что за работа? — заволновался Петровкин. — Работа у меня уже есть.

— Не перебивай! — рявкнул Раков. — Ты своего Амбалыча к месту вспомнил. "Жертвенник" он взорвал. Собрать, понятное дело, не сможет — ума не хватит. А другие там еще глупее его. Так что ты этим и займешься. Сроку тебе даю год. Не вздумай тянуть. Год в сложившейся политической обстановке — это и так очень много. В конце пути либо у меня работающий аппарат, либо у тебя анонимное надгробие. Ты меня понял?

— Понял, — подтвердил Петровкин. — Но мне нужны деньги.

— Не волнуйся, — успокоил его Раков. — Денег у тебя будет столько, что не будешь знать, как их потратить. Но не злоупотребляй, предупреждаю. Я этого не люблю. Еще вопросы есть? Вот и хорошо. Вольно. Разойтись.

У Ильи Никодимовича еще были вопросы, но его уже подхватили под руки и куда-то потащили по длинным коридорам.


Продолжение здесь: http://proza.ru/2025/01/26/1898