Друзья короля

[ I ]

Ударившись о стол, табуретка разлетелась с сухим и тонким треском. Там должна была быть голова — хорошо, что успел убрать.

И как же, дорогой, ты оказался в этом кабаке? Вряд ли же по своей воле… Думай, Рагин, думай.

Ловко пригнувшись (и увернувшись от летевшего в его сторону ножа), Рагин метнулся к окну. Приятная неожиданность: оно было не только разбито, но и настежь открыто — доктору удалось выскочить, не поранившись.

Ночной ветер приятно освежал мысли, а пьяные крики посетителей, бросившихся вдогонку, столь же приятно бодрили ум. «Итак, — рассуждал доктор на бегу, — должен же я был где-то находиться ДО кабака, верно? Но где? И что со мной случилось… Ведь я же не пью?»

— Слышь, ты, она моя!

«Ну, суть конфликта ясна, — отрефлексировал Рагин, — сам виноват: нефиг к женщинам в таких местах приставать. Но почему, почему я не могу ничего вспомнить?»

Рагин перемахнул через вершину холма и по отлогому косогору устремился к видневшимся вдали деревьям. «Там я уйду, — думал Рагин, — всё-таки эти ребята явно не созданы для прочёсывания ночного леса… Но как, как?» В очередной раз задаться этим вопросом ему помешал свист стрелы, пущенной из арбалета, которая пролетела где-то над правым ухом. Осознав динамику ситуации, доктор принял единственно верное решение: он всецело сконцентрировался на беге, а с остальным разберётся позднее.

В лесу было темно. Чаща не была непролазной, но бежать было трудно — к счастью, не только для нашего доктора, но и для его преследователей. Некоторое время спустя он прислушался и выдохнул… Погоня уже стихла. Одна проблема решилась, но прибавилась другая: быстро холодало. К тому же Рагину захотелось есть, а где искать человеческого жилья, он понятия не имел.

Но что было прекрасно, так это луна! Крупная, медного оттенка, она только что взошла — и, время от времени теряясь в тумане полупрозрачных облаков, слегка золотила ледяную синеву листвы в ночном лесу.

Звёзд почти не было видно (плохая новость для того, кто пытается ориентироваться по небу), но, прикинув южное направление по длине ветвей (а также приблизительное местонахождение лесного массива по типу деревьев), Рагин пришёл к выводу, что он недалеко от северной границы. Но как его туда занесло? Каждый раз, как он пытался вспомнить, голова отдавала тупой, ноющей болью… Рагину хватало познаний в медицине, чтобы предположить, какого рода травы могли бы иметь такой эффект, но это не проливало света на обстоятельства, в которых он мог бы выпить подобное зелье.

Уже светало, когда он, уставший и замёрзший, вышел на поляну. На ней стоял небольшой охотничий домик, а там — запас сухой провизии на месяц, некоторое количество дров и воды, а также котелок, в котором можно было сварить похлёбку или заварить чай. Но стоило Рагину расположиться с чашкой чая и сушёными хлебцами за шатким дощатым столом, как отворилась дверь, и на пороге показался…

[ II ]

— Рагин! — вошедший широко раскинул руки, и силуэт с распахнувшимися против света полами шубы приобрёл сходство со средней величины медведем. — Как тебя сюда занесло?

Доктор осовело посмотрел на посетителя охотничьего домика: кого-кого, а встретить в этих краях родного брата он никак не ожидал.

В детстве они были очень дружны. Отец давно исчез, а когда умерла мать, Рагин был ещё подростком — и в результате старший брат был вынужден взять на себя содержание семьи. Он служил конторщиком у одного скупердяя, а по вечерам брал подработку: жители близлежащих домов сдавали ему всякий хлам под ремонт. Таким образом, братьям удалось получить то, что составляет предмет зависти столь многих родителей, а именно — гармоничное развитие, при котором становление ума идёт бок о бок с ручным трудом.

Кстати, об их отце ходили слухи самые фантастические. Кто-то говорил, что он служит на флоте в южных морях, где воюет с морскими кочевниками, кто-то — что его приблизили ко двору, и он выполняет щекотливые поручения в интересах короны… Был даже и такой слух, будто бы он руководил строительством оборонительных рубежей на северных границах («Вот и представится возможность проверить», — хмыкнул бы про себя Рагин).

Но к отцу двух братьев мы вернёмся ещё чуть позже, а пока…

— От Рагина слышу, — весело, но устало огрызнулся доктор. — Ты-то что здесь забыл?

