de omnibus dubitandum 7. 474

    ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ (1590-1592)

    Глава 7.474. SEMPER REGALIS…

    Я ждала Кэтрин целую вечность. Подумала, что она уже не вернется. В глубине души меня терзала тревога, я боялась, что этот Гарри Герберт навлечет на нее беду.

    Я наблюдала, как его отец, Пембрук, ищет его среди танцующих. Мне показалось, что я вижу светло-золотистые волосы Кэтрин в толпе у двери, но ошиблась; когда девушка вышла на середину зала, я увидела, что у нее нет ни ярко-голубых глаз, ни сочных губ моей сестры.

    Я, обращала на себя внимание, потому что сидела совершенно одна; постоянно ловила на себе любопытные взгляды. На меня все глазели из-за моего уродства, как, наверное, на сестру все глазеют из-за ее красоты.

    Платье душило меня, спина ныла в твердом корсете; очень хотелось незаметно ускользнуть в девичьи покои, но я ни за что не сумею расшнуровать корсет на спине без посторонней помощи, а Пегги наверняка уже крепко спит. Maman тоже занята – она прислуживает королеве. Я дошла до того, что готова была воспользоваться даже помощью мистрис Пойнтц, но мне стало страшно при мысли о, ее резкости.

    Я решила подождать еще немного и понаблюдать, как королева пожирает взглядом своего молодого мужа. Она распустилась как цветок, а он не скрывал разочарования. Интересно, чего он от нее ожидал? Может быть, ему послали портрет, который оказался слишком лестным, как тот мой портрет, который хранит Maman, – на нем у меня идеальная фигура.

    Чем дольше я наблюдала за новобрачными, тем больше ненавидела их обоих. Его разочарование превращало в посмешище то, чем был оплачен их брак, – жизнью моей сестры.

    Никогда не забуду день, когда я узнала, что таится за династическим союзом с мощной дружественной державой. Это было прошлой зимой, после подавления протестантского мятежа.

    Придворные дамы, а вместе с ними я, просидели всю ночь без сна на тесной женской половине Сент-Джеймского дворца; мы, оцепенев, ждали прихода армии повстанцев. С мятежниками был и мой отец, хотя тогда я этого не знала. Я подслушала, как Maman шептала Левине, что, если мятежники доберутся до дворца, начнется «кровавая баня».

    Тогда подобные слова были за пределами моего понимания, но за последние месяцы я довольно много узнала. Кроме того, Maman сказала, что мы все должны в глубине души молиться за успех восстания; если королеву свергнут, Джейн освободят из Тауэра. Однако мы, не должны были поверять свои мысли – даже шепотом – никому, кроме Господа.

    Я, многого не понимала до сих пор и, как ни старалась, не могла соединить вместе разные куски истории. Мне ничего не говорят; считают меня слишком маленькой. Но я понимаю больше, чем они думают...

    Именно после той ночи я узнала ужасную правду. Королева отдыхала в своем личном кабинете; я сидела у нее на коленях, как она любит, и растирала ее тощую руку, похожую на птичью лапку. Ее постоянно донимали и донимают всевозможные недомогания и боли.

    – Сильнее, Мэри!

    – Сильнее, Мэри! – проскрежетал попугай Незабудка, стуча клювом по перекладинам своей клетки.

    Я боялась, что под моими пальцами запястье королевы переломится; она какая-то совсем бесплотная. Она еле слышно мурлыкала какую-то песенку, повторяя ее снова и снова, и вертела в руке миниатюру с изображением своего будущего мужа. То и дело вглядывалась в портрет и тяжело вздыхала – не то от счастья, не то от большого огорчения. Наверное, это и есть любовь... На примере Кэтрин могу догадаться, что в любви нет никакой логики.

    – А теперь, Мэри, легонько, как перышко, – велела королева.

    Я начала легко поглаживать ей руку кончиками пальцев, едва касаясь темной поросли волос, которые растут у нее до самого локтя. Наша королева довольно волосатая; ее ноги покрывает густая темная шерсть. Когда я поделилась своими наблюдениями с Кэтрин и спросила, нормально ли это, она ответила: нет, ненормально, и показала свою гладкую, изящную ножку.

    – Все потому, что она наполовину испанка – известно, что испанки покрыты шерстью, как медведицы.

    И вдруг я что-то услышала – какой-то тихий звук, похожий на щелканье клюва. Королева перестала мурлыкать и прислушалась. Звук повторился: тихий стук, словно кто-то бросил камешек в стекло.

    – Мэри, закатайте нам рукав, – приказала королева, протягивая мне руку.

    Незабудка снова застучал клювом по клетке и прокричал:

    – Мэри, закатайте нам рукав!

    Я возилась с завязками, чувствуя ее растущее раздражение, отчего мои пальцы стали еще более неуклюжими.

    Она столкнула меня с коленей:

    – Чепец! Платье!

    Я принесла ей то, что она велела, и помогла облачиться, радуясь, что из-за жесткого платья из золотой парчи незаметно, насколько неловки мои движения.

    Королева взяла свечу и подошла к окну; немного постояла там, а затем вернулась в кресло. Потом приказала принести ей Библию и четки. Она велела мне устроиться на подушке у ее ног, сама восседала прямо, задрав подбородок, как будто изображала королеву на маскараде, а я, сидя на полу, напоминала ее любимую собачку.

    За дальней стеной послышалось шарканье. Неожиданно прямо из стены вышла фигура в плаще, похожая на привидение. Должно быть, я, с глупым видом, разинула рот, потому что королева шлепнула меня по плечу:

    – Мэри, не зевайте!

