Медвежий капкан

Пролог

 Осень захлестнула город безжалостной петлей - и город сдался. Съежился в преддверии холодов и слишком длинных, слишком темных ночей.

 - Куда? -спросила Ольга, остановившись у кромки тротуара. Под ноги ей плавно опустился еще один лист клена, присоединился к своим бурым, скукоженным, превращающимся в прах собратьям. 

 Куда? Не все ли равно? Уберечься от этого сырого, холодного вечера, от равнодушия алчущего города, в пасть которого сегодня была брошена очередная жертва.

 - Я разобрал “Ямаху”. На запчасти, - сказал Кирилл, с неудовольствием отметив - голос звучит почти простуженно, особенно глухо, хрипловато, - Еще месяц назад.

 Она молчала, кажущаяся слишком бледной в мертвенном свете уличных фонарей. В ее глазах было ожидание. Она знала, что он произнесет... и ждала.

 - Но мы еще успеем на последнюю электричку...

По ее губам скользнула улыбка - настолько слабая, что он усомнился -возможно, это ему просто померещилось? 

 В следующую секунду она спросила:

 - Чего же мы ждем?

 Тогда он поймал частного извозчика. Мужик скользнул взглядом по его долговязой фигуре в черных джинсах и черной же куртке-ветровке, потом его равнодушные глаза остановились на Ольге и утратили свое равнодушие. Заломив цену едва ли не вдвое выше положенной, он сально ухмыльнулся. Кирилл вяло подумал, что не мешало бы съездить по его широкой морде, и он с удовольствием сделал бы это...

 Но не здесь. Не сейчас. Не в присутствии тоненькой девушки в пальто цвета “беж”. Девушки, чей взгляд на мгновение сделался беспомощным, таким же, как четверть часа назад, когда Ольга открыла ему дверь, и он переступил порог, глупо спросив:

 - Я тебе не помешал?

 Но ему необходимо было ее увидеть. И сейчас он больше всего боялся, что она передумает, уйдет, оставит его наедине с этой промозглой ночью, рваными серыми облаками, сквозь которые проглядывал бело-голубой лунный диск, черными скелетами стремительно теряющих свою листву деревьев...

 Наедине с навязчивой мыслью о том, как дико и бессмысленно все, что он сегодня сотворил.

 ...Грязный вагон электрички был пуст, если не считать пары бомжеватых личностей, от которых отчетливо разило дерьмовым спиртным.

 Ольга устроилась в конце вагона, у окна. Кирилл уже собрался сесть напротив, по привычке, но что-то заставило опуститься на ту же скамью, рядом с ней. Может, снова ее взгляд, почти зеркально отразивший его ощущения - неуверенность, опаску, желание... какое? Избавиться от одиночества? Хоть на один вечер вернуть часть прошлого? Или просто согреться в предчувствии надвигающихся холодов?

 Ему страшно захотелось придвинуться к ней вплотную, обнять за плечи, может, зарыться лицом в ее волосы...

 ...и разреветься как мальчишке.

 Потому, что она знала. Наверняка знала. Иначе и не согласилась бы уйти с ним в осеннюю сырую ночь, оставив матери коротенькую записку - “Я с Кириллом”.

 Он подумал, с кем она сейчас в действительности. Вспомнил виденное месяц назад - остановившийся у портика драмтеатра темно-вишневый “Вольво”, вышедшего из машины очень высокого мужчину с седеющими висками, который, распахнув дверцу с противоположной стороны, подал руку девушке, годящейся ему в дочери... но для дочери слишком красивой.

 - Как долго нам ехать? - ее негромкий голос оборвал болезненное воспоминание.

 - Минут двадцать пять.

 Он не придвинулся к ней ближе, но своими холодными пальцами коснулся ее теплых, с которых она стянула перчатку.

 Руки она не отдернула. Он подумал, как неуместна его ревность вообще, сейчас же - в особенности.

 Ступив на платформу, с обеих сторон окруженную черным, зловещим частоколом ельника, она поежилась.

 -Безумие... мы заблудимся.

 -Нет, - он чуть сильнее сжал ее ладонь, - Мы пойдем по широкой просеке. Тут недалеко.

 Она издала немного нервный смешок.

 - К тому же, тьма не кромешная... полнолуние...

 Он обнял ее за талию, притянул к себе. Ее губы были холодными, но не вялыми. Через несколько мгновений он ощутил ее тонкие пальцы на своем затылке, потом она несильно оттолкнула его.

 - Идем туда, где можно согреться. Идем... быстрее.

 Через двадцать минут они свернули с просеки и через довольно широкий луг вышли, наконец, к деревне, на отшибе которой и стоял покосившийся домишко - наследство его давно умершего деда.

 - Пожалуйста, посвети, - он протянул Ольге зажигалку, сам достал из кармана куртки связку ключей.

 Она провернула крошечное зубчатое колесико и в свете язычка пламени он легко повернул ключ в тяжелом висячем замке, на который запирался домишко, откуда, собственно, и красть-то было нечего - разве что ветхую мебелишку да потертые половики?

 В нос ударил приятный, щекочущий обоняние аромат свежих яблок.

 - Урожайный год, -пояснил он, подал Ольге огромное розовобокое яблоко из холщового мешка, стоящего в сенях.

 Приблизившись к печному зеву (крошечную комнатушку освещала шестидесятиваттная лампочка под старым абажуром), присел на корточки, стал закладывать в печь поленья.

 Ольга присела на старенькую тахту, не раздеваясь. Он повернулся к ней, когда в печи разгорелся огонь, едва не сказав: “Сейчас будет тепло”, его остановил ее взгляд, он вдруг испугался, что в следующую секунду Ольга расплачется...

 Но она не расплакалась. Через минуту он выключил свет.

 ...Зарывшись лицом в ее густые волосы, проваливаясь в сладкую дремоту, он внезапно словно воочию увидел заново освещенную мягким осенним светом улочку, выходящего из черного БМВ мужчину в дорогом пальто, лицо этого мужчины, повернувшееся к нему и понимание того, что случится в следующую секунду... очень отчетливое понимание в блекло-голубых глазах, завороженно уставившихся на предмет, извлеченный им из внутреннего кармана мотоциклетной кожанки.

 - Ложись, шеф! - раздался вопль другого мужчины, водителя черного БМВ. Истошный визг какой-то женщины...

...Он вздрогнул, будто внутри распрямилась туго сжатая пружина. Стараясь не потревожить Ольгу, встал с тахты, быстро оделся... вышел из натопленной комнатенки.

 Опустился на ступеньку крыльца, достал сигареты. Он не курил почти три года - со службы в армии, но три месяца назад начал опять. Облегчения это не приносило, может, чуть притупляло боль...

 Пальцы вдруг сделались очень неловкими - он никак не мог извлечь сигарету из пачки. За спиной скрипнула дверь, и он едва не вздрогнул - хотя кто, кроме Ольги, мог выйти следом?

 - Тебе плохо? - полу вопрос, полу утверждение.

 Он молча кивнул. Она же знала...

 -Кир... - сказала, как позвала. Провела теплой ладошкой по его щеке.

 Он взял ее ладонь, сам прижал к лицу. Хотелось расплакаться. Может, он уже делал это - как делают мужчины? В горле стоял ком - он подумал, если заговорит, тут же выдаст себя.

 - Кир, Кир...- и все. Тоска и нежность в голосе.

 Он наконец преодолел свою слабость. Спросил намеренно грубо (но вышло не грубо, а просто глухо и хрипло):

 - Слышал, ты сейчас... с Вересковым?

 Тут же отстранилась.

 - Слышал?

 Он наконец сумел раскурить сигарету, пряча язычок пламени в кулаке от пронизывающего осеннего ветра.

 Она молчала, а он все сильнее ощущал, как черна, как холодна эта ночь, как зловещ бело-голубой, геометрически правильный кружок на небе, как неприязненны, колючи созвездия...

 И вообще все бессмысленно.

 И ничто на свете не изменилось от того, что сегодня в голодный зев Города он бросил очередную жертву.

 - Я с ним встречаюсь, - наконец, медленно сказала Ольга (на секунду ему показалось, что он не может дышать, следующего вдоха попросту не станет). Он проклял свою слабость - ни к чему было снова видеться с ней. Все умерло... еще три месяца назад. Все лучшее убил тот подонок...

 - Точнее, мы... видимся. То, что было между нами два года назад, два года назад и закончилось.

 Она замолчала, а он осознал, что снова может дышать - причем, полной грудью. Отбросил ненужную сигарету в сторону.

 - Он тебя любит, а ты его... уже нет?

 Ольга улыбнулась. В бело-голубом - не свете, а отсвете Луны он уловил эту улыбку, чуть грустную, чуть снисходительную. У него сжалось сердце - Ольга была прекрасна как сон, как мираж - они всегда недолговечны, всегда уходят...

 - Идем в дом. Мне тут холодно, а там без тебя страшно. Идем, Кир.

 - Я люблю тебя, - сдавленно сказал он. Еще вчера он думал, что больше никогда не произнесет этого вслух. Никому не скажет. Ни Ольге, ни кому-то другому. Но сейчас вырвалось. Само собой.

 - Я знаю, - это “знаю” относилось не только к его последней фразе, но и к его боли... И к тому, что сегодня он сделал - потому, что иначе было нельзя.

 Эта ночь вовсе не была слишком тяжелой, не была холодной. Будь его воля, он сделал бы так, чтобы эта ночь вообще не кончалась. Никогда.

 Утром было холодно - огонь в печи успел потухнуть.

 Кирилл мельком глянул в окно избы - на еще зеленой, не успевшей пожухнуть траве лежал снег. Он поцеловал спящую Ольгу в щеку (во сне она выглядела ребенком, очень нежной девочкой...) Сейчас ему было легко - не то, что вчера.

 Сейчас он любил даже осень. Любил первый снег, первое дуновение грядущей зимы... Снова посмотрев в окно, подумал с сожалением: те яблоки, что остались на ветках, померзли. Ледяные яблоки. Храниться они уже не смогут. Жаль. Удивительно урожайный на яблоки год выдался.

 Утренняя Ольга была еще красивее вечерней. Приподнявшись на локте, тоже заглянула в окно и - разочарованно:

 - Снег... неужели зима так близко?

 Он снова поцеловал ее и подумал - скоро опять придется расстаться. Вчерашний вечер был исключением.

 Ольга все еще любит его, и он ее... может, даже сильнее - от осознания того, что все закончилось.

 Эта мысль пронзила сердце острой, почти физической болью. Он пожалел о том, что все (вообще всё) не закончилось для них с Ольгой еще вчера.

 - Кир? - кажется, она почувствовала его настроение. В ее голосе было беспокойство. Была тревога.

 - Все хорошо, - мягко сказал он, снова принимаясь ее целовать -чтобы хоть ненадолго облегчить боль, оттянуть неизбежное.

 ...Он набрал в плетеную корзину самых лучших, наливных, розовобоких яблок. Донес эту корзину до самых дверей ее квартиры.

 - Они долго могут храниться. До Нового года.

 Ольга молча кивнула. Он испугался, что она не выдержит, расплачется еще до того, как он уйдет. Быстро поцеловал ее в уголок губ, отвернулся - и вниз, по лестнице, лишь бы не окликнула, иначе все его мужество обернется мальчишеской слабостью, а так нельзя, для него пути уже отрезаны. Вчера он добровольно переступил ту грань, за которой оказываются отрезаны все пути.

 

 * * *

 

 Из сводки криминальных происшествий по городу:

 

 ...Одиннадцатого октября, около десяти часов утра, на углу Каштановой аллеи и переулка Строителей был убит некто Громов Игорь Анатольевич, 197__года рождения, предприниматель, в криминальной среде известный под кличкой “Громобой”.

 Преступник (личность не установлена) подъехал к машине Громова - БМВ черного цвета, госномер 133 - на мотоцикле марки “Харлей” и произвел три выстрела из пистолета системы ТТ, с глушителем.

 После чего скрылся с места происшествия.

 Мотоцикл был обнаружен спустя три часа на улице Кленовой. Установлено, что он принадлежит гражданину Никитенко С. С. и был угнан у него девятого октября с.г.

...По версии следствия убийство Громова является результатом криминальной разборки между враждующими группировками...

 Проводится ряд мероприятий по розыску киллера. Объявлен план “Перехват”...

 

 * * *

Глава 1. Серый дождь над серым городом

 1.

 ...Серый день. Серый дождь над серым городом. Мрачная серая осень.

 “Вот дерьмо, - крутилось в мозгу, когда Северов ехал в больницу, - Дерьмо... Именно в мое дежурство! Неудачник, неудачник хренов...”

 Дело о наезде. Северов некстати вспомнил, что так вроде назывался один из бульварных романчиков -”Дело о наезде”. Кажется, Чейза. Там, в этих детективах, все кажется простым и одновременно - намеренно усложненным. Запутанным. “Закон жанра”...

 А тут куда уж примитивнее? Человек переходит улицу на зеленый свет, но не успевает. Зеленый огонек сменяется тревожно желтым, одновременно с места на полной скорости срывается машина...

 Результат закономерен, не так ли?

 - Ну, я бы сказал - парнишке еще повезло, - бубнит эксперт Кравцов, - Тот подонок мог бы его в лепешку, а так может отделаться...

 - Чем? Инвалидной коляской? - Северов раздраженно трет ладонью лоб - похоже, приближается очередной приступ мигрени... Дерьмо... Случаен данный наезд или это попытка преднамеренного убийства? Если б удалось обнаружить машину... куда там? Вам бы, дорогой, фантастику писать, а не милицейские протоколы... Свидетели? Какая-то бабка полуслепая, дама нервная (похоже, истеричка) да мужичонка средних лет подозрительного бомжеватого вида. Плюс школьник, десятиклассник. Вот ему-то Северов больше всего склонен был верить. “Это был БМВ, точно! Черный БМВ, верняк! И номер... последняя “пятерка”, точно, а вот первые...” Шмыгает носом (обычная осенняя простуда) и виновато смотрит на Северова. Но вообще молоток пацан. Осталось убедиться в том, что он действительно способен отличить БМВ от “Мерса” или “Вольво”, или “Фольксвагена”. Смешно, но не одни дамочки “ни бум-бум” в подобных вещах. Хотя Северов встречал дамочек, которые очень даже “бум-бум” в подобных вещах.

 Прочие свидетели могли лишь промямлить, что это была “черная вроде бы иномарка”. Что ж, за неимением лучшего... хотя что тут вообще хорошего?

 …- Да нам его буквально по частям пришлось собирать! - у дежурного врача усталое, немолодое, нездорового цвета лицо и очень умные темно-серые глаза. - Множественные переломы, сотрясение мозга средней тяжести... Даже если я разрешу вам с ним поговорить, что, вы думаете, он вам скажет? Обычно люди после таких аварий и собственное имя с трудом вспоминают...

 - Знаю, - буркнул Северов. Но он знал и другое - со временем память восстанавливается. Не у всех, правда. И зачастую фрагментарно.

 Развернул пакет, куда сунули обнаруженные в кармане куртки потерпевшего документы - паспорт, студенческий билет, проездной... Там же находился бумажник с весьма скудной суммой “деревянных”. Ничьей фотографии в пластиковом кармашке не оказалось. Так же, как и пресловутого штампа в паспорте. А ведь парень, судя по фотографии, был хорош собой - довольно тонкое, открытое лицо, выразительные темные глаза... Интересно, насколько повреждена его физиономия? Неумолимый эскулап даже не пустил Северова в палату интенсивной терапии, где находился потерпевший. Хотя Северов особенно и не настаивал - толку от этого все равно было бы чуть...

 - Кирилл Смирнов? А что с ним? - узкоплечий, щуплый, но довольно высокий парень немного нервическим жестом поправляет очки в тонкой оправе. Выслушав ответ Северова, бледнеет.

 - Вот гадство... и что, серьезно?

 - В лучшем случае несколько месяцев проведет на больничной койке. Вы с ним, насколько мне известно, друзья?

 Пожимает плечами.

 -Приятели, скорее. Кирилл ни с кем по-настоящему не сближался. Он не то, чтобы скрытный... но дистанцию соблюдает. Я думаю, это оттого, что ему пережить пришлось - он же на Кавказе служил... считайте, на войне побывал...

 - А как насчет девушки? Есть у него подруга?

 Усмешка.

 - Да тут вообще случай особый... Он же красавчик, девчонки таких любят, сами вешаются на шею... Помню, на одной тусовке выпили все лишнего, даже Кирюха, хотя он вообще-то непьющий. И непьющий, и некурящий... Короче, повисла на нем одна... между прочим, девочка хоть куда, все при ней... А он ее отшил и довольно-таки грубо. Я его тогда подколол: мол, принцессы Монако все равно не дождешься, а он так глазами сверкнул... типа, если б я видел девушку, на которой он вроде собирался жениться, о принцессах Монако и не заикался бы... Ну, я уже на взводе был, вы понимаете? Спрашиваю - что ж не женился? А он мне - не все, мол, от нас зависит, но кое-какой должок он еще намерен получить...

 - А как насчет коммерции? Бедные студенты обычно подрабатывают...

 Кивок.

 - Знаю. И Кирилл подрабатывал, в одном супермаркете, в ночной охране. Если хотите знать мое мнение, нет в нем коммерческой жилки. Понимаете? Невозможно представить, чтоб он смошенничал. Даже на экзамене.

 Северов усмехнулся.

 - Простак, выходит? Вы у него, к слову, на спине крыльев не замечали? Все к тому, если вам верить.

 Вспыхнул.

 - Можете и не верить, но Кирилл - хороший парень. По-настоящему хороший. Есть в нем, как отец выражается, стержень. Вы не подскажете, в какой он больнице?

 Отчего ж не подсказать? Северов подсказал...

 * * *

 

 Жил потерпевший в двухкомнатной “хрущевке” вместе с матерью, медсестрой одной из городских больниц, и младшей сестрой-школьницей.

 С матерью сейчас было разговаривать заведомо бессмысленно - слишком была подавлена несчастьем.

 Сестренка - хорошенькое четырнадцатилетнее голенастое создание с коротко подстриженными золотистыми волосами и огромными карими глазами (как у лани или газели) казалась скорее испуганной, нежели подавленной. Испуганной и растерянной.

 - Враги? Какие у него могли быть враги? Друзья были... раньше. Когда он в “Фениксе” работал...

 - “Феникс” это?..

 Удивленный взгляд - как, вы не знаете?

 - Охранное агентство. Кир говорил - это почти чудо, что его туда взяли. Ну, он же со школы борьбой увлекался, потом в десанте служил...

 -Ну а девушка у него есть?

 Отрицательное покачивание головой.

 - Нет. Как они с Ольгой расстались - так и все. Он же ее любил как ненормальный, говорил, никто ему кроме нее не нужен... Поэтому и ходил мрачнее тучи...

 - Фамилию этой Ольги ты знаешь?

 Еще один жест отрицания.

 - Но знаю, что она учится в универе. Вроде, иностранные языки... Да, а папа ее - какой-то большой начальник. На комбинате “Красное Полотно” вроде бы...

 * * *

 Только один “большой начальник” на трикотажном комбинате - а именно заместитель генерального директора Снигирев - имел дочь по имени Ольга, двадцати лет, студентку четвертого курса факультета романо-германской филологии.

 Повестки выписывать Северов ей не стал - поехал в университет сам.

 Почему-то девица рисовалась ему хрупкой голубоглазой блондиночкой. Именно такую он и увидел у дверей аудитории, где занимались студенты четвертого курса РГФ. Взглянув на его “корочки”, блондинка перестала кокетливо улыбаться и обратилась к стайке девиц, стоящих у окна.

 - Снигире-ева! Тобой тут милиция интересуется!

 Обернулись все, но только одна - высокая, тоненькая, с каштановыми, отливающими золотом волосами сделала навстречу Северову несколько шагов.

 ...В свои тридцать четыре Северов являлся достаточно искушенным мужчиной, и все-таки в первое мгновение перехватило у него дыхание - да и кто мог бы равнодушно созерцать такую удивительно безмятежную красоту?

 Огромные серые глаза с поволокой, потрясающе нежная кожа и еще более нежные (и одновременно - чувственные) губы. Чуть вздернутый точеный носик.

 Если она и была подкрашена, но совсем чуть-чуть. Косметика ей, по большому счету, была ни к чему. “Наверняка подрабатывает моделью”, внезапно Северов почувствовал легкую досаду. Такая красавица согласно непреложному закону равновесия должна оказаться либо законченной стервой, либо круглой дурой (или и то, и другое). Прекрасные лицом женщины душой прекрасны лишь в романах Достоевского. Реально Северов слишком часто сталкивался с обратным.

 Посмотрев на его “корочки”, Ольга слегка побледнела (но отнюдь не подурнела).

 - Что же вас интересует?

 - Вам знакома фамилия Смирнов, Оля? - мягко спросил Северов, и безмятежное выражение моментально исчезло из ее глаз. Более того, казалось, от лица резко отхлынула кровь. Ольга неосознанно поднесла руку к горлу и спросила изменившимся, даже охрипшим немного голосом:

 - Кир? Господи, что с ним?

 “Любопытная реакция”, отметил Северов.

 Коротко обрисовав ситуацию, предложил Ольге пройти в пустующую аудиторию для неформальной беседы.

 - Вряд ли я сумею вам помочь, - сказала она вяло, но подчинилась. Вид у нее стал немного сомнамбулическим.

 - Когда вы виделись со Смирновым в последний раз? - спросил Северов, когда Ольга устроилась за одним из столов (Северов сел напротив).

 - Когда? Точной даты я не помню, но... (легкая заминка) это было в июле. Да, в июле.

 А сейчас был конец октября.

 - Тем не менее отреагировали вы не равнодушно, - осторожно заметил Северов.

 Ольга вскинула на него потемневшие глаза, из светло-серых сделавшиеся почти фиолетовыми, оттенка грозовых туч.

 - Расстаться не значит перестать любить, - и опять глаза прикрыты густой завесой ресниц, - Честное слово, не знаю, чем могу быть вам полезной... Насколько мне известно, врагов у Кирилла не было, - слабая улыбка, - Скорее наоборот. Ему многие симпатизировали. Коммерция? Нет, вряд ли из него получился бы коммерсант - слишком честный, - опять пронзительный, обжигающий взгляд, - Понимаете? Кирилл вовсе не тупица, отлично разбирается в технике, в точных науках куда лучше меня соображает, - усмешка, -Но... я бы назвала это обостренным чувством справедливости. Ему противно даже самое невинное мошенничество... - красивое лицо на мгновение скривилось в гримасе боли и когда она опять подняла на Северова глаза, они подозрительно ярко блестели, - Не подскажете, в какую больницу он доставлен?

 Северов назвал номер больницы.

 - Не будет с моей стороны нескромным спросить, отчего вы расстались с Кириллом, Оля?

 Взгляд сделался жестким.

 - Будет. В любом случае отношения к тому, что произошло, это не имеет. Кстати, у моего папы темно-вишневая “Тойота”, а мама ездит в “Рено”. Если это может вам помочь. А я вообще за руль не сажусь.

 

 * * *

 

 2.

 

 В то время как Северов в своем тесном казенном кабинете составлял план расследования дела о наезде (а возможно, и покушении на убийство) двадцатитрехлетнего студента политехнического университета Смирнова К. А, (Кирилла Александровича), гендиректор строительной компании “Стройгигант” Вересков, по прозвищу “Медведь” из “Стройгиганта” (правда, в лицо его никто, кроме Олененка, так называть не осмеливался) в собственном просторном кабинете выслушивал архитектора Ларсена (скандинавской у Ларсена была лишь фамилия, доставшаяся от далеких предков).

 Ларсен работал в “Стройгиганте” всего год и, пожалуй, являлся самой интригующей слабый пол персоной. В свои тридцать он был абсолютно седым (чтобы седина не очень бросалась в глаза, стригся он очень коротко), что составляло странный контраст с лицом -классически красивым, но словно выточенным из камня. Мрак из темно-серых глаз Ларсена не исчезал, даже когда тот улыбался, демонстрируя абсолютно безупречные (как у голливудской “звезды”) зубы. Прибавить к этому высокий рост и спортивную фигуру - и не будет ничего удивительного в том повышенном внимании, которое оказывали Ларсену дамы. Но сам он неизменно держал дистанцию.

 Достоверно было известно лишь то, что он вдовец и детей не имеет. По слухам, его жена (конечно же, молодая и красивая) покончила с собой, и этого Ларсен до сих пор не может себе простить.

 Впрочем, все эти романтические догадки не интересовали Верескова нисколько. Главным являлось то, что Ларсен был не просто хорошим, а талантливым архитектором. И проект, который он представил на рассмотрение шефа, был почти безупречен. Почти, ибо этот проект, как Вересков с сожалением понимал, инвесторы не одобрят ввиду слишком высоких, по их мнению, затрат на его осуществление.

 Об этом он Ларсену и сказал, от чего того слегка перекосило.

 - Я понимаю, когда дешево и сердито. Но чтобы дешево и качественно?

 - А на что вам ваша светлая голова? - поинтересовался Вересков.

 Ларсен поморщился и уже, похоже, собрался ответить очередной колкостью, но тут мобильник Верескова изящно (и донельзя противно) исполнил “Турецкий марш” Вольфганга Амадея Моцарта (точнее, фрагмент марша).

 Извинившись, Вересков отошел к окну с телефоном в руке. По этому номеру ему звонили немногие (и близкие) люди - восемнадцатилетний сын, шестидесятитрехлетний отец, сводная сестра (профессиональная баскетболистка, не совсем, как Вересков подозревал, традиционной гендерной ориентации), бывшая супруга Зоя, парочка более или менее близких друзей... и Олененок. Впрочем, Олененок скорее условно - этот номер он лично вписал в ее записную книжку еще три месяца назад, но позвонила она только раз - предупредить, что не сможет пойти с ним в театр на нашумевшую премьеру ввиду легкой простуды.

 Но жизнь полна сюрпризов. Сейчас это была именно Олененок. При первых же звуках ее расстроенного голоса стало ясно - случилось что-то дурное.

 - Это я, Медведь. Ольга. Я тебе не очень помешала?

 Он покосился на Ларсена. Тот уже привстал из-за стола, но Вересков жестом дал ему понять - разговор еще не окончен, и он снова опустился на стул. Лицо его было по обыкновению невозмутимо.

 - Не очень, - сказал Вересков в трубку, - Что случилось?

 То ли вздох, то ли всхлип... скорее всхлип.

 - Черт, я не должна тебя отвлекать, просто уже не знаю, что делать...

 Что делать? Как это - что? Звонить ему, “Медведю”, плевать, что в рабочее время, плевать, даже если б сейчас у него проходило совещание...

 - Где ты сейчас находишься? - обреченно спросил он, заранее зная ответ.

 -У входа в вашу контору, - сказала она все тем же расстроенным голосом.

 - Ладно, я сейчас выйду, - он прервал связь и повернулся к Ларсену. Тот успел собрать чертежи, глядя на шефа без неприязни, но и отнюдь не с приязнью. Еще одна характерная особенность этого человека - взгляд его был абсолютно непроницаем.

 - Я надеюсь, мы с вами все же придем к компромиссу, Денис Янович, - мягко сказал Вересков, и по лицу Ларсена наконец-то скользнула слабая улыбка.

 - А разве может быть по-другому? - и вышел из кабинета.

 Вересков вышел следом.

 

 * * *

 

 Проведя Ольгу в свой кабинет (разумеется, под обстрелом крайне заинтересованных взглядов), он предупредил секретаршу о том, чтобы не соединяла ни с кем (кроме, конечно, важных персон - из числа инвесторов или из мэрии), помог снять пальтецо.

 - Садись и рассказывай, что случилось. Надеюсь, с родителями все в порядке?

За мать Олененка - сорокалетнюю красавицу блондинку, пожалуй, можно было не беспокоиться, однако ее отчим в свои пятьдесят пять уже не отличался отменным здоровьем.

 - С родителями? - переспросила Ольга как-то рассеянно. Вересков с неприятным чувством отметил ее бледность и покрасневшие веки. - Да, конечно. Папочка в очередной деловой поезде, дядя Эд в Финляндии... ну, ты знаешь.

 Он опустился на стул напротив нее. Она ухватилась за его протянутую руку с удивительно детской непосредственностью и доверием. Пальцы у нее были не просто холодные, а ледяные - опять забыла надеть перчатки.

 - Тогда в чем дело, мой ангел?

 Она как-то воровато (или настороженно) вскинула на него глаза и тут же снова их опустила. И высвободила свою руку из его ладони.

 - Кир, - еле слышно. Этакое далекое погромыхивание приближающейся грозы, хотя небо еще ясное.

 Или уже не ясное?

 Он встал и отошел к большому панорамному окну. Городской пейзаж из-за моросящего дождя казался несколько размытым.

 - Его... сбила машина. Ко мне приходил следователь... сегодня приходил. В универ. Вроде, они считают, что наезд был умышленным. Умышленным, понимаешь?

 Он обернулся. В потемневших глазах, устремленных на него, было отчаяние. Этакий призыв о помощи (Если не ты, то кто поможет?)

 Вот так. C’est la vie, как ни пошло это звучит. Когда-то ты совершаешь одну-единственную ошибку, а потом тебя заставляют за нее платить. Причем, не раз и не два. Непрерывно.

 - Он сейчас в больнице? - спросил Вересков.

 Ольга удрученно кивнула.

 - Я только что оттуда. Меня к нему не пустили, конечно, я же не близкая родственница. Состояние, говорят, очень тяжелое... А, дерьмо! - добавила она с досадой и быстро провела ладонью по глазам. Тушь не смазалась по той простой причине, что на ее ресницах не было туши. На длинных “кукольных” ресницах. Как у ребенка.

 Или олененка.

 За руль он сел сам, Ольга устроилась рядом. Вид у нее был немного отстраненным, что его уже не удивляло - она частенько (после июльского кошмара) уходила в себя.

 - Ремень пристегни.

 -Что? - словно человек, начинающий дремать, но безжалостно разбуженный. - А, конечно... - и, добросовестно пристегнув ремень, опять отдалилась, глядя прямо перед собой (но Вересков сомневался, что смотрит она на унылый осенний город. Точнее, смотрит-то на город, а видит... лучше не думать о том, кого она сейчас видит. Мысленно).

 - Все же я не совсем понимаю, почему следователь явился к тебе - вы с же с Кириллом не виделись, насколько я знаю, с лета... Или я ошибаюсь?

 - Не ошибаешься, - ответила Ольга, не поворачивая головы. Профиль у нее прелестный (впрочем, не только профиль) и чуть вздернутый (как бы “срезанный”) кончик носа придавал ей особый шарм, - С июля, - короткая пауза (или заминка?) - Мы не виделись, - она мельком глянула на Верескова,- Но им виднее, наверное. Этот следователь задавал совершенно дикие вопросы - к примеру, не употребляет ли Кир наркотики? Кирилл - и наркота, представляешь? Дичь дикая...

 Вересков промолчал.

 А если у парня в крови и впрямь была обнаружена дурь? Конечно (Олененок права) это крайне маловероятно, и тем не менее...

 

 ...Охранник у входа в больничный корпус хамил не слишком. Можно сказать, почти не хамил - не иначе, представительный вид (а также ”медвежья” комплекция и уверенный взгляд) Верескова внушали ему уважение.

 - Простите, но приемные часы начнутся только через...

 - Вы меня неправильно поняли, молодой человек. Я хочу побеседовать с главным врачом вашего лечебного заведения...

 Парень туповато уставился на продемонстрированные ему документы, потом распахнул дверь. Физиономия его была немного растерянной. Вересков покосился на Ольгу. Идти с ним вместе она отказалась, но в машине оставаться тоже не захотела. Присела на жалкого вида лавчонку у входа - хрупкая, юная и очень грустная.

 ...Тираду главврача о бедственном положении здравоохранения Вересков выслушал спокойно, приняв ее как неизбежное зло. Наконец, эскулап выдохся и соизволил поинтересоваться, что же привело к нему столь занятого (наверняка очень занятого) человека?

 “Мне бы самому хотелось это знать”, подумал Вересков, вслух, безусловно, сказав не это.

 - Видите ли, к вам не так давно (черт, почему не уточнил у Олененка дату? Впрочем, она сама могла не знать) имел несчастье угодить (бывший бойфренд вздорной девчонки, которая значит для меня куда больше, чем хотелось бы) мой племянник. После автомобильной аварии. Точнее, наезда, - назвал имя и фамилию “племянника”.

 - Да, - главврач слегка нахмурился, - Припоминаю мальчика...

 Вересков мысленно вообразил высокую и отнюдь не тщедушную фигуру “мальчика”, успевшего отслужить в десанте, но промолчал. В какой-то степени Кирилл был действительно еще мальчишкой. В конце концов, его собственный сын немногим моложе.

 - Мы...м-м... временно поместили мальчика в общую палату, но уже сегодня освобождается...

 Вересков слушал врача с тоской, желая лишь одного - поскорее бы все закончилось. Тем не менее роль пришлось доигрывать до конца и даже по приглашению эскулапа заглянуть в палату, где страдал его “дорогой” лже-племянник.

 Как ни странно, лицо парня пострадало мало - лишь на одной щеке кожа была основательно содрана и запеклась темно-коричневой коркой. При виде капельницы Вересков ощутил легкую тошноту. Кирилл спал, но дышал тяжело, с хрипами. Оставалось надеяться, что Олененок будет держать себя в руках, увидев эту неподвижную, спеленатую бинтами фигуру, восковую бледность осунувшегося лица (отросшая щетина на подбородке и на верхней губе отнюдь не прибавляла ему эстетики), круги под глазами...

 На плечо Верескова мягко легла рука врача. Темно-серые (чуть увеличенные из-за толстых стекол очков) глаза были умными и усталыми.

 - Понимаю, что вы сейчас испытываете, но заверяю вас- положение отнюдь не безнадежно. Организм молодой, справится. Наркотиками парень не злоупотреблял, спиртным тоже...

 - Я знаю, - отрезал Вересков. Любопытно, а будь парень наркоманом, стал бы он ему помогать?

 “Черт, ты же знаешь, что помог бы в любом случае, будь тот и четырежды наркоман, потому что об этом попросила Олененок, а отказать ты ей не можешь, ибо отказать ей значит снова ее потерять, а ты панически этого боишься, к чему себя обманывать? Так что утешайся тем, что помогаешь славному парню, а не - прости, Господи - какому-нибудь отщепенцу”.

 Выйдя на улицу и с особым удовольствием вдохнув сырой осенний воздух - после камфарно-эфирного, тоскливого запаха больницы, столкнулся с напряженно-вопросительным взглядом Ольги.

 - Если хочешь сейчас его навестить...

 Она отрицательно помотала головой и даже поежилась.

 - Едем отсюда. Не могу тут больше находиться...

 - Очень плохо он выглядит? - спросила Ольга, когда он отъехал от больничного корпуса примерно на половину квартала.

 - Неважно, - честно ответил Вересков, - Но могло быть и хуже. Лицо почти не пострадало... только ссадина на щеке.

 - У него очень красивое лицо, - сказала Ольга, не отрывая взгляда от лобового стекла. Сказала еле слышно, но он, разумеется, разобрал. “Очень” на его взгляд являлось некоторым преувеличением. Что по-настоящему было у мальчишки красивым, так это глаза - большие, выразительные, темно-карие... постоянно сохраняющие какое-то странно-тревожное выражение. Выражение затаенного страдания.

 Неожиданно Ольга повернулась к нему лицом.

 - Врачи, конечно, говорят, что надежда есть? Они всегда так говорят...

 - Но в данном случае это правда, - он затормозил на красный и тоже посмотрел на Олененка. Бледность сменилась слабым румянцем. Сознавала ли она сама, насколько хороша? Наверное, сознавала... да нет. Сознавала наверняка. Иначе и не осмелилась бы беспардонно отрывать его от дел и заставлять помогать абсолютно постороннему человеку. А ведь она знала, что все у нее получится... - Все с ним будет нормально, - добавил он довольно сухо, - Конечно, проведет пару месяцев на больничной койке, но учитывая, чем все могло закончиться... извини.

 - Ничего, - тускло сказала Ольга, отворачиваясь к боковому стеклу, - Ты меня высади у трамвайной остановки, хорошо? Хочу немного пройтись пешком, хочу побыть одна...

 - Как угодно, - он затормозил напротив “пятачка”, где скопилось несколько человек в ожидании дешевого и некомфортного транспорта.

 Выходя из машины, Ольга повернулась к нему и легонько скользнула губами по его щеке. Глаза блестели больше обычного, но она не плакала. Он подумал - после июльского кошмара Олененок приобрела некоторую закалку... - Спасибо тебе, Медведь. Спасибо.

 - Пожалуйста, - он не двигался с места, пока ее тонкая, хрупкая и очень изящная фигурка не растворилась в сером мареве, окутавшем город.

 

 * * *

 3.

 - Сожалею, но Вячеслав Сергеевич выехал на объект и вернется нескоро. Ему что-нибудь передать? - его секретарша. Эта рыжая курва. Работала еще у Цветова, потом у Лугина, но всегда неровно дышала к “Медведю”. И сейчас этот подчеркнуто вежливый голосок со скрытой издевкой... Словно не узнала, кто звонит.

-Да, передайте ему, когда он появится (какая, однако, удобная отговорка - уехал на объект!), что его просит перезвонить Зоя Михайловна Верескова. Верескова, запомните? - не удержалась- таки, съязвила.

 - Хорошо, - голос абсолютно невозмутим (отлично вышколена, стерва), - Я передам.

 Зоя положила трубку. Ну, а чего же еще можно было ожидать сейчас, когда Вересков наконец-то (пусть в определенной степени волей случая) достиг долгожданной вершины?

 А она, как та старуха пресловутая, осталась у разбитого корыта.

 Хотя началось-то с него, когда он два года назад потерял голову из-за смазливой малолетки. Тогда Зоя посчитала ниже своего достоинства выяснять, что это за “малолетка”, а потом (уже после судебного заседания, где их официально признали разведенными), когда она спросила, что это была за девчонка, Вересков лишь усмехнулся: “Неужели даже сейчас это все еще имеет для тебя значение?”

 - Нет мужика, который хоть раз не сходил бы налево от своей законной половины, - изрек ее, Зои, отец. Он изрек не только это. Привел даже расхожую пословицу о том добре, от которого не ищут добра... и напоследок обозвал старшую дочь дурой.

 Как сейчас оказалось, он был абсолютно прав.

 

 ...С Анатолием ее познакомила подруга (которая, как позже оказалось, сама о нем мало что знала). Обаятельный “разведенец” тридцати семи лет. Элегантный прикид, прекрасно подвешенный язык. И несомненное знание психологии немолодых женщин, не слишком счастливых в браке...

 Впрочем (и сейчас она отлично это понимала) по меньшей мере смешно желать, чтобы супруг после семнадцати лет совместной жизни вел себя как влюбленный молодожен. Да Вересков вообще был сдержан (если не скуп) в проявлении чувств. Ценным в нем было другое - надежность. Прежде всего надежность. И, конечно, то, что Зоя называла хозяйственностью - применительно к мужчине, конечно. Он не терпел ни малейшего непорядка в доме - покосившейся полки, протекающего крана, отставшей от стены кафельной плитки... Ему не приходилось напоминать о не вынесенном мусорном ведре или не выколоченном ковре (впрочем, обзаведясь ультрасовременной бытовой техникой, они не думали о такой мороке как выбивание ковров вручную). Казалось бы, мелочи, ничего особенного, но сейчас Зоя слишком хорошо (и к сожалению, запоздало) понимала, что настоящее-то складывается именно из мелочей...

 Сколько раз они с Вересковым ссорились за время совместной жизни? По пальцам можно пересчитать. И обычно инициатором ссоры выступала Зоя. А он, как правило, отмалчивался. Черт, да он ни разу голоса на нее не повысил, а уж вообразить, что он способен на кого-то руку поднять... (Правда, один раз это все-таки случилось. Тогда он выпорол шестнадцатилетнего Димку солдатским ремнем. Впрочем, заслуженно).

 Зоя тупо смотрела в окно, за которым деревья с остатками бурой листвы тянули черные руки-ветки к серому, беременному дождем небу в немой мольбе о возвращении теплых денечков, и думала, когда же в действительности все началось?

 Нет, не тогда, когда ее муж увлекся какой-то пошлой девчонкой (в конце концов, все закончилось относительно благополучно, разве нет? Из семьи он не ушел, погрузился с головой в работу. Ну, может, стал более молчаливым... но он и не был никогда многословен). Началось все с того злосчастного празднования Старого Нового года, на которое подружка пригласила Зою (“...и лучше приходи без своего благоверного, у нас тут, знаешь ли, что-то вроде девичника...”) “Девичника”, ха! Сорокалетние “девочки” собрались на девичник! А Анатолий на этот девичник просочился как хорек в курятник.

 Зоя не была красавицей (нос длинноват, подбородок несколько тяжел, широкие скулы), тем не менее в молодости ее частенько называли видной девушкой - высокая, статная (сейчас она, увы, располнела, хотя до толстухи ей тоже было далеко), с хорошим цветом лица, яркими темными глазами и черными волосами. Теперь, конечно, волосы приходилось подкрашивать (седину она у себя впервые заметила в тридцать пять лет), а цвет лица поддерживать с помощью косметических средств (импортных, конечно), однако, в целом... В целом она была еще очень даже ничего.

 И тем не менее поначалу ухаживания Анатолия воспринимала с известной долей скептицизма.

 Но он был настойчив. Не назойлив (ни в коем случае!), но настойчив. И он умел ухаживать так, как никогда не умел ухаживать Вересков (тот после двух месяцев знакомства сделал предложение почти по-деловому, и - хотите верьте, хотите нет - женщиной Зоя стала аккурат в первую брачную ночь. Позже она полюбопытствовала у Верескова, отчего тот не настаивал на постели до свадьбы. “Из уважения к тебе”, ответил тот вполне серьезно, однако, во взгляде что-то мелькнуло... этакая мягкая ирония).

 Но, так или иначе, в какой-то момент она и впрямь потеряла голову. И началось то, что она сейчас называла “угаром” - встречи украдкой в гостиничных номерах, а иногда даже у той подруги, которая и познакомила ее с Анатолием (разумеется, подруга получала за это от Зои “маленькие” (но отнюдь не дешевые) презенты).

 Вересков же или ничего не замечал, или делал вид, что не замечает. Тогда у него был нелегкий период - компания стояла на грани банкротства. Впрочем, совместными усилиями Лугин и Вересков (его первый зам) ее вытащили. Тем не менее Зою уязвляло то, что Вересков - прекрасный специалист, умелый организатор, пользующийся авторитетом и даже в некотором роде популярностью, настоящий энтузиаст своего дела, - обречен вечно (как ей тогда казалось) оставаться на вторых ролях. А, следовательно, при всех его достоинствах он неудачник.

 То же самое ей периодически нашептывал и Анатолий, работающий в некой риэлторской конторе, имеющий юридическое образование (незаконченное) и тем не менее неудачником себя не считающий. Позже, узнав о его истинном призвании, Зоя поняла, что он и впрямь, если можно так выразиться, преуспел...

 Наконец, Анатолий первым заговорил о том, что ей, Зое, пора определиться - он далеко не мальчик, чтобы вечно довольствоваться романтическими свиданиями. Это было фактическое предложение руки и сердца, но Зоя все же колебалась. Вересков был привычен, и в нем неизменно ощущалась надежность. Та надежность, которой в Анатолии она, как ни печально, не находила.

 Однако, шила в мешке не утаишь, как ни старайся (а она особенно и не старалась). В один прекрасный день Вересков обнаружил, что у него не осталось ни одной чистой сорочки и по обыкновению не повышая голоса и подчеркнуто вежливо поинтересовался у Зои, не пришло ли им время завести домработницу? Она немедленно перешла в наступление (лучший способ обороны) и посоветовала ему нанять “ту профурсетку”, на которую он в свое время вышвыривал кругленькие суммы - пусть отрабатывает. Вересков, чуть сощурившись, посмотрел на жену, как той показалось, изучающе.

 -Твоя реакция типична для человека, уличенного в чем-то неблаговидном. Уверена, что не хочешь мне ничего рассказать?

 В какой-то момент она и впрямь ощутила неудержимое желание покаяться, сказать Верескову, что совершила ошибку, что сделала это лишь ему в отместку...

 Но тут вспомнила, что испытала, обнаружив, что муж ее давно и нагло обманывает, и вместо желания раскаяться нахлынула досада. Зоя обозвала его параноиком, не видящим бревна в собственном глазу, а еще через неделю случилось то, чему Зоя до сих пор не находила объяснения (или просто боялась найти?)

 Вернувшись с работы, она застала Верескова дома в непривычно ранний для него час (обычно он приходил со службы позже нее минимум часа на полтора. Рабочий день замдиректора крупной строительной компании являлся ненормированным).

 Вересков сидел на диване в гостиной, а на столике (изящном журнальном столике) валялись фотографии. Зое оказалось достаточно одного взгляда на фото и на мрачное лицо “Медведя”, чтобы ощутить сильнейшее головокружение (кажется, она даже схватилась рукой за косяк дверного проема).

 - Вот это я получил заказным письмом. Вчера,- сказал Вересков негромко, - Не трудись утверждать, что это подделка, монтаж... Сегодня я специально съездил в фотоателье и получил подтверждение тому, что они подлинные.

 Зоя молчала. При всем желании в том полуобморочном состоянии, в котором она тогда находилась, она не могла произнести ни звука.

 - Поначалу я хотел выяснить, кто этот проходимец, - продолжал Вересков так же ровно и на первый взгляд абсолютно невозмутимо, - Но потом решил - а какой смысл? Все равно, что вешать на ворота конюшни новый замок, когда лошадь оттуда уже увели... -коротко вздохнул и запустил пятерню в свои темно-русые волосы (Зоя машинально отметила, что за последние годы в них значительно прибавилось седины), - В общем, с Коневым я связался... он обещал порекомендовать хорошего адвоката по бракоразводным делам, - встал с дивана и удалился в свой кабинет.

 Анатолий, как ей тогда казалось, искренне переживал за нее, проявляя удивительный такт и завидное умение утешать. “Знать бы, кто нанял за нами слежку... А, может, сам твой благоверный?”

 Вересков? Несмотря на сложность ситуации, Зоя не могла не рассмеяться над таким предположением. Чтобы Вересков тайком за кем-то шпионил? Но даже если он и нанял каких-нибудь шустрых ищеек из частного сыскного агентства, зачем ему было нужно это вранье о “заказном письме”, которое, кстати, очень легко проверить?

 Позже, разбирая вещи, Зоя действительно обнаружила квитанцию на получение заказного письма от некоего Константинова К. А. Эта фамилия ей не говорила абсолютно ни о чем, но разве сложно отправить бандероль по чужому паспорту? Кто, в конце концов, вглядывается в жуткие паспортные фотографии?

 Словом, выхода у нее не осталось. С Вересковым они цивилизованно развелись, но главный удар ожидал ее впереди -через пару недель после того, как с почти двадцатилетним браком было покончено, скоропостижно умер гендиректор “Стройгиганта” Лугин и еще до того, как акционеры почти единогласно избрали Верескова главой компании, было ясно, кто его преемник (по крайней мере самый достойный преемник).

Отношения с сыном студентом у Зои резко охладели, когда она познакомила его со своим новоявленным “гражданским” супругом.

 А спустя еще время Анатолий выказал, наконец, свою истинную личину, когда Зоя завела речь о семейном бюджете.

 Выказал... но поздно, милочка, поздно. Теперь уже гордыня не позволяла ей признаться в том, что она променяла перспективного и чертовски надежного мужика на... альфонса. Вульгарного альфонса.

 Но... очень сложно лишить человека надежды. Зое (через общих знакомых) было известно, что Вересков все еще одинок и вроде матримониальных планов не строит (и даже избегает сборищ, где его могут свести с очередной претенденткой на вакантное место жены). Или рассчитывает, что она, Зоя, все же одумается? Нельзя же сбрасывать со счетов столько хороших совместных лет...

 Конечно, сразу на шею с покаянными речами она “Медведю” не бросится... но мосты же наводятся постепенно? Правда, пока они с Вересковым лишь перезванивались, но, пожалуй, пора делать новый шаг вперед - встретиться.

 Зоя твердо была намерена вернуть мужа.

 * * *

Глава 2. "Ты пичужку-то не обижай!"

1.

 Высадив Ольгу у трамвайной остановки, он поехал в свой офис, мысленно полностью сосредоточившись на текущих делах. Ирина - секретарша во всех отношениях безупречная, - увидев его, тут же подала список тех, кто звонил во время его отсутствия. Вересков быстро пробежал его глазами.

 - Спасибо. Сварите мне кофе покрепче, будьте добры. И, - он подумал о Ларсене. Скомканным каким-то оказался разговор с ним, а Ларсен, как и большинство талантливых людей, очень самолюбив (в хорошем смысле, но тем не менее...), - Пригласите ко мне Ларсена. С проектом, над которым он сейчас работает.

 Ирина кивнула и, как ему показалось, немного замялась.

 -Да, Вячеслав Сергеевич... еще звонила ваша бывшая жена.

 Оп. Очередная навозная лепешечка. Что ж сегодня они на него валятся одна за другой? Не имел он ни малейшего желания общаться с Зоей. Женщиной, жестоко его разочаровавшей после восемнадцати лет супружества. Но, с другой стороны, может не просто так она звонила? Может, у Димки какие-то проблемы? Хотя в последнее время о своих проблемах Дмитрий предпочитал докладывать ему лично...

 - И конечно же не сказала, по какому вопросу?

 В зеленых (не как у него, цвета пыльной травы, а изумрудно-зеленых) глазах Ирины мелькнуло что-то вроде усмешки.

 - Отнюдь. Но просила вас перезвонить ей.

 -Спасибо, учту, - он зашел в свой кабинет. Что ж Зойка на мобильник звонить не стала? И тут же вспомнил, что сам же его отключил после звонка Олененка.

 После некоторого колебания набрал номер бывшей супруги. Та отозвалась почти мгновенно - не иначе, ждала его звонка.

 - Слава? Значит, тебе передали?

 - Передали, что ты меня разыскивала. Надеюсь, ничего плохого не случилось?

 - Н...нет, - словно бы с заминкой, - Но вообще-то это не телефонный разговор. Может, встретимся... завтра в обед, к примеру?

 Первым побуждением было отделаться отговоркой, что чертовски занят, но потом верх взяла старая привычка (или порядочность).

 - Хорошо. Завтра я отправляюсь обедать в “Ракушку”, - назвал время, - Если тебя устроит, абонирую столик...

 - Да, конечно, - ответила слишком поспешно и по голосу ясно - волнуется, - Конечно. Я буду.

 “Зачем?” - так и подмывало его спросить. Неужели не понимаешь, что на сей раз все гораздо серьезнее, чем было два года назад - когда он, влюбившись в восемнадцатилетнюю девочку, едва не бросил ради нее семью?

 Он был почти уверен - Зойка спуталась со своим риэлтором в отместку за его позднюю любовь. И если б она использовала предоставленный им, мужем, шанс, если б откровенно призналась в своей ошибке (сейчас-то она наверняка поняла, какую совершила ошибку), он бы, скорее всего, простил ее. Ради всего, что было прожито и пережито вместе. Ради единственного сына.

 Но те снимки... это было хуже плевка в лицо. Это было похоже на подлый удар в спину. О каком сохранении семейного очага (о каком очаге?) могла идти речь, если этот очаг загадили, самым мерзким, пошлым образом загадили? Он даже порвал отношения с некоторыми из их с Зоей общих знакомых - теми, кто, по его предположению, мог знать о тех больших и ветвистых, которыми его наградила далеко не молодая и, скажем прямо, не слишком красивая супруга.

 … В кабинет, предварительно постучав, заглянул его зам Мартынов, и Вересков тут же переключился на мысли о текущей работе.

 Видит Бог, его слишком часто сегодня от нее отвлекали...

 * * *

 

 2.

 

 ...Домой он приехал в восьмом часу вечера. Джерри - золотистый спаниель, встретил по обыкновению широкой улыбкой и счастливым повизгиванием.

 Засунув в микроволновку какие-то полуфабрикаты и выставив таймер, Вересков пристегнул к ошейнику Джерри поводок и направился в прилегающий ко двору скверик. Сидящие на лавочках бабули поприветствовали его уважительно - как же, большой начальник... Он подумал, что они основательно перемыли кости Зойке - как это посмела бросить такого солидного, положительного, вдобавок непьющего и некурящего? Нет, дело тут явно нечисто...

 Он в очередной раз подумал о незаконченном проекте загородного коттеджа - пора бы его завершить (может, подключить к этому делу Ларсена? Кажется, не так давно он считался одним из лучших проектировщиков загородных вилл... Отличные хоромы отгрохал Свиридову, местному “королю древесины...”)

 Вернувшись домой (слегка отсыревшим, ибо моросящий весь день дождь и к вечеру не прекратился), наполнил миски Джерри собачьими консервами и водой и сам поужинал - без особого аппетита, ибо мысли вновь вернулись к Олененку. Что означал ее сегодняшний визит? Высокую степень доверия или ясное понимание того, что его, “Медведя”, легко использовать в своих интересах?

 Да нет. Если и использует она его, то... ненамеренно. Или неосознанно. Тошно было думать об Олененке, как о расчетливой стерве. Да и не расчетлива она. И не стерва.

 После ужина все-таки засел за проект коттеджа, но хватило его ненадолго. Чертыхнувшись, обозвал себя дурнем старым и набрал домашний номер Снигиревых.

 Ответила ее мать - красивая сорокалетняя блондинка. Имя у нее тоже было роскошным - Оксана Игоревна.

 - Да, Слава (с некоторых пор он для нее - Слава. Что ж, ровесники как-никак...), я вас узнала, но где Ольга - понятия не имею. Полчаса назад звонила, сказала, что с ней все в порядке, а когда вернется домой - не знает. Более вздорной девчонки...

 Он извинился, положил трубку. Вот они, дурные предчувствия. Как ни отмахивайся от них, все равно рано или поздно сбудутся.

 Он представил себе хрупкую (и до ужаса одинокую) фигурку Ольги, шатающейся по темным осенним улицам, и даже сердце заныло. Хотя с чего он взял, что она сейчас одна шатается по городу? Может, преспокойно сидит дома у какой-нибудь подружки (или рыжего своего дружка) и попивает чай? Может...

 Размышления (прямо скажем, не слишком продуктивные) прервал зуммер домофона. Джерри немедленно отозвался на него вопросительным тявканьем.

 “Легка на помине”. Он направился к двери, нисколько не сомневаясь в том, что это Олененок - кто еще мог вломиться к нему так поздно, без предупреждения?

 И это действительно была она. Легкое пальтецо стянуто на нереально тонкой талии пояском, в пышных волосах крохотные капли дождя, на щеках румянец, а в глазах - бесенята.

 - Я тебе не слишком помешала, Медведь? Не разбудила?

 - Шпана, - проворчал он, помогая ей раздеться. Пахло от нее дождем и той особенной хрустальной прохладой, свойственной поздней осени, - Где тебя носило?

 Ольга чуть сморщила носик (совсем ребячески).

 - Маман звонила?

 Помимо прочих (волнующих несомненно) запахов он уловил еще один - слабый, но все же отчетливый.

 - Нет, я ей звонил. Чаю выпьешь?

 - Только чаю? - глаза опять озорно блеснули.

 - Уж не водки ли ты хочешь?

 - Фи, водки, - она поморщилась, - Ты же знаешь, я на дух ее не выношу. Но вот если найдется капелька бренди - не откажусь...

 - Так ты, по-моему, еще полчаса назад не отказалась, - заметил он, - Так где ты была?

 - Гуляла, - ответила она несколько рассеянно, усаживаясь на кухонный диванчик, кладя ногу на ногу и поглаживая подхалима Джерри (знал, подлец - если Олененок тут, ему непременно перепадет пара лакомых кусков с хозяйского стола), - Зашла в кафе-мороженое... там пристал ко мне какой-то крайне неприятный тип, - она даже передернула плечами, - Пришлось бегством спасаться. Попросила его купить мне коктейльчик, а когда он отошел к стойке, слиняла... - она повертела в пальцах стакан, куда он плеснул граммов пятьдесят персикового бренди, любуясь янтарной жидкостью, потом вскинула на него глаза, - А ты? Усугубишь?

 - Я за рулем, ангел.

 Она сразу же сникла.

 - Собираешься матушке меня сдать? С рук на руки?

 - Все будет зависеть от твоего поведения, - он достал из холодильника блюдо с салатом и холодного цыпленка табака. Олененок наблюдала за его действиями со спокойным любопытством. Она была столь естественна, сколь и хороша, а хороша она была необыкновенно.

 Разумеется, он уже знал, что не отправит ее домой.

 - Хватит на меня пялиться, Медведь! - неожиданно рассердилась Ольга и даже чуть покраснела, - Я тебе не экземпляр!

 - Экспонат, - поправил он, уже не сдерживая улыбки.

 - Нет, экземпляр. Любопытный экземпляр... - и опять чуть опечалилась, а потом залпом допила свой коньяк.

 - Ладно, - сдался Вересков, - Если хочешь, оставайся, места тут полно... но предупреди мать.

 В ее глазах опять запрыгали чертенята.

 - А с кем я, тоже надо сказать? Мол, не волнуйся, мамочка, я с медведем, но он добрый и не кусается...

 - Дождешься - отшлепаю, - сурово изрек Вересков, и она засмеялась. Смеялась она, разумеется, тоже красиво.

 

 * * *

 

 После того, как Ольга, с милым нахальством забрав его белый махровый халат, удалилась в ванную, он прошел в спальню и перестелил постельное белье. После некоторого колебания выбрал простыни цвета морской волны с каким-то абстрактным рисунком. Их купила когда-то Зоя, предпочитавшая цветное белье. Мысль о бывшей супруге и предстоящей встрече с ней была неприятной, и он ее от себя отогнал. Белье ему стирала приходящая домработница, впрочем, с тем же успехом он мог делать это и сам, имея стиральную машину престижной немецкой фирмы со всеми мыслимыми функциями.

 - Не слишком ли роскошно для меня одной, Медведь? - Олененок в его просторном халате утопала как маленькая девочка, влезшая для потехи в отцовские шмотки. Для девушки она была довольно высокой, но в сравнении с его богатырской комплекцией выглядела... олененком, одним словом.

 - Не слишком, - отрезал он, - Халат отдавай.

 Она фыркнула (где твои хорошие манеры, медведь этакий?) и приказала ему отвернуться. Когда ему было разрешено смотреть, она успела скользнуть под одеяло и завладеть телевизионным пультом (плазменный “Сони” он установил в спальне уже после ухода Зои).

 - Поищу что-нибудь интересненькое... хотя вряд ли найду.

 - Поищи, - он забрал халат и пошел в ванную.

 Вернувшись, застал Ольгу лениво переключающей каналы.

 -Ну, что нашла?

 - Ничего. Ничего, стоящего внимания, - она мотнула головой и, когда он присел на край постели, отодвинулась - правда, совсем ненамного.

 Он нагнулся и очень осторожно поцеловал ее в губы. Очень нежно. Ощутил ее теплые пальцы на своей шее и затылке.

 - Свет, - прошептала Ольга, когда он ненадолго оторвался от ее потрясающе нежных губ. Он выключил бра, снял халат и, наконец, откинул одеяло.

…..........................

 …- Ох, Медведь, - она медленно провела ладошкой по его груди, - Долго ж ты ждал...

 Он промычал что-то, похожее на “Угу-м-м”, обнял Ольгу одной рукой.

 Она чуть повозилась, устраиваясь поудобнее.

 - Ты ужасно уютный, - и прильнула всем телом.

 Он подумал - недолго продлится это его расслабленное состояние. Поцеловал Ольгу в волосы.

 -Мой Олененок.

 Теперь она промычала “Угу”, а спустя минуту уже спала. Он почувствовал, что тоже проваливается в сладкую дремоту.

...Проснулся словно от внутреннего толчка, ощущая странный дискомфорт. Ну, конечно. Никто к нему уже не прижимался гибким телом - отодвинувшись на самый край широкой двуспальной кровати, Ольга сидела, подтянув колени к груди и натянув на плечи одеяло. Вересков посмотрел на светящееся табло электронного будильника - три часа. Тронул Ольгу за плечо.

