Айнанэ

               

                Уроки игры на гитаре ( предисловие).

   Мой знакомый учитель музыки как-то раз поведал мне историю, как, однажды, где-то в электричке, к нему, развлекавшему друзей и попутчиков игрой на гитаре, подсел цыганёнок. Он долго и вежливо слушал, потом, отметив прекрасную игру исполнителя, попросил разрешить ему тоже поиграть. Услышав звучание инструмента в руках цыгана, мой знакомый, как он рассказывает, осознав свои бесталанно проведённые годы в консерватории, готов был разрыдаться, бросить профессию  и податься, скажем, в овощеводы. И он бы это обязательно сделал, если бы этот попутчик великодушно не приободрил его: - Ты, тоже, на самом деле, хорошо играешь…; видимо, в знак признательности, он даже не "стырил" гитару.

   Они даже договорились как-нибудь встретиться и помузицировать вместе, но к тому времени, когда мой знакомый нашёл пристанище цыган, табор уже снялся и исчез в неизвестном направлении… 





                -  А ты и вправду цыган?

   Сейчас, за давностью прожитых лет, я уж и сам не припомню, чем именно Ромка гордился больше: то ли тем, что был единственным цыганом среди лётчиков, то ли единственным лётчиком среди цыган (а как бы не тем и другим вместе), но хорошо помню, что факт сей вселял в него чувство перманентной гордости и самоуважения; козырнуть, при малейшей возможности, своим происхождением, Роман считал чуть ли не делом чести, делая это везде, постоянно, и, прямо с каким-то восторгом и упоением, точно так же, как козырял своей красной рубахой, хромовыми сапогами и серьгой в ухе, право ношения которой отстоял, не побоявшись, в своё время, поругаться с целым Начальником Управления

    И превозносился он, наверное, ещё и не так, если бы однажды, залётный табор, оказавшийся по воле случая среди пассажиров нашего аэроплана, фигурально выражаясь, не стянул моего капитана за штанины лапсановых шаровар (форменных “аэрофлотовских”  брюк) с  коня (с неба)  на грешную землю, не указав ему (довольно мягко, хотя и болезненно), на некоторые неточности в Ромкиной самоидентификации; гордиться после этого своим происхождением он, конечно же, не перестал, но делал это с тех пор с какой-то  оглядкой и вот как-то немножечко неуверенно.

   Загадочный кочевой народ, издревле предпочитая освящённые столетиями и традициями различные виды транспорта именно наземного, не так уж часто пополняет ряды авиапассажиров.
 
  Им не присуща излишняя скованность и застенчивость, а также чрезмерная щепетильность в соблюдении порядка и правила поведения на борту воздушного судна; цветастые юбки, шали и мониста моментально заняли большую часть салона, где-то уже вовсю шло гадание, я бы не удивился, увидев медведя с гитарой где-нибудь в проходе между креслами. Барон, облачённый в  каракулевую папаху, яловые сапоги, и трубку,  по-хозяйски высоко закинув ногу на ногу, расположился у нас в кабине; его взгляд излучал силу и всевластие.

    Он, с самого начала не преминув воспользоваться Ромкиным приглашением, так потом и просидел у нас весь полёт, прихлёбывая чай, посасывая  чубук, и неспешно беседуя с Романом. Глубокомысленные сентенции, воспоминания об общей родне, и какие-то возгласы на непонятном языке, завершились, в результате  наблюдения барона за работой экипажа, беготнёй стюардесс и прочей нашей немудрящей рутиной, совершенно неожиданным, неоднозначным и не совсем предвкушаемым Романом выводом:

  - Смотрю я на тебя, и думаю - а ведь мы с тобой во многом похожи; и у тебя, и у меня  одинаковая судьба и одинаковая жизнь…

  -  Ну да, - встрепенулся Ромка, - всё-таки вековые традиции, воля…путешествия…жизнь-дорога…

   -  Да нет, - вяло и даже как-то будто слегка раздражённо отмахнулся сородич Будулая, - ерунда это всё, дорога твоя…я бы и сам давно бы уже, остановился, осел где-нибудь на месте,  просто вот не получается пока, а схожесть наша  в том, что  ни я, ни ты, сами ничего не делаем; ты вот, к примеру, молодому (прокуренный палец ткнулся в меня) говоришь - рули давай, и он рулит, стюардесса за чаем сбегала, эти (он пренебрежительно махнул в сторону инженера со штурманом), непонятно чем занимаются, но тоже у тебя в подчинении, так и я  - сам ничего не делаю, нельзя мне, у меня на всё люди есть.
               