    Фигура вышла на середину кабинета и поклонилась, сбросила капюшон и плащ в угол. Я узнала Ренара, испанского посла. При его появлении королева ожила, словно он высек из нее искру. Я часто видела Ренара с его свитой во дворце, издали любовалась его изысканными манерами, его безукоризненными нарядами. Он выглядел настолько совершенным, что невольно приходило в голову, будто он что-то скрывает.

    – Вы принесли нам весточку от нашего жениха? – спросила королева, затаив дыхание.

    – Да. – Ренар достал из-под дублета мешочек.

    Королева сразу помолодела и стала похожа на девочку, которой принесли сладости. Она жадно схватила мешочек – по-моему, не следовало так выдавать свое нетерпение, – рывком развязала шнурки и с радостным вздохом положила себе на ладонь кольцо. Полюбовалась им, поднесла его к пламени свечи.

    – Изумруд, наш самый любимый из всех драгоценных камней! – сказала она, надевая кольцо на палец и любуясь им. – Мне кажется, он уже знает меня.

    Огромный камень на ее тонком пальце выглядел нелепо.

    Помню, мне сразу показалось, что раньше я уже где-то видела это кольцо.

    Вскоре вспомнила, я видела его – на мизинце самого Ренара. Я часто замечала то, чего не видят другие.

    Королева тем временем краснела и ахала, как настоящая невеста.

    – Смотрите, как красиво переливается свет на его гранях! – воскликнула она.

    – Это кольцо Фелипе? Он надевал его на свой палец? Что на нем выгравировано? Буквы… «S» и «R»… «SR»… Что они обозначают, Ренар? Какое-нибудь зашифрованное любовное послание?

    – Semper regalis, – пожалуй, слишком быстро ответил посол.

    – «Королева навсегда», – мечтательно повторила Мария.

    – Semper regalis! – выкрикнул Незабудка.

    Ренар усмехнулся и сделал королеве комплимент: мол, только у нее может быть птица, которая так быстро выучила латынь.

    Я мысленно усмехнулась. Подумать только, Мария получила хорошее образование, стала королевой Англии и совсем недавно справилась с целой армией мятежников! Как могла она не догадаться, что буквы «S» и «R» обозначают просто «Симон Ренар»!

    Мне всего девять – правда, я развита не по годам, – но для меня все сразу стало ясно как день. Кольцо – вовсе не залог любви, не подарок от будущего мужа, а вещица, которую Ренар в спешке снял с собственного пальца, зная, что королева надеется получить подарок от своего испанского жениха.

    Кольцо – обман. Такой же обман, как слова, обращенные ко мне: «Мэри, ты уже не такая маленькая, и спина у тебя лишь чуть-чуть искривлена; она выпрямится, когда ты подрастешь».

    Мне говорят так, чтобы я не страдала из-за своего уродства, хотя я предпочла бы услышать правду. Однако королеве, по-моему, понравилась ложь Ренара. Я часто замечаю, что люди верят в то, во что хотят верить.

    – Император просил поздравить вас с победой над мятежниками-еретиками. Он восхищен проявленной вами стойкостью. По его словам, лучшей партии для его сына невозможно найти. Он назвал вас «выдающейся королевой».

    – В самом деле? – Мария напоминала зяблика, который прихорашивается и чистит перья.

    – И еще он назвал вас «набожной»…

    Королева медленно закрыла и вновь открыла глаза; на ее губах мелькнула еле заметная улыбка.

    – Но… – продолжал Ренар, тихонько откашливаясь.

    – «Но»?..

    – Но ту девицу… нельзя оставлять в живых.

    Королева тихо ахнула:

    – Она наша близкая родственница!..

    – В данном вопросе император непреклонен. При таком смятении, таком расколе из-за… реформаторов, еретиков… – Посол ненадолго замолчал, а затем продолжал:

    – Она представляет слишком большую угрозу для вашей власти.

    Сначала мне показалось, что они говорят о сестре королевы, Елизавете; ходили слухи, что мятежники собирались посадить на трон ее.

    – Она еще так молода! – Мне показалось, королева вмиг лишилась всей радости. Она принялась ломать руки, все растирая и растирая их, как будто смывая с них чернила. – Она провела с нами много счастливых дней в Бьюли.

    Я тоже прекрасно помнила Бьюли; мы часто ездили туда в гости к Марии до того, как она стала королевой. Помню, что она всегда встречала нас словами: «Мои самые любимые кузины!..» Помню, как Джейн отказывалась приседать перед святыми дарами в тамошней часовне. Тогда говорили: «Она это перерастет».

    Теперь, когда королевой стала Мария, мы все вернулись в католичество; нам нужно быть очень осторожными. Так говорит Maman.

    – Ренар… – Голос у королевы стал сдавленным, не похожим на всегдашний. – Мы не можем… – Она встала; Библия и четки с глухим стуком упали на пол. – Вы не понимаете. Мы ее любим. Мы не можем допустить, чтобы ее казнили...

    Королева принялась расхаживать туда-сюда, туда-сюда. Ренар следил за ней взглядом. Казалось, оба забыли о том, что я тоже все слышу.

    – С казнью ее мужа мы еще можем смириться. В конце концов, эти Дадли – изменники до мозга костей. Но она… Она наша кузина, наша младшая кузина!..

    И только тогда на меня снизошло мрачное озарение. Они говорили вовсе не о Елизавете; они говорили о моей сестре Джейн и ее муже, Гилфорде Дадли! Я невольно ахнула.

    Королева и Ренар дружно развернулись ко мне; ее лицо искажало отчаяние, а на лице Ренара проступило что-то другое… Надеюсь, ему стало стыдно.

    – К тому же ее сестра, – прошептала королева, указывая на меня. – Ее сестра!

    – Она без сил рухнула в кресло и закрыла лицо руками. – Нет, это невозможно!..

    – Ее сестра! – повторил Незабудка.

    – Император… – Ренар бросился к ее ногам. – Император расценит ваш шаг как подтверждение помолвки с его сыном.

    – Что вы такое говорите?.. – Ее глаза полыхнули гневом. – Неужели таково условие… – Она замолчала и, дрожа, глубоко вздохнула. – Принц Фелипе или Джейн Грей?..

    Мне хотелось закричать, напомнить им, что я тоже здесь, но я оцепенела.

    – Условий как таковых никто не ставит, – бархатистым голосом ответил Ренар.

    – Император… который также является кузеном вашего величества… ничего так не желает, как безопасности ваших владений. Вас же он считает, по его собственным словам, «выдающейся королевой».

    – Но… – начала Мария, но продолжать не стала.

    – Простите меня за такие слова, мадам, но принц Фелипе, если можно так выразиться, ужасно жаждет брака с вами. Он думает о свадьбе, о вас, моя милая королева, как… – казалось, посол подыскивает нужное слово, – как ни о чем другом.

    Королева снова повертела на пальце кольцо с изумрудом. Оно показалось мне еще более нелепым. Помню, тогда я пришла в ужас от того, что они задумали, – и пребываю в этом состоянии до сих пор. Моя добрая сестра, которая ни разу в жизни никого не обидела!

    Королева наклонилась, схватила меня под мышки и снова усадила к себе на колени, крепко прижав к себе, так, что мне стало больно дышать. Потом она, то ли тихо замурлыкала песенку, то ли застонала или тяжело вздохнула; я уловила резкий запах неролиевого масла, которым она любила умащать свою грудь; жесткая золотая парча больно царапала мне щеку. Как же мне тогда хотелось броситься к Maman, прижаться к ней! Я могу выносить только ее объятия.

    – Можете идти, Ренар, – сказала королева.

    Только после того, как посол ушел, королева выпустила меня.

    – Ах, малышка Мэри, …Господь многого требует от нас! – не глядя на меня, проговорила она. Потом принялась перебирать четки, бормоча молитву.

    Мне хотелось соскочить с ее колен, выбежать из комнаты, из дворца – подальше от нее.

    – Можно мне уйти?.. – прошептала я, перебивая ее молитву.

    – Конечно, милая Мэри, ступайте, побегайте, – вот и все, что ответила она.

    Она, ни словом не заикнулась о моей сестре, которую собиралась казнить, – ни единым словом! Когда я подошла к двери, она окликнула меня: – Мэри!.. – И я обернулась, думая, что она что-нибудь скажет. – Пришлите ко мне Сьюзен Кларенси и Джейн Дормер.

    Из меня как будто выпустили весь воздух. Мне с трудом удалось выйти из ее личного кабинета.

    Кто-то сжал мне плечо.

    – Давай я уложу тебя спать, mа petite ch;rie [моя маленькая девочка (фр.)].

    – Это Maman. Судя по тому, что у меня затекла шея, я, наверное, задремала, хотя как мне это удалось под громкую музыку и топот танцующих, сама не понимаю.
Она подхватила меня на руки и унесла из зала, но не в девичьи покои, а в свои, где нежно уложила на большую кровать под балдахином и стала раздевать.

    – Но, Maman, а как же ваши приближенные? – сонным голосом спросила я, вспоминая, сколько дам делят с ней комнату.

    – Не бойся, Мышка, – ответила она. – Я обо всем позабочусь. – Она слой за слоем сняла с меня наряды, пока я не осталась в одной сорочке, после чего нырнула на пуховую перину, похожую на облако.

    – Тебе лучше? – спросила она.

    – Лучше, – ответила я. Какое-то время мы молчали; она гладила меня по голове, а я не могла не думать о Джейн; как я ни пыталась все понять, некоторые части истории оставались для меня загадкой до сих пор. – Maman, почему Джейн сделали королевой?.. – В голове у меня целый клубок спутанных вопросов.

    – Ах, Мышка, не думаю, что…

    – Только не говорите, что я еще маленькая! Расскажите, Maman! Я уже большая и могу знать правду.

    Я видела наше большое родословное древо, длинный свиток пергамента, разрисованный переплетенными позолоченными ветвями и завитушками; здесь и там нарисованы птички и нечто похожее на фрукты, которые висят гроздьями, но на самом деле представляют собой маленькие портреты.

    Однажды отец развернул свиток на полу большого зала в Брадгейте; он показывал нам с сестрами наших предков-королей. Благодаря им, в наших жилах течет королевская кровь. Наш прадед – Генрих Седьмой, первый король из династии Тюдоров. Водя пальцем по позолоченным линиям, отец показывал нам всех наших кузенов, чтобы мы знали, с кем мы состоим в родстве.

    – Своей наследницей ее назначил молодой король Эдуард – pauvre petit [Бедная малышка (фр.)]. Ведь мальчиков в роду не было.

    – А Мария и Елизавета?..

    – Его сестры? Их законнорожденность многими подвергалась сомнению. Зато у твоей сестрицы Джейн все сходилось просто замечательно – она исповедовала новую веру, была набожной, ученой и вошла в подходящий возраст для того, чтобы родить наследников мужского пола… Идеальный выбор. – Maman умолкла и вздохнула, словно боялась расплакаться при мне.