 - Что с тобой, ангел?

 Она мотнула головой, но, когда он потянулся к выключателю, остановила его руку.

 - Не надо. Не хочу, - голос звучал непривычно глухо.

 - Послушай, если ты переживаешь... - начал он осторожно, но Ольга неожиданно перебила:

 - Нет, дело не в этом. Я знаю, ты сделал все, от тебя зависящее, чтобы Кирилл выкарабкался... - ее голос пресекся, но через пару секунд она заговорила уже тверже, - Просто... должна я кому-то сказать правду, а кто меня поймет лучше тебя, ты же был в Зареченске... (примечание автора - о “Зареченском кошмаре” в романе “Кукла” (предыдущем)

Он похолодел.

 - Ты хочешь сказать, Громов снова...

 - Громов мертв, - тускло сказала Ольга, - Убит две недели назад.

Да. Вот тебе и нежный удар под дых. В первое мгновение он именно это и испытал - нехватку воздуха.

 - Погоди, откуда ты...

 - Это было в новостях, в местной криминальной хронике, - сказала Ольга слишком ровным, а точнее - просто безжизненным голосом, - Киллер был на мотоцикле, угнанном... Не могу, Медведь, - пробормотала она, закрыв лицо ладонями, - Знал бы ты, как мне страшно...

 - Успокойся, - он постарался, чтобы голос звучал уверенно и спокойно, - Хочешь пить? Сейчас принесу тебе соку, и ты мне толком все расскажешь...

 Она еле заметно кивнула.

 В кухне он извлек из холодильника сок, а из шкафчика - бутылку бренди. Плеснул чуть-чуть в Ольгин стакан, себе налил побольше - и без сока.

 Вернувшись в спальню, включил бра. Ольга зажмурилась и опять по-детски закрылась руками.

 - Ну-ка выпей, - он протянул ей стакан, - И давай с начала. По порядку.

 - С начала... - как-то тоскливо повторила Ольга, снова начав вертеть в пальцах стакан, - Начало-то тебе и так известно... - вскинула на него серьезные потемневшие глаза, - Я солгала, Медведь. Сначала следователю, потом тебе. Я виделась с Кириллом. Виделась в день убийства Громова. Точнее, после убийства. Вечером.

 Пришла его очередь залпом проглотить бренди.

 - Он пришел ко мне без предупреждения, - негромко продолжила Ольга. Теперь ее голос звучал устало. - Выглядел ужасно - бледный, взъерошенный какой-то... я даже сначала решила, он болен, - пауза и еще маленький глоток сока, - Но он не был болен. Ему просто было плохо, понимаешь? Плохо... и по-моему, страшно.

 - Он говорил о Громове? - отрывисто спросил Вересков. Нет, неспроста все-таки этот пацан вызывал у него двоякое чувство - симпатии и опасения. Было, было в нем что-то... дикое. Во взгляде. На поверхности кроткое страдание, а в глубине - темный огонь.

 - Нет, - тихо ответила Ольга, - Ни о “Громобое”, ни о “Фениксе” он не упоминал. Ему просто был нужен кто-то... кто-то, способный понять...

 Вересков вздохнул.

 - Знаешь, богатое воображение может порой сыграть с человеком злую шутку...

 Ольга как-то холодно усмехнулась.

 - А как насчет мотоцикла? Впрочем, откуда тебе знать, что Кир гоняет на “мотике” с четырнадцати лет...

 - Довольно, - твердо оборвал ее Вересков, - На мотоцикле гоняет не он один, и он уж точно не единственный, кому Громов мог перейти дорогу...

 - Черный БМВ, - сказала Ольга еле слышно.

 - Что? - переспросил он с недоумением.

 - Он ездил на черном БМВ. “Громобой”. По словам следователя, Кирилла сбил черный БМВ.

 - Хватит, - он забрал из холодных пальцев Ольги стакан с соком и обнял ее - тоненькую, ужасающе хрупкую... и беззащитную, - Все, все, все, ангел. Давно тебе говорю - не приведет к добру просмотр многочисленных ужастиков...

 Ольга с неожиданной силой уперлась ладонями ему в грудь.

 - Перестань! Я не сумасшедшая! Раз Громов убит, то он убит, но есть еще группировка, в которой он занимал не последнее место... Они же не могли не заинтересоваться...

 - Хватит, - терпеливо и мягко повторил Вересков, - Всё это - лишь предположения. Почему ты считаешь, что наезд был неслучаен? Почему бы не предположить, что за рулем черной иномарки (заметь, не факт, что это был именно БМВ!) находился обкуренный или обколотый, или просто пьяный ублюдок, которому хотелось позабавиться?

 Ольга побледнела и плотнее сжала губы.

 - К сожалению, ублюдков таких куда больше, чем представляется нормальным людям...

 Она схватила его за руку и глазах опять появился лихорадочный блеск.

 - Официальное следствие бессильно - ты не хуже меня это понимаешь, Медведь. А вот в “Фениксе”, Кирилл мне рассказывал, работают настоящие профессионалы. Агентство-то не просто охранное, а охранно-сыскное...

 Он опять вздохнул, уже зная, куда клонит это прикидывающееся (только прикидывающееся) наивным “прелестное дитя”.

 - Сыскные агентства, ангел, преступлений не расследуют. Они занимаются розыском пропавших собак, а также - слежкой за неверными супругами. Впрочем, не берусь исключить, что Ручьёв не брезгует и промышленным шпионажем...

 - Пропавших людей они тоже ищут, - тихо заметила Ольга, - И ты забыл, что Кир - не первый встречный. Он на них год пахал, и именно они... ну, ты знаешь.

 - Знаю. Подставили тебя, а заодно и его. Допустили Зареченский кошмар. Но именно поэтому взывать к совести, которой, может, один Кирилл и обладает из всей этой шараги, абсолютно бессмысленно. Непродуктивно, я бы сказал.

 - Тогда... ладно, забудь, - она отвернулась и зарылась лицом в подушку, - Забудь, Медведь. Ты и так сделал то, чего вовсе не обязан был делать, и я у тебя в долгу. Но ты не волнуйся - я расплачусь. Буду расплачиваться до тех пор, пока ты не скажешь: “Хватит”, - на последних словах ее голос опять дрогнул.

 Он уже не вздох подавил, а скорее стон. Вот так они себя и ведут, принцессы, разгуливающие по облакам, когда им отказывают в их очередной прихоти. Да, именно так. Отворачиваются и...

 - Ну хорошо, хорошо, - он тронул ее за плечо, но она сердито дернулась. - Ладно, - сдался Вересков, - Я поговорю с Ручьёвым. Лично с ним поговорю. Уже завтра. Ты довольна?

 - Ты ничего не обязан, - невнятно пробормотала Ольга, так и не повернувшись к нему.

 - Ясное дело. Но позволь уж мне самому решать, что я обязан и чего не обязан.

 Она, наконец, обернулась, глядя на него необычайно проникновенно и виновато.

 - Стерва я, да, Медведь?

 - Нет. Просто Олененок.

 Она обняла его за шею.

 - Я тебя люблю. Правда, люблю.

 - Хотелось бы надеяться, - вздохнул Вересков, протягивая руку к выключателю, после чего их окутала темнота - и скрыла.

 А заодно скрыла все заботы, тревоги (реальные и воображаемые), проблемы... абсолютно все скрыла. До утра.

 * * *

3.

 Ему снилось, что он стоит на мокром от дождя черном перроне и встречает “скорый”, которым должна прибыть Ольга. Поезд приходит, он выискивает глазами в толпе пассажиров тоненькую фигурку высокой девушки с пышными темными волосами - и видит.

 Только эта высокая девушка не Олененок. Это Зоя. Причем, фигура у нее и впрямь такая, какой была в молодости (он думает - как ей удалось так похудеть?), но лицо - тщательно загримированное - нынешнее.

 Он пытается объяснить Зое, что встречает не ее, но та уверенно берет его под руку...

 …и вот уже это не Зоя, а его, Верескова, отец. Выглядит он удивительно молодо, лет на тридцать. Смотрит на сына строго, свысока (когда это при его ста девяносто пяти сантиметрах роста кто-то в буквальном смысле смотрел на него свысока?) и изрекает: “Ты пичужку-то не обижай!” И тут десятилетний (?!) Славка Вересков замечает у себя на ладони пичужку - невидную, серенькую. Скорее всего самочку любимых Ольгой воробышков.

 Однако, пичужка расправила крылья и внезапно превратилась в восхитительно пеструю тропическую птицу - по окрасу колибри, ну а в действительности... черт ее знает. Словом, серая пичуга, сидящая на его ладони (теперь она перебралась на внешнюю сторону запястья), оказалась просто-таки райской птахой и в полном соответствии с представлениями о райских птицах защебетала “Полонез Огинского”.

 Вересков, наконец, понял, что все это сон. Отцу его далеко не тридцать (хоть в свои шестьдесят три он еще хоть куда), а самому ему сорок, и мало кто смотрит на него свысока - и в прямом, и переносном смысле.

 Единственным, что осталось, был “Полонез” Огинского, который пискляво и отвратительно выводил электронный будильник. Вересков хлопнул ладонью по кнопке и полонез “Прощание с родиной” оборвался на высокой щемящей ноте.

 Олененок рядом завозилась и пробормотала очень сонным голосом:

 -Что, вставать уже?

 -Нет еще, -успокоил он ее и поцеловал в горячую со сна щеку, - Спи, ангел.

 И она послушно уснула - как ребенок. Он поцеловал ее еще раз (так и целовал бы до бесконечности и пусть все прочее катится ко всем чертям) и заметил, как уголки ее губ дрогнули в улыбке.

 “Долго ж ты ждал, Медведь, - иронично подумал он, - Аж два года...” и встал с постели - а куда денешься? Вот и Джерри уже нетерпеливо поскуливает у дверей - пора, пора, хозяин, надо совершить утренний моцион...

 Интересно, что с первых же дней пребывания Джерри в доме (он купил собаку сыну три с половиной года назад) все моционы (кроме разве что обеденных) совершал с ним он, глава семьи, а не Димка. Ну, с утра-то ясно - Дмитрий типичная “сова”, для него встать рано - истинная пытка. Ну, а вечером сын был занят куда более важными вещами - дружескими тусовками, к примеру.

 Так и получилось, что покупал папа щенка вроде бы сыну, а купил себе. И, что неудивительно, привязался к симпатичной псине. (Олененок еще в незапамятные времена пару раз прогулялась с Джерри, но пожаловалась, что гуляет он “неправильно”, слишком натягивает поводок, тянет ее за собой. Вересков тогда лишь усмехнулся: “Это он с тобой хулиганит”. У него Джерри был послушен, отлично исполнял команду “К ноге” и без надобности (если не пробегал мимо пронырливый котяра) поводок не натягивал).

 Когда они с Джерри вышли на улицу, тут же попали в сырое молочно-серое облако - стоял туман и довольно-таки плотный (что отнюдь не редкость в октябре). Вересков мысленно ругнулся - опять до работы придется ползти по-черепашьи... А вот Олененок, конечно же, не преминет заметить, как это красиво - осенний туман. Для нее все красиво - и дождь, и снег, и туман... Попробуй при ней проворчи что-нибудь об отвратительной для водителей погоде - тут же окинет презрительным взглядом и назовет “приземленной личностью”, не способной увидеть красоту. Как-то он неуклюже пошутил: “Что значит не вижу? Вижу отлично рядом с собой очень красивого и сердитого Олененка...” Она даже ногой притопнула в досаде... впрочем, потом рассмеялась.

 В голову пришел ночной разговор. Что из рассказанного Ольгой правда, а что - ее домыслы? Неужто мальчишка и впрямь мог...

 Его пробрал секундный озноб, когда он вспомнил, каким был взгляд Кирилла, когда спятивший психопат (и член преступной группировки) Громов сутки держал Ольгу в заложницах (не будем вспоминать, как он угрожал ей заряженным ТТ и что в конечном итоге сотворил. Она осталась жива и это главное. Синяки имеют свойство заживать, а раны (даже душевные) затягиваться).

 Но тогда Вересков, глядя на бледное, осунувшееся, с покрасневшими веками лицо Кирилла (парень не спал больше суток), подумал: “Такой ничего не прощает и не забывает...”

 Впрочем, тогда ведь и он сам находился на взводе (с трудом удерживался, чтобы не врезать своим пудовым кулаком по физиономии Ручьёва, с чьего попустительства, по большому счету, и произошел этот кошмар. Как Вересков мысленно его называл “Зареченский” или “июльский” кошмар.)

 Стрессовое состояние порождает соответствующие мысли...

 * * *

 

 ...Пока Джерри отряхивался в прихожей от микроскопических капель влаги, которой был пропитан туман, Вересков прошел на кухню. Сначала наполнил миски Джерри кормом, потом поставил вариться кофе (еще одна дурная, как считают медики, привычка - без кофеина утром ты просто варения макаронина...)

 Когда он опять вошел в спальню, Ольга спала так крепко и безмятежно, что казалось истинным варварством ее будить. Тем не менее он тихонько тронул ее за плечо.

 -Пора, ангел.

 Она что-то пробормотала (абсолютно невразумительное), уткнулась лицом в подушку, повозилась... и, наконец, приподнялась на постели - юная, сонная, очень красивая и очень сердитая.

 - Вреднюга, -на сей раз сказано было четко, а главное - с неподдельной убежденностью.

 - Как хочешь, - сказал он, сдерживая улыбку, - Можешь дрыхнуть хоть до обеда, только в следующий раз будить себя не проси - не разбужу.

 Она посмотрела на него с веселым любопытством.

 - Ты так уверен, что будет “следующий раз”?

 Он не поддался на провокацию и спросил, что она будет на завтрак.

 - Фуа гра и много-много черной икры, - ответила она, не задумываясь, - Хотя, зная, какой ты скряга, довольствуюсь, может, и омлетом.

 - Придется довольствоваться, - усмехнулся он, коротко чмокнул ее в губы и отправился обратно на кухню.

 * * *

 

 За завтраком она опять немного ушла в себя, что, Вересков знал, ничего хорошего не сулило. И, как всегда, оказался прав.

 -Я, наверное, все же навещу его сегодня, - задумчиво сказала Ольга, помешивая ложечкой в своей чашке с кофе (кофе она пила со сливками и без сахара), - Меня пропустят к нему, Медведь?

 - Со мной, может, и пропустят, - он подал ей тоненький ломтик поджаренного хлебца с клубничным джемом (как не побаловать Олененка?)- Когда ты собираешься это сделать? Я имею в виду время.

 - Ну... после занятий. Около четырех, - ответила она рассеянно, потом вскинула на него ясные, удивительно чистого серого цвета глаза, - Совсем я обнаглела, да? Напрягаю тебя по пустякам... Забудь о том, что я говорила ночью, - румянец на щеках стал чуточку ярче, - Это все мои проблемы и я сама схожу к Ручьёву, а лучше - к Диме Орлову, все-таки он был другом Кирилла...

 - Поэтому его и подставил? - он говорил спокойно, и человек, мало его знающий, ни за что не догадался бы, что внутренне он уже кипел, - Никуда ты не пойдешь. Ни к этому авантюристу Орлову, ни тем более к Ручьёву. Забудь об этом. Даже из головы выброси.

 - Ну знаешь, - она вспыхнула. Глаза потемнели и сузились как у рассерженной кошки, - По какому праву ты вдруг решаешь за меня, как мне поступать?

 - По праву человека, которому ты реально небезразлична.

 Ольга фыркнула - и это презрительное фырканье явилось последним толчком к принятию им окончательного решения (о котором он думал весь последний месяц).

 Он аккуратно поставил грязную посуду в мойку и обернулся к Ольге.

 - В четыре, говоришь, заканчиваются у вас занятия? Сейчас я подброшу тебя до дома... ты же должна захватить свои конспекты и прочее? (она кивнула, все еще немного сердитая. Мрачная, точнее) Так вот, паспорт не забудь с собой взять.

 Она удивленно вскинула брови.

 - В больницу без паспорта не пропустят?

 Он усмехнулся.

 - В больницу, может, и пропустят, но, видишь ли, в нашей стране еще существует оставшийся с советских времен пережиток - браки без паспортов не регистрируют.

 Сначала она посмотрела на него с изумлением, затем издала смешок - скорее нервный, нежели глумливый.

 - Я слышала, что браки, заключенные в состоянии временного умопомешательства, недействительны. Ты вчера на ужин не ел каких-нибудь подозрительных грибочков?

 - Это окончательный отказ? - спокойно поинтересовался он, - Или тебе все же нужно время на размышление? Я ведь не говорю, что, как только мы явимся в ЗАГС, в наши паспорта шлепнут штампы. Там дается время на раздумье.

 - Да знаю я, - она даже поморщилась, - Мы ж с Лебедевым подавали заявление... два с половиной года назад. Неважно. Это было еще до встречи с тобой.

 - Отлично. Значит, человек ты опытный. Трех недель будет достаточно, я думаю. На подготовку банкета и прочее.

 Ольга чуть покраснела.

 - А без банкета нельзя?

 - Положение обязывает, ангел. Важные люди не поймут, если мы заключим тайный брак.

 Она опять фыркнула.

 - Не верю, что ты все это говоришь серьезно. Ну посуди сам - какая из меня жена?

 - С точки зрения обывателя - никудышная, - согласился Вересков (опять прилагая усилия, чтобы скрыть усмешку), - Вздорная, легкомысленная и безответственная.

 - Отлично, - сейчас, похоже, она всерьез обиделась, - Зачем тогда пускаться в эту авантюру?

 - Я же сказал - ты мне небезразлична, - повторил он очень мягким тоном (каким обычно детям делают внушения родители, начитавшиеся “доктора Спока” и прочих сторонников “позитивной психологии”), - И меньше всего мне хочется, чтобы опять случилось что-то... подобное Зареченским событиям.

 - Ладно, - сказала Ольга почти ворчливым тоном, - Я не пойду к Ручьёву. Ты доволен?

 Он кивнул.

 - И про паспорт не забудь.

 В ее глазах опять замелькали чертенята.

 - Какой-то ты странный сегодня... А знаешь, что самое ужасное во всем этом, Медведь? Я ведь могу согласиться. Какая-то часть меня страшно хочет этого.

 Он усмехнулся.

 - Только часть? - бросил взгляд на часы, - Кстати, ангел, нам пора.

 Она послушно встала из-за стола.

 - Все-таки ты жутко приземленный человек. Где цветы и ужин при свечах? Ведь, если верить сериалам, именно в такой романтической обстановке и делают предложения руки и сердца...

 - А наутро мужик не знает, куда бежать - на край света или дальше, всячески кляня свой несдержанный язык, - усмехнулся Вересков.

 Ольга окатила его презрительным взглядом.

 - Ты вдобавок и циник.

 Он обнял ее за плечи и поцеловал в щеку, ближе к виску.

 - Будут цветы, ангел. Хотя свеч не обещаю.

 Она улыбнулась - очень открыто, по-детски.

 - И на том спасибо. Только я твою хитрость насквозь вижу - за три недели ты наверняка одумаешься... или у меня пропадет вся решимость. Есть вещи, которые, знаешь ли, лучше делать, не раздумывая.

 - Может, ты и права. Хотя если я не одумался и за два года...

 Теперь уже Ольга сама его поцеловала (для чего ей пришлось встать на цыпочки).

 - Но две недели на подготовку все равно необходимый минимум.

 - Попахивает маниакальной идеей, - вздохнула она.

 - Любопытно, какая часть тебя это говорит - большая, меньшая?

 -То есть, верхняя или нижняя? - она опять немного покраснела.

 - Хулиганка, - он подал ей пальто, - Значит, в четыре. Вы занимаетесь в том же корпусе, на Моховой?

 Она кивнула.

 - Лучше... без пятнадцати четыре.

 - Без пятнадцати, так без пятнадцати. И не забудь, пожалуйста, паспорт.

 Ольга посмотрела на него задумчивым и слегка затуманенным взглядом.

 - Да уж. Моей матушке это определенно понравится - она давно мечтает меня сбагрить... кому-нибудь вроде тебя.

 - Считай, уже сбагрила, - усмехнулся Вересков.

 

 * * *

 Глава 3. "Но снимков на память я тебе не пришлю"

 1.

 Спала Оксана всегда очень чутко, посему сразу же проснулась, услышав щелчок замка входной двери. Набросив халат, вышла в прихожую.

 Ольга, снимающая полусапожки, подняла голову и улыбнулась своей фирменной (обычно гарантирующей моментальную индульгенцию) улыбкой. Очень милой и виноватой.

 - Давай не сейчас, а? Отчитай меня вечером, ладно?

 - Толку-то, - вздохнула Оксана и посмотрела на часы, - Позавтракать уже не успеешь, но хоть кофе выпей...

 - Уже выпила, - отозвалась Ольга, проходя в свою комнату и намереваясь переодеться в свой излюбленный светло-сиреневый свитер и длинную шерстяную юбку (Оксана давно заметила любопытную закономерность - девочки, обладающие прекрасными длинными ногами (а Ольга обладала), не рвутся демонстрировать их всем и каждому, тогда как коротконогие, кривоногие... словом, те, кому мини противопоказано, именно мини и стремятся надеть).

 - Знаешь, у меня сегодня удивительно зверский аппетит, - добавила Ольга, оборачиваясь через плечо и снимая блузку. - Выпила целую бадью кофе, слопала омлет и аж два гренка. С джемом.

 - Кто ж так расщедрился? - усмехнулась Оксана.

 - Свет не без добрых людей, - отозвалась Ольга, застегивая юбку.

 - Окончательно распустилась, - печально констатировала Оксана, - Кстати, Вересков тебя вчера разыскивал.

 - Да? - Ольга натянула юбку и приступила к расчесыванию своей каштановой роскоши, - Он тебе нравится?

 - Ну... - Оксана немного замялась. Сейчас ведь эта нахалка припомнит, какими эпитетами Оксана награждала Верескова два года назад (да уж, в выражениях не постеснялась...), - Он производит впечатление ответственного человека.

 - Особенно на моем фоне, да? - усмехнулась Ольга и, достав из шкатулки с документами свой паспорт, небрежно сунула его в сумочку.

 - На твоем фоне и Стрекоза из басни выглядела бы ответственной, - вздохнула Оксана, - К чему тебе паспорт?

 - Так, - ответила Ольга несколько рассеянно, беря тетради и словари, - Замуж меня позвали. Я подумала - отчего бы не сделать еще попытку, если первая оказалась неудачной?

 - Ну знаешь, - рассердилась Оксана, - Виталий был настроен очень серьезно, в отличие от тебя... хотя что сейчас об этом вспоминать... И кто ж на сей раз этот несчастный заблуждающийся человек?

 Ольга чуть покраснела.

 - Не несчастный. И весьма ответственный. Если я действительно решусь на этот шаг, ты все и так узнаешь, а если не решусь - к чему мне слушать очередные твои упреки? Достаточно было стенаний по поводу бедного Виталика Лебедева... Кстати, по слухам, он весьма преуспел, работает в престижной юридической фирме, ездит на иномарке и собирается жениться на очень ответственной девушке.

 - Не похоже, чтобы ты по этому поводу сильно сокрушалась, - заметила Оксана.

 Ольга усмехнулась.

 - Напротив. Я за него счастлива.

 - Ты безответственная и легкомысленная, - сухо сказала Оксана, - А пора бы и повзрослеть.

 - Думаешь? Кстати, ты вторая за сегодняшнее утро, кто назвал меня безответственной, легкомысленной и вдобавок вздорной. Первым был человек, собирающийся на мне жениться. Странно, правда?

 - Этот человек реалист, - заметила Оксана, - А ты уверена, что он действительно хочет на тебе жениться?

 - Он говорит, что я ему небезразлична, - Ольга снова стала натягивать сапожки, - В его устах это равносильно признанию в любви.

 - Ты меня заинтриговала, - усмехнулась Оксана, - Неужто Вересков таки решился?

 - Ну, - разочарованно протянула Ольга, - Тебя и интриговать неинтересно - натуральный экстрасенс, - чмокнула мать в щеку, - До вечера.

 - До вечера. Нигде сегодня не задержишься?

 Внезапно Ольга помрачнела.

 - Возможно, ненадолго... в больнице. Пока, - и Оксана не успела больше ничего спросить, как дверь за дочерью мягко захлопнулась.

 Оксана прошла на кухню, поставила варится кофе и закурила.

 Вот он, ярчайший пример педагогической несостоятельности... Она педагог (пусть музыкальный, но педагог же!) и не имеет ни малейшего влияния на дочь. Когда-то (Ольга была совсем крохой) она решила, что ни за что не будет для своего ребенка таким же деспотом, каким для нее, Оксаны, была ее мать (любопытно, что Эдуарда, старшего сына, мать всячески баловала). Деспотом для Ольги Оксана не стала, как не стала и авторитетом. Да тут еще влияние Петра, который почему-то вбил себе в голову, что заменить ребенку родного отца значит ребенка баловать сверх всякой меры... Может, если б Снигирев усыновил мальчишку, все было бы по-другому, но тут девочка, да еще такая прелестная, ласковая, такая милая девочка - ну как ее не баловать? Можно сказать, сам Бог велел...

 Но в Природе все ведь, как известно, уравновешено. Ольга унаследовала (вместе с серыми глазами и каштановыми волосами) от отца добрый нрав и легкомыслие (славным парнем был Михаил, но, пожалуй, никогда не достиг бы той вершины, которой достиг Снигирев), а вот насчет ее, Оксаны, практичности и здравого смысла - увы.

 То бросает перспективного жениха из хорошей семьи буквально накануне свадьбы - ради женатого мужчины, по возрасту вполне годящегося в отцы, то связывается с голодранцем, весь скарб которого - старенький мотоцикл да потертая кожанка, а все достоинства - дивные глаза и готовность сцепиться с любым, кто бросит на его распрекрасную Олюшку косой взгляд. Такая любовь, конечно, достойна уважения, но, пожалуй, для семейной жизни не слишком годится. Тут не горячий нрав потомка “дикого горца” нужен, а уравновешенность и здравый смысл...

 Хотя Петру Кирилл почему-то очень нравился. “Вот увидишь, Ксюша, из этого парнишки выйдет толк...” На что она неизменно отвечала: “Вот когда выйдет, тогда и Ольга пусть за него выходит”.

 (Смешно. Стала бы она у кого-то спрашивать, если б ей действительно приспичило...)

 Хотя наступил момент, когда Оксана поняла, что почти счастлива видеть долговязого мальчишку на трескучем мотоцикле, мальчишку, всегда ее, Оксаны, немного стесняющегося, мальчишку в старенькой потертой куртке и купленных на барахолке джинсах, ибо во всем этом имелся огромный плюс - мальчишка-то был как на ладони. И намерения имел вполне честные. Одного только можно было опасаться - что когда-нибудь сверзится он со своей старой “Ямахи”, но Ольга уверяла - когда она с Кириллом, тот ездит очень осторожно.

 И все эти открытия Оксана сделала прошлым летом, когда рядом с дверью их квартиры начали отираться одинаково коротко стриженые и одинаково добротно одетые, плотно сбитые ребятки. Ничего дурного ребятки не делали - напротив, по утрам доставляли им букеты цветов (огромные и кичливые) и корзинки с фруктами, но после каждого такого презента Ольга бледнела и на весь день закрывалась в своей комнате, а на телефонные звонки отвечала Оксана (причем дочь ей строго-настрого приказала врать, что ее нет дома - если позвонит незнакомый мужчина).

 Но однажды этот мужчина пришел сам. Оксана распахнула дверь на длину цепочки и увидела... неандертальца. Гладко выбритого, коротко стриженого, хорошо одетого...неандертальца. Дубинки у него в руке не было, но куртка являлась слишком уж просторной (современные “неандертальцы” отлично владеют полуавтоматическими пистолетами системы Макарова или “Тульский Токарева”). “Неандерталец” (по словам Ольги, директор сомнительного ИЧП) смотрел на Оксану очень холодными голубыми глазами, и в какой-то миг ей показалось, что сейчас он без труда сорвет с двери цепочку, войдет в квартиру, собьет ее, Оксану, с ног ударом своего тяжелого кулака и, схватив Ольгу за волосы (в лучших традициях неандертальцев), утащит за собой.

 Но, к счастью, ничего такого не произошло. “Неандерталец” (какая-то простая у него была фамилия, Ольга называла... или кличку она называла? Вроде Громов или “Гром”, что-то такое) вежливо попросил позвать Олю, и Ольга к нему вышла (хотя Оксана почти физически ощущала исходящие от нее флюиды страха и отвращения). Тем не менее, Ольга спустилась с ним во двор, и они о чем-то разговаривали, сидя под детским “грибком” (Оксана наблюдала за этой сценой из окна, сжимая в руке мобильник, готовая при малейшем резком движении “неандертальца” набрать 02). Но обошлось. Правда, вернулась Ольга домой бледнее полотна, а на вопрос Оксаны: “Что он тебе говорил?”, только мрачно сверкнула глазами и очень тихо сказала:

 - Я должна увидеть Кирилла. Тут только Кир поможет.

 Оксана вспомнила, что парень работает в охранном агентстве, и ей самой едва не схудилось - выходит, “неандерталец” все-таки Ольге угрожал...

 Пожалуй, в тот день Оксана первый и единственный раз пожалела, что Ольга не дурнушка и не “серая мышь” - проблем в этом случае было бы меньше...

 Потом появился Кирилл (с которым Ольга около месяца находилась в размолвке), и визиты братвы прекратились.

 Судя по вновь вспыхнувшей страсти между Ольгой и этом мальчишкой (глаз друг от друга не могли отвести дольше, чем на пару секунд) Оксана уже решила - не избежать ей участи тещи этого симпатичного работяги (а Кирилл до устройства в охранное агентство работал на заводе, кажется механиком), только все опять повернулось на 180 градусов: когда Оксана со Снигиревым уезжали в отпуск к морю, в пансионат, отношения дочери с потомком дикого горца были идиллическими, а вернулась... да. Вернувшись, Оксана с трудом узнала свою дочь - так страшно та похудела, побледнела и вообще выглядела тенью прежней Олюшки. На вопрос, не в Кирилле ли причина, отрезала: “Не упоминай о нем. И не смей думать плохо. Просто не упоминай...”