— Не поверишь: тебя ищу! — казалось, вся фигура в медвежьей шубе расплылась в улыбке вслед за лицом. — И как тебе удаётся: вроде здесь недавно, а уже всё приграничье на ушах, причём заметь, по твоей милости.

Рагин-младший очень выразительно промолчал. Он был бы рад поддержать разговор, но когда понятия не имеешь, чего говорить (или хотя бы о чём спрашивать), весьма трудно проявить инициативу. Старший брат тоже ничего не говорил… Очевидно, оба ждали, что другой прояснит ситуацию. Наконец, младший всё-таки нашёлся:

— Чайку? — он встал и направился к проржавевшему чайнику. — Ты уж извини, я тут проездом — угостить, кроме хлебцев, и нечем…

— Какие мы церемонные, — проворчал брат, но послушно разместился на (предательски скрипнувшей) скамье. — Совсем ты ополоумел со своими тайнами! Неужели даже мне ничего не расскажешь?

— Больше, чем знаю, не расскажу, — Рагин поставил перед братом кружку с травяным настоем, потом сел, задумчиво отхлебнул из своей чашки… — Только я ведь ничего не знаю, брат! — он схватился за голову. — Сначала меня пытаются грохнуть в кабаке люди, которых я никогда в жизни не видел. Потом я от них удираю, на ходу соображая, как же я в этом кабаке оказался. А сейчас чувствую, что меня чем-то опоили… Но кому и зачем надо запихивать меня в такую глушь?

Старший брат с отсутствующим видом уставился на чашку:

— То есть ты ничего не знаешь? — он поднял взгляд и посмотрел на своего собеседника. — Неужели ты в самом деле здесь случайно?

Он встал, прошёлся по избе из угла в угол, снова сел. Уперев правый локоть о столешницу, он показал пальцем на брата:

— Доктор и лучший выпускник Академии Военной Медицины, — затем показал большим пальцем на себя, — королевский механик лётной и морской навигации, — с силой хлопнул рукой по столу, — да к тому же, сыновья главного библиотекаря, во цвете лет пропавшего неизвестно где при таинственных обстоятельствах. И вдруг мы все собрались в одном месте, но при этом (при этом!) никто из нас понятия не имеет, какая сила нас сюда привела?

— Отец?!

Оба брата вскочили с мест и уставились друг на друга. Наконец, Рагин-младший улыбнулся:

— Ну одно-то ты точно знаешь лучше меня! Скажи, мой дорогой брат: где же мы сейчас всё-таки находимся?

[ III ]

Предположение доктора оказалось верным: он оказался неподалёку от одной из малых крепостей на северной границе.

Представьте себе, что вы — стрела, летящая со скоростью, втрое превышающей полёт шмеля. Допустим, вы подлетаете с юго-западного направления: тогда, повернувшись на один бок, вы видите сочную зелень волнующегося на солнце моря холмов, уходящего к самому горизонту. С другого бока те же холмы, только более пологие и редкие — а главное, они перемежаются рощами, лесами и маленькими речушками, через которые переброшены полукруглые арки бревенчатых мостов.

По мере приближения к городу, вы начинаете замечать более явные признаки человеческой деятельности. Появляются небольшие домики и укрепления военных застав, хутора, а затем и небольшие деревни. Просёлок расширяется, дорога становится более укатанной — и, наконец, вы видите прямо по курсу зубцы исполинской прямоугольной башни, возвышающейся над многовековыми соснами. Уже виднеются домики городка, разместившегося вне пределов крепостных стен: основательные кирпичные дома чередуются с сараями, банями и, конечно, кабаками (как раз в одном из них Рагина-младшего и потчевали табуреткой).

Вы берёте правее, огибая башню по параболе (каких только чудес ни выдумают оружейники, кующие стрелы!), и вот, перед вами раскрывается вид на величественную светло-серую стену из шершавых серых плит. Через ров у южных ворот, в глубине которого бурлит купающаяся в утреннем молочном тумане река, перекинут мост на цепях, толщиной с человеческую руку; а сами ворота, хотя и узкие (это же крепость, а не дворец для королевских увеселений), всё же украшены изысканной резьбой, изображающей битвы прошлых веков.