    Рома призадумался. Было заметно, что, ожидая какой-то иной оценки соплеменниками своего социального статуса, он не пришёл в  большой восторг от такого вот сравнения. Ромка, вроде, как-то немножечко, был обескуражен, ещё даже не зная, что всё только начинается - вертлявый пацанёнок с золотыми фиксами,  просочившись к нам в кабину вослед за батяней-бароном, нанёс Роману окончательный удар.
               
    Мальчонка, явно не питавший глубокого пиетета к работе тружеников неба, обведя безразличным взглядом ряды приборных досок и равнодушно выслушав Ромкины неуклюжие попытки разъяснения азов воздушной навигации и истории нелёгкого пути от табора до штурвала самолёта, с ходу взял быка за рога, то есть перешёл к более насущным вопросам:

   -  А ты и правда цыган? А какая у тебя машина?            

   Роман обычно позволял себе, экспресс по “рубль двадцать” только по великим праздникам и “после получки”, обходясь в остальное время  более бюджетными вариантами типа колхозного, с пыльной бурей в салоне “сто шестнадцатого”;  немножко засмущавшись, он попытался перевести разговор в иное русло:               

     - Какая машина, зачем машина, у меня вон, гляди - целый самолёт есть! 

   Но прожжённое семейство кочевого народа трудно было купить такой вот дешёвой софистикой:

   -  Нет, самолёт - это мы понимаем, самолёт...но это не твой самолёт, тебе его просто государство дало; это работа такая. В принципе, нам, цыганам, работать на государство…как бы это сказать…(цыганёнок засмущался, покосившись на батю,  пытаясь подобрать слово)…не совсем хорошо, ну это, на самолёте, мы ещё можем понять, а вот машина у тебя какая?

   -  Да нет у меня машины никакой…не сложилось как-то…
 
   - А что, ты и взаправду цыган? Цыган, и без машины? Всю жизнь на автобусе? Смотри, у  бати, вон - “Волга”; мне на шестнадцать лет он “шестеру” обещал (барон важно кивнул).  У брательника - “семёра” на семнадцать! Во, - он обратился к сородичу, просочившемуся вослед за ним в пилотскую кабину, - лётчик говорит, что он цыган, а машины у него никакой нет. Может, врёт, что он цыган?
 
  Он испытующе посмотрел на барона, который уже, напялив свою папаху и прохладно с нами попрощавшись, направлялся к выходу, но тот лишь равнодушно пожал плечами.

   - Надо же,- досадовал Ромка, уже на земле, на стоянке, задумчиво провожая взглядом  разнопёструю толпу родни, стопившуюся на трапе, - хотел удивить их, вот, тоже цыган, стал лётчиком, а им мало того им - машину подавай! Какая тут машина, до зарплаты бы дотянуть, да из общаги не выгнали в этом году - уже хорошо!

  Стеклянные двери аэровокзала захлопнулись, скрыв из вида пёстрые юбки, мониста, гитары и яловые сапоги…

               


                Таборный   хайтек.

   - Зашибись ты, Шурик, поиграл в нового русского, - ахнул я, повернув выключатель; точки  светильников, очнувшись  после зимней спячки, залили янтарным светом запылённое авто, гири в углу, лыжи на полках и неопрятные ошмётки под ногами, те ошмётки, что ещё полгода назад были новейшим эпоксидно - эбонитовым полом моего гаража; ещё не забылись муки выбора цвета и  рекламные восторги  о способностях таких вот новомодных покрытий выдержать вес танка, ядерный взрыв, и  удары подков табуна  дромадеров.