 А спустя две недели Ольга привела на ужин Верескова. Поначалу Оксана, конечно, была шокирована, увидев этого “Медведя” (огромного, но не неуклюжего) с букетом роз для нее и роскошной коробкой шоколада, впрочем, уже через секунду до нее дошло - что-то серьезно изменилось и, видимо, слухи о том, что Вересков скандально развелся со своей, якобы уличенной в адюльтере, супругой, не так уж далеки от истины...

 Конечно, поначалу она держалась с Вересковым довольно сухо, почти холодно, но впоследствии очень ясно поняла, чем этот, не блещущий ни особой красотой, ни особым красноречием (скорее молчаливый) человек покорил Ольгу.

 Он был обаятелен (при желании - очень обаятелен), и в нем очень явственно ощущалось то, чего, по мнению Оксаны, катастрофически недостает ее ровесникам (не говоря уж о мужчинах более молодого возраста) - надежность. При этом абсолютная естественность, отсутствие всяческой рисовки и самолюбования (в этом, как ни парадоксально, они с Кириллом были схожи). С такими людьми удивительно легко общаться, хоть сами они немногословны. Однажды Оксана где-то вычитала, что, общаясь с другими, человек прежде всего слушает самого себя. Вересков умел слушать не только себя.

 Да его чувства к Ольге и не нуждались в озвучивании - достаточно было видеть, как он на нее смотрит (когда считает, что Ольга не смотрит на него - в некоторых вещах мужчины на удивление наивны), с каким интонациями говорит - с ней и о ней.

 Однако, решительных шагов он не предпринимал, колебался, и Оксане его колебания были отлично ясны: это вам не девятнадцатый век, когда брак сорокалетнего мужчины и двадцатилетней девушки не считался чем-то противоестественным (хотя Вересков в свои сорок выглядел неплохо). Все бы ничего, но Оксана думала, что, колеблясь, он в конце концов упустит свои шансы, дождется, что прискорбно немеркантильная Ольга увлечется очередным симпатичным голодранцем или даже вернется к своему кареглазому мачо, который, по ее словам, сумел-таки поступить в вуз, следовательно, перешел из работяг в разряд бедных студентов.

 - К черту, - наконец, решила Оксана, туша сигарету и наливая себе кофе. - Пусть все идет как идет.

 Именно это и сказал бы ее старший братец - известный художник Эдуард Скворешников, прибавив, что она как обычно создает проблему на пустом месте.

 Может, он и прав.

...А все-таки Вересков в качестве зятя устроил бы ее как никто иной...

 

 * * *



2.

 

 

 - И это ты называешь рубашками? - Анатолий по обыкновению капризно выпятил нижнюю губу, - Где ты все это купила? На барахолке?

 Зоя промолчала, только плотнее сжала губы. Хотя сказать могла бы многое... Только винить-то, в конце концов, нужно себя и лишь себя.

 Анатолий лишь сощурился.

 - О чем это ты грезишь, милая? Или о ком? Бывшем благоверном? Как его прозвали - “Медведь”? Знаю медведей - гризли, медведей-шатунов, но этот единственный в своем роде - медведь-рогоносец! - и расхохотался.

 Зоя занесла руку, чтобы ударить его по холеному, слащаво-красивому (как у героя какой-нибудь третьеразрядной мексиканской мыльной оперы) лицу, но он вовремя перехватил ее запястье и сжал. Сжал так сильно, что она охнула от боли.

 - Не забывайся, - холодно сказал он (теперь-то какой смысл разыгрывать из себя “джентльмена”?), - Я, в отличие от твоего рогоносца, рыцаря изображать не стану - начищу морду, месяц на людях показаться не сможешь, - и опять широкая, белозубая улыбка (эта улыбка два месяца назад влетела ей, Зое, в копеечку), - И выброси, наконец, дурь из головы, корова. Бывший муженек назад тебя не примет, и не надейся. С его положением он себе еще девочку-модель подыщет... или уже подыскал. Так что цени то, что у тебя есть. Я уйду - в одиночестве не останусь, вас, дур, полно. - сытый хохоток, - А вот ты куда денешься?

 -Скотина, - прошипела Зоя.

 Пощечина. Звонкая, обжигающая. Из глаз тут же непроизвольно брызнули слезы.

 - Я же сказал - попридержи свой поганый язык, - невозмутимо сказал Анатолий, - Я же тебя предупредил.

 После того, как он, наконец, облачился в купленные ею шмотки и вышел за дверь (до места работы - своей риэлторской конторы - он добирался, разумеется, на Зоиной машине), она ушла в ванную, включила кран с холодной водой и разрыдалась. Рыдания были тяжелыми. Горькими.

 Какая идиотка, еще прописала эту тварь в своей квартире! Теперь так просто подонка за порог не выставишь, придется судиться, а суд - это скандал, огласка, позор... Боже, позор-то какой!

 Но, с другой стороны, продолжать терпеть его все более наглые выходки тоже нельзя. Да... раньше Зоя и не предполагала, что реально бывает такое... и представить себе не могла, прожив почти два десятка лет в благополучном и, как сейчас ей представлялось, по-настоящему счастливом браке.

 А сейчас она действительно стремительно превращается в “старую развалину...” впрочем, сидящему на ее шее паразиту на ее здоровье глубоко начхать. Он прав - не станет ее, он легко подыщет следующую жертву - немолодую, некрасивую, уставшую от одиночества... а главное, достаточно обеспеченную, чтобы содержать еще и мужа-красавца (сейчас он Зое не казался таким уж красавцем). Она не была знакома с Анной Васнецовой, супругой банкира (и любимой женщиной Сергея Ручьёва), но наверняка согласилась бы с ее высказыванием: “Как можно связаться с жиголо или альфонсом? От них же за версту смердит!”

 Только одним этот смрад дано унюхать сразу, а идиотки вроде Зои обречены распознать его слишком поздно. Смешно, но чуть меньше года назад ей казалось везеньем, что она встретила Анатолия (как ей казалось, свою позднюю (и самую сильную) любовь).

 Теперь же она ясно сознавала - истинным везеньем была встреча с Вересковым двадцать лет назад. Все в точности с пословицей - “Что имеем, не храним, потерявши плачем...”

 Она приняла транквилизатор (теперь она, можно сказать, “сидела на транках”), и мысли, наконец, обрели другое - куда более оптимистичное - направление: Вересков согласился с ней увидеться, и это уже шаг вперед (после развода, состоявшегося восемь месяцев назад, они лишь перезванивались и темой разговоров являлся, конечно же, единственный сын, сейчас проходящий обучение в одном из европейских университетов. Так сказать, в порядке студенческого обмена, но сведущие-то люди отлично понимают, насколько неслучаен такой обмен...)

 Сегодня она специально взяла на работе отгул (Зоя занимала должность начальника финотдела на довольно крупном текстильном предприятии), чтобы достойно подготовиться к встрече с бывшим мужем, предстать перед ним во всеоружии - посетить салон красоты, массажный кабинет, не спеша выбрать самый изысканный наряд...

 Все эти хлопоты помогли ей не зацикливаться на безобразной утренней сцене (к тому же Зоя утешилась мыслью о том, что скоро все закончится. Если она будет иметь в качестве союзника Верескова, раздавить этого слизняка будет проще простого).

 К слову, с подругой, которая свела ее с Анатолием, Зоя прервала всяческое общение (не объясняя, разумеется, причин).

 Зазвонил телефон, и она поспешно схватила трубку в дурацкой надежде на то, что это звонит Вересков, но услышала мягкий баритон своего сожителя. Теперь он решил изобразить раскаяние.

 - Прости, что-то утром я погорячился, зайка... Ты ведь знаешь - накатывает на меня периодически... (какой проникновенный, даже расстроенный голос! Увы, подобные речи означали одно - ему снова нужна энная сумма “на карманные расходы”). - Надеюсь, ты не очень на меня злишься, лапочка?

 -Иди к черту, - устало сказала Зоя и положила трубку. Ох, ну почему она не послала его к черту еще десять месяцев назад? Ну, почему?..

 

 * * *

 

 “Ракушкой” назывался небольшой, но вполне уютный ресторан в районе речного порта. Зоя пришла туда на десять минут позднее назначенного времени. Вересков уже поджидал ее за столиком, увидев ее, встал, и Зоя неожиданно испытала что-то вроде ревности - он отнюдь не выглядел опустившимся (как начинают выглядеть мужчины после того, как разрушается их семейный очаг) или замотанным трудоголиком (а Вересков в известной степени являлся трудоголиком).

 На нем был элегантный костюм, определенно сшитый в хорошем, дорогом ателье (Зоя не помнила этого костюма, следовательно, приобрел (или сшил) он его, уже имея статус холостяка (или бобыля?) и серая водолазка в тон костюму (Зоя припомнила, что Вересков всегда недолюбливал галстуки и надевал их обычно лишь на официальные приемы либо деловые встречи). Он немного похудел и отпустил небольшую, по последней моде подбритую бородку, которая, как отметила Зоя, ему определенно шла (при этом не старила).

 Вообще он выглядел хорошо. Именно так, как и подобает выглядеть современному деловому, преуспевающему человеку.

 Зоя заставила себя улыбнуться (нельзя, чтобы Вересков заметил, как она напряжена), и он улыбнулся в ответ - не по-голливудски широко и фальшиво, а просто мягко и дружески.

 Обменялись приветствиями. Вересков заметил: “Хорошо выглядишь”, отодвинул для нее стул. Усевшись за столик, она немного расслабилась.

 - И ты выглядишь недурно.

 - Благодарю - серьезно ответил он.

 Назревающую неловкую паузу нарушил официант, приблизившийся к их столику и любезно предложивший меню.

 - Предоставляю выбор тебе, - сказала Зоя, - Ты ведь тут часто бываешь?

 - Не так уж часто... но бываю, - согласился Вересков, - Кухня тут действительно неплохая.

 Он выбрал фирменное рыбное блюдо. Зое, собственно, было все равно - ей вообще не хотелось есть. А вот выпить хотелось. Вересков взял ей сухое белое вино, а себе минералку.

 - Сожалею, что не могу с тобой выпить, но мне еще полдня работать...

 Зоя тоже сожалела. Сожалела, что не хватило у нее решимости попросту заявиться к нему домой (вечером). Там определенно разговор получился бы куда свободнее... и откровеннее.

 - На прошлой неделе мне звонил Дмитрий. Обещал приехать к Рождеству. Хотя ты наверняка об этом знаешь...

 Очередной укол ревности, весьма болезненный. Выходит, Митька с отцом делится своими планами, а с ней - нет? Ну, виной тому, конечно, опять Анатолий - достаточно вспомнить, как Митька на него смотрит... Волком смотрит, вот как.

 - Нет, - медленно сказала Зоя, - Мне он не звонил...

 -Или не смог дозвониться, - тактично добавил Вересков.

 Немного поговорили о сыне, о том, что Митька, вроде, взялся-таки за ум, делает неплохие успехи в учебе. Зоя выразила беспокойство по поводу того, что у мальчика все еще нет подружки, а ведь Митьке восемнадцать и собой он вовсе не дурен...

 Вересков усмехнулся.

 - Открою тебе страшную тайну - постоянной девушки у него и вправду нет, а вот насчет разовых...

 Зоя ощутила, что краснеет. Безусловно, с матерью на эту тему сынуля никогда не заговорит... Однако, сблизился “Медведь” со своим отпрыском. Сблизился именно после развода. Мужская солидарность...

 - Ну, а у тебя как успехи? - поинтересовалась Зоя, стараясь, чтобы голос звучал как можно небрежнее.

 - Ты имеешь в виду профессиональное поприще? - уточнил Вересков, и она уловила легкую иронию в его серо-зеленых глазах (отчего она раньше не обращала внимания на то, сколь выразительны его глаза?), - Привыкаю потихоньку. Ко всему ведь привыкаешь...

 -И к одиночеству? - тихо спросила Зоя, - Или ты, напротив, наслаждаешься холостяцкой свободой?

 Да уж. “Холостяцкой свободой...” Она прекрасно знала, что Вересков не любитель ни ночных клубов, ни казино, ни прочих подобных заведений (и развлечений). Уместнее было бы сказать - “наслаждаешься одиночеством”, но как одиночеством можно наслаждаться? Зое - по натуре экстраверту - подобное было невдомек.

 Вересков моментально посерьезнел и взгляд его сделался таким пристальным, что Зое даже захотелось поежиться.

 - К чему ты клонишь? - спросил он странным тоном - мягко и одновременно с прохладцей.

 Она пожала плечами.

 - Просто поинтересовалась, не нашел ли ты себе кого-нибудь...

 Он отложил в сторону столовый прибор и откинулся на спинку стула, не сводя с Зои глаз. Внезапно она подумала, что в них появилось что-то хищное.

 Да, за те восемь месяцев, что они не виделись, Вересков значительно изменился, и Зое от этого определенно было не по себе.

 - А я и не искал, - наконец негромко сказал Вересков и в первую секунду сердце у нее сладко дрогнуло в идиотской надежде на то, что следующими его словами будут: “Я надеялся, что ты одумаешься и вернешься”.

 Но сказал он совсем не это.

 - Помнишь, ты спрашивала у меня, кто та девушка... с которой я встречался два года назад?

 У Зои екнуло сердце.

 - И?..

 - Мы снова увиделись. Встретились, можно сказать, волей слепого случая, - Вересков как-то смущенно улыбнулся, - Знаешь, жутко делается, когда сознаешь, сколько важных вещей в этой жизни зависит от дурацких, слепых случайностей...

 Зоя похолодела. Не нужно было являться семи пядей во лбу, чтобы понять, к чему он клонит.

 Издав смешок, она (как ей казалось, с издевкой, но в действительности с горечью) спросила:

 - И что? Старая любовь вновь воскресла?

 Вересков не улыбнулся.

 - Не нужно пошлостей. Просто тогда я, наконец, понял, что эта девушка, почти девочка для меня значила... и значит. Реально значит.

 - Счастлива за тебя, - пробормотала Зоя, едва ли не залпом махнув фужер с вином и мечтая оказаться за тысячу километров отсюда. От переживаемого унижения (и опять же - кто настаивал на встрече? Кто был настолько наивен, что надеялся, будто время повернешь вспять? Кто, как не старая (точнее, стареющая) дура?)

 -Знаешь, - продолжал Вересков спокойно, пропустив мимо ушей ее последнюю реплику, - Что я испытал, когда получил - неважно, кто мне их прислал, - те снимки? Прости за грубость, но меня словно... поимели. И даже после того, как меня избрали главой компании, я не мог отделаться от мысли, как все нелепо, что ли... Бессмысленно в конечном итоге.

 Зоя заставила себя поднять на бывшего мужа глаза, но никак не могла заставить себя крикнуть во всю силу легких: “Да заткнись же, наконец! Не тебя поимели, а меня! Меня, будь ты проклят трижды, четырежды... пятьсот раз! В сравнении со мной ты легко отделался...”

 Но, конечно, она молчала.

 А Вересков невозмутимо продолжал:

 - Ну да, меня считают неплохим специалистом... но ведь незаменимых, как известно, нет, всегда найдется и лучший специалист, и более умелый руководитель... А личная моя жизнь, которой я по дурости не придавал большого значения, потерпела крах. Взрослому сыну - что уж там себе лгать? - я нужен прежде всего в качестве этакого... если не бездонного, то довольно глубокого кармана, куда при необходимости или без оной можно запустить руку... И мужем я оказался абсолютно никудышным, раз жена предпочла мне в конечном итоге полнейшее ничтожество. (Зоя ощутила, что ее лицо начинает пылать - пылать, словно его отхлестали крапивой) Вересков неожиданно улыбнулся, и Зоя неожиданно отметила, что такой улыбки - мягкой, какой-то просветленной, - она тоже у него раньше не видела, - И вдруг появляется человек, которому не просто нужна, а необходима моя помощь. Сам я необходим, понимаешь? Не содержимое моего бумажника, не те преимущества, которые дает положение главы крупной компании... а просто я, “Медведь” из “Стройгиганта”. Ни больше, ни меньше.

 Зоя криво усмехнулась.

 - Я считала, такие заблуждения и такая наивность свойственны только мужчинам, перешагнувшим как минимум шестидесятилетний рубеж... либо мальчишкам, не достигшим шестнадцатилетия...

 Вересков и виду не подал, что обиделся. Более того, Зое показалось, что в его взгляде появилось сожаление.

 “Я знаю женщину, еще более наивную и заблуждающуюся”.

Это не было произнесено вслух, но в конце концов Зоя прожила с этим человеком почти два десятка лет и научилась прекрасно понимать его без слов.

 Вересков попросил подскочившего по его жесту официанта принести кофе с пирожными и заодно счет. К Зое закралась провокационная мысль продемонстрировать собственную независимость и не позволить Верескову платить за нее, но потом подумала вяло - а к чему?

 Она уже заплатила за этот обед - собственным унижением. Вересков попросту очень мягко и изящно ткнул ее носом в ее же собственное дерьмо, при этом не произнеся ни единого оскорбительного слова (не считая “ничтожества”). Да, ничто так не оскорбляет, как голая правда...

 - Ты уверена, что сказала мне все, что хотела? - спросил он очень мягко, - Если нужна реальная помощь, можешь рассчитывать на меня, я полностью в твоем распоряжении...

 Зою затошнило от такого благородства. Наверное, если б его кто-нибудь поимел в прямом смысле, он и тогда (прежде чем убить насильника) вежливо поинтересовался бы, было ли тому хорошо.

 Зоя улыбнулась самой “голливудской” из всех своих улыбок.

 - Большое спасибо, но я пока сама справляюсь. Отлично справляюсь. Кстати, ты так и не сказал, кто же эта девица, излечившая тебя от депрессии...

 - Когда она станет моей женой - а она станет моей женой, - ты это и так узнаешь. Через подружек-сплетниц, - Вересков снова усмехнулся, но на сей раз очень холодно, -Правда, снимков тебе на память заказным письмом - в отличие от твоего дружка, - я не пришлю. Уж извини.

 

 * * *

 
Глава 4. Всем, кто располагает информацией...


 
1.

 “Всем, кто располагает информацией, касающейся автотранспортного происшествия, случившегося двадцать пятого октября около двадцати часов по местному времени на углу Кленовой аллеи и улицы Строителей, гарантируется вознаграждение. Телефоны...”

 -Дохлый номер, - пробормотал Дэн, отставляя банку с недопитым пивом на журнальный столик и бесцеремонно спихивая Матвея с колен. Тот, разумеется, не замедлил выразить свое недовольство сердитым “М-ря”.

 Дэн распахнул дверь, ведущую в лоджию. В лицо пахнуло сырой октябрьской прохладой. Город все еще был окутан серой дымкой осеннего тумана. Город туманов. Город дождей и снегов. Город несбывшихся надежд...

 Завтра день рождения Анны. Завтра ей исполнилось бы двадцать восемь. Никогда не исполнится. Навечно осталась двадцатипятилетней. Он, Ларсен, стареет, а женщина, которую он любил, останется вечно молодой.

 Он бы предпочел ее видеть стареющей, но живой.

 Садовников (“Садовник”) давно называет его, Дэна, мазохистом - сколько же можно оплакивать самоубийцу? Не пора ли встряхнуться и вспомнить о том, что ты-то - живой?

 Дэн обычно отмалчивался. Может, он и хотел бы забыть, да не получалось. Если б он еще знал, каким мотивом она руководствовалась, ступая за последнюю черту! Вот это, пожалуй, и было самым мучительным - не просматривалось мотива... Накануне она была весела, счастлива, накануне строила планы об их совместном будущем...

...а на следующий день хладнокровно приняла не меньше двадцати таблеток сильного снотворного. Не оставив даже предсмертной записки. Лишь отомкнув замки на входной двери - чтобы обнаружили ее вовремя. Не по запаху.

 Вот он ее и обнаружил. Он, Деннис Ларсен. Ее несостоявшийся муж...

 

…- И мальчики кровавые в глазах... Кстати, мальчик-то был хорошеньким. Он не является к тебе по ночам, а?

 Услышав донесшийся с соседней лоджии резкий (возможно, чуть пьяноватый) женский голос, Дэн уже повернулся, чтобы уйти в комнату (не в его принципах было подслушивать разговоры, не предназначенные для его ушей), но... замешкался. Ибо в мозгу всплыло услышанное не далее как пять минут назад в местных криминальных новостях сообщение об автотранспортном происшествии, в котором пострадал молодой парень.

 - Заткнись, - грубый мужской голос Дэну был знаком: это был его сосед, довольно молодой (не старше тридцати, а скорее всего моложе) мужчина.

 Какой-то фирмач (какого рода коммерцией он занимался, Дэн не знал). Периодически Ларсен замечал на лестничной площадке очень коротко стриженых, плотных, каких-то безликих молодчиков в кожанках. Пару раз видел девиц - девиц бесспорно красивых, одетых почти вызывающе, ярко накрашенных, с фигурами моделей - очень высокими и худыми.

 - А ты меня не затыкай! - неожиданно девушка из соседней лоджии повысила голос, - Втравил нас с Машкой в это дерьмо... думаешь, я ничего не помню? Да я закрываю глаза, а передо мной лицо того мальчика... тебе не приходит в голову, что у него старенькая мама осталась, а, может, и любимая девушка?

 - Завали... ___ло, - процедил мужчина сквозь зубы. Судя по всему, он из последних сил сдерживался, - Знаю, к чему ты клонишь. На очередную дозу не хватает?

 -Ну ты дерьмо! - Дэн услышал звук пощечины, - Это ты не можешь жить без кокоса! А потом, нанюхавшись, развлекаешься тем, что давишь ни в чем не повинных людей! Между прочим, открою тебе один маленький секрет - я еще со школы веду дневничок... записываю все, что случается за день. А двадцать пятого много чего случилось, а, Шурик?

 Мужчина длинно и грязно выругался, после чего Дэн услышал, как девушка взвизгнула словно от боли и, наконец, раздался звук закрывшейся двери.

 Выждав еще полминуты (похоже, сосед со своей подружкой и впрямь ушел с лоджии), Дэн тоже вернулся в комнату.

 Да, любопытные вещи порой можно подслушать ненароком... Дэну прекрасно было известно, на какой машине с шиком разъезжал этот Шурик - на трехсотом “Мерседесе” цвета мокрого асфальта. А о какой “тачке” говорилось в новостях? Черной иномарке, предположительно БМВ? Но когда происходит на глазах у людей такой кошмар - машина на полной скорости сбивает человека прямо на пешеходной дорожке - трудно заметить все детали. И легко вообразить то, чего не было.

 К примеру, не так давно город облетели слухи о заказном убийстве какого-то крутого авторитета, который, кстати, на черном БМВ и ездил. (Застрелили его, когда он из этого самого БМВ и выходил). Возможно, у человека, слышавшего об этом, отложилось в подсознании - черный БМВ. А если еще этот человек слабо разбирается в марках машин и зрение у него неважное...

 Впрочем, в октябре в восемь вечера уже темно, и спутать машину цвета мокрого асфальта с черной несложно и человеку с нормальным зрением.

 Дэн попытался вспомнить, когда в последний раз видел у подъезда “Мерс” соседа... и не вспомнил. Но определенно не вчера и не позавчера, и не четыре дня назад - когда произошел наезд.

 Что же предпринять? Набрать 02 или сначала позвонить “Садовнику” и посоветоваться с ним? Пожалуй, второе.

 Дэн подошел к телефону и набрал номер Майка.

 

 * * *

 

 - Черт, - сказал “Садовник”, по обыкновению ероша свой “ежик” морковно-рыжего цвета, - Черт возьми, Дэн, все это слишком серьезно, ты понимаешь? - ярко-голубые глаза (их голубизну не могли смазать даже стекла очков) уставились на Ларсена в упор. - Тут ничего нельзя решать с кондачка!

 Сидящий на диване Дэн пожал плечами.

 - Так я и пришел посоветоваться к лучшему другу...

 Садовников по-мальчишески покраснел, поддел указательным пальцем немного съехавшие с переносицы очки и, вскочив со своего излюбленного кресла (старого, немного продавленного, но чертовски уютного), прошелся по единственной комнате своей холостяцкой берлоги (пять лет назад у Майка была двухкомнатная квартира улучшенной планировки, но потом он женился на смазливенькой лимитчице, учащейся техникума (сам Садовников к тому времени заканчивал написание кандидатской), лимитчица через полгода родила ему сына Илюху - такого же рыжего и голубоглазого, как и сам Майк, а еще через год нашла себе ларечника (гордо именовавшегося предпринимателем), оттяпала часть Мишкиной квартиры и исчезла из его жизни (как Дэн подозревал, к величайшему облегчению “Садовника”), оставив на память о себе годовалого Илюху, который сейчас проживал с родителями Мишки, а на выходные перебирался к папаше, не чаявшему в нем души).

 Остановившись, наконец, у окна, “Садовник” повернулся к Дэну лицом.

 -Помнишь, я тебе рассказывал, как на меня два года назад наехала эта самая братва?

 Дэн кивнул.

 -Хотели использовать тебя в качестве “отмычки”, чтобы... вскрыть чьи-то счета?

 Майк опять покраснел (подобно большинству рыжих, он очень легко краснел по любому поводу - от смущения, от злости, от удовольствия...)

 - Неважно... но насчет “отмычки” ты правильно выразился. Сначала деньги предлагали, а когда я все равно отказался - знаешь, не хочется свободой-то рисковать, даже за большое бабло (Дэн усмехнулся), они угрожать начали - мол, выкрадут Илюху...

 - И как же ты от них отвязался? - поинтересовался Ларсен, - Или все-таки согласился сделать то, чего от тебя хотели?

 Садовников чуть насупился.

 -Если б не нашел другого выхода, то согласился бы... но мне, можно сказать, повезло.

 - Отлично, - нетерпеливо сказал Дэн, - Только не вижу связи с тем случаем и подслушанным мной разговором.

 - Как это не видишь? - искренне возмутился “Садовник”, - Кто, говоришь, твой сосед? Коммерсант? Значит, у него имеется и “крыша”, та же самая братва... Явишься ты в ментовку, так и так, расскажешь все как на духу, а тебе - позвольте ваши документы, адресок, место работы... Может случиться так, что вернешься ты домой, а там тебя уже поджидают... И, знаешь, ужасно мне не хочется услышать в очередном выпуске криминальной хроники, что тебя раскидали по канализационным люкам... по частям. - и покраснел на сей раз густо-густо.

 Дэн усмехнулся (правда, несколько криво).

 -Значит, советуешь молчать в тряпочку и не высовываться? А эта мразь... ну пусть даже раздавит еще несколько человек. Стариков или детей - они ведь как правило чаще прочих становятся жертвами наездов...

 - Ты меня не дослушал, - с досадой сказал “Садовник”, - Я ведь рассказал тебе, что нашел в свое время выход... точнее, нашел человека, который мне помог. И этот человек живет в одном подъезде со мной. Двумя этажами выше, - Майк скрестил руки на груди и уставился на Дэна, не иначе ожидая восторженных оваций.

 Но не дождался.

 -И кто ж это? - вяло спросил Дэн, - Спецназовец? Командир группы “Бета”?

 “Садовник” обиделся, это явственно было написано на его физиономии. Даже насупился.

 -Не спецназовец, а сотрудник охранного агентства. Точнее, охранно-сыскного. О “Фениксе” слышал?

 Дэн пожал плечами.

 - Может, слышал, может, нет... Мне что же, сперва нанять охрану, а уж потом - к ментам?

 - А ну тебя! - Майк досадливо махнул рукой, - Просто этот человек гораздо более сведущ, чем мы с тобой, в таких делах и может дать дельный совет.

 - И тебе он дал дельный совет? - поинтересовался Ларсен.

 Мишка ухмыльнулся.

 - Именно. Он посоветовал мне, когда эти подонки снова позвонят, сделать вид, что я согласен на них пахать - только хочу поторговаться, понимаешь? Все-таки специалисты моего уровня на дороге не валяются... - на сей раз, решил Дэн, Майк покраснел от скромности, - И назначить встречу. Вот тут, дома. Только встретил я их не один, - ”Садовник” опять усмехнулся.

 - А с бригадой спецназа, - закончил за него Дэн.

 Майк опять поморщился.

 - Опять ты про этот дурацкий спецназ... Эти ребята не имеют ничего общего со спецназом - не качки, не мордовороты. Обыкновенные симпатичные парни. Один - он был у них за главного, вроде как исполняющий обязанности шефа, вообще красавец. Помнишь фильм нашего детства “Всадник без головы”? Так вот, этот парень вылитый Морис Джеральд! То есть, вылитый артист, который его играл. Олег его зовут.

 -Артиста? - усмехнулся Дэн.

 - Да нет. Мужика того. И этот Олег, когда те ублюдки ко мне заявились, с ними и разговаривал. Отозвал в сторонку их главаря, полминуты с ним пошептался, после чего мне было заявлено: “Извините, Михаил Евгеньич, ошибочка вышла, беспокоить вас больше не станем” - и все. Вот так, - Мишка снова поддел очки и торжествующе посмотрел на Дэна.

 -И как же ты с этими славными парнями расплатился? - поинтересовался Ларсен.

 - Ну, - “Садовник” опять начал краснеть, - Во всяком случае, того, что требовала братва, они от меня не потребовали...

 - Ясно, - усмехнулся Дэн, - Тебя все же использовали в качестве “отмычки”...

 Майк покраснел еще гуще.

 - Во всяком случае, это не было так уж противозаконно. И за работу мне честно заплатили.

 - Все ясно, - усмехнулся Дэн, - Любопытно, а от меня что потребуется? Может кто-нибудь пожелает, чтобы я ему спроектировал загородную виллу или хотя бы дачку?

 - Да ну тебя, - досадливо сказал “Садовник”, - Хочешь совать голову в петлю - суй. Не нужна дружеская помощь, так и скажи.

 -Ладно, не обижайся, - примирительно сказал Дэн, - Я просто не разделяю твоей наивной веры в ангелов-хранителей.

 -Мы просто посоветуемся со знающим человеком. Между прочим, этот Дима - не какой-то там тупой “бычок” с тремя классами образования и пудовыми кулаками. В свое время политех закончил с красным дипломом и даже собирался поступить в аспирантуру...

 - Что же не поступил?

 “Садовник” чуть помрачнел.

 - Посадили его. За неумышленное убийство одного ублюдка. Племянника заместителя нашего мэра. Реально это была лишь необходимая оборона, но, знаешь, когда затрагиваются интересы заместителя мэра...

 - Ладно, хватит меня байками кормить, - Ларсен встал с дивана, - Раз уж ты так веришь в этого своего Диму, идем к нему. Но учти - в отличие от тебя я не слишком доверяю бывшим зекам.

 Майк посмотрел на него с грустью.

 -Ты так говоришь только потому, что не знаком с ним. А вот когда увидишь...

 Дэн усмехнулся.

 - Я гетеросексуал, забыл?

 - А я как будто... - оскорбился “Садовник”, - Да ну тебя к черту!

 “Черт” было самым страшным ругательством, которое Майк мог произнести вслух.

 

 * * *

 

 2.

 

 - Дмитрий...

 - Денис, - Ларсен пожал протянутую руку долговязого парня лет двадцати семи (или чуть больше), облаченного в свитер, определенно связанный вручную, и потертые джинсы. У парня было приятное, открытое лицо, выразительные светло-карие глаза и необыкновенно обаятельная улыбка. В одном “Садовник” точно оказался прав - этот симпатяга отнюдь не походил на тупого мордоворота (каким в обывательском представлении должны являться профессиональные секьюрити).

 - Тут такое дело, Дим, -начал “Садовник” несколько смущенно, в очередной раз поправляя очки (которые вполне нормально сидели на его длинном носу), - У нас небольшая проблема и хотелось бы посоветоваться...

 - Всегда к вашим услугам. Прошу, - Дмитрий жестом пригласил их пройти в скромно обставленную, но опрятную комнату, одну стену которой занимали книжные стеллажи. - Кофе, чай? Спиртного не предлагаю, ибо серьезные разговоры лучше вести на трезвую голову, согласны? - очередная супер-обаятельная улыбка.

 Мишка залился алым румянцем.

 - Да ты не беспокойся, мы вообще-то ненадолго...

 Дмитрий энергично кивнул.

 -Тогда не будем терять время. Садитесь и выкладывайте, в чем проблема.

 Дэн вместе с “Садовником” опустились на потертый диван, и Майк устремил на Ларсена требовательный взгляд своих ярко-голубых глаз.

 - Давай, “швед” (так Дэна прозвали еще в школе).

 Ларсен столкнулся с доброжелательным взглядом светло-карих глаз и почувствовал, что подобно “Садовнику” подпадает по обаяние этого Димы.

 - Началось все с того, что я смотрел телевизор и в выпуске криминальной хроники услышал сообщение о наезде на человека, случившимся двадцать пятого... -он осекся, ибо еще секунду назад приветливое выражение на лице Дмитрия сменилось настороженным. Ларсену пришло в голову, что так настороженно замирает гончая, взявшая след.

 - Верно, - негромко сказал Дмитрий, - Мы поместили объявление о наезде... и вознаграждении за ценную информацию.

 - Вы?! - Дэн не сумел скрыть удивления.

 - Парень, попавший под машину, не так давно являлся сотрудником нашего агентства, - пояснил Дмитрий. Взгляд его оставался напряженным, изучающим.

 - Однако... - тихонько выдохнул “Садовник” и растерянно посмотрел на Ларсена.

 - Так какого рода вы собираетесь сообщить информацию? - отрывисто спросил Дмитрий, не обратив внимания на Мишку и не сводя глаз с Дэна, - Вы явились свидетелем случившегося?

 Ларсен внутренне собрался. Ситуация неожиданно осложнилась. Не дай Бог, этот Дима (и прочие симпатяги из охранного агентства) решат, что он хочет “срубить капусты” на халяву! Черт, да он и не думал ни о каком вознаграждении, в конце концов он высококвалифицированный архитектор и получает достаточно, чтобы не париться особенно по поводу бабла -семьей он не обременен, жильем обеспечен, приличная “тачка” имеется... а в быту он неприхотлив. Его не тянет на Канары (да и не с кем... Продажными девками сыт по горло, а единственная, кто была по-настоящему нужна, мертва...)

 Да и вряд ли размер обещанного вознаграждения так высок, чтобы обеспечить ему до конца дней бессрочный отпуск.

 К тому же работа была единственным, что еще держало его на плаву.

 - Денис? - Дэн вскинул голову. Странно, отчего он сразу не заметил в выразительных глазах своего нового знакомого скрытой боли? А она была. Даже когда он улыбался, в его глазах присутствовала какая-то затаенная тоска. - Послушайте, вы уже произнесли “А”, придется закончить алфавит. Кирилл, - он отвел глаза, - Был очень славным парнем. Считал меня своим другом, - он опять посмотрел на Дэна в упор, - У него пожилая мать и несовершеннолетняя сестра и для них он после смерти отца являлся единственной опорой. Он уволился из агентства, поступив в университет - ему всегда хотелось получить настоящее образование... если вы поможете нам обнаружить ублюдка, который намеренно - подчеркиваю, намеренно! - его сбил... если вы дадите нам в руки хоть кончик нити...

 Дэн вздохнул. Дмитрий не старался быть искренним - он был искренним по-настоящему, уж в этом-то Ларсен разбирался.

 - Кажется, я знаю убийцу, - негромко сказал он, - Этот ублюдок - мой сосед.

 

 * * *

 Дмитрий умел слушать - за все время рассказа он ни разу не перебил Ларсена. Наконец Дэн закончил свое недолгое повествование, и Дмитрий извлек из секретера блокнот и ручку.

 - Итак... адрес этого Шурика? Кстати, его фамилия вам не известна?

 Дэн отрицательно мотнул головой и послушно продиктовал адрес. Записав его, Дмитрий снова вскинул голову, небрежно отбросив со лба густую соломенную челку, -Теперь припомните, в разговоре назывались еще какие-нибудь имена, помимо Шурика?

 Дэн напряг память (что было несложно, уж склерозом-то он не страдал).

 - Говорилось о какой-то Маше, вроде бывшей с той девицей в машине...

 - Почему вы сделали такой вывод? - отрывисто спросил Дмитрий.

 - Она сказала что-то вроде “ты нас с Машкой подставил”. Или “втянул в это дерьмо”.

 - Понятно, - задумчиво протянул Дмитрий, захлопнул блокнот и опять пристально посмотрел на Дэна. - Денис... простите, как ваше отчество?

 - Янович, но можно без отчества.

 - Так вот, Денис, - Дмитрий словно бы немного замялся, - С одной стороны, ваш рассказ звучит вроде бы правдоподобно, с другой... согласитесь, весьма сложно поверить в такую цепочку совпадений: вы узнаете о наезде из телевизионных новостей, выходите в лоджию... вы курите в лоджии?

 - Я вообще не курю. Просто вышел подышать свежим воздухом.

 Дмитрий снова кивнул.

 - То есть, вам захотелось подышать воздухом именно в тот момент, когда в соседней лоджии поддатая девица решила затеять скандал со своим приятелем, поскольку такие вещи, которые она говорила, произносятся именно с целью затеять скандал...

 - Или с целью вымогательства, - заметил Дэн, - Он упоминал об очередной дозе, на которую ей не хватает.

 Дмитрий вздохнул.

 -Словом, я хочу предложить вам пройти тест. Разумеется, вы можете отказаться, никто вас к этому принуждать не станет... но в этом случае, сами понимаете, какой вывод можно сделать?

 - Что я польстился на обещанное вознаграждение? - Дэна охватила досада, - Знаете, я даже не стану с вами спорить, настолько нелепо это звучит. К чему мне было рассказывать то, что я рассказал, не убедившись предварительно, что это вознаграждение существует реально и я его реально получу?

 Дмитрий неожиданно улыбнулся.

 - Между прочим, я тоже говорил шефу, что это не слишком хорошая идея - обещать деньги за информацию, на что он ответил, что у нас всегда есть возможность проверить правдивость сообщения. Догадываетесь, что я вам предлагаю? Много времени это не займет, мы можем прямо сейчас проехать в агентство...

 Дэн бросил взгляд на часы.

 - Не поздновато?

 -У нас день ненормированный, - спокойно ответил Дмитрий, - Ну так как? Согласны?

 - О какого рода тесте идет речь? - подал голос и “Садовник”, до этого лишь слушавший.

 - О полиграфе. Знаете, что это такое?

 - Детектор лжи, - буркнул Ларсен, - Хорошо, если это вас убедит...

 - Я поеду с тобой, - решительно заявил Майк.

 - Ради Бога, - Дмитрий взял в руки мобильник, - Один момент, господа, - и, ослепительно улыбнувшись, добавил, - Don’t worry!

 * * *

 

 3.

 - Что ж, - Ручьёв откинулся на спинку своего рабочего кресла и закурил неизменный “Данхилл”, - По меньшей мере парень верит в то, что говорит...

 - Он не производит впечатления шизофреника, в башке которого звучат “голоса”, - заметил Орлов, - Вполне нормальный человек, интеллигентный, неглупый...

 Давидов (тот самый красавец, похожий на киноартиста) слегка усмехнулся.

 - Везет тебе, “гюрза”, на хороших людей.

 - Надеюсь, ты не проболтался, что Студент в действительности остался жив? - негромко спросил Ручьёв, устремляя на Ларсена пристальный взгляд.

 Орлов отрицательно мотнул головой.

 - Насколько я понял из разговора с ним, он считает, что наезд был со смертельным исходом.

 - Слава тебе, Господи, нет, - Ручьёв суеверно сплюнул через плечо и постучал по крышке своего стола из карельской березы, - К слову, господа, сейчас я вас удивлю. Угадайте, кто явился к главврачу той богадельни и, представившись родным дядюшкой Смирнова, дал доктору на лапу, чтобы парню были обеспечены должный уход и нормальное лечение?

 Давидов подался вперед, и Дмитрий уловил смешинки в его обычно ледяных голубых глазах.

 -Быть не может...

 Дмитрий промолчал, отнюдь не разделяя веселья Олега.

 - Может, еще как может, - кивнул Ручьев, - Он самый. Господин Вересков.

 - “Медведь” из “Стройгиганта”, - пробормотал Орлов, - И сделать это он мог по просьбе одного-единственного человека. Ольги. Выходит, она сейчас с ним и ей обо всем известно...

 - Глупо подставился, - с сожалением заметил Давидов, - А если у ментов возникнут вопросы?

 - Ерунда, - отмахнулся Ручьёв, - Кто посмеет тронуть столь важную персону? И вообще, Олег, неужто тебе чужды “души прекрасные порывы”?

 Орлов молча извлек из нагрудного кармана рубашки “Яву” и, раскурив сигарету, сделал глубокую затяжку.

 Давидов бросил на него короткий, острый взгляд... и улыбаться перестал.

 Ручьёв негромко кашлянул.

 - А вообще хватит лирики. Давайте к делу. И попутно с проверкой сообщенных Ларсеном сведений нужно выяснить биографию и самого Ларсена. Я доверяю твоему чутью, Дима, - обратился он к Орлову, - Но ты же знаешь наш девиз - доверяй...

 - Но проверяй, - буркнул Дмитрий, туша сигарету, - А также перепроверяй...

* * *

Глава 5. Помолвка

1.

 Все наиболее срочные дела он постарался закончить до обеда, запоздало пожалев о том, что встретился с Зойкой - у него эта встреча лишь отняла время, а ей принесла дополнительное разочарование.

 Прежде чем ехать к университету за Олененком, он попросил Костю остановиться у ювелирного салона.

 Когда продавщица любезно (а в ювелирных продавцы обычно очень любезны) выложила перед ним на прилавок несколько более или менее приглянувшихся ему перстеньков, он запоздало пожалел, что не поинтересовался у Ольги ее размером. Хотя... в этом случае уже не было бы сюрприза. Да уж. Это только в мыльных операх герои уверенно преподносят героиням кольца в знак помолвки, и кольца эти (подобно толкиеновскому “Кольцу Всевластья”) идеально подходят по размерам тонких пальчиков героинь.

 Ну ладно, в крайнем случае, если не подойдет, его всегда можно подогнать в ювелирной мастерской.

 Он остановил выбор на довольно изысканном перстне с небольшим сапфиром в обрамлении крошечных алмазиков. Попросил продавщицу примерить перстенек на свою руку. Та, чуть снисходительно улыбнувшись, подчинилась. У нее были длинные, музыкальные пальцы. У Олененка, недурно бренчавшей на фортепиано, пальцы тоже музыкальные и длинные.

 - Если не подойдет, вы сможете подогнать его у наших ювелиров, - сказала продавщица. Она была из тех, кто, умело накрасившись, выглядит подобием красавицы. Загвоздка была в том, что Вересков (да наверняка не он один) никогда не мог определить, как выглядят брови, глаза, губы и даже кожа лица такой псевдо-красавицы в естественном состоянии. Он слышал байку о женщине, всегда по утрам встававшей раньше мужа, чтобы успеть накраситься и соорудить прическу, так что ненакрашенной и непричесанной супруг ее никогда не видел.

 И, возможно, это было к лучшему.

 После ювелирного он уже собрался попросить Константина ехать к университету, но вспомнил о цветах - следовательно, не избежать посещения и цветочного павильона...

 В таких павильонах (так же, как и ювелирных) никогда (разве что накануне Восьмого марта) не бывает много покупателей. Продавщица, соответственно, скучала и при появлении Верескова оживилась.

 - Хотите, я помогу вам выбрать цветочную композицию? Вы хотите подарить цветы жене или любимой женщине?

 -Печально, что вы разделяете эти понятия - любимая и жена, - заметил Вересков и выбрал цветок сам - полураспустившуюся белую розу на длинном стебле. Олененок, выросшая под влиянием родного дядюшки - профессионального художника, презирала любой китч, в том числе и кичливые букеты. (Ко всему прочему, после июльского кошмара такие букеты будут для нее напоминанием о том, что необходимо забыть - окончательно забыть и бесповоротно).

 Уже завидев ограду университетского скверика (в сквере росли сплошь ясени и вязы - старые, толстые, с раскидистыми кронами - впрочем, сейчас, в конце октября, кроны их значительно облысели), он вдруг подумал, что Ольга уже могла уйти, не дождавшись его. Попросту не приняв всерьез сегодняшний утренний разговор. Или, приняв его всерьез, решить, что ей это не нужно. В конце концов, ей и под крылом Оксаны очень неплохо живется, что бы она там ни болтала о желании матушки “сбагрить” ее. Имея опыт общения с Оксаной, Вересков сделал вывод, что та для своей дочери в большей степени подруга, уж никак не Кабаниха (да, и среди родных матерей “кабанихи” нередко встречаются).

 Вересков подумал о своем отце. Легко предсказать, каким глазами этот человек старой закалки посмотрит на Олененка в качестве невестки... Да. Вот об этом как раз думать не нужно.

 - Тут останови, пожалуйста, - попросил он своего водителя и по совместительству охранника, а когда Костя остановился, вышел из машины и тут же увидел Олененка выходящей из дверей альма - матер под руку со своим “мальчиком-пажом”.

 Увидев Верескова, она что-то с милой улыбкой сказала рыжему (тот немного покраснел) и зашагала к машине. Ее пальто бежевого цвета прекрасно гармонировало с волосами (каштановыми с золотистым отливом). Ангельски она была красива - чуть разрумянившаяся, улыбающаяся, с мечтательной поволокой во взгляде.

 Вересков вдруг вспомнил, что купленная для нее роза осталась лежать в машине, на заднем сиденье. Ладно, поздно спохватился. Не поворачиваться же сейчас к ней задом... Да уж. Медведь он и есть медведь. Мишка косолапый.

 - Привет, - сказала Ольга. Что-то, не совсем уверенное, было в ее улыбке.

 - Привет, ангел, - он поцеловал ее в щеку и распахнул дверцу машины, - Не забыла паспорт?

 Она перестала улыбаться.

 - Значит, все-таки серьезно?

 - А я давал тебе основания считать меня несерьезным? - он забрал с заднего сиденья цветок и вручил ей.

 - Чудо, - вполне искренне сказала Ольга, - И ты тоже чудо, - и сама чмокнула его в щеку.

 * * *

 

 -Такое впечатление, что я только что подписана контракт, - заявила Ольга, когда они вышли из загса, заполнив длинные и, по мнению Верескова, абсолютно идиотские, анкеты.

 - Окончательно он будет подписан только через семнадцать дней.

 Она бросила на него чуть усмешливый взгляд.

 - Ты уверен, что успеешь за столь короткий срок сделать все необходимые приготовления, чтобы важные люди были довольны?

 - С твоей помощью. Платье тебе придется выбирать самостоятельно.

 - Я бы на твоем месте так мне не доверяла, - сказала она без улыбки.

 Уже в машине он вспомнил о коробочке, лежащем в кармане пальто (внутреннем).

 - Завершающая деталь “контракта”. Дай-ка сюда правую руку.

 - И зажмуриться? - усмехнулась Ольга.

 - Не обязательно...

 ...Чудо все-таки произошло - кольцо пришлось впору. Олененок посмотрела на него с искренним удивлением.

 - Как ты выяснил мой размерчик?

 Он пожал плечами.

 -Интуиция, не иначе.

 Она чуть-чуть покраснела.

 - Прелесть. Буду носить, не снимая.

 -Только поворачивай его камнем внутрь, заходя в магазины, да и на улице.

 - Даже с тобой? - она вскинула на него глаза. Возможно, ему лишь показалось, но, пожалуй, все же мелькнула в них усмешка.

 - Со мной можно.

 Она обняла его за шею.

 -Значит, только с тобой.

 Он поймал в зеркальце над лобовым стеклом ухмылку Константина. Впрочем, ухмылка тут же исчезла, и Костя с самым невозмутимым и равнодушным видом отвернулся к боковому стеклу.

 Ольга чуть отстранилась и по тому, как изменилось выражение ее глаз, Вересков обреченно понял, что она сейчас скажет.

 - И все-таки я хочу его навестить, Медведь. Кажется, приемные часы с четырех?

 - Ладно, навестим, - он приобнял ее одной рукой за плечи. - Точнее, навестишь ты, - и, обратившись к Косте, попросил его ехать в шестую горбольницу, только предварительно затормозить у первого же продуктового магазинчика, где можно купить фрукты.

 Действительно, в больнице уже наступили часы приема, и в отделение травматологии их пропустили беспрепятственно, выдав взамен пальто не первой свежести белые халаты.

 За столиком дежурной сестры сидел врач - довольно молодой мужчина с ранными залысинами, и что-то писал на разлинованном листке, подшитом в папку с надписью “История болезни”. Вересков опустился на стул, придвинутый к тому же столу. Врач поднял голову, посмотрел на него равнодушно.

 - Вас что-то интересует?

 - Состояние одного из ваших пациентов, - ответил Вересков и посмотрел на Ольгу, стоящую у окна. Та в ответ на его взгляд слабо улыбнулась - изящная и хрупкая, как фарфоровая статуэтка. Даже такая - предельно напряженная, бледная, с потемневшими глазами - она неудержимо притягивала взгляд. Он подумал - нелегко будет привыкнуть к тому, что эта девочка займет место Зои.

 - Фамилия? - по-деловому спросил эскулап, и когда Вересков назвал фамилию, кивнул, - После наезда? Одну минуту, - он отложил папку, лежащую перед ним, и порылся в стопке других, - Я бы сказал, состояние стабильно тяжелое... Вы его родственник?

 - Не я. Вон та девушка, -он кивком указал на Ольгу.

 Врач остановил на ней взгляд - более долгий, нежели требовали приличия.

 - Вообще-то, мы сейчас к нему никого, кроме матери, не пускаем... - сказал он не слишком уверенно, - Но если ненадолго...

 Вересков молча сунул в нагрудный карман халата врача заранее приготовленную купюру, и тот немного покраснел.

 - И не волновать...

 “Вот это вряд ли получится”, подумал Вересков, но кивнул.

 Поблагодарив врача, встал со стула и подошел к Ольге. Подал ей пакет с яблоками, апельсинами, какими-то соками, наскоро купленными по дороге сюда.

 Она посмотрела на него неуверенно, и он подумал, что она наверняка уже жалеет о том, он привез ее в эту “обитель скорби” - неприятно было тут находиться. Даже в чем-то унизительно.

 - Ты... дождешься меня?

 -Не получится, ангел. Есть еще пара неотложных дел. Костя тебя потом до дома подбросит.

 -А тебя кто подбросит до твоего офиса?

 Он усмехнулся.

 - Существует еще один вид транспорта - такси.

 Она взяла его за руку, сжала тихонько.

 - Спасибо, Медведь.

 - Не за что, - он поцеловал ее в щеку, - Держись, Олененок. Если не возникнет форс-мажорных обстоятельств (“Накаркаешь, дурень! Попридержал бы язык!”), я приеду часам к семи. Ну, если не смогу приехать, в любом случае позвоню.

 Она опять чуть-чуть улыбнулась.

 - Все-таки лучше бы смог...

 - Постараюсь, - он в свою очередь адресовал ей максимально ободряющую улыбку и направился к лестнице.

 Обернувшись напоследок, увидел, как Ольга подошла к врачу, что-то у него спросила и тот жестом указал в сторону палаты (он запоздало вспомнил, что не поинтересовался номером палаты, куда (после его визита) перевели парня).

 Потом повернулся и стал быстро спускаться по лестнице. На душе было, разумеется, неспокойно.

 * * *

 2.

 У двери палаты с номером семнадцать она остановилась, на миг зажмурилась, подняла руку, чтобы постучать... но тут вспомнила о перстне (сапфир сверкал ярко, вызывающе) и презирая себя за малодушие (слава Богу, “Медведь” не видит), стащила его с пальца и торопливо (воровато, верно, девочка?) сунула в сумку.

 После чего уже решительно толкнула дверь, сделала несколько шагов вперед... и остановилась. Сидящая на стуле, придвинутом к изголовью стоящей у окна кровати, девушка с короткими золотистыми волосами обернулась, а потом встала.

 Ольга испытала одновременно и облегчение и разочарование: может, все к лучшему, ей не придется оставаться с Кириллом наедине.

 -Здравствуй, Ира, - растянула губы в улыбке.

 - Здрасьте, - немного растерянно пробормотала Ирина, отступила в сторону,

 ...и она, наконец, увидела лицо, которое так хотела - и одновременно страшилась - увидеть. На одной щеке кожа была основательно содрана. Отчетливо выделялась темная полоска над верхней губой. Лицо бледное, осунувшееся. Глаза запали, под ними круги...

 Какая разница? Не было для нее лица прекраснее - даже сейчас.

 Он приподнялся на локте (одна рука была здоровой, другая же закована в какой-то жутковатый аппарат - она вспомнила когда-то слышанное и мельком прочитанное об аппаратах доктора Илизарова), смотрел на нее так, словно не верил своим глазам. А может и впрямь не верил.

 - Ему нельзя переутомляться. И разговаривать нельзя, - в тоне сестры Кирилла была явственно слышна неприязнь, даже некоторая агрессия.

 - Ты еще скажи, мне дышать нельзя, - его голос звучал чуть более хрипловато, чем обычно, но это был его голос, и Ольга ощутила жжение в глазах.

 - Ну я тебя предупредила! - Ирина резко повернулась и пулей пролетела мимо нее, впрочем, дверь палаты прикрыла аккуратно, не хлопая.

 Ольга, наконец, вышла из оцепенения, приблизилась к его кровати, опустилась на самый край стула. Вспомнив о пакете, извлекла из него коробки с соками, фрукты. Положила на больничную тумбочку.

 Он протянул здоровую руку, коснулся ее ладони.

 - Ты мне снишься или это реально? После той дряни, которой меня пичкают, кажется, у меня вот-вот начнутся глюки... - улыбка у него была как обычно открытой и простодушной. И очень светлой.

 - Я реальна, - она заставила себя улыбнуться, отчаянно стараясь не разреветься.

 - Круто же я залетел, да? - он откинулся на подушки, но ее руки из своей не выпустил, - Как ты узнала, что я сюда загремел?

 -Следователь приходил. В университет (взгляд его выразительных темно-карих глаз немедленно стал напряженным). Спрашивал о тебе.

 - Спрашивал что?

 - Когда мы в последний раз виделись - она отвела глаза - настолько невыносимо было выдерживать его ясный, испытующий взгляд, - Не было ли у тебя врагов... Конечно, я сказала, что о врагах мне ничего не известно, а не виделись мы с июля...

 - Молодец, - пробормотал он еле слышно, и на миг по его лицу пробежала гримаса боли, а взгляд затуманился.

 Потом он все же сумел взять себя в руки, опять слабо улыбнулся.

 - Никак не могу привыкнуть к тому, какая ты красивая... Каждый раз как впервые... - высвободив руку, он очень осторожно коснулся ее волос. В глазах появилось слишком хорошо ей знакомое тревожное выражение, - Я скучал по тебе.

 “Тогда где же ты был, когда я в тебе по-настоящему нуждалась? Когда мне было по-настоящему плохо, почему рядом со мной был Вересков, а не ты? Почему не ты, а Вересков помог мне справиться с Зареченским кошмаром?

 Кому кроме тебя был нужен тот идиотский “джихад”? Ну, ты добился своего - и что? Сомневаюсь, что ты доволен. Думаю, теперь ты жалеешь, что время не повернешь вспять.

 А его не повернешь.”

 Она, в свою очередь, протянула руку, очень осторожно коснулась запекшейся темно-коричневой корочки на его щеке, провела ладонью по темным коротким волосам - виду жестким, в действительности - удивительно мягким.

 - Ты знаешь, кто это сделал, Кир? - спросила осторожно.

 По ее лицу вновь пробежала гримаса (боли? Страдания?)

 -Да ублюдок какой-то... пьяный, я думаю, или обширявшийся... на “мерсе”.

 - На “мерсе”? Ты уверен? - у нее екнуло сердце.

 Кирилл слабо усмехнулся.

 -По-твоему, я “мерс” от БМВ не отличу? Не знаю, с чего менты вбили себе в голову, что это был БМВ... - он на миг прикрыл глаза (его ресницам позавидовала бы любая девчонка - такие они были густые и длинные. Она некстати вспомнила, как любила проводить мизинцем по его ресницам... когда происходило то, чего уже не повторишь. Так же, как не пролистаешь назад календарь с оторванными страницами).

 - Но если “мерс...”2

 Он открыл глаза и посмотрел на нее в упор.

 - Именно. “Мерс” это был. Цвета... не черного, а скорее мокрого асфальта. В номере две “двойки...” Но тут я не уверен. - он устало откинулся на подушки, - Мать говорит - в рубашке я родился. Точно.

 - Кир... - она не успела закончить - дверь палаты открылась и вошла медсестра - очень невысокая, но хорошо сложенная, миловидная, юная. Глаза большие, синие, круглые. Хорошие глаза. И покраснела она симпатично, столкнувшись с Ольгой взглядом.

 - Простите, но доктор сказал, на сегодня посещения закончены.

 - Вот так, - Кирилл опять улыбнулся - с сожалением (а в глазах - опять боль), - Нянчатся со мной, как с принцем Датским...

 Ольга наклонилась и коснулась губами его сухих горячих губ.

 - Поправляйся. Пожалуйста.

 - Буду стараться, - он снова сжал ее руку, чуть сильнее, - Когда ты мне снова приснишься?

 Она мотнула головой, зная - если заговорит, последние тормоза полетят к черту и разревется все-таки.

 На секунду прижала его ладонь к своей щеке, на пару секунд к губам... и встала со стула.

 - Пора, - голос чуть осип, - Я и так все лимиты исчерпала.

 Уже подойдя к двери, обернулась. Столько доверия было во взгляде этого мальчика... доверия, которого она, Ольга, абсолютно не заслуживала.

 * * *

 

 Выйдя на улицу, она едва не прошла мимо машины Верескова. Обернулась, лишь услышав оклик Константина.

 - Вы пешком решили прогуляться, красавица?

 Повернула назад. Увидела лежащую на сиденье белую розу. Любопытно, а мужчинам (за исключением артистов и прочих знаменитостей) цветы дарят?

 -Куда едем? - поинтересовался Костя.

 Она уже собралась назвать домашний адрес, но вспомнила еще об одном (по ее мнению, неотложном) деле.

 - Переулок Энтузиастов, дом двадцать. Там охранное агентство “Феникс”, знаете?

 - Кто не знает, - хмыкнул Константин.

 * * *

 

 - Вам меня ждать не обязательно, - сказала она, когда Константин остановился у входа в невзрачное серое здание.

 - Я все-таки подожду, - он опустил боковое стекло и закурил.

 - Шеф приказал не спускать с меня глаз? - съязвила она.

 Константин бросил на нее короткий взгляд и ответил абсолютно невозмутимо:

 - Вот именно.

 Ей захотелось произнести что-нибудь злое, колкое, оскорбительное...но к чему свое дурное настроение срывать на ни в чем не повинном человеке?

 Она молча вышла из машины и пошла к дверям, рядом с которыми была укреплена скромная табличка: “Феникс. Охранно-сыскное агентство”.

 * * *

 

 В приемной Ручьева за компьютером сидела пышногрудая блондинка с ярко-зелеными глазами, а напротив нее стоял Ивушкин с какой-то папкой в руках.

 Увидев Ольгу, немедленно начал краснеть. Блондинка бросила на нее равнодушный взгляд.

 - Вы по какому вопросу, девушка? Шеф отбыл по делам, но, если вопрос срочный, вас примет Игорь Николаевич, его зам...

 Ивушкин наклонился к уху блондинки и что-то прошептал, после чего в глазах блондинки появился проблеск интереса.

 - Мне все равно, с кем говорить, - сказала Ольга. Эта блондинка отчего-то вызывала у нее раздражение - было в ней что-то вульгарное, как в красотке из глянцевого журнала непотребного содержания, - Я могу поговорить и с Орловым, и с Давидовым, и со Смоленцевым...

 Блондинка удивленно вскинула брови.

 - Неплохая осведомленность...

 - А со мной вы не поговорите? - мягко спросил Ивушкин и она тут же вспомнила, что он ведь тоже был в Зареченске... и именно он надел на “Громобоя” наручники во время его захвата в задрипанном Зареченском кабаке.

 Ивушкин с Кириллом были немного схожи внешне - оба симпатичные, темноволосые и темноглазые. Правда, черты лица Ивушкина были немного мельче, а у Кирилла глаза были больше и несравненно выразительнее. Кроме того, в Кирилле была какая-то подкупающая искренность, открытость, а Ивушкин являлся парнем, о которых говорят “себе на уме”.

 Впрочем, очень неплохим парнем.

 Она посмотрела Ивушкину в глаза. Хорошие глаза. Далеко не столь ледяные, как у Давидова или “Стрельца”. Правда, и не столь ласковые, как у Димы Орлова.

 Жаль все-таки, что она не может поговорить с Орловым... Хотя, если заявиться к нему домой или просто позвонить...

 Ладно, поздно. Хорошие мысли зачастую приходят слишком поздно...

 - Я только хотела, чтобы вы узнали, что случилось с Кириллом, - сказала она.

 - Смирновым? - немедленно откликнулась блондинка, - Неужели? - ахнула и поднесла ладонь к губам.

 Ольге такая реакция показалась несколько странной.

 -Он попал под машину четыре... нет, пять дней назад, - напряженно сказал Ивушкин, - Но вроде врачи говорили, что он сравнительно легко отделался...

 Ольгу вдруг разобрал идиотский смех - явилась сообщить секрет Полишинеля! Да эти ищейки узнают о любом криминале едва ли не раньше всех - в конце концов, как Кирилл говорил в свое время, это их “хлеб” - все знать.

 - Так с ним все нормально? - встревоженно спросила блондинка, и Ольга постаралась стереть с лица дурацкую усмешку.

 - Не считая нескольких переломов. Может, - она опять посмотрела на Ивушкина, - Вам известно, и кто тот подонок, развлекающийся подобной “охотой” на людей?

 Ивушкин слегка помрачнел.

 - Этого мы еще не знаем... но узнаем. Можешь не сомневаться, Оля, узнаем.

 “Какое, черт возьми, благородство! Какая солидарность! Если б вы не подставили его самым подлым образом четыре месяца назад... честное слово, я бы прослезилась.”

 Она сухо попрощалась и вышла на улицу, где было так же сумеречно и тоскливо, как у нее на душе.

 

 * * *

 

 - На сей раз ты вовремя, - заметила Оксана.

 - А я разве говорила, что задержусь? - она сняла пальто, убрала в шкаф.

 -Говорила, что задержишься ненадолго... Но ты же по обыкновению задерживаешься без предупреждения. Обедать будешь?

 Она отрицательно мотнула головой. Аппетит отсутствовал напрочь.

 -Папа не звонил?

 -Звонил. Прилетает послезавтра, - мать внимательно всмотрелась в ее лицо, - Что-то ты очень бледная... Не заболела?

 - Со мной все в порядке, - сняв полусапожки, она сунула ступни в шлепанцы, - Кстати, сегодня с большой степенью вероятности к нам на ужин нагрянут.

 Оксана вскинула брови.

 - И кто же, если не секрет?

 - Жених, - она вспомнила о кольце и, открыв сумку, стала его искать, в какое-то мгновение даже испугавшись, что потеряла (черт, и розу оставила в машине, раззява!), однако нашла (да, был бы номер - потерять перстенек с драгоценным камнем...)

 Протянула его Оксане.

 Та ахнула.

 - Не вздумай его надевать в университет...

 - Не вздумаю. Не хочу наживать завистников.

 Оксана подала ей кольцо.

 - Примерь хоть...

 Она послушно надела перстень на безымянный палец правой руки. Руки, еще помнившей пожатие горячих пальцев, шершавую - где ссадина, и бархатистую - ближе к виску, - кожу щеки; жесткие с виду, но на ощупь удивительно мягкие волосы.

 - Вересков, конечно?

 - Конечно, - она вскинула на мать глаза. - А ты думала, кто? Кир не может себе такого позволить... - снова глаза защипало, - Так что привыкай к мысли, что через месяц у тебя появится зять, о каком ты всегда мечтала...

 Отвернулась и ушла в свою комнату. Забралась на диван с ногами. Казалось, внутри все разрывается от непонятной боли. А она, дура, считала, что все закончилось... Ни черта не закончилось. И никогда не закончится.

 -Послушай, - Оксана остановилась в дверном проеме - утонченная блондинка с удивительно стройной для сорока лет фигурой, - Ты уверена, что с тобой все нормально? Ты... не беременна? Что ты сегодня утром упоминала о больнице?

 - Я не беременна, - сухо ответила она, отворачиваясь к окну, - А в больнице Кир. Кирилл в больнице. Кирилл Смирнов, помнишь его еще? Ты еще говорила, что все достоинства этого мальчишки - красивые глаза и нахальство...

 - Ну, знаешь... - возмущенно начала Оксана, но потом понизила голос, - А что с ним случилось?

 Ольга бросила на мать короткий взгляд. Конечно, раз опасности того, что этот парень станет ее зятем, больше нет, можно и посимпатизировать ему заслуженно, и сочувствие проявить...

 Ее охватила досада. Почти злость.

 - Какая разница что случилось? В твоей помощи он не нуждается. Ему уже Вересков помог. Дал врачам взятку, чтобы те добросовестно делали то, что и безо всяких взяток делать обязаны, - она провела ладонью по глазам, - Фантастически благородно, не находишь? - издала резкий смешок, - Ну, ты довольна, что теперь твоим зятем “голь перекатная” не станет?

 - Дура, - устало и снисходительно сказала Оксана, - Какая же ты еще дура... Честное слово, Верескову остается только сочувствовать.

 - Ну и сочувствуй! - крикнула она, когда мать уже повернулась спиной, удаляясь на кухню, - Очень он нуждается в твоем сочувствии...

 Потом прилегла на диван... но подступившие к глазам слезы так и не пролились. Незаметно для себя она задремала. Проснулась, когда пришел Вересков - с букетом корейских хризантем для Оксаны, огромным тортом и бутылкой шампанского.

 Поцеловал ее, спросил:

 - Все в порядке, Олененок?

 Глаза его были немного усталыми.

 - Раз ты пришел - значит, все в порядке, - ответила она вполне искренне.

 

 * * *

 

 3.

 -Ты не жалеешь? - тихо спросила Ольга, не сводя глаз с черной глади воды (они стояли на набережной).

 Вересков усмехнулся.

 - Странный вопрос, Олененок. Задай мне его... ну, через год хотя бы - тогда, может, и отвечу...

 - Год? - она бросила на него короткий взгляд, - Это максимум, что ты сумеешь со мной выдержать?

 Он вздохнул.

 - Возможно, я и месяца не выдержу. Не выдержу... и отшлепаю за дурацкие вопросы.

 - Нет, - она мотнула головой, - Не поднимется у тебя рука, Медведь... Кстати, тебя не слишком коробит, что я называю тебя Медведем?

 - А почему это должно меня коробить? Называй, если тебе так больше нравится...

 Она взяла его за руку, переплела свои тонкие пальцы (разумеется, перчатки она опять надеть забыла) с его пальцами.

 - У тебя чудесное имя - Вячеслав, но очень уж длинное. А Слава звучит как-то... инфантильно. Я представляю маленького мальчика - светловолосого, симпатичного... такого ухоженного маменькиного сынка. Но чтобы такого “Медведя” как ты... - она фыркнула, и он тоже не сдержал улыбки. После пары бокалов шампанского Ольга слегка захмелела, что только добавляло ей шарма.

 - А жена называла тебя Славой?

 - Называла... но тебе совсем не обязательно брать с нее пример.

 - У меня и не получится - я же вздорная, легкомысленная, безответственная... может, ты не все сказал? Награди меня еще парочкой эпитетов.

 Он обнял ее одной рукой за плечи и поцеловал в волосы.

 - Олененок. Мой.

 - И все?

 - Очень красивый и хулиганистый.

 - Ворчливый Медведь.

 - Есть немного, - согласился он со вздохом.

 Неожиданно она словно бы сжалась, потом сняла его руку со своих плеч и, отойдя к парапету, облокотилась на него.

 Он приблизился. Ольга подняла голову. Тоска в ее взгляде явственно говорила о том, кто сейчас занимает ее мысли.

 - Мне не следовало ходить к нему, Медведь. Ты был абсолютно прав.

 - Разве я тебя отговаривал? Что-то не припомню...

 -Не отговаривал... но думал. По глазам было видно, - она опять отвернулась, глядя на противоположный берег. Там высились новостройки, во множестве окон горел свет, и за каждым окном люди были озабочены своими проблемами, - Я к нему больше не пойду, - сдавленным голосом добавила Ольга, - Потому, что, если я снова пойду к нему... Сегодня он сказал, что скучает по мне, - она опять посмотрела на Верескова, - А вот ты никогда ничего подобного мне не говоришь...

 - Знаешь, - мягко сказал Вересков, - Об очевидных вещах, как правило, и не говорят. Ты мой Олененок, и этим все сказано. Олененок глупый. Ты, к слову, еще не замерзла? Довольно холодный сегодня ветер...

 Ольга подняла лицо вверх, к небу, где сквозь серые клочья облаков смотрел холодно и равнодушно бело-голубой серп ущербной луны.

 -Замерзла, - ответила она ворчливым тоном, - Но такому скряге как ты не придет ведь в голову пригласить девушку хотя бы вон в то приличное с виду бистро на чашечку кофе с коньяком?

 - Не слишком ли ты увлеклась? - заметил он, - Сперва шампанское, затем коньяк... А женский алкоголизм, я слышал, имеет свойство прогрессировать гораздо быстрее мужского...

 - Уже воспитываешь? - вкрадчиво спросила юная нахалка, - Твоя ворчливость тоже что-то очень уж быстро прогрессирует...

 - Ладно, - вздохнул он, - Идем...

 Она, приподнявшись на цыпочки, (иначе нельзя при его почти двух метрах роста), чмокнула его в щеку.

 - Так и быть, обойдусь одним кофе.

 - К слову, я могу сварить куда лучший, нежели тот растворимый, который тебе подадут в сомнительной чистоты чашке.

 - Заманчивое предложение, - мягко сказала Ольга, - Только сегодня я его не приму. Может, завтра... или через две недели. А сегодня... прости, - она на секунду прижалась к нему чуть теснее, - К слову, ты не ездил к Ручьёву?

 - Не успел, ангел. Позвоню ему завтра.

 - Можешь не звонить. Я была в “Фениксе”. Им все и без меня известно.

 - Чего и следовало ожидать, - заметил Вересков.

 

 * * *

Глава 6. Городишко наш, в сущности, маленький...

 1.

 - Городишко-то наш, в сущности, маленький, - заметил Комаров, - Не город, а большая деревня... - сделал затяжку, выпустил узкую струйку дыма в сторону открытой форточки. - И прощупать всех владельцев БМВ черного цвета - в сущности, дело плевое...

 “Благо, не тебе этим заниматься”, угрюмо подумал Северов.

 Комаров перевел на него взгляд своих небольших водянисто-голубых глаз. Лениво-снисходительный. Почти небрежный.

 -Но, конечно, наибольшего внимания заслуживает Гоша Громов. Колоритная личность, чего уж там. Загвоздка в одном: три недели назад некий, нами пока не установленный, молодчик мастерски разнес ему башку из пистолета системы ТТ.

 - И тем не менее, можно об этом Громове поподробнее?

 Комаров ухмыльнулся.

 - То есть, хочешь знать, что установило следствие? Изволь. Громов Игорь Анатольевич, двадцати семи лет, директор индивидуального частного предприятия “Альянс”, входил в преступную группировку, контролирующую фактически весь Красноармейский район нашего города. То есть, торговые точки, предприятия сферы обслуживания, бары, рестораны...Группировку возглавлял... впрочем, о чем это я? Он и сейчас ее возглавляет - некто Гвоздев. Юрий Никитович. В прошлом - заметь! - без пяти минут кандидат химических наук, - Комаров раздавил окурок в пепельнице и отхлебнул кофе из фаянсовой кружки с каким-то дурацким детским рисунком, - Сам Громов являлся фактически правой рукой Гвоздева, иначе “Гвоздя” и, в свою очередь, носил нехилое погоняло “Громобой”. Биография, в общем, типична - неблагополучная семья, первая судимость в семнадцать лет. Мелкий рэкет. Но повезло парнишке - не отсидел и года. Освобожден по амнистии. Второй раз он угодил в тюрьму уже в двадцать четыре года. Там был целый “букет” обвинений - начиная с вымогательства и заканчивая попыткой изнасилования и тяжкими телесными. Но... - очередная сигарета зажигается и делается очередная затяжка, - Паренек наш приобрел некоторый опыт. Ни одного обвинения не признал, а свидетели - вот незадача! - вдруг стали один за другим отказываться от показаний, данных на предварительном следствии. Классика, а? - Комаров хохотнул, - В результате осталось одно обвинение - в незаконном хранении огнестрельного оружия. Условный срок - и снова амнистия.

 - Везунчик, - буркнул Северов.

 - Да, - согласился Комаров, - До недавнего времени.

 - Ну, - Северов вздохнул, - Это по протоколу, а без протокола?

 - То есть, хочешь, чтобы я тебе раскрыл тайну следствия? - прищурился Комаров, - Кому и когда “Громобой” сумел так насолить, что его устранение показалось кому-то единственным выходом? - он откинулся на спинку стула, - Знаешь, Женя... Этим “некто” мог быть и сам Юрий Никитич, ибо, по слухам, Гоша Громов уж очень мечтал занять его место. А мог и быть, - он улыбнулся по-детски простодушно, обнажив слегка пожелтевшие от никотина зубы, - Кто угодно. Вплоть до... приснопамятного “Ржевского”, - наступившая пауза явно была предназначена для наслаждения произведенным эффектом.

 И эффект оправдал ожидания - Северов даже непроизвольно подался вперед.

 - Ты имеешь в виду этого бывшего гебешника, Ручьёва?

 - Ну, - скучающе протянул Комаров, - Не его лично, конечно, но, возможно, кого-то из его ребятишек. Видишь ли, - голос приобрел заговорщицкие интонации, - Была у “Громобоя” одна слабость... слабость к прекрасному полу. Скажешь, у кого ее нет? Но Гоша наш в некотором роде являлся гурманом... И вот угораздило его, пресытившегося продажными девками, влюбиться в студенточку, а студенточка неожиданно дала ему от ворот поворот. Не веришь? - Комаров ухмыльнулся, - А ее не слишком интересовали Громовские бабки, у нее папа нехило нахапал в должности замдиректора трикотажного комбината.

 У Северова дыхание перехватило. Каштановые, с рыжиной волосы и серые как плотный туман глаза. Безмятежная красота. Увидев такую девушку хоть мельком, уже не забудешь.

 - И чем же дело кончилось? - спросил он чуть осипшим голосом.

 -Гоше пришлось несладко, ибо парень этой красотки являлся штатным сотрудником агентства “Феникс”, - спокойно ответил Комаров, - Но предупреждаю - ни в одном официально зафиксированном протоколе ты ничего об этом инциденте не увидишь и не прочтешь, ибо у Ручьёва с Гвоздевым заключен своего рода “пакт о ненападении”. Думаю, “Ржевский” располагает кое-каким материалом, огласка которого для Юры “Гвоздя” оказалась бы крайне нежелательной. К тому же, - Комаров опять отхлебнул уже остывший кофе и закончил обыденно, - Эта история случилась задолго до нынешних событий... еще в июле месяце. И закончилась тихо.

 

 * * *

 

 Валерий Чернов (“Черныш”) являлся довольно плотным мужчиной лет двадцати пяти с абсолютно незапоминающимся лицом. Северов, созвонившись с ним, явился на встречу, как было условлено, один и без табельного оружия.

 “Черныш” сидел в машине (не БМВ, а “Мерседесе”), на заднем сиденье. Прежде чем пропустить в машину Северова, двое бритых “бычков” его деловито обыскали и лишь когда убедились, что Северов не вооружен и подозрительных штучек вроде диктофона и прочего при себе не имеет, ему было разрешено поговорить с боссом.

 “Черныш” бросил на Северова откровенно неприязненный взгляд исподлобья.

 -Никаких имен, кличек... ничего, ясно?

 - Хорошо, - согласился Северов, - Просто расскажите мне, что случилось в июле с...

 - Стоп, - резко оборвал его Чернов, - Я же сказал - никаких имен.

...В общем, он крупно лоханулся. Ну, и на старуху бывает проруха... девка-то сразу встала в позу, а он все никак не мог угомониться. Сначала подарками ее пытался уломать, но когда она одному из наших... тому, кто ей цацку от него должен был передать... эту цацку в морду швырнула, совсем озверел. Крыша, короче, поехала. Вызвал ее на беседу и заявил - кислотой, мол, умою, если со мной не ляжешь. И... она согласилась.

 - Согласилась? - недоуменно переспросил Северов.

 “Черныш” хмыкнул.

 - Ясно, лажа это была. Эта курва его просто подставила. Назначила встречу - он как идиот с цветами явился, - а его крутые ребята под белы рученьки и в “тачку”. Неделю продержали в какой-то халупе...

 -Зачем?

 Чернов бросил на Северова неприязненный взгляд.

 - Не ясно? Им нужны были его “бабки”. Но он оказался тоже не лыком шит. Потребовал встречи с той девкой... до сих пор не возьму в толк, как они могли так облажаться, что согласились? Короче, ему удалось захватить девку в заложницы и прорваться. При этом он тяжело ранил... чуть не убил... одного из тех.

 ...но в общем далеко все равно не убежал. Накрыли его через сутки, - “Черныш” хмыкнул, - А когда накрыли - оказалось, девочку он сумел- таки... оприходовать.

 - То есть, изнасиловал? - негромко уточнил Северов.

 Лицо “Черныша” окаменело.

 - Эту сучку вообще следовало убить... А вообще я вам ничего не говорил, вы ничего не слышали... и мы с вами никогда не встречались.

 

 * * *

 

 - Простите, но у меня ответственный семинар. И, по-моему, мы с вами в прошлый раз обо всем переговорили...

 - Это не займет много времени, Оля, - мягко сказал Северов, - Я хотел бы обсудить некоторые новые аспекты дела.

 Она пожала плечами и с явным неудовольствием прошла в ту же пустующую аудиторию, где они беседовали в первый раз.

 - Я вас слушаю, - она держалась увереннее, и все же некоторую напряженность в ее позе и голосе Северов уловил.

 - На сей раз я хочу поговорить не о вашем бывшем приятеле Смирнове, а о некоем “Громобое”. Вам знакома эта кличка?

 Ольга побледнела. На миг в ее взгляде Северов явственно увидел страх и отвращение, впрочем, в следующую секунду Ольга овладела собой и окинула его просто-таки ледяным взором.

 - Не понимаю, кого вы имеете в виду. Кто это... Гром... как его?- голос звучал абсолютно равнодушно.

 “Отчего бы ей с ее внешними данными и актерским талантом не пойти в театральный”, подумал Северов с легкой досадой. Да, девочка эта - твердый орешек, без сомнения.

 - Я имею в виду Игоря Громова. Директора ИЧП “Альянс”. Мне достоверно известно, что вы были с ним знакомы. В июле этого года Громов весьма настойчиво за вами ухаживал...

 Ольга вскинула на него потемневшие глаза.

 - Простите, но мы, кажется, ведем беседу без протокола? По какому праву вы вторгаетесь в мою личную жизнь? И какое отношение этот ваш Громов имеет к тому, что случилось с Кириллом?

 - Позвольте мне это самому решать, Оля, ибо я веду следствие, - сказал Северов мягко.

 Ольга холодно усмехнулась.

 - Тогда отчего вы не вызываете меня к себе повесткой и не предупреждаете об ответственности за дачу ложных показаний? Сейчас, - она встала из-за стола, - Я вам больше ничего не скажу. Повторяю, я должна идти на семинар.

 Северов тоже поднялся со стула.

 - В этом случае я действительно буду вынужден вызвать вас повесткой.

 Ольга фыркнула.

 -Ваше право.

 * * *

 

 - Прежде всего, успокойся, девочка, - Ручьёв плеснул в идеально чистый стакан минеральной воды и поставил перед ней.

 Ольга к стакану не прикоснулась. Взгляд ее Ручьёва буквально обжигал.

 - Но если они станут давить на Кирилла...

 - Кирилл идет на поправку, - очень мягко сказал Ручьёв, - И я не допущу, чтобы процесс его выздоровления нарушали докучливые ищейки.

 Она слабо улыбнулась.

 - Но как им удалось докопаться до “Громобоя”?

 Ручьёв на миг плотно сжал губы.

 - Думаю, кто-то из его ближайшего окружения. Есть несколько предполагаемых кандидатур... но тебя, детка, это волновать не должно. Эту проблему мы решим.

 - Если меня действительно вызовут повесткой?

 - Я постараюсь, чтобы этого не произошло, - спокойно сказал “Ржевский”, - Но если все же произойдет... инкриминировать тебе нечего, верно? Станут на тебя давить, не поддавайся, твердо стой на том, что Громов какое-то время действительно за тобой ухаживал, но, поняв бесперспективность своих попыток, отстал. О Зареченске ты слыхом не слыхивала, а Кирилла не видела с июля, причем, разрыв между вами произошел из-за господина Верескова. Совсем нелишним будет на него сослаться - ты же без пяти минут его супруга?

 Она ощутила, что краснеет.

 - Опять укрыться за его спиной?

 Ручьёв усмехнулся.

 -А на что ему дана такая широкая спина, если не для того, чтобы любимая женщина могла за ней укрыться?

 * * *

 

 Через день после беседы (надо сказать, абсолютно непродуктивной) с Ольгой, Северова вызвал к себе начальник.

 При первом же взгляде на угрюмое лицо Морозова Северов понял - добра не жди.

 - Ну, как продвигается следствие по делу Смирнова?

 Северов откашлялся, раскрыл папку.

 - Мной разработан план следственных мероприятий...

 Неожиданно Морозов с силой грохнул ладонью по столу.

 -Но вместо того, чтобы работать, ты по девочкам бегаешь, примерный семьянин?

 Северов обомлел.

 - Михаил Анатольевич...

 - Что - Михал Анатольич? - рявкнул Морозов, - Мне уже звонят сверху, - он ткнул пальцем в потолок, - И спрашивают, почему вместо работы мои подчиненные маются дурью?! Я тебе поручал расследование какого дела? О наезде или умышленном убийстве криминального авторитета? Чего ты суешься не в свою епархию? Да, положим, был у Громова роман с какой-то студенткой, так и что? Что из этого? Громов был расстрелян профессионалом и убийство его явно было заказным! И расследованием этого убийства занимается специально созданная следственная группа!

 Ты же копаешься в личной жизни девчонки, не имеющей никакого отношения ни к убийству, ни к наезду. Просто потому, что девочка очень соблазнительная, так?

 - Нет, не так,- медленно сказал Северов, - Я пока не установил, умышленным был наезд или случайным, но, по моим предположениям, бывший парень Ольги Снигиревой Смирнов может иметь прямое отношение к убийству Громова. Вы сказали, убийство совершил профессионал? Смирнов полгода провел в Чечне, вдобавок год проработал в охранном агентстве, где кадры отличаются высоким профессионализмом.

 А мотив тут очевиден - Громов едва не убил его друга Орлова и вдобавок изнасиловал его девушку...

 Морозов тяжело вздохнул.

 - Она тебе сама рассказала об этом изнасиловании? Под протокол?

 - Нет, но... - Северов с досадой вспомнил разговор с бывшим приятелем “Громобоя”, сейчас занимающим его место в группировке “Гвоздя”. Если на “Черныша” хорошенько надавить, возможно, он согласится дать официальные показания... Вопрос - как надавить?

 - Вот именно. Нет,- веско произнес Морозов и Северов неожиданно отметил, насколько усталое у него лицо, - Ни черта ты не докажешь. Где в недалеком прошлом служил Ручьёв, тебе известно? И под чьим негласным патронажем находится его агентство, тоже знаешь? И о круговой поруке, думаю, слышал?

 Громов, говоришь, ранил Орлова? А Орлов тебе ответит, что ранил себя сам, когда чистил пистолет... не веришь? А ты прочти его показания, да, те самые июльские показания, когда он действительно оказался в больнице с огнестрельным ранением. Есть там хоть слово о “Громобое”? Абсолютно нет никаких упоминаний. И никто из “Феникса”, начиная с Ручьёва и заканчивая его секретуткой, ничего тебе не подтвердит. Окажется, что они и слыхом не слыхивали о Громове... до его убийства, во всяком случае.

 А насчет девчонки, - он пристально посмотрел на Северова, - Настоятельно тебе рекомендую оставить ее в покое, ибо за ней стоит... ну-ка угадай, кто.

 У Северова пересохло во рту.

 - Можешь не напрягаться - Морозов небрежно махнул рукой, - Через пару недель она официально станет женой главы “Стройгиганта”. И мне уже намекнули, что - ни больше, ни меньше, - сам Вересков крайне недоволен тем, что докучливые менты копаются в личном прошлом его невесты... - Морозов тяжело вздохнул, - Так что занимайся тем, что тебе поручено. К слову, потерпевший ведь утверждает, что его сбил вовсе не БМВ, а “Мерседес”?

 Северов молча кивнул. На сей раз ответить было нечего.

 

 * * *

 

 2.

 

 В кабинете руководителя охранно-сыскного агентства “Феникс” проходило внеочередное совещание.

 Элегантный Ручьёв по обыкновению раскурил первую сигарету “Данхилл” (выкурит он их к окончанию совещания не меньше десятка). Кравченко, похожий на грузного медведя с умными глазами, разумеется, устроился в любимом кресле (для его немаленькой филейной части стулья не подходили). Долговязый Дима Орлов, скрестив руки на груди, стоял, как всегда, спиной к окну, а красавчик Давидов непринужденно сидел на стуле - изящный, чуть насмешливый.

 Ну, а Смоленцев, конечно же, стоял у двери как верный страж.

 Валентина, войдя в кабинет походкой модели, внесла поднос с кофейником и чашечками, одарила всех вместе (но шефа - в особенности) ослепительной улыбкой и после Ручьёвского “Спасибо, солнышко. Не соединять ни с кем - без исключений”, великодушно кивнула:

 -Так точно, шеф, - и удалилась, оставив после себя эфемерный шлейф французского парфюма.

 В течение минуты все дегустировали великолепный кофе, лично разливаемый Ручьёвым по чашечкам.

 Наконец заговорил Кравченко. Как обычно, тоном ворчливым и недовольным.

 - Навалил мальчишка кучу дерьма, а нам разгребать...

 Ручьёв пристально посмотрел на компаньона.

 - Нет, Игорек, ошибаешься. Это мы, прежде всего, обделались. И ошибки нужно исправлять. Рано или поздно... но приходится.

 - Или дорого за них платить, - негромко заметил Орлов.

 - Ну ты подумай! - вспылил Кравченко, - Что б я еще когда-нибудь взял в штатные сотрудники щенка моложе двадцати пяти...

 - Вспомните Семенова, Игорь Николаевич, - сказал Орлов, - И подумайте, что с нами всеми было бы, если б Кирилл заговорил... А что ему мешало это сделать? И называйте его после этого “щенком”...

 Кравченко побагровел.

 -Отступили от темы, - невозмутимо заметил Ручьёв, - Точнее, даже к ней не приступали. Я с тобой, Дима, согласен, - коротко посмотрел на Орлова, - Я тоже отнюдь не считаю ошибкой зачисление в штатные сотрудники агентства Смирнова. И знаете, почему?

 - Да потому, что с его приходом мы, наконец, осознали, какое ж мы все дерьмо, - мрачно заметил Смоленцев.

 Орлов с неестественным интересом уставился в окно.

 - Не все, - произнес он еле слышно.

 Ручьёв постучал своим “паркером” по графину с водой.

 - Господа, господа, напоминаю - у нас не сходка кающихся грешников. Кто из нас в какой степени дерьмо - жизнь рассудит. А сейчас давайте к делу, - он сделал маленький глоток кофе и повернулся к Орлову, - Слово тебе, Дима. По поводу Ларсена.

 Дмитрий еле заметно пожал плечами.

 - Несмотря ни на что, я склонен ему верить.

 - Несмотря на то, что он - алкоголик и наркоман с нарушенной психикой? - вкрадчиво спросил Давидов. Ручьёв подумал, что уж этот-то человек себя никогда дерьмом считать не будет. Даже если его поступки трижды дерьмовы. Впрочем, он не умалял достоинств Давидова - тот был очень умен, хитер, изворотлив и не отвергал риска в пределах разумного. В целом - отличный работник. Несмотря на то, что по натуре немного иезуит.

 Однако, Орлова слова Олега равнодушным не оставили. На его лице даже появился слабый румянец.

 - В прошлом, Морис, в прошлом, не забывай! И доведись каждому из нас пережить то, что пережил он, неизвестно, в кого превратились бы мы!

 - За себя говори, “гюрза”, - презрительно бросил Олег.

 - Что же он пережил? - буркнул Кравченко, - Введите в курс...

 - Сначала - смерть жены от рака, - начал Орлов.

 - Передозировка, - вкрадчиво поправил его Давидов, - У его жены действительно была опухоль мозга, но причиной смерти явилась передозировка морфия...

 - Ладно, тут все ясно, - немного нетерпеливо сказал Ручьёв, - А что насчет Анны Волковой?

 - Проходила подозреваемой по делу об убийстве коммерсанта Иевлева. Того, кто годами принуждал ее к сожительству... “Накатала” явку с повинной, а накануне задержания приняла “лошадиную” дозу снотворного. Исход летальный.

 - Погоди, - озадаченно произнес Смоленцев, - Ее что же, выходит, сразу в СИЗО не поместили? После признательных показаний?

 Орлов пожал плечами.

 - Вроде тот, кто вел дело - он сейчас на пенсии - проявлял к девице... ну, если не слабость, то сочувствие определенно.

 - Но Ларсену об истинной причине самоубийства не известно? - уточнил Ручьёв.

 Орлов отрицательно мотнул головой.

 - Он считает, у нее было что-то вроде маниакально-депрессивного психоза...

 - Что ж, иногда спасение в неведении, - заметил Ручьёв (примечание автора - подробно драматическая история Анны и Ларсена изложена в повести “Это рай, Дэнни...”) - И, несмотря на прошлые срывы, сейчас Ларсен добросовестно трудится, Вересков, кстати, охарактеризовал его как ценного работника, талантливого архитектора... Словом, Ларсену, пожалуй, можно доверять. - он закурил следующую сигарету, - А теперь, Олег, слово тебе. Что у нас с Шуриком Антоновым?