В городе сейчас царит оживление — настолько явное, что никто, кажется, и не обращает внимания на то и дело зависающую в воздухе залётную арбалетную стрелу, норовящую заглянуть во все переулки и открытые окна. Такое настроение обычно охватывает горожан, когда приезжает актёрская труппа или же иноземные купцы устраивают ярмарку, однако сейчас не было ни того, ни другого. В городе «всего лишь» что-то строили — но таинственность строительства, его размах вызывали у жителей пересуды и недоумение. Все гадали, но никак не могли взять в толк: для чего самую большую городскую площадь перекрыли и возвели на ней строительные леса, высотой чуть ли не до самого неба?

Более того: строительство велось скрытно (рабочие не покидали бытовок, которые так же располагались за ограждением, куда не пускали никого из горожан), да ещё и по ночам — при этом, самое поразительное, в абсолютной тишине. Не было ни шуток строителей, ни ругани… Только лёгкое постукивание молотков, погромыхивание аккуратно поднимаемых и опускаемых кирпичей и тихий лязг железных прутьев арматуры оживляли по ночам тишь городского пейзажа.

В одном догадки жителей были справедливы: если столько энергии, денег и организационных ресурсов внезапно выделяются на оживление городского пространства, это редко бывает к добру.

[ IV ]

Итак, два брата растерянно смотрели друг на друга. Доктор надеялся узнать, что его сюда привело; механик — что-нибудь об отце, а также о таинственном проекте, в котором он сам уже с полгода принимал участие. Стыдно сказать: один из лучших инженеров собирал нечто по чертежам, смысла которых не понимал ни на йоту! Этого просто не могло быть — но так было.

Наконец, старший собрался с мыслями. «Давай-ка прогуляемся до города, я кое-что покажу», — буркнул он и скрылся в дверном проёме. Последовав за ним, доктор обнаружил крестьянскую телегу с запряжённой в неё парой гнедых лошадей. Братья направились в город.

Конечно, при солнечном свете лес выглядел гораздо уютнее, чем накануне ночью. Елей было сравнительно мало, гораздо больше — сосен и лиственниц. Проезжая через опушку, братья заметили небольшого ястреба, кружившего в небе в поисках добычи. Гигантских размеров синяя стрекоза села на плечо доктора, приятно щекотнув шею крыльями… Скоро братья выехали из леса, и вдали показалась громада крепости. Бодрящее ностальгическое чувство охватило Рагина-младшего, когда телега проехала мимо одного из сельских кабаков — но он быстро взял себя в руки, и столь неуместная в сих обстоятельствах улыбка стремительно покинула его лицо.

Братья проехали через ворота. Рагин-старший направил телегу прямо к центру города, где его вместе с помощниками разместили в одном из флигелей ратуши. Когда-то вид из окон оживлялся пёстрым пейзажем городской площади с её частыми ярмарками, прогуливающимися по вечерам семейными парами с детьми, а также праздничными мероприятиями. Сейчас же, несмотря на яркое солнце, здание тонуло в сером полумраке, поскольку окна упирались в глухой забор стройплощадки.

Достав из-за пазухи жилета небольшой ключ на секретной цепочке, Рагин-старший подошёл к стене и отпер потайную дверь; та с глухим шорохом отъехала в сторону, потревожив паука, так некстати начавшего плести паутину между потолком и дверным механизмом.

В скрытом от посторонних глаз кабинете генерал-губернатора, которым тот любезно поделился с важничающими инженерами из столицы, было весьма уютно. Со стороны одной из стен был прилажен камин (его длинный дымоход, проложенный почти горизонтально, каким-то чудом давал очень хорошую тягу, что не могло не приводить в восхищение Рагина-старшего). На каминной полке стояла статуэтка балерины и бронзовый трёхсвечник с бледно-серыми нагоревшими свечами. На противоположной стене висел горный пейзаж — доктор сощурился, пытаясь вспомнить, где он мог видеть эту местность раньше. Наконец, книги, книги — ими была уставлена практически вся комната, причём двух стеллажей, которые стояли позади кресла, развёрнутого в сторону входной двери, явно не хватало, и поэтому книги лежали стопками в углу, свешивались с каминной полки и углов стола — словом, всячески подавляли интеллектом случайных посетителей тайного кабинета.

Рагин-старший достал из верхнего ящика свиток и разложил его на поверхности стола. На чертеже был какой-то замысловатый механизм, показанный с разных ракурсов. Королевский механик ткнул пальцем в разные места пергамента и вопросительно взглянул на брата:

— Понимаешь чего-нибудь?