    – Maman, но ведь вы тоже могли бы претендовать на престол, и даже перед Джейн?

    – Ах, ch;rie! – ответила она, сутулясь. – Я отказалась от своих притязаний в ее пользу.

    Я старалась отделить то, что только что узнала, от клубка запутанных фактов.

    – Значит, это вы… – Я вовремя умолкла, чтобы не продолжить и не сказать «вы виноваты», но Maman поняла, о чем я думаю. Ее глаза заблестели от слез, и я протянула ей свой носовой платок, который она взяла, не глядя на меня.

    – Я должна жить с этим позором, – сказала она. – J’ai bonte, jusque au coeur [Как далеко может завести нас стыд?(фр.)].

    – «Мне стыдно до глубины души», – вслух перевела я. – Но зачем вы так поступили?

    Она снова тяжело вздохнула, как будто была наполнена отравленным воздухом и хотела выгнать его из себя.

    – Мышка, в то время твой отец попал под влияние Нортумберленда, лорда-протектора. Можно сказать, твой отец попал в его сети. Сейчас я утешаю себя тем, что у меня не было выбора. А правда это или нет… – Она умолкла. – Мы все иногда обманываем себя. С возрастом ты поймешь. – Свеча шипела и плевалась, ее пламя уменьшилось.

    – А когда Нортумберленд узнал, что молодой король Эдуард умирает, они с твоим отцом сговорились женить на Джейн его сына, Гилфорда Дадли*.