 - Продажа машины оформлена задним числом, - деловым тоном заговорил Давидов, - Это мы с Богдановым выяснили достоверно. Сейчас его “мерин” далеко отсюда... по документам его должны перегнать на Кубань, но куда фактически - пока выяснить не удалось, предположительно, в соседнее государство, - он сделал несколько театральную паузу, - А его подружка Настя на днях приобрела великолепную норковую шубку... явно не на собственные доходы.

 Орлов от избытка чувств хлопнул кулаком по раскрытой ладони.

 - Ну, что я говорил?

 - Все это называется косвенными уликами, - охладил его пыл Ручьёв, - А нам нужны прямые доказательства.

 - Девица? - не слишком уверенно спросил Давидов.

 Ручьёв усмехнулся.

 - Нет, Олег, водопроводчик. Старый добрый служащий ЖЭКа... Сейчас ведь начался отопительный сезон?

 - И опять я, конечно? - пробасил Смоленцев.

 - Вадик, так у тебя же явный драматический талант... - задушевно пропел Давидов.

 - Да, быть водопроводчиком, - буркнул Вадим, - А если номер не пройдет? Если его квартиру уже посещал настоящий водопроводчик, и отопительные приборы в порядке?

 - Ну пусть будет газовщик... или кто-то еще. Надо импровизировать, господа-товарищи, - Ручьёв, чуть сощурившись, обвел подчиненных пронзительным взглядом своих свинцово-серых глаз, - Пока я своими ушами не услышу того же, что услышал Ларсен, никакого “добро” на... - он слегка кашлянул, - На какие бы то ни было действия вы не получите.

 Давидов с Орловым обменялись многозначительными взглядами.

 - А если прослушивать телефон? - не слишком уверенно спросил Олег.

 - Кто ж обсуждает такие вещи по телефону? - буркнул Кравченко, - Но насчет девицы... думаю, ей тоже не помешает вживить клопа. Для подстраховки.

 Давидов, повернувшись к Ручьёву, поднял руку как школьник, рвущийся к доске.

 - Можно уточнить, шеф, что вы подразумеваете под какими бы то ни было действиями?

 - Любые... в рамках закона, - невозмутимо сказал Ручьёв, - Плюс - свободная импровизация.

 Давидов хмыкнул.

 - Насчет импровизации - мне нравится, честное слово, - и незаметно подмигнул своему другу Орлову.

 

 * * *

 

 3.

 

 ...Судьба Насти Малинкиной была уже предрешена, хотя сама Настя об этом еще не догадывалась.

 Росла она в благополучной семье и с раннего детства привыкла к слащавым охам и ахам: “Какая хорошенькая... какая красавица...”

 Симпатичной, всегда одетой дорого и по последней моде Насте было легко уверовать в то, что ее заурядное миловидное личико по-настоящему красиво.

 “Райская жизнь” и ее перспективы оборвалась в тот момент, когда отец Насти - крупный чиновник, - умер от инфаркта (что, в общем являлось закономерным, ибо он страдал ожирением).

 Однако, к тому времени Настя уже уверенно начала карьеру модели - благо, рост (метр восемьдесят) и худоба это позволяли.

 На одном из конкурсов красоты Настя даже заняла третье место. Скольких походов в сауну с двумя членами жюри ей это стоило, она предпочитала не вспоминать.

 Впрочем, карьера модели, как и любая карьера, требующая упорства, трудолюбия и в известной степени везенья, у Насти не заладилась.

 Компания мажорных мальчиков и девочек, в которую входила и Настя, любила экспериментировать с “экстремальным кайфом” - начиная со сравнительно безобидной марихуаны и заканчивая отнюдь не безобидным героином.

 Едва в агентстве, где подвизалась Настя, стало известно о ее увлечении дурью, не только ни о каком взлете, но и вообще ни о какой карьере речи уже не шло.

 Насте удалось устроиться в риэлторскую контору (кем-то вроде секретарши), но все же волшебное слово “модель” оказывало свое действие на сильный пол, и все достоинства Насти - стройные ножки, да “мышиного” цвета волосы, после химобработки приобретшие манящий блондинисто-золотистый оттенок, обретали этакое новое “сияние”.

 Наконец, Настя познакомилась с коммерсантом Шуриком Антоновым и решила, что пора б ей замуж. Загвоздка заключалась в том, что Шурик очень боялся лишиться своей драгоценной холостяцкой свободы.

 Нервничая, Настя стала употреблять кокс все чаще, а когда однажды на дружеской тусовке ей предложили “укольчик”, согласилась. Окончательно героиновой наркоманкой она еще не стала, но время от времени, как сама выражалась, “подкалывалась”.

 И вот тут случилась эта авария. И что в тот день на Шурика накатило? Садиться за руль, нанюхавшись кокаина, полнейшее безумие, и даже уколовшейся Насте было страшно сидеть рядом с этим психом, вцепившимся в рулевое колесо. Только Машке (тоже экс-модели, подруге Насти), было хорошо, ибо она легко улетела “в астрал”. А Настя не улетела - видимо, следовало увеличить дозу, - посему очень отчетливо запомнила бледное лицо молодого парня с темными глазами, полными ужаса (он-то, в отличие от Шурика, отлично понимал - столкновение неизбежно), а затем - глухой удар о капот. Кажется, на несколько секунд она просто лишилась рассудка и дико завизжала. Пришла в себя лишь после того, как Шурик отвесил ей полноценную оплеуху.

 Лишь позже Настя поняла, что в действительности ей очень повезло, ибо теперь это наезд она могла использовать в качестве рычага давления на своего любовника.

 Поначалу Настя его просто доставала постоянными разговорами о “мальчиках кровавых в глазах” (то, что фраза взята из пушкинского “Бориса Годунова”, Насте было неведомо, так же, как и то, кто такой Борис Годунов). Но фразочка была забористой - Сашку доставала аж до печенок...

 Потом кое-что начало до него доходить, и Настя стала получать подарки. Хорошие подарки. Дорогие. То золотую цепочку с кулоном, инкрустированную крохотными алмазиками, то норковую шубку... не считая “энных” сумм, которые, стоило ей лишь попросить “взаймы”, возникали как по мановению волшебной палочки...

 Конечно, слова ее о “дневничке” являлись голым враньем - не вела она никакого дневника, она вообще ненавидела всяческую писанину.

 Также ложью было упоминание о Машке - Машка-дура вообще ничего не помнила о том вечере, роковой наезд она попросту проспала.

 Таким образом, Насте казалось, что она полностью владеет ситуацией. Что, заикнись она о браке, Шурик согласится и на это (правда, в последнее время у нее гораздо чаще возникала потребность в дозе, нежели семейном очаге).

 Жила Настя отдельно от мамочки и старшей сестрицы - зануды (квартира досталась ей по наследству после смерти бабушки).

 Одинокая жизнь приучает к осторожности, и Настя была осторожна... отчасти. Во всяком случае, незнакомым людям она двери, предварительно не заглянув в глазок и не накинув цепочки, не открывала.

 Но этим вечером за ней должен был заехать Шурик (причем, не с пустыми руками, а с очередной порцией кайфа), посему услышав два коротких, один длинный звонок (своего рода их условный сигнал), Настя открыла дверь, не глядя (вдобавок, ее уже слегка колотило - организм стосковался по дури).

 Порог переступил, однако, не Шурик, а весьма плотный и высокий детина с невозмутимым лицом. А за ним - еще один. Настя не успела и вскрикнуть - рот ей зажала рука в матерчатой перчатке.

 Настя не слишком сопротивлялась после мощного апперкота. Один из молодчиков деловито извлек из кармана коробочку со шприцем, уже наполненным жидкостью.

 - Кайфа, значит, хочешь, красотка? - ухмыльнулся парень, - Ну, будет тебе кайф.

 Настя, обессилев от ужаса, лишь наблюдала, как закатывают рукав ее блузки, как перетягивают плечо жгутом... после чего в ее вену ловко вошла игла, и наступил кайф. Полный.

 * * *

 

 4.

 

 Сидящие в невзрачном “жигуленке” двое - красавец с льняными волосами, похожий на известного актера, и очень обаятельный парень с выразительными светло-карими глазами и густой соломенной шевелюрой, - переглянулись, проводив взглядами вышедших из подъезда плотных и высоких молодчиков с короткими стрижками, которые сейчас загружалась в черный джип-чероки.

 - Ну? - негромко спросил Давидов, - Поднимемся наверх?

 - Надо бы, - неохотно ответил Орлов, - Может, девица еще жива.

 Давидов холодно усмехнулся.

 - Это вряд ли, судя по всему - ребята серьезные. Думаешь, “корейца”?

 - Не сомневаюсь, - Орлов потянулся к бардачку, извлек оттуда связку отмычек. Из кармана куртки достал нитяные перчатки, надел. - Видать, серьезно она нашего “клиента” достала.

 - И он пожаловался Коле “Корейцу”. Но кто, думаешь, в этом случае будет на очереди?

 - Сам, - буркнул Орлов.

 - Не-а, - покачал головой Давидов, - Сначала - вторая девица...

 Орлов бросил на Олега короткий взгляд и распахнул дверцу машины.

 В подъезд мужчины вошли без каких-либо затруднений, из чего следовало, что код замка был им известен. Несмотря на наличие лифта, на четвертый этаж поднялись пешком.

 К двери квартиры Малинкиной Орлов приблизился один, извлек из кармана связку отмычек (при этом ни один ключ не звякнул).

 -Так, - пробормотал он, - Если дверь просто захлопнули за собой, открыть ее будет легче легкого...

 Однако, прежде чем приступить к процедуре вскрытия квартиры, Дима несколько раз настойчиво и продолжительно позвонил, приложил ухо к двери. Определенно, не услышав никаких шагов (Давидов в это время наблюдал за лестницей и посматривал на дверцы громыхающего лифта), Орлов вставил (точнее, попытался вставить) в замочную скважину первый ключ, действуя с ловкостью опытного взломщика.

 Через пару минут раздался легкий щелчок замка.

 - Готово, - выдохнул Дмитрий (над верхней губой блестели крохотные капли пота), и Олег, приблизившись к нему, первым вошел в квартиру.

 Девушку обнаружить труда не составило - она полулежала в мягком кресле в гостиной. На первый взгляд, судя по ее расслабленной позе, можно было счесть, что она либо спит, либо, подобно всем наркоманам, ловит кайф, витая в своем “астрале”.

 Но двое находящихся в Настиной квартире мужчин являлись отнюдь не сторонними наблюдателями, а профессионалами.

 Приблизившись к девушке, Давидов снял перчатку с правой руки, пощупал пульс на шее Насти и на ее запястье. Поймав вопросительный взгляд Орлова, отрицательно мотнул головой.

 - Поздно, “гюрза”, пташка отлетела... - и и на всякий случай оттянул еще и синюшные веки.

 - Тогда забираем “клопа” и уходим,- ответил Орлов, приблизился к батарее парового отопления и, сунув руку в зазор между трубами и стеной, извлек маленький предмет, в котором профессионал наверняка бы узнал подслушивающее устройство.

 - Может, все-таки вызвать “скорую”? - неуверенно спросил он Давидова.

 - А смысл? - возразил Олег, - Ей все равно помочь нельзя, а слишком быстрое обнаружение тела может заставить нашего клиента запаниковать. Возможно, “кореец” и ему уже заготовил подобную кончину, но еще вероятнее он просто отбудет в небольшой - на пару-тройку месяцев - отпуск.

 - Не выйдет, - мрачно сказал Орлов, - Погода нынче нелетная.

 

 * *т *

 

 5.

 

 … Дерьмо... Его буквально колотило - ничего удивительного, если трое суток не просыхать, смешивая водку с пивом, а в перерывах - еще и порошок... Смесь гремучая. Ты уже не соображаешь, на каком ты свете и не отличаешь глюки от реальности.

 А все Настька, курва... Угораздило его запасть... на кого? Кошку облезлую, шлюху, наркоманку... А эта стерва вцепилась как клещ - пока все соки, все бабки из него не высосала бы, не отвязалась... Пришлось волей-неволей обращаться за помощью к “корейцу”... А у того методы известные. Коза Ностра, короче, отдыхает. И плачет от зависти.

 Наконец, очнулся, не помня, какой сегодня день и даже не соображая - это утро такое пасмурное или уже сумеречный вечер?

 В башке словно отбойный молот работает. Не то, что двигаться - думать больно! Все дела побоку, ясно...

 Поплелся на кухню, обшарил все шкафы. Пропасть пустой стеклотары и ни глотка живительной “огненной воды”. В ванной - та же история. Ни щепотки так необходимого сейчас порошка.

 Все обыскал. Бесполезно. Надо звонить Вальку - своего рода “неотложку” вызывать. Так, а что тут у нас насчет бабла?

 Чудом обнаружилась заначка в книжках. В томе Даля, которого в свое время преподнесла чокнутая тетушка любимому племяннику. Он этот томик открывал лишь для того, чтобы вложить между страницами пару-тройку симпатичных зелененьких купюр - на черный день. Вот этот день (будь он проклят) и наступил.

 Бумажник пуст. Вызывать кого-то из ребят, чтобы подвезли, подкинули бабок? Так ведь никакой гарантии, что кто-то не настучит из них Коле “Корейцу”, в каком он, Алекс, состоянии... Пока он для “Корейца” курица, несущая золотые яйца, его не тронут, но, если тот узнает, как стремительно Шурик катится по наклонной...

 Нет, вначале нужно прийти в себя, в форму прийти, а без порошка это невозможно. Надо, значит, звонить Вальку - благо еще имеется “зелень”. Пусть присылает одного из своих курьеров - щупленького какого-нибудь наркошу.

 Все, что ему сейчас нужно - это доза. Прочее подождет. Один хрен, голова не будет работать, пока он не получит своей дозы...

 * * *

 

 6.

 

 Сережа Голубцов работал курьером у местного торговца дурью сравнительно недавно. Началось все типично и на первый взгляд - невинно. Сережа - тогда учащийся художественной школы, - тусуясь с местной богемой, попробовал марихуану. Понравилось. Расширялись горизонты восприятия, он переходил буквально на новый уровень... а главное - творилось. Ох, как творилось...

 Впрочем, травка была лишь начальным этапом. Потом появились “колеса”. Одна таблетка экстази, и ты в экстазе!

 Правда, один минус - потом начинался отходняк и ты превращался в развалину.

 В один прекрасный (хотя в действительности отнюдь не прекрасный) день предки узнали о несколько эксцентричном увлечении сына и потребовали: “Лечись!”

 В знак протеста он ушел из дома. Снял угол у какой-то старушки. Добросердечная мама оплачивала жилье - не шляться же мальчику по подвалам?

 Из художественной школы исключили за частые прогулы.

 Плевать. Наркотики стали самоцелью, а денег не было, и закончилось тем, что он сам явился к Вальку и предложил свои услуги.

 Тот взял с испытательным сроком (хорошо, что Сережа не знал, что происходило с теми курьерами, кто этого срока не выдерживал. Попасть за решетку или быть направленным на принудительное лечение считалось везеньем. Но, повторим, Сережа, к своему счастью, этого не знал).

 - Шурка “танк” звонит, - пробубнил Валек, - Говорит, подыхает. Обещает заплатить “зеленью”, но я чего-то не верю этим обещаниям. Короче, пока не убедишься, что он действительно платежеспособен, никакого марафета. Все понял? Диктую адрес.

 Сережа поймал себя на абсурдном желании щелкнуть каблуком о каблук и гаркнуть “Есть!”. Накатывало на него порой такое желание подурачиться после очередной дозы.

 Но с шефом дурачиться было нельзя. Обычно даже неуместные ухмылки приводили Валька в бешенство. Хоть сам он и утверждал, что дури никогда не употреблял и не употребляет, знающие люди шептались, что он все же время от времени колется чистым морфием, который ему достает двоюродная сестрица - фармацевт. Правда это или нет, вряд ли кто-то из окружения Валька знал точно (разве что парочка его любимых мальчиков - а он очень любил хорошеньких четырнадцатилетних мальчиков), но иногда резкие перепады его настроения наводили на соответствующие мысли... Он же не баба, в конце концов, чтобы страдать пресловутым ПМС!

 До дома клиента Сережа скромно доехал на троллейбусе. Когда-то, будучи совсем зеленым юнцом, он мечтал о собственной “тачке”... Ну, сейчас, конечно, и думать об этом забыл - к чему мечтать о несбыточном? Все равно, что размечтаться сделаться в один прекрасный день Ван Гогом или хотя бы Ван Дейком...

 Кодового замка на подъезде не было. Был замок электронный. Жильцы имели от него ключи, а посторонний, чтобы войти, должен был нажать на кнопку с номером квартиры, куда желал попасть. Сережа на всякий случай еще раз сверился с адресом, записанным в карманной книжице. Все верно. Дом 120/13, квартира сто шестидесятая. Просто, как куриное яйцо.

 Он надавил на кнопку, под которой было черной краской намалевано 160, и не отрывал пальца, пока из динамика не рявкнул хриплый голос:

 - Кто?

 - Пиццу заказывали? - спросил Сережа, опять подавляя неуместную ухмылку (а под мышкой у него и впрямь была коробка из-под пиццы - ну смех, конспираторы, штирлицы доморощенные!

 - С грибами? - голос звучал то ли очень простуженно, или - что вероятнее - так сел с перепоя.

 - С перцем, - произнес заключительную часть “пароля” Голубцов и услышал определенно облегченный выдох:

 - Заходи.

 Потом запищал зуммер, разблокирующий дверное устройство, и Сережа потянул дверь на себя. Все они параноики, эти богатенькие буратинки... Вломиться как-нибудь к кому-нибудь в хату (предварительно прихватив с собой симпатичную машинку системы ТТ, к примеру. Да где ж взять на нее бабки, если все бабки идут на дурь?) и... пошарить в такой хате. Основательно. 

 Поглощенный такими вот волнующими мыслями, Голубцов поднялся на нужный этаж и уже готов был приблизиться к металлической двери, ведущей в квартиру коммерсанта, когда услышал позади себя легкие, почти бесшумные шаги. Машнально повернул голову. По лестнице, игнорируя лифт, (может, у человека клаустрофобия?), поднимался мужчина в черной куртке, черных джинсах, черных ботинках и черной вязаной шапочке на голове.

 Художественный взгляд Голубцова не мог не отметить утонченной красоты его лица. Кроме того, мужчина улыбался. Приветливо улыбался ему, Сереже Голубцову, и его ярко-голубые глаза смотрели на Голубцова очень пристально.

 - Не подскажете ли, в какой квартире проживает Шурик Антонов по прозвищу “танк”? - проворковал голубоглазый.

 Сережа уже собрался ответить, что не знает, он не здешний, но тут до него дошло, что мужик произнес имя клиента!

 Он, похоже, даже приоткрыл от удивления рот, но произнести ничего не успел, ибо из-за его спины раздался другой мужской голос:

 - Да тут он и проживает. И, похоже, к нему явился гость... - в этом голосе насмешливые интонации были слышны еще отчетливее.

 Голубцов обернулся и столкнулся с приветливым взглядом светло-карих глаз и еще одним взглядом... правда, абсолютно равнодушным и холодным. Пустым таким и одновременно завораживающим “взглядом” дула пистолета системы ТТ, направленным аккурат ему в грудь.

 Голубцов похолодел. Да нет, заледенел просто. И одновременно понял - секунда-другая, и между штанин у него польется тепленькая водичка...

 -Что... вам надо? - произнес трясущимися губами, хотя, конечно, и последний идиот уже понял бы, что этим симпатягам в черных лыжных шапочках надо.

 - Лицом к стене, руки за голову, - негромко скомандовал голубоглазый, и когда Голубцов сомнамбулически повиновался, другой парень приставил к его шее нечто отвратительно твердое и холодное.

 - Берите все, все! - забормотал Сережа, обмирая от ужаса, - В левой кармане, берите!

 А в голове стучало: “Менты? Они? Менты, точно... с поличным захватили...”

 От страха он, видимо, совершенно потерял соображение - прежде, чем действовать, любой мент (даже самый нерадивый) продемонстрирует свои “корочки” и представится. Дескать, я - представитель закона.

 Эти же двое и не пытались врать, кто они такие. Если они и представляли тут какой-то закон, то закон джунглей. Жутковатых городских джунглей.

 Ловкие пальцы вынули из потайного кармана Голубцова пару пакетиков с белым порошкообразным веществом.

 - Что это? - ласково спросил кареглазый. Так он был обаятелен, что в иных обстоятельствах Голубцов (не чуждый прекрасного и лишенный предрассудков) влюбился бы в него. Если б он еще опустил свою противную “пушку”... - Героин?

 - Н-нет... не только...- проблеял Сережа, -Еще и кокс...

 - Ну, не суть важно, - усмехнулся голубоглазый и легонько врезал Голубцову по почкам, - Повернись, мудило. И звони клиенту. Да держись естественней - нам нужен не ты.

 - Тебя мы отпустим. С миром, - добавил кареглазый, - Если дурить не станешь. Ну? - теперь дуло ТТ упиралось между лопаток Голубцова, - Звони, а то клиент нервничает...

 И Сережа послушно нажал на кнопку звонка (а красавцы тем временем встали по обеим сторонам двери, чтобы, если вздумает подозрительный клиент заглянуть в глазок, увидел бы лишь щуплую фигурку наркокурьера).

 Так и произошло. Видимо, настолько у Шурика душа горела, что он не стал и цепочки набрасывать. Распахнул дверь, и тут же Голубцов, получив сильнейший тычок в спину, буквально влетел в квартиру коммерсанта. Разумеется, равновесия он не удержал и, брякнувшись на паркетный пол, ощутил примерно то же, что мог бы ощутить, если б по нему протопало стадо мамонтов.

 - Мордой к стене, руки за голову, ноги на ширину плеч! - снова рявкнул голубоглазый (теперь были видны лишь его глаза и рот - прочее закрывала натянутая на лицо маска, в которую волшебным образом превратилась шапочка. То же произошло и с кареглазым. В масках парни выглядели весьма жутковато.) Голубцов ощутил, что его снова начинает бить мандраж. Мелькнула мысль - пока эти молодчики заняты Шуриком, самое время слинять, но едва он сделал попытку встать на четвереньки и тихо уползти из злосчастной квартиры, как получил сильнейший удар по ребрам тяжелым ботинком.

 - Лежать, - раздался ласковый голос кареглазого, - Не то пристрелю.

 Все же Голубцов приподнял голову, чтобы успеть увидеть, как голубоглазый защелкнул браслеты наручников на заведенных за спину запястьях Шурика. Тот что-то лопотал о нарушениях конституционных прав и требовал адвоката. Голубцов с горечью усмехнулся - он успел понять - тут адвокат не поможет.

 * * *

 

 - Дай скотч, а то что-то рас...лся наш клиент, - сказал Олег.

 Дмитрий извлек из кармана куртки широкую ленту скотча и перочинным ножом отрезал от нее кусок, достаточный для того, чтобы залепить рот обалдевшему, трясущемуся, невероятно жалкому типу, на штанах которого, вдобавок, аккурат в промежности, расплывалось темное пятно.

 - Недолго мучилась старушка, - пробормотал Давидов, аккуратно залепив Шурику рот, (теперь тот мог лишь мычать), - Займись-ка слизняком. Мелким, я имею в виду.

 Диме не слишком по душе был юмор Олега в ситуациях, подобных этой, но у каждого - своя психологическая защита. Орлов подумал - а что испытывал Студент, стреляя в Громова? Кого он в тот момент видел - человека, монстра? Оставалось надеяться, все же монстра.

 Так же, как Дмитрий видел сейчас перед собой существо жалкое и одновременно омерзительное.

 - Встать, - он дернул Голубцова за сальные патлы, и тот послушно поднялся. Сначала на четвереньки, потом на ноги. Преодолев какую-то инстинктивную брезгливость, и стараясь не вдыхать резкий запах пота, похоже, исходящий из всех пор наркокурьера, Орлов взял его за предплечье и почти волоком потащил в ванную.

 Там отпустил. Голубцов смотрел на него так жалостливо и подобострастно, что Дмитрий подумал - заставь он этого слизняка сейчас вылизывать свои ботинки, тот примется это делать с огромным воодушевлением. А в ИТК № 27/13, где бывший выпускник политеха (краснодипломник) Орлов провел почти год (оттого, что в драке случайно убил подонка и наркомана, однако, прежде всего - любимого племянника чиновника из мэрии) подобные Голубцову с воодушевлением вылизывали кое-что и покруче грязных ботинок. По мнению Дмитрия, у подобных же ублюдков. Нет, даже худших.

 На какой-то миг он почувствовал жалость к Голубцову. А если бы тот знал, что его ждет, был бы готов так унижаться? Или подобно загнанной в угол крысе бросился бы на превосходящего силой врага?

 Вряд ли. Не похож был Голубцов на того, кто готов броситься на врага. Увы. Ничуть не похож.

 - Доставай свою дурь, - сказал Дмитрий, - И прими хорошую дозу. Слови кайф. - хотел уже добавить - “Напоследок”, но не добавил. Просто вышел из ванной, закрыв за собой дверь.

 Вернулся в комнату, обставленную дорого и со вкусом, где царили невероятная грязь и беспорядок. Давидов курил, стоя у окна. Шурик скрючился на диване, вращая покрасневшими глазами и продолжая что-то мычать. Орлов уже хотел напомнить Олегу, чтобы случаем окурок тут свой не оставил, но решил, что услышит в ответ: “Не учи ученого”. У Давидова было больше опыта в подобных делах. Он этот опыт приобрел, еще служа в особом подразделении, призванном охранять безопасность государства.

 Он опять подумал о Студенте. Каким мальчишка пришел в агентство и кого, в конце концов, из него сделали?

 ...Надо бы навестить его в больнице. Какими глазами Кирилл на него, Дмитрия, посмотрит, не суть важно. Просто хотелось его увидеть. Чертовски красивой парой были Студент со своей сероглазой Белоснежкой, и не стали именно по вине Орлова Дмитрия Евгеньевича и Давидова Олега Сергеевича.

 А теперь они делают вид, что исправляют ошибку. Ошибку, которую исправить невозможно.

 Ну невозможно и все тут. Хоть в лепешку разбейся.

 … - Хватит рефлексировать, - негромко сказал Давидов. Неожиданно его взгляд показался Дмитрию усталым. - Закончим работу, - и, подойдя к обмирающему от ужаса коммерсанту, взял его за предплечье и рывком поставил на ноги. После чего, зайдя ему за спину, врезал в основание черепа сцепленными “в замок” руками.

 Антонов обмяк, кулем осел на дорогой грязный ковер. Дмитрий подошел, приподнял его голову, отодрал скотч. Олег, в свою очередь, снял с него наручники.

 Затем Орлов распахнул балконную дверь, а Олег, взвалив на спину обмякшее тело еще не пришедшего в себя коммерсанта, подтащил его к лоджии.

 - Лодырь, - пробормотал Давидов, - Нет, чтобы застеклить...

 “И затруднить нам работу”, подумал Орлов.

 Свежий холодный воздух привел Антонова в чувство, но поздно. Бывший офицер госбезопасности и бывший выпускник политехнического университета перевалили его тело через бетонное ограждение, и жизнь двадцатисемилетнего коммерсанта закончилась головокружительным полетом с восьмого этажа.

 Ждать, когда бедолага примет на себя удар земли-матушки, они, разумеется, не стали.

 - Где это слизняк? - спросил Давидов. - В ванной?

 - Где ж ему быть... - парнишке можно было только позавидовать - сейчас он уже наверняка улетел в свой “астрал”, если последовал совету Дмитрия.

 Открыв дверь ванной (матерчатых перчаток они, разумеется, не снимали, войдя в квартиру), верные “псы “Ржевского” убедились - так и есть. Сережа, раскачиваясь, сидел на краю ванны и бессмысленно улыбался, тараща глаза с невероятно расширившимися зрачками.

 - Р... реб...бята, я-а-а вас т-так... лю... блю...

 - И мы тебя, - буркнул Давидов, - А теперь идем. Пора нам.

 Сережа попытался заупрямиться. Ему сейчас и в компании унитаза было хорошо. Давидов пару раз хлестнул его по щекам, лишь после этого в пустых глазах блеснуло нечто разумное. Ненадолго, правда. На пару секунд.

 Дмитрий включил воду и смыл рассыпанный в раковине порошок. Следствие эта деталь могла бы заинтересовать - ведь Антонов, судя по всему, нюхал дурь минимум часов десять назад.

 Выйдя из квартиры, они двинулись по лестнице (меньше вероятности столкнуться с кем-то из жильцов. Дэн Ларсен в это время дул пиво вместе с программистом Садовниковым у того дома, смотря футбольный матч и не подозревая о том, как ему повезло - ибо Ларсен обычно (действительно страдая легкой формой клаустрофобии) игнорировал лифт, и, столкнувшись нос к носу с Орловым и Давидовым (чьи маски опять превратились в аккуратные лыжные шапочки), мог бы задаться множеством любопытных вопросов, узнав о гибели соседа. Конечно, вопросы у него возникнут в любом случае... да только кто на них ответит?

 Так же, как никто и никогда не расскажет ему, отчего же его любимая в действительности покончила с собой).

 Сережа Голубцов безропотно позволил усадить себя в джип (хорошо, что окна квартиры Антонова выходили не во двор, а на проспект, и народ спешил поглазеть на кровавое зрелище, не обращая внимания на тех, кто выходил из дома).

 - Как теленка на бойню тащим, - пробормотал Орлов.

 - Козла, лучше сказать, - заметил Давидов спокойно, - У моей жены два года назад сестренка погибла.

 Дмитрий бросил на него короткий взгляд - он знал об этом. Олег говорил, что семнадцатилетняя девушка (судя по фото, необыкновенно хорошенькая) утонула в самом начале открытия купального сезона.

 - От передоза, - добавил Олег, сосредоточенно глядя на дорогу. - А увлеклась она дурью лет в пятнадцать. Приобщил один... “добрый дядечка”. Вроде того, кого мы отправили в свободный полет.

 Дмитрий промолчал. Конечно, эту историю Давидов мог сочинить... (чтобы успокоить совесть друга), но мог и не сочинять. В любом случае по вине отправленного ими “в полет” ублюдка едва не отправился на тот свет один из лучших парней, когда-либо встречавшихся Дмитрию.