    - А ведь я говорил тебе, нечего “бабос палить”, вот постлал бы, как все нормальные люди, транспортёрную ленту, и горя бы не знал; нет, захотелось тебе повыкобениваться, - верный оруженосец Сахибзамоныч, как никто другой, умел утешить в трудную минуту, - Короче, давай мешки и полтос денег, я эту мерзость смету и вывезу, а  завтра с утра поедем к цыганам, они тут основные, кто транспортёркой банчат, возьмём тебе новый пол, будешь как все люди!”

  “Стать как все люди” оказалось нетрудно, для этого надо было, всего лишь, заехав за красную кирпичную ограду, оказаться на заднем дворе странного сооружения - то ли небольшого  замка, то ли тюрьмы; разбитые автомобили, чугунные батареи,  металлолом и останки вычислительной техники, тут и там прикрывающие провалы в асфальте, выдавали разносторонние и неординарные интересы хозяина; вдалеке виднелись громадные бобины со свёрнутой транспортерной лентой.

   - Эта вот подешевле, та вон совсем подешевле, это вот совсем дорого, выбирай, начальник, - интеллигент, облачённый в с иссиня-чёрную бороду и в ухе - серьгу, неспешно, отгоняя хлыстом свору собак, охотно демонстрировал мне свой товар - а это вот…он, кокетничая, словно застарелая невеста “ну, зачем  это, ведь  вам всё равно не понравится… тут  дорогое”… , нарочито медленно стянул покрывало с громадного рулона, стоявшего отдельно в углу; челюсть Ильяса отвисла.
 
   - Это откуда такое, я же всю жизнь по шахтам и рудникам, а вот такого нигде не встречал, это никак с космодрома? На обычном заводе такого не отыщешь,- грозные надписи и печати украшавшие сие неземное сооружение, могли  привести в восторг любого историка. Или в негодование - служаку-особиста, бдительно стоящего на страже Государственных Тайн.

   - Земляки привезли, - неохотно промямлил продавец. И в самом деле, чего пристали, ну перехватили где-то по пути на атомную станцию десятитонную бобину, размером с трёхэтажный дом, погрузили на коня, и привезли ему на задний двор под перезвон семиструнных.       

    Но до меня их диалог доходил как через вату, я уже не мог оторвать взгляда от притягательной упругости и космического антрацита продемонстрированного изделия и таинственных печатей на нём, мне в гараж нужен был именно такой пол, и никакой иной; на меньшее я уже был не согласен. Сахибзамоныч честно пытался меня отговорить, он бормотал что-то о задранной цене, и толковал, что варианты подешевле ничем, в принципе, не хуже, но я уже ощущал упругое великолепие под колёсами своего авто и ничто иное меня больше не устраивало.

    - Только ты это, начальник, ты сначала расплатись, а уж потом мы тебе по размерам нарежем, - резонировал продавец, а то мы откромсаем, а ты вдруг откажешься, куда мы потом будем это девать?
  И даже сделка состоялась, и даже скидку мне какую-то уступили, но вот дальше дело как-то не пошло, и, трезвое Ильясово…

    - Ты зачем им деньги-то отдал?- электрическим разрядом отзывалось под моим темечком. Сахибзамоныч нервно открывал какую уж по счёту пачку сигарет, мои семечки давно уже закончились, а обещанная машина для вывоза нарезанных полос всё не ехала и не ехала. Солнце садилось, громадные ворота запирались, кобели отправлялись  по будкам и дети рассаживались в перед цветастыми экранами…и батарейка садилась в телефоне, последнее сообщение, что удалось отправить почти в полночь: “я в цыганском посёлке”…

   Мне почему-то вспомнился майор из далёких, весёлых "девяностых”, что “шил” мне как-то в райотделе “статью”: “Тебя ж цыгане “сдали”, ты им весь бизнес “перебил”, и предшествующий ему, не менее интеллигентный человек с серьгой в ухе, что с криками “мент, это, мент!” бросился от меня вприпрыжку, через аллеи Стрыйского парка, где была обусловлена состояться наша сделка, заподозрив в провокации и чуть не лишив меня заработка в виде  груза отвратительной львовской “Ватры”, что я собирался  “толкнуть” втридорога среди родных комариных болот; еле тогда успокоил продавана, кое-как растолковав ему, что у “ментов” синие штаны с лампасами, а у лётчитков - нет.