*) ГИлфорд ДАдли (англ. Guilford Dudley; ок. 1535 — 12 февраля 1554, Тауэр-Хилл)(см. илл.) — английский аристократ, супруг леди Джейн Грей, которая была объявлена наследницей короля Эдуарда VI и формально занимала английский трон с 10 по 19 июля 1553 года (совсем как Наталья Кирилловна Нарышкина – Л.С.).
Гилфорд был седьмым сыном Джона Дадли, герцога Нортумберленда, и его супруги Джейн Гилфорд. Отец мальчика возглавлял английское правительство при Эдуарде VI. При поддержке короля Нортумберленд женил Гилфорда на любимой кузине Эдуарда VI Джейн Грей, которая вскоре была объявлена наследницей престола в обход единокровных сестёр короля. Эдуард VI умер 6 июля 1553 года, и супруга Гилфорда была провозглашена королевой.
Недолгое правление молодой королевы, прошедшее в Тауэре, ознаменовалось несколькими конфликтами с семьёй Гилфорда. 19 июля католичка Мария I была объявлена новой королевой. Гилфорд вместе с женой и матерью остался в Тауэре, но уже в качестве узника. И Джейн, и её супруг были приговорены к смерти за государственную измену в ноябре 1553 года. Королева Мария I была склонна сохранить им жизни, но восстание Томаса Уайетта привело к казни молодой пары.
Гилфорд Дадли родился приблизительно в 1535 году [Richardson, 2004] и был восьмым ребёнком и седьмым сыном из тринадцати детей в семье Джона Дадли, герцога Нортумберленда, и его жены Джейн Гилфорд [Loades, 1996, p. 238]; из всех детей герцога и герцогини помимо Гилфорда зрелого возраста достигли две дочери (Мэри и Кэтрин) и пятеро сыновей (Генри, Джон, Амброуз, Генри и Роберт). По отцу Гилфорд принадлежал к семейству Дадли, чья родословная восходит к Роланду из Саттона, сыну Харви, унаследовавшему ленные владения и подати с Саттона как потомок одного из бретонских завоевателей, последователей Алена Рыжего (см. главу 1.110. - Л.С.). В начале XIV века один из Саттонов, прямой предок Гилфорда, получил титул барона Дадли [Wilson, 1981, pp. 1-4]. Дед Гилфорда Эдмунд Дадли, будучи советником Генриха VII, был казнён вскоре после смерти короля. Через свою бабушку по отцу, Элизабет Грей, баронессу Лайл, Гилфорд был потомком героев Столетней войны Ричарда де Бошана, графа Уорика, и Джона Талбота, графа Шрусбери [Wilson, 1981, pp. 1, 3][Adams, 2002, pp. 312-313].
На момент рождения Гилфорда его отец был рыцарем; в 1537 году Джон Дадли стал вице-адмиралом, позднее лорд-адмиралом [Loades, 1996, pp. 23, 34, 55], а в 1542 году получил титул виконта Лайла, когда-то принадлежавший его матери [Adams, 2002, p. 316]. В начале правления Эдуарда VI отец Гилфорда получил титул графа Уорика [Loades, 1996, p. 90], в 1550 году он возглавил Тайный совет и до 1553 года был фактическим правителем Англии, а ещё через год, в 1551 году, он получил титул герцога Нортумберленда [Loades, 1996, pp. 147, 285]. Мать Гилфорда служила фрейлиной при королевах Анне Болейн и Анне Клевской [Loades, 1996, p. 41]. При дворе Болейн она заинтересовалась реформистской религией, и с середины 1530-х годов семейство оказалось в евангелистских кругах [MacCulloch, 1999, pp. 52—53]; своих детей Дадли воспитывали в духе ренессансного гуманизма [Adams, 2004][Wilson, 1981, pp. 11, 15—16][French, 1987, p. 33][Chapman, 1962, p. 65]. Как сообщает историк Элисон Уэйр, Гилфорд был любимцем матери [Weir, 2011, p. 143].
О личности Гилфорда Дадли почти ничего не известно; единственное его письмо (поминальная записка в молитвеннике Джейн) сохранилось в изложении Ричарда Графтона [Ives, 2009, p. 185]. Сам же Графтон, который лично знал Гилфорда [Ives, 2009, p. 275], описывал его как «миловидного, добродетельного и хорошего джентльмена» [Ives, 2009, p. 185]. Элизабет Уэйр описывает Гилфорда как высокого, элегантного и аристократично красивого молодого человека: у него были русые волосы и куртуазные манеры, но вместе с тем он, был очень раздражителен и, неприветлив. Кроме того, как и все Дадли, он был весьма амбициозен [Weir, 2011, p. 143].
Брак
В 1552 году отец Гилфорда пытался женить его на Маргарет Клиффорд, кузине короля, однако против оказался отец девушки [Loades, 1996, pp. 226, 238] из-за того, что Гилфорд был младшим сыном герцога [Lisle, 2009, pp. 92—93]. Весной 1553 года состоялась помолвка Гилфорда с другой кузиной Эдуарда VI — шестнадцатилетней Джейн Грей [Ives, 2009, pp. 36, 185], которая оказалась ближе к английскому трону, чем Маргарет Клиффорд [Loades, 1996, p. 238]. 25 мая 1553 года в лондонском доме Дадли состоялась тройная свадьба: Гилфорд женился на Джейн Грей; младшая сестра Гилфорда, Кэтрин, вышла замуж за Генри Гастингса, наследника графа Хантингдона; сестра Джейн, тоже Кэтрин, вышла замуж за Генри Герберта, наследника графа Пембрука [Lisle, 2009, pp. 93, 304][Ives, 2009, p. 321]. После падения Дадли эти браки традиционно стали рассматриваться как часть заговора герцога Нортумберленда с целью привести свою семью к трону, однако некоторые историки интерпретируют их лишь как часть «рутинной политики династических браков» [Ives, 2009, p. 153][Jordan, Gleason, 1975, pp. 10—11][Loades, 1996, p. 239]. Брачные торжества сопровождались великолепными фестивалями, турнирами, играми и маскарадами. Гостями на празднествах были венецианский и французский послы, а также «большое число простых людей… и ещё больше представителей знати»[Ives, 2009, p. 185]. Гилфорд и некоторые другие гости получили пищевое отравление «из-за ошибки повара, который перепутал листья» [Chapman, 1962, p. 82].
Недолгая совместная жизнь молодожёнов описана источниками противоречиво. По сообщению имперского посла, в июне супруги жили раздельно, якобы из-за «незрелого возраста» мужа [Ives, 2009, p. 185]. По сообщению нунция Джованни Коммендони, совместная жизнь началась до провозглашения Джейн королевой; о том же писала в заключении и сама Джейн [Ives, 2009, p. 186]. Как отмечает Элисон Уэйр, отец Гилфорда, зная о болезни короля, рассчитывал, что герцогиня Саффолк откажется от притязаний на трон в пользу дочери, и потому настаивал на скорейшей консуммации брака, несмотря на то, что Джейн жаловалась на недомогание [Weir, 2011, p. 145]. В середине июня после двух или трёх ночей с Гилфордом она, ссылаясь на «отравление», уединилась в загородном доме в Челси и оставалась там вместе с матерью до 9 июля [Ives, 2009, p. 186]. Гилфорд, посчитавший выполненным долг перед отцом, навещать жену не стал [Weir, 2011, p. 145].
Супруг королевы
Династия Тюдоров, правившая Англией с 1485 по 1603 год, была малодетной. Особенно редки были в роду сыновья [Loades, 1996, p. 233]. Из трёх законных сыновей основателя династии Генриха VII до зрелого возраста дожил только один — Генрих, который и унаследовал корону. Его старшая сестра Маргарита стала королевой Шотландии, младшая сестра Мария — королевой Франции, пусть и ненадолго: её первый муж Людовик XII умер через три месяца после свадьбы. В следующем поколении история повторилась: из потомства Генриха VIII отца пережили Эдуард VI и две дочери — Мария и Елизавета. Из потомства Маргариты выжили лишь сын Яков и дочь от второго брака Маргарита Дуглас. Немногочисленные потомки этой, шотландской, ветви Тюдоров выбыли из борьбы за корону Англии до начала XVII века. Из потомства Марии (дочери Генриха VII), вернувшейся в Англию и вышедшей вторым браком за Чарльза Брэндона, до совершеннолетия дожили две дочери: Элеонора и Фрэнсис — мать Джейн Грей. В течение почти всего правления Эдуарда VI действовал порядок престолонаследия, установленный последним (третьим) законом о престолонаследии Генриха VIII и его завещанием 1546 года: по ним Эдуарду наследовали его сёстры Мария и за ней Елизавета, за которыми в очереди были ещё не рождённые сыновья или внуки Фрэнсис Грей, а за ними — потомки скончавшейся в 1547 году Элеоноры Клиффорд [Ives, 2009, p. Figure 2]. При этой схеме Джейн Грей имела призрачные шансы стать не правящей королевой и даже не королевой-матерью, а хотя бы регентом при правящем короле-сыне [Loades, 1996, p. 231].
В январе 1553 года король Эдуард VI заболел, и к началу июня его состояние было безнадёжно [Loades, 1996, pp. 238-239]. К этому времени имперский посол Жан Схейве уже больше года был убеждён, что Нортумберленд занимался неким «большим заговором», целью которого было возвести на трон кого-то из рода Дадли [Loades, 1996, p. 240][Ives, 2009, p. 151]. Разыскивая признаки заговора, посол предполагал, что Джон Дадли собирается подтолкнуть к разводу старшего сына, Джона, чтобы затем тот заключил брак с принцессой Елизаветой [Chapman, 1962, p. 92]. В действительности же на тот момент потенциальным носителем короны из семейства Дадли мог быть только сам Гилфорд, чья супруга через месяц после свадьбы была объявлена смертельно больным королём Эдуардом VI в его «Распоряжении о престолонаследии» (англ. Device of the Succession) наследницей короны в обход его единокровных сестёр Марии и Елизаветы [Ives, 2009, p. 137]. Этот шаг был связан с тем, что в конце 1552 или в самом начале 1553 года пятнадцатилетний король, уже выросший в самостоятельного политика [Loades, 1996, p. 234], задумал отрешить Марию от престолонаследия. Он не мог допустить, чтобы к власти пришла (пусть и гипотетически) католичка, способная перечеркнуть проводимую им реформу и вернуть страну под духовную власть папства и готовая на любые репрессии против близких Эдуарду людей. Вторым возможным мотивом Эдуарда могла быть нетерпимость к «незаконности» браков отца с Екатериной Арагонской (матерью Марии) и Анной Болейн (матерью Елизаветы) [Loades, 1996, p. 232]. В-третьих, Эдуард, как и Генрих VIII, не допускал мысли о передаче власти женщине по вполне практической причине: женщины рано или поздно выходят замуж и попадают под влияние собственных мужей [Loades, 1996, p. 232][Ives, 2009, p. 140]. О влиянии будущих супругов незамужних Марии и Елизаветы на их политику можно было только гадать [Loades, 1996, p. 232]. 21 июня 1553 года представители знати подписали патентное письмо, которое передавало английскую корону Джейн Грей [Ives, 2009, p. 165].
Король Эдуард VI скончался 6 июля; сразу же после этого герцог Нортумберленд взялся за исполнение желания Эдуарда [Alford, 2002, pp. 171-172]. Послы Священной Римской империи и Франции заранее были уверены в успешном исходе [Loades, 1996, pp. 256-257]. Джейн же неохотно приняла корону: она сдалась лишь после увещеваний собрания дворян, в числе которых были её родители и другие родственники, и давления со стороны Гилфорда [Ives, 2009, p. 187]. 10 июля Джейн и Гилфорд совершили торжественный въезд в лондонский Тауэр, где уже были устроены временные королевские апартаменты [Ives, 2009, p. 188]. Два дня спустя, со слов Коммендони [Lisle, 2009, p. 105], произошёл первый острый конфликт Джейн с семьёй Гилфорда. Лорд-казначей Уильям Паулет, доставивший в Тауэр корону, неосторожно сказал, что надо срочно сделать и вторую — для Гилфорда. Джейн, не собиравшаяся делить трон с мужем, поначалу ничего не ответила на это, однако позднее, когда она осталась наедине с мужем, Джейн заявила, что Гилфорд никогда не станет королём, а только герцогом [Weir, 2011, p. 167] — на тот момент она была согласна даровать мужу титул герцога Кларенса [Ives, 2009, p. 189]. Однако такой исход не устраивал ни самого Гилфорда, ни его родителей: он заявил Джейн, что станет королём по её воле и при помощи парламентского акта [Weir, 2011, p. 167][ Ives, 2009, p. 189]. Герцогиня Нортумберлендская, была в ярости; она запретила сыну делить ложе с его женой и приказала Гилфорду покинуть Тауэр и вернуться в Сайон-хаус [Weir, 2011, p. 1687], однако Джейн отправила охранять супруга Арундела и Пембрука и настояла на том, что он останется при дворе рядом с ней [Chapman, 1962, pp. 117-118]. Отношение самой Джейн к Гилфорду бесповоротно изменилось: она поняла, что муж с самого начала был посвящён в планы своего отца, в которых Джейн отводилась роль пешки [Ives, 2009, p. 189].
В первые три дня после провозглашения Джейн королевой супруги были погружены в рутину. По утрам Тайный совет встречался в Белой башне Тауэра, однако Джейн не присутствовала на совещаниях [Weir, 2011, p. 169]. Согласно поздним замечания имперских послов, на ежедневных заседаниях Тайного совета председательствовал восседавший во главе стола Гилфорд [Ives, 2009, p. 189], но в действительности решения принимал его отец [Weir, 2011, p. 169]. По сообщениям послов, он также ужинал в благородном одиночестве и весь превратился в образец царственного стиля [Ives, 2009, pp. 189, 241]. Тем не менее, в первые дни правления Джейн ужины проходили в формальной атмосфере, и вместе с Гилфордом за столом присутствовали Джейн, её мать, мать Гилфорда, а также члены Тайного совета [Weir, 2011, p. 169]. Несмотря на всё это, французский посол Антуан де Ноай описывал Гилфорда как «нового короля» [Chapman, 1962, p. 121], императорский двор в Брюсселе также верил в существование «короля Гилфорда» [Ives, 2009, p. 189].
10 июля, в день провозглашения Джейн королевой, в Лондон прибыло письмо от принцессы Марии, в котором она называла себя королевой и требовала подчинения Тайного совета [Chapman, 1962, p. 122]. Мария собирала войска в Восточной Англии; в это же время партия Дадли решала, кто именно выступит против принцессы [Ives, 2009, p. 198]. Пока отец Гилфорда с войсками пребывал в Кембридже, Мария при поддержке Тайного Совета и лондонского самоуправления была провозглашена королевой. Для семейства Дадли всё было кончено: отец Джейн, Генри Грей, присягнул новой королеве в надежде сохранить жизнь дочери; стражники в Тауэре получили приказ арестовать Джейн, Гилфорда, его мать и всех их спутников [Ives, 2009, p. 241]; Джон Дадли был вынужден сложить оружие и сдаться на милость победителя [Lisle, 2009, p. 112].
Джейн была переведена в дом коменданта Тауэра; Гилфорд же, вместе с братом Робертом, оказался в Колокольной башне [Ives, 2009, p. 249][Wilson, 1981, p. 59]. Остальные братья Гилфорда были заключены в других башнях, как и его отец — на тот момент он был одним из немногих участников кризиса 1553 года, которого ждал эшафот. Мария была готова помиловать и Джейн, и Гилфорда, но в дело вмешались послы императора [Porter, 2007, pp. 456-465]. 12 августа Гилфорду и его супруге были предъявлены обвинения в государственной измене [Ives, 2009, p. 247], что в XVI веке означало неизбежный смертный приговор, а также лишение гражданских и политических прав [Lisle, 2009, p. 116]. Джейн отправила королеве записку, в которой «просила прощения… за грехи, в которых её обвиняют» и указала на то, что королева знает, как всё обстоит на самом деле [Ives, 2009, p. 185]. В этой же записке Джейн писала о себе как о «жене, которая любит своего супруга» [Ives, 2009, p. 186].
 
Суд над Гилфордом, его женой и братьями Амброузом и Генри, а также архиепископом-реформатором Кранмером состоялся 13 ноября под председательством убеждённого католика Ричарда Моргана [Lisle, 2009, p. 124]. Гилфорда обвинили в пособничестве заговору с целью смещения королевы Марии I путём отправки войск его отцу-мятежнику; также Гилфорд был признан виновным в провозглашении и чествовании Джейн Грей как королевы [Bellamy, 1979, p. 54][Nichols, 1850, p. 32]. Осуждение Джейн и братьев Дадли стало лишь юридической формальностью (все они уже были лишены гражданских и политических прав и не отрицали своей вины) — главной целью судилища была расправа над Кранмером [Ives, 2009, pp. 251-252]. Все обвиняемые, как и ожидалось, были приговорены к смерти: мужчины к повешению, потрошению и четвертованию, Джейн — к сожжению заживо или обезглавливанию, на усмотрение королевы [Lisle, 2009, p. 124][Ives, 2009, p. 252].
В декабре Джейн были разрешены прогулки на свежем воздухе в королевском саду [Ives, 2009, pp. 252, 355]. Гилфорд и Роберт вынуждены были довольствоваться нахождением в Колокольной башне [Nichols, 1850, p. 33]. Через десять лет после казни Джейн в протестантских кругах сложилась легенда о том, что её казнили беременной, так как во время заключения Джейн якобы зачала от Гилфорда [Lisle, 2009, p. 123]; однако это было невозможно: утром в день казни Джейн посетила повитуха, которая после осмотра девушки заявила о том, что та не беременна [Weir, 2011, p. 244]. Кроме того, в действительности супруги были разлучены, и Джейн могла лишь видеть Гилфорда из окна камеры [Lisle, 2009, p. 123][Ives, 2009, p. 252]. Однако какой-то контакт между супругами, вероятно, существовал [Ives, 2009, p. 252][Wilson, 1981, p. 59], поскольку в молитвеннике Джейн было обнаружено письмо Гилфорда к её отцу, в котором он клялся в верности и любви Грею [Ives, 2009, p. 185].
Казнь
В середине ноября 1553 года политическое равновесие в стране пошатнулось из-за спора о замужестве королевы: Мария склонялась к браку с Филиппом Испанским, однако, против выступили как члены парламента, так и члены Тайного совета. Противостояние с королевой вылилось в начале 1554 года в восстание Уайетта, в котором участвовал отец Джейн [Ives, 2009, pp. 261-262]. Правительственные прокламации, составленные Тайным советом во время восстания, утверждали, что целью восставших было возвращение на трон Гилфорда и Джейн [Ives, 2009, p. 267], но это не соответствовало действительности. Возможно, вельможи хотели очернить восставших, связав их с непопулярным режимом Дадли, либо же пытались манипулировать Марией, с целью физического уничтожения семьи Греев [Ives, 2009, p. 267]. В любом случае, 7 февраля правительство, поддавшись панике, приняло решение казнить Гилфорда и Джейн. Кроме того, смерть их обоих была отличной возможностью устранить возможные проблемы в будущем и забыть навсегда о прошлом [Ives, 2009, pp. 265-268]. Мария I нехотя согласилась с этим решением [Porter, 2007, p. 302]. Епископ Гардинер в своей проповеди требовал казни Гилфорда и Джейн [Ives, 2009, p. 268], а посол императора Симон Ренар был рад доложить, что «Джейн Саффолк и её муж потеряют головы» [Chapman, 1962, p. 190].
За день до казни Гилфорд попросил о последней встрече с супругой. Его просьба была передана королеве Марии, и та сказала, что не будет против [Plowden, 2011, p. 161], однако сама Джейн отказалась встретиться с мужем, мотивируя это тем, что «это только увеличило бы их страдания и боль, лучше отложить это… поскольку они встретятся в ближайшее время в другом месте и будут жить, связанные нерушимыми узами» [Ives, 2009, p. 274]. Около десяти часов утра 12 февраля Гилфорда привели к Тауэр-Хиллу, где «многие… джентльмены ждали, чтобы пожать ему руку» [Nichols, 1850, p. 55][Ives, 2009, pp. 274-275]. Гилфорд, выступил с последним словом, к собравшейся толпе, как это было принято [Chapman, 1962, p. 204]. «Не имея духовного отца рядом с ним» [Nichols, 1850, p. 55], он встал на колени, помолился и попросил людей молиться за него, «подняв глаза и руки к Богу много раз» [Ives, 2009, p. 275]. Гилфорд был убит одним ударом топора, после чего его тело было перевезено на повозке к тауэрской часовне Святого Петра в оковах. По сообщением свидетелей, наблюдавшая за происходящим из своего окна Джейн воскликнула: «Ах, Гилфорд, Гилфорд!» [Ives, 2009, p. 275] В течение следующего часа была казнена Джейн, тело которой было захоронено рядом с мужем [Chapman, 1962, p. 203].
Казнь не способствовала популярности правительства [Ives, 2009, p. 275]. Через пять месяцев после казни Гилфорда и его супруги Джон Нокс, будущий шотландский реформатор, писал о них как о невинных жертвах [Ives, 2009, p. 268]. «Даже те, кто до казни никогда не встречался с ним, оплакивали Гилфорда», — через десять лет после казни писал о Дадли Ричард Графтон [Ives, 2009, p. 275].