 Неожиданно заговорил Голубцов. Об экспрессионистах.

 - А чем они отличаются от импрессионистов? - лениво поинтересовался Орлов, умирая от желания вусмерть напиться. Несостоявшийся художник и наркоман пустился в новые разглагольствования. Давидов включил радио, нашел относительно приличную музыкальную станцию и закурил.

 До городских окраин, которые опоясывала грязноватая речушка, было уже недалеко. Там, в грязноватой воде, и захлебнется грязноватенькая жизнь человека, вся вина которого состояла в том, что он оказался нечаянным свидетелем убийства. 

 Что ж... нередко жизни обрываются без вины.

 * * *

Глава 7 . Медвежий капкан

1.



...Позднее он думал, что ожидал чего-то, подобного тому, что произошло. В конце концов, ничто в этой дерьмовой, в сущности, жизни даром не дается, а за некоторые ошибки приходится платить, платить и платить...

 ...или объявляй себя банкротом и выходи из игры.

 ...Ему не понравилось, как она стояла у окна. Слишком отстраненно. Отстраненная поза, отстраненный взгляд...

 И все же он к ней приблизился, встал рядом. И ощутил - она далеко. Далеко отсюда.

Далеко от него.

 - Снег, - сказала она завороженно, - Если долго смотреть на летящий снег, начинает казаться, что летишь вместе с ним...

 Он наивно попытался преодолеть разделяющее их расстояние, положив руку ей на плечо... Она слегка вздрогнула, а потом (он этого ожидал, чего уж там?) очень осторожно высвободилась.

 - Что- то не так, Олененок? -мягко спросил он, и она посмотрела на него издалека.

 - Все не так, - в ее взгляде была настоящая мука. И глаза потемнели, как темнели всегда, если ей бывало плохо.

 А ей сейчас по-настоящему было плохо, ибо она собиралась причинить ему боль. Не хотела... но собиралась.

 - Ангел...

 Она мотнула головой.

 - Нет. Не надо. Не сейчас, - и, наконец, главное, - Ничего не получится, Медведь. Ни черта у нас не получится.

 И бессмысленно было спрашивать, почему. Он мог хоть наизнанку перед ней вывернуться, подобно дрессированному мишке цыганочку станцевать на задних лапах или на колени опуститься - бесполезно. Все бесполезно.

 Раз она решила уйти - значит, уйдет.

 - Я понимаю, - торопливо заговорила Ольга. Черт, лучше б она являлась холодной расчетливой стервой - тогда вышла бы за него хоть по расчету! Хотя, о чем это он? В этом случае это была бы уже не Олененок, его Олененок, сейчас со слезами на глазах разрывающая его сердце (легкие, печенку, все внутренности) в клочья. - Понимаю, как все это ужасно, ты ведь уже занялся приготовлениями... к свадьбе, - последнее слово было произнесено явно с трудом, - Но... это будет нечестно, Медведь. А я слишком люблю тебя, чтобы поступать с тобой низко.

 “Где ты это вычитала? - с холодной горечью подумал он, - В каком дерьмовом романчике сентиментального идиота?”

 Его кольцо. Подаренное им кольцо с сапфиром. Она стащила его с пальца, и теперь оно нелепо валялось на кухонном столе.

 -Я не могу, Медведь, - беспомощный взгляд ребенка. - Может, я вообще не создана... для брака. Меня это пугает. Меня пугает ответственность. (“Ну вот это, детка, уже ближе к истине...”) У меня чувство, что меня загоняют в ловушку. Уютную, комфортабельную, ласковую... ловушку. Я, - и горячо, - Да, скажи, что я - неблагодарное дерьмо, напомни, что ты для меня сделал, начиная с лета... нет, начиная с той осени... И тогда я выйду за тебя. Это будет “голый” контракт. Мы даже заключим настоящий брачный контракт, как на Западе, где будет прописано все - вплоть до сумм, которые ты мне станешь выдавать на карманные расходы, и штрафов за невымытую посуду...

 - Не говори ерунды, - он чувствовал усталость. Страшную. Чудовищную просто. Вот она, плата за то, что ты, зазевавшись, позволяешь себе полюбить. Ты становишься уязвим. Невероятно уязвим. И чем больше тебе лет, и чем моложе она, тем ты уязвимее.

 Ты не орешь на весь белый свет, как тебе плохо (ты можешь это делать в юности, но не на пороге пятого десятка), ты прячешь свою боль глубоко, а она жжет... жжет как раскаленный уголь.

 - Бога ради, не реви, - попросил он, - Не выношу вида слез.

 Сжала губы и быстро провела ладонью по одной щеке, потом - по другой. Косметика не смазалась - ее не было. Теперь даже ее красота (почему, черт возьми, она так красива? По какому праву?) причиняла боль. Все равно, что водить подушечками пальцев по только что отточенному лезвию ножа.

 “Ну, закричи на меня, наконец!  - требовал ее взгляд, - Закричи, назови непотребным словом, сотней непотребных слов... даже ударь! Сделай что-нибудь, за что тебя можно было бы возненавидеть! Успокой мою совесть!”

 Он мысленно усмехнулся.

 “Напоследок этого удовольствия я тебе не доставлю, детка. Когда ты снова сойдешься со своим мальчишкой (а причина в нем, верно? Разумеется, только в нем, а не в дурацкой рефлексии перед браком... Нельзя тебе было позволять снова видеться с ним. Вопрос - кто бы смог тебе это запретить?

 Ответ - верно, никто).

...Но когда ты снова соединишься со своим кареглазым, спустя время обо мне вспомнишь. И не из-за материальных возможностей (понятие “нищета” тебе знакомо лишь понаслышке), а именно из-за меня самого. Всегда приходившего тебе на помощь по первому твоему зову. Того, на кого ты всегда могла положиться. В чьей надежности не сомневалась.”

 Ну, впрочем, эти мысли - тоже дерьмо. Только он - не герой слащавенькой мелодрамки, искренне желающий счастья любимой, которая его бросает... за неделю до назначенной свадьбы.

 “И счастья я тебе не желаю, Олененок, - подумал он, отвращение испытывая почему-то прежде всего к самому себе, - Но еще меньше желаю несчастья”.

 Потому, что все еще страшно было вообразить, что с ней опять случится что-то дурное. Невыносимо просто.

 “Черт с тобой, ангел. Уходи. Только Бога ради, никогда не зови меня на помощь, ибо это будет означать, что тебе плохо... а этого я хочу меньше всего. Чтобы тебе было плохо.

 Что отнюдь не значит, будто я достиг той степени маразма, чтобы желать тебе счастья... неважно, с кем. С кем бы то ни было”.

 - Пожалуйста, обними меня... ну, пожалуйста...

 И он обнял. Не из сентиментальности и не из похоти. Как ребенка, нуждающегося в утешении.

 Именно как ребенка.

 * * *

 

 2.

 - Ты... с ума сошла? - Оксана просто не верила своим ушам, - Ты опять... но ты же... о, Господи, - села на диван и расплакалась.

 Ольга с самым растерянным и беспомощным видом стояла посреди комнаты.

 Оксана вскинула голову и хриплым от слез голосом закричала:

 - Уходи! Уходи немедленно с глаз моих! Иди куда хочешь, к кому хочешь... Уходи! Ты мне больше не...

 ...и осеклась. Кто тут сошел с ума - она или Ольга? Она собиралась проорать “Ты мне больше не дочь!” только оттого, что Ольга отвергла очередного выгодного жениха (который, к тому же, искренне ее любит?)

 Она опять расплакалась. На сей раз из жалости к Верескову. Такой большой, добрый, немного нескладный “медведь”... Но почему? Все из-за мальчишки? Это проклятого мальчишки с глазами Христа? Да что ж за проклятье такое?

 - Ты ревешь, будто кто-то умер, - вдруг печально сказала Ольга, - А никто ведь не умер. Даже не заболел.

 ...Это был день похорон Шурика Антонова.

 * * *

 

...Проходило время и не происходило... ничего. Ольга нигде больше не задерживалась после занятий, исправно являлась домой. Она и вечера проводила в своей комнате. Теперь к ней в гости заглядывал только ее рыженький “паж” (уж он-то точно ни о каком интиме и не помышлял. Разве паж может думать об интиме со своей “принцессой”? Ольга ему, видимо, такой недосягаемой и казалась. Трогательно... и немножко грустно), да прибегали немногочисленные подружки (много подруг у Ольги и не было).

 Наконец, Оксана не выдержала напряженной обстановки в доме (даже Петр, вечно поглощенный делами своего комбината, как-то за ужином заметил: “Что-то Олюшка худеет, не находишь? Она не заболела?”) и в открытую спросила дочь:

 - Ты с ним видишься?

 Та вскинула на мать огромные грустные глаза.

 - С кем?

 - Ну, с Кириллом, конечно, - несколько раздраженно сказала Оксана, - Вряд ли Вересков после того, что ты учинила, захочет тебя видеть... На мазохиста он, во всяком случае, не похож.

 Ольга вспыхнула до корней своих роскошных каштановых волос.

 - Злая ты.

 - Я спросила о Кирилле. Кстати, как он? Из больницы выписался?

 - Нет, - мрачно сказала Ольга, - И пробудет там еще месяц, если не полтора. Он под машину попал. Получил несколько переломов и сотрясение мозга. По словам врачей, еще легко отделался.

 - Так ты его навещаешь? - Оксана начала терять терпение.

 Ольга посмотрела ей прямо в глаза. Доверчиво. Открыто.

 -Я хотела, действительно хотела не просто увидеться с ним, а вернуться, но... понимаешь, после того, как Вересков меня отпустил... я не думала, что он так легко меня отпустит, даже не высказав напоследок, какая я дрянь неблагодарная, эгоистка... знаешь, в этом случае мне куда проще было бы уйти... Но, в общем, - она ненадолго перевела взгляд на свои руки и снова вскинула на Оксану потемневшие глаза, - Когда все же это случилось, я внезапно поняла, что хотела-то невозможного. Не вернешь уже того, что у нас с Киром было раньше. Год назад. Полгода. Даже три месяца назад. Не получится, понимаешь? Для этого ведь нужно, чтобы и мы стали прежними, а это разве возможно? После Громова, после... ну, неважно. Слишком много случилось такого, чего уже и не забудешь, и не вычеркнешь - при всем желании... Все равно, что пытаться собрать хрустальный зАмок по осколкам - ни черта не выйдет, только руки поранишь... - ее взгляд затуманился, - А самое ужасное - это то, что я все еще люблю его. Но именно поэтому и не могу вернуться.

 - Тогда возвращайся к Верескову, - сказала Оксана без малейшей надежды на то, что Ольга последует этому наимудрейшему совету.

 Ольга с грустью улыбнулась.

 - Тоже ничего не выйдет. После того, как по-свински я с ним поступила? И знаешь, что? - она перевела тоскливый взгляд на окно, - Мне его порой так не хватает, что выть хочется. Как подумаю, что не увижу его больше, что никто меня Олененком не назовет, не обнимет так уютно, “по-медвежьи”...

 Может, он ведьмак, а? - открытая улыбка балованного ребенка, - Приворожил вот так незаметно... Я слышала, у всех колдунов глаза зеленые, и у него как раз зеленые...

 - Господи, - простонала Оксана, не зная, плакать ей или смеяться. Или вообще повеситься, - Ну в кого, в кого ты у меня такая?

 - В папу, - невинно заметила Ольга, - По твоим словам, он тоже был немного чудной.

 - Он-то немного...

 

 * * *

 

 3.

 Вересков давно заметил некую закономерность, касающуюся сплетен - во-первых, они неистребимы и даже обладают некоторыми свойствами “аш два о” - то есть, просачиваются в любую щель. Можно зажать уши ладонями - сплетни все равно просочатся. И именно в ваши уши.

 Во-вторых, чем выше общественное положение жертвы слухов, тем их больше. И распространяются они быстрее.

 Если о его предстоящей женитьбе (несостоявшейся, скажем так) шептались, то о ее отмене (то бишь, отмене официальной церемонии и банкета - слава Богу, официальные приглашения он разослать не успел) уже болтали. И болтали такое, что уже не уши хотелось зажать, а заткнуть рты разносчикам этой заразы. Причем, кулаком.

 Поскольку до распространителей слухов как-то не доходило, что можно добровольно отказаться от такой выгодной партии, как гендиректор крупнейшей в регионе строительной компании, основной жертвой слухов являлась Олененок, оказавшаяся:

...а) латентной лесбиянской;

...б) латентной проституткой (хорошо, что он вовремя об этом “узнал”;

...в) кривоногой уродиной (видимо, тоже латентной).

 Под литерой “г” значилось - вульгарная (очень красивая, но испорченная и вульгарная).

 А гвоздем программы явилось заявление о том, что Ольга, как оказалось, беременна от своего однокурсника (по словам Ольги, на их курсе учился всего один парень - тот рыженький шкет, который, как подозревал Вересков, посвятил ей немало сонетов, но в ее присутствии и дышать-то полной грудью боялся. Был он на голову ниже Ольги).

 Дальше шла откровенная грязь - ему подкинули открытки с любительской порнухой, где его невесту “имели” негры и собаки;

...и, наконец, невеста наградила его СПИДом, включая все прочие вензаболевания.

 Обнадеживало одно - слухи обладают прекрасным свойством затухать со временем. С появлением новой интересной “жертвы”. Так что оставалось лишь подождать, когда перестанет функционировать этот фонтан грязи и дерьма.

 Болтовня старых и завистливых сплетниц его не слишком трогала, но внезапно уязвила реакция Ручьёва (вот уж о ком ходили самые интригующие слухи!)

 Увиделся Вересков с ним случайно на некой презентации.

 Это был далеко не единственный раз, когда Ручьёв открыто (“на публике”) находился вместе со своей любовницей, ослепительной синеглазой брюнеткой, супругой банкира Зарецкого Анной.

 - Я слышал, ваша помолвка расстроилась, господин Вересков, - изрек Ручьёв с очаровательной (и, надо сказать, зачастую ему присущей) бестактностью (но сам он, возможно, считал ее “прямотой”).

 Вересков что-то промямлил в ответ.

 И вдруг услышал насмешливое:

 - Позвольте вам выразить свое... неуважение.

...Только одна-единственная стерва могла безнаказанно влепить такое в лицо главы “Стройгиганта”. Конечно же, синеглазая супруга миллионера.

 Верескову захотелось ответить “Взаимно, мадам”, но его опередил Ручьёв.

 - В твоем возрасте, Аня, большинство людей уже излечивается от юношеского максимализма...

 Она фыркнула, и Вересков понял - красавица изрядно пьяна. Хотя выражалось это лишь в более ярком румянце, блеске глаз и дерзости.

 - Мужчина, позволяющий себя бросать, либо тряпка, либо... - она смотрела на него в упор своими насмешливыми ярко-синими глазами, и Вересков при всем желании не мог отвести взгляда.

 - Либо? - негромко переспросил он.

 - Не любит, - спокойно ответила она, - Поскольку тряпкой назвать вас никак нельзя, следовательно... бедной девочке остается только сочувствовать.

 - Ты пьяна, Аня, - резко сказал Ручьёв, беря красавицу под локоть. После чего Вересков услышал от него такое искреннее извинение, что это походило... на оскорбление.

 ...А все-таки слова этой стервы (стервы № 1 в светских кругах) его неожиданно глубоко задели. Как это - не любит?.. Как?..

 ...Но, может, со стороны это именно так и выглядит? В чем когда-то (пусть в шутку) упрекнула его Олененок? В излишней сдержанности, даже сухости? (“Кир сказал, что скучает по мне. А ты никогда ничего подобного не говоришь...”)

 Он ответил: “Об очевидных вещах и не говорят”.

 Но, может, то, что очевидно для него, для нее не столь и очевидно? И есть самые очевидные вещи, о которых все же время от времени следует говорить?

 Позже, уже ночью, лежа без сна в слишком просторной и почему-то кажущейся неуютной, постели, он вдруг подумал - тогда, два года назад, он решил, что Ольга слишком легко от него ушла.

 А, может, он сам ее слишком легко отпустил? И два года назад, и сейчас...

 Но, с другой стороны, не удерживать же ее силой?

 Силой... того, кого любишь. Все равно, что сжать с силой крылья пойманного мотылька.

 Не было присуще насилие его натуре, вот в чем проблема. Но ведь настойчивость ему присуща? Отчего же он тут ее не проявил? Чтобы удержать единственную, кого любит.

 Потому... что она любит другого? Но так ли это? Не слишком ли он цепляется за это объяснение? Где доказательства того, что она до сих пор любит этого мальчишку?

 Однако, Вересков видел, как она переживала за него после случившейся трагедии...

 Внезапно ему пришло в голову, что точно так же Ольга переживала бы и за своего “мальчика-пажа”, и за любого другого из своих знакомых - тех, кто ей более или менее симпатичен... Она ведь даже искренне переживала за раненного Громовым Орлова, хотя именно по вине (прямой вине!) Орлова случился “Зареченский кошмар”.

 Она просто добрая, вот и все.

 

 * * *

 

 К нему пришла Зоя. Вечером, не при параде (как во время их последней встречи). Скромно одетая, скромно причесанная и накрашенная тоже скромно.

 Однако, производила приятное впечатление. Может, потому что не старалась выглядеть вызывающе независимой и молодой.

 -Просто зашла в гости. Пустишь?

 - Еще спрашиваешь? - он помог ей снять пальто, - Чай будешь?

 Она протянула ему коробку из-под торта.

 - Тут домашняя выпечка.

 - Спасибо, ты очень заботлива...

 Устроились тоже по-домашнему, как в старые добрые времена - на кухне. Сначала, как водится, поговорили о сыне (все у него, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, идет благополучно).

 - Я слышала, ты расстался с той девочкой, - негромко сказала Зоя.

 Он промолчал.

 Зоя коротко вздохнула.

 - И я рассталась... со своим. Это была ошибка, Слава. Пожалуй, самая большая ошибка в моей жизни. И уж поверь мне, я за нее заплатила. Сполна.

 - Чего прошлое ворошить, - ответил он неохотно.

 Зоина выпечка ему не понравилась - она, как всегда, переложила соды, - тем не менее, он съел приличный кусок ее пирога и похвалил “отменный вкус”.

 Зоя чуть порозовела от удовольствия.

 - Это еще не самое удачное творение.

 - У тебя еще пирожки с капустой отлично получаются, - вспомнил он и улыбнулся.

-Я это учту, - уголки ее слабо подкрашенных губ дрогнули в улыбке, а потом она мягко положила свою теплую ладонь на его руку, - В нашем возрасте люди уже не гоняются за миражами, Слава. И не выпускают из рук синицу... ради померещившегося в небе журавля.

 Ее пальцы чуть сжались.

 Он вдруг вспомнил слова Ольги о “комфортабельной ловушке”.

 - Я видела эту девочку, - продолжала Зоя, не отводя своих темных глаз от его лица. Ему стало казаться, что ее глаза расширяются, расширяются... Он сморгнул и иллюзия того, что его гипнотизируют, рассеялась.

 …- красивая, не спорю... Молодая, красивая... Она и в тридцать будет красивой. Может, даже в сорок. А тебе уже стукнет шестьдесят...

 - При моей работе так долго не живут, - невесело пошутил Вересков.

 Зоя не улыбнулась.

 - Я тебя всегда считала трезвомыслящим и благоразумным. И не ошиблась...

 -Это она меня бросила, - сказал он, - Она, а не я. Выходит, благоразумие проявила она.

 Зоя чуть побледнела.

 -Но...

 - Я уже был бы женат на ней сейчас, - он опять ощутил усталость, - Если б она не сказала, что не готова к семейной жизни.

 Лицо Зои пошло красными пятнами.

 - В таком случае она просто дура! И она еще пожалеет...

 Он поднялся из-за стола.

-Извини, но я сейчас хотел бы поработать над проектом коттеджа. Я тебя не гоню, однако...

Она выглядела ошарашенной. Видно было - ищет достойные слова для отпора, но не находит. Наконец, выскочив из-за стола и едва его не опрокинув, вылетела в прихожую.

 - Слышала, что мужики с возрастом глупеют, но чтоб до такой степени... Рановато у тебя начался маразм, Вересков!

 И, уходя, оглушительно хлопнула дверью.

 

 * * *

 

…- Я понимаю, сейчас не приемные часы, однако, мне необходимо именно сейчас переговорить с одним из ваших пациентов...

 - Я же сказала, мужчина...

 - Моя фамилия Вересков. Не так давно я разговаривал с господином Заневичем, главврачом вашей больницы, относительно благотворительных пожертвований для вашего лечебного заведения. Вы слышали о фонде “Милосердие”? Наша компания - “Стройгигант” - входит в число его основателей.

 - Простите, одну минуточку... Я спрошу Семен Григорьича...

 И через несколько минут: 

 - Пожалуйста, проходите. Только не забудьте халат...

 

 * * *

 

 Кирилл сидел на краешке своей больничной кровати (вместо пижамы на нем был спортивный костюм), перед ним - поверх одеяла - были разложены тетради с записями - формулами, чертежами, схемами, - и книга (определенно учебник).

 При появлении Верескова удивленно вскинул голову, неловко встал, опираясь на костыль (левая голень закована в какой-то зачехленный аппарат). Лицо немного бледное, но в целом -почти прежнее. От ссадины на щеке не осталось и следа. И он был гладко выбрит.

 Взгляд потрясающе выразительных темно-карих глаз являлся немного напряженным.

 - Здравствуй, - сказал Вересков, - Навытяжку стоять не обязательно...

 Парень усмехнулся.

 - Здравствуйте. Я, думаю, просто от неожиданности вскочил. Не ожидал вас увидеть. Вы сами присаживайтесь, - взялся рукой за спинку стула, чуть подтолкнул его вперед. Опять опустился на кровать.

 С его левой руки громоздкий аппарат уже сняли. Теперь она находилась на перевязи. Не в гипсе, а просто забинтована.

 - Не ожидал? - Вересков тоже присел на стул, а пакет с мандаринами положил на тумбочку, прикрытую аккуратной белой, с кружевом по краям, салфеткой, - Значит, Ольга тебе обо мне ничего не говорила?

 Кирилл слегка покраснел, и напряжение во взгляде сменилось какой-то совсем юношеской растерянностью.

 - Ольга? Но она была у меня всего раз, больше месяца назад... И тогда я, если честно, был по уши напичкан анальгетиками и едва соображал... А что она должна была мне сказать?

 Он не лгал. Просто не умел этого делать. Этот мальчишка был совершенно искренним. Вересков подумал, что только сейчас до конца понимает, почему Олененок в него влюбилась.

 И еще многих он, пожалуй, сумеет подкупить своей искренностью и открытостью. Своим ясным взглядом и светлой улыбкой.

 Сделает ли он карьеру или останется простым механиком - не суть важно. Ему неизменно будут симпатизировать. Он обладал огромным обаянием.

 - Да ничего, собственно...- сказал Вересков, - Ничего. Я слышал, следствие так и не продвинулось вперед?

 Кирилл чуть помрачнел.

 - А кто я такой, чтобы они по поводу меня парились? Хотя жаль все же, что тот урод продолжает спокойно разъезжать по городу... Я-то ладно, легко отделался, а если б он ребенка сбил?

 - Ручьёв мне намекнул, что у них имеются зацепки...

 - Ну, может, были да сплыли... А откуда вы узнали, что я сюда загремел? От Ольги? Вы... встречаетесь?

 - Так, - ответил Вересков неопределенно, - Время от времени. Вообще-то, мы с ней давно не виделись, - он встал и, подойдя к Кириллу со словами “Не поднимайся”, подал ему руку. Кирилл протянул свою в ответ. Рукопожатие мальчишки было крепким и... похоже, искренним.

 - Поправляйся. Вижу, это у тебя неплохо получается.

 Кирилл улыбнулся, но тут же снова посерьезнел.

 - Если вы опять увидитесь с Ольгой...

 - То что? Передать, что ты по ней скучаешь? Почему бы тебе лично это ей не сказать, хотя бы по телефону? У тебя ведь есть ее номер?

 Парень снова слегка покраснел.

 - Да, вы правы, конечно... Только, думаю, она меня уже не простит.

 - Ты имеешь в виду ту историю с Громовым? Но твоей вины там не было...

 На мгновение во взгляде парня появилось очень жесткое выражение. На одно-единственное мгновение...

 ...однако, этого мгновения Верескову оказалось достаточно, чтобы осознать - права была все-таки Олененок. Права относительно “киллера на угнанном мотоцикле”.

 - И моей вины достаточно, - тихо сказал Кирилл, - Теперь я жалею, что все так вышло. Если б время можно было повернуть вспять, я бы поступил по-другому. Был бы с ней, а не... Ладно, - он махнул рукой и опять как-то беспомощно улыбнулся, - Что теперь об этом... Вы не серди’тесь на меня... за прошлое. Большое спасибо, что навестили.

 - Выздоравливай, - выходя из палаты, он внезапно поймал себя на кощунственной мысли - ну почему не этот пацан его сын, а Митька?..

 

 * * *

 Зайдя в цветочный павильон, он осмотрелся. И остановил взгляд не на кичливых и вычурных цветочных композициях, а на ведрах с розами. В одном ведре - белые, в другом - желтые, в третьем - чайные... потом алые, полураспустившиеся, темно-бордовые (почти черные)…

 Он снова перевел взгляд на алые.

 - Пожалуйста, упакуйте мне эти цветы.

 - Сколько? - с готовностью отозвалась продавщица, совсем еще юная девчонка.

- Все.

 Она изумленно подняла брови.

 - Все, что... в ведре?

 - Именно, - кивнул он, - Но ведро заворачивать не обязательно.

 Девчонка засмеялась.

 - Только все равно я должна их пересчитать сначала...

 - Пересчитывайте, - согласился он и посмотрел на часы. Время у него было - занятия у Ольги заканчиваются только через час.

 - Завидую вашей женщине, - сказала девчонка, заворачивая огромный букет в прозрачную шуршащую бумагу, - У вас какой-то праздник? Юбилей? Или ребенок родился?

 - Интересная мысль. Может, и это когда-нибудь произойдет, - он протянул девушке крупную купюру, а сдачу брать не стал (хоть она была немаленькой), - Побалуйте себя.

 Девчонка смотрела на него с изумлением. Так смотрят на “немножко сумасшедших”.

 - Впервые вижу такого эксцентричного человека...

 Он усмехнулся.

 - Так я и эксцентричен... впервые.

 

 * * *

 На сей раз она была одна. Без рыжего “мальчика-пажа”. Без подружек. Он забрал с заднего сиденья машины букет (и вовсе не выглядел он кичливо) и пошел ей навстречу.

 Увидев его, Ольга остановилась. Легкий морозец уже сковал землю, но снежным покровом она еще не укрылась. Хотя в воздухе уже кружились “белые мухи” в своем хаотичном танце.

 И несколько снежинок успело запутаться в ее каштановой “гриве”.

 -Здравствуй, Олененок.

 Она не сводила глаз с цветов.

 - Это... мне всё? Или моей сопернице?

 - Вижу, задавать глупые вопросы ты не разучилась.

 - Ты с ума сошел, - сказала она еле слышно, но цветы бережно взяла.

 - Я сошел, видимо, с ума, коль позволил тебе уйти. Идем, - и, поскольку она так и не двинулась с места, взял ее за руку, как ребенка (конечно же, перчаток опять не было).

 - Ты...

 - Все вопросы потом. Когда приедем домой.

 - Домой... к кому? - совсем уж беспомощно спросила она.

 - К нам. Нам домой, - и, уловив в ее неземных глазах подозрительный блеск, предупредил, - Реветь только не вздумай. Знаешь ведь, как я этого не люблю?

 - Чертов Медведь, - и громче, - Медведь чертов! - а потом даже весьма болезненно треснула его кулачком по груди, - Чертов...

 - Знаю, знаю. Медведь, - он обнял ее, обнял крепко (и плевать ему было на всякие там заинтересованные взгляды и ухмылки студентов, студенточек и даже преподавателей), потом приподнял ее лицо за подбородок (щеки разрумянились явно не только от мороза) и поцеловал в губы.

 - Ты гад, - прошептала Ольга, когда он наконец от нее отстранился.

 - Продолжай перечислять, - он обнял ее одной рукой за плечи и слегка подтолкнул к машине.

 - Ты... Медведь, - она послушно двинулась вместе с ним.

 - Старо, - заметил он, -Я уже сорок лет Медведь. Придумай что-нибудь поновей.

 Ее губы все же дрогнули.

 Он распахнул перед ней дверцу машины.

 Она повернулась к нему лицом - очень юная, немного сердитая, беззащитная и невероятно красивая.

 - Почему я не посылаю тебя к черту?

 - Потому, что Олененок, - мягко ответил он, - Садись в машину. И не забудь пристегнуться ремнем.

 - Просто киднеппинг какой-то, - пробормотала Ольга, но в машину все же села и начала возиться с ремнем, не выпуская цветов из рук.

 Он уселся на водительское место, забрал у нее букет, положил его на заднее сиденье своей темно-вишневой “Вольво” и помог ей справиться с защелкой ремня безопасности.

 - Когда упрямые Оленята своевольничают, приходится прибегать и к киднеппингу.

 - И какой же выкуп ты потребуешь с моей матушки? - ехидно спросила она.

 Он вздохнул.

 - Побольше ее здравого смысла применительно к тебе. Но, боюсь, этого мне не получить.

 - Даже не надейся, - весело подтвердила Ольга, - К тому же, у тебя здравого смысла хватит на двоих... то есть, хватало. До сегодняшнего дня. Помнишь, я говорила, что какая-то часть меня страшно хочет угодить в “медвежий капкан”?

 Он уже собрался повернуть ключ в замке зажигания, но при последних словах Ольги посмотрел на нее с интересом.

 - И что же?

 - Так я, похоже, целиком в него угодила, - печально (но с чертенятами в глазах) изрекла Олененок. - Угодила-таки. Ну, а теперь скажи, наконец, что любишь меня...

 - Олененок. Мой, - послушно сказал он и тронул машину с места.

 А снежинок в воздухе становилось все больше, и неслись они куда-то в неизвестность... Может быть, в вечность.



* * *



КОНЕЦ

1 – 12 января 2004 года