   Я осознавая, что мои отношения с кочевым народом как-то, чуть ли не на кармическом уровне, складываются не самым благоприятным образом, начинал прикидывать схемы выхода из глупейшей ситуации, но (то ли благодаря харизме и убедительности Ильяса, то ли потому что меня опять приняли “за мента”), всё как-то само собой решилось, металлические ворота милостиво распахнулсь, и загорелые ребятишки принялись заволакивать  мою покупку во внезапно материализовавшийся грузовик.

    Нарезать и погрузить куски было нетрудно, но дальновидный Сахибзамоныч уже прикинул наши дальнейшие действия и обрисовал невесёлую перспективу - ну хорошо, до въезда в комплекс ленту доставит грузовик, а дальше-то как? Приподнять каждый отрезок - это человек двадцать надо, да и не факт, что они бы справились, скользкая резина весила немало, а вот ухватить-то её не за что! И волочить никак не получалось, ибо, прогибаясь, каждый кусок  цеплялся за землю; идея  делать технологические отверстия для буксирного зацепа была сразу отметена нами как глупая. До сих пор поражаюсь - такую инженерную задачу  решить так просто и элегантно мог только тот, чьё детство прошло в таборе!

   Каждую полосу цыгане сложили вдвое, и, продев в импровизированную петлю  буксирный трос; запрягши разбитый “девятос”, под дичайший рэп, матерки и клубы дыма, перемешанные с пылью,  за несколько ходок доволочили всё это хозяйство  до моего гаража.

  Дальше уже дело пошло проще, очевидно, что с рэпом и матерками работать гораздо сподручнее, чем без оных; ребятишки, видно, что знали толк в свойствах своего товара; а вот за работу взяли, кстати, вполне скромно, очевидно, невольно компенсируя неудобство и наше долгое ожидание в посёлке.

   - И всё-таки, где, интересно, они такую красоту военно-космическую раздобыли? - Сахибзамоныч, закрывая металлические ворота, поглядывал вдоль проезда, наблюдая, как разбитые стоп-сигналы “девятоса” под рэп и матерки  исчезают в ночи…
 - Сказали ж тебе - земляки привезли…
 - Хорошо иметь добрых земляков…
 - Да, неплохо… Ильяс, лукаво поглядывая на меня сквозь пелену дыма, усаживался на пассажирском сиденье…

…цыганский “девятос” скрылся за углом. Половина  габаритных огней  не горела…





                Первые встречи…последние встречи…


  Хоть мы  Ромкой по-прежнему в соседях, но встречаемся довольно редко. Как правило это бывает раз в году, в те первые дни ранней весны, когда каждый стремится побыть наедине с теми, кто давно нас уже покинул.

   Среди величественных памятников и обелисков своих близких, среди  мрамора и гранита, среди позолоты, монист, цветастых юбок и бескрайних столов до горизонта. Среди серьезных мужчин в строгих костюмах, красных рубахах и хромовых сапогах... он почти не меняется с годами, я всегда его замечаю издали.

    Единственный цыган среди лётчиков, единственный лётчик среди цыган, он , как всегда, приезжает на своём стареньком “Рено”, который, кое-как собравшись с силами, всё-таки умудрился пригнать в своё время из Германии. Где-то рядом с ним, вполне вероятно, стоят повзрослевшие мальчики из табора, которые когда-то, давным - давно, впервые в жизни встретив живого пилота,  не поверили, что цыгане могут ездить на автобусах.

   Но теперь  ему перед ними не стыдно.