Судьба остальных Дадли
Судьба родственников Гилфорда в целом сложилась неплохо. Во второй половине 1554 года мать Гилфорда Джейн и его зять Генри Сидни (супруг Мэри) обрели некоторые связи в окружении супруга королевы Филиппа Испанского как в Англии, так и в Испании [Adams, 2002, pp. 134, 157]. В октябре их стараниями Джон, Роберт и Генри обрели свободу; они были перевезены в дом Сидни в Кенте, где Джон Дадли вскоре после освобождения скончался [Adams, 2002, p. 157]. Амброуз был освобождён в декабре 1554 или январе 1555 года после ходатайства его супруги Элизабет [Adams, 2004][Adams, 2002, p. 157]. Имущество Дадли было конфисковано во время судов в 1553 году, но на следующий год королева Мария возвратила матери Гилфорда часть личного имущества и даровала ей право пользования домом её покойного супруга в Челси [Beer, 1974, pp. 195, 197][Loades, 1996, p. 308][Wilson, 1981, p. 67], где Джейн Дадли умерла 15 или 22 января 1555 года [Loades, 1996, p. 272]. Несмотря на то, что Дадли были лишены всех имущественных прав, Мария позволила им принять наследство матери [Adams, 2004]. При дворе же братьям Дадли были рады только тогда, когда там присутствовал супруг королевы [Loades, 1996, p. 280]; в январе 1557 года братья получили личный контингент для сражений за Филиппа Испанского, который теперь стал королём Испании. Амброуз, Роберт и Генри вместе с испанскими войсками участвовали в битве при Сен-Кантене в 1557 году, в которой Генри был убит. За свои заслуги перед короной Амброуз и Роберт были восстановлены в правах парламентским актом в 1558 году [Wilson, 1981, p. 75].
С восшествием на престол протестантки Елизаветы I дожившие до этого момента сёстры и братья Гилфорда оказались в большом фаворе у новой королевы: Амброуз получил должность мастер-генерала артиллерии, Мэри — должность в тайных палатах королевы «без оплаты», Роберт — должность королевского конюшего, бездетная Кэтрин занималась воспитанием девушек из джентри и дворянства в Мидлендсе и Йоркшире. Когда в 1558 году парламентский акт отменил лишение прав Дадли, братья отказались от прав на какое-либо имущество или титулы отца. Позднее 25 и 26 января 1561 года для Амброуза был возрождён принадлежавший отцу и старшему брату титул графа Уорика, а также вновь создан титул барона Лайла, когда-то принадлежавший семье его бабки по отцу; в следующем году братьям была возвращена большая часть владений, конфискованных у Нортумберленда в 1553 году [Wilson, 1981, p. 132]. Роберт же, помимо прочего, стал фаворитом новой королевы.

Комментарии
1. Употреблялось также написание Гилдфорд (англ. Guildford).
2. Гилфорд был седьмым сыном в общей сложности, но пятым и младшим из выживших сыновей Джейн и Джона [Weir, 2011, p. 143].
3. Вместе с тем, его предыдущие титулы графа Уорика и виконта Лайла отошли в качестве титулов учтивости его второму и третьему сыну (старший, Генри, погиб при осаде Булони в 1544 году) — Джону и Амброузу.
4. Матерью Джейн была Фрэнсис Брэндон, старшая дочь Марии Тюдор — младшей сестры Генриха VIII. Матерью Маргарет Клиффорд была Элеонора Брэндон, младшая сестра Фрэнсис.
5. Вместе с тем, имперские послы приглашены не были [Ives, 2009, p. 153].
6. Суд над Джоном Дадли-старшим состоялся 18 августа 1553 года в Вестминстер-холле. Несмотря на то, что он перешёл в католицизм и покаялся в совершённых «злодеяниях», Джон был приговорён к смерти и казнён на Тауэр-хилле 22 августа [Loades, 1996, p. 270].
7. Буквы «J» не было в обиходе вплоть до XVIII столетия, и при написании её эквивалентом служила буква «I».
8. Гилфорд, во время заключения перешедший в католичество, тем не менее, попросил предоставить ему протестантского священника, однако Мария I отказала [Weir, 2011, p. 244][Nichols, 1850, p. 55].