— Шутить изволишь, — пожал плечами младший брат, — здесь тебе не хирургические схемы или химическая формула. Чего же ты от меня хочешь?

— Да ты присмотрись! — раздражённо нахмурился механик. — Вот эти шестерёнки похожи на открывающий механизм. Они через ремень прикладывают силу вот к этой точке — но это лишь часть наружной стены, не более.

— Ну да, твоя правда, — сощурился доктор, — а этот пружинно-маятниковый механизм для чего?

— Хотел спросить о том же, — усмехнулся старший брат.

Доктор удивлённо посмотрел на собеседника. Чертёж, действительно, был довольно странным… С одной стороны, он невероятно подробен: каждая шестерёнка, да что там, каждый зубец и винтик прорисованы с поразительной точностью, а словесные и формульные комментарии на полях выписаны столь тщательно, что, казалось, они исключают любую неясность. Но, если присмотреться, чертёж изобиловал глупейшими нестыковками, объяснить которые было решительно невозможно.

— Да просто дичь какая-то, — пробормотал он, — нелепица на нелепице…

— Именно, именно! — механик с силой захлопнул ящик стола. — Только ради этой нелепицы собрали лучших строителей, механиков и инженеров, свезли сюда — и, щедро снабдив деньгами, самыми дорогими стройматериалами и провиантом, заставили эти нелепицы городить в полном размере… Причём добро бы только здесь — так ведь в остальных крепостях по северной границе то же самое!

Изумление доктора длилось бы дольше, если бы не ворвавшийся с улицы грохот, от которого сотряслись стены и окна ратуши. В потайном кабинете несколько книг даже свалилось с угла стола — и это несмотря на то, что одна из них была вдвое толще крепостной стены.

[ V ]

Рагин-старший слегка пнул ворота, замыкавшие ограду стройплощадки, и те рухнули наземь, подняв облако пыли. Глазам предстало… Даже не знаю, как сказать: здание — не здание, башня — не башня, а некая чудная смесь того и другого. На кубовидном (только неровном) основании размещался плоский (только диагональный) блинообразный этаж. По его краям вертикально вверх прорастало несколько зубцов, а из середины под самыми причудливыми углами к горизонту высились цилиндрические структуры и конусы. На штырях, насквозь протыкавших блин и под прямым углом упиравшихся в землю, крепилось основание нового этажа, слепленного в форме скособоченной призмы — её-то часть и обвалилась на землю, что вызвало шум, не на шутку испугавший жителей городка. Когда братья вломились на стройплощадку, шестерёнки, разлетевшиеся из недоделанного шедевра архитектуры, всё ещё позвякивали и катились, подпрыгивая, — причём их было так много, что в перезвоне рождалась музыка, чем-то похожая на витиеватые пьесы для старинных шарманок.

— Что такое? Кто посмел?.. — послышался заспанный голос в одной из бытовок. Через секунду показался и обладатель оного: это был джентльмен в мятой жилетке поверх рубашки в горошек. Поминутно поправляя то треснувшую дужку очков, то взъерошенные волосы, он растерянно всматривался в шестерёнки и контуры недостроенной громады, черневшей на фоне неба. Наконец его взгляд сфокусировался на докторе и механике.

— Дети мои! — с распростёртыми объятьями он подбежал к братьям Рагиным. — Но помилуйте, что же вы забыли в этой дыре?

Рагин-младший нервно огляделся по сторонам и заметил стремительно приближавшихся со всех сторон рабочих-строителей. Козырьки касок скрывали склонённые книзу лица, а плавная лёгкость и согласованность их движений вызывали безотчётное желание скрыться как можно скорее. Не буду утомлять вас деталями очередной погони — скажу лишь, что в результате короткого, но весьма эмоционального разговора градоначальник предоставил семейству Рагиных в пользование ещё один тайный ход; и к тому моменту, когда безмолвная, но хорошо организованная толпа строителей вломилась в здание ратуши, наши герои были уже на полпути к выходу из города.

— Хорошо иметь влиятельных знакомых, — радостно хмыкнул инженер, открывая дверцу лаза навстречу солнцу, траве и воздуху.

— А быстро соображать — и того лучше, — кивнул Рагин младший. — Кстати, о соображении и знакомствах: не будет ли любезный папа' пролить свет на то, зачем же все мы здесь сегодня собрались?

— Нет ничего проще, — грустно улыбнулся тот, задумчиво разглядывая в своих руках две половинки очков, — но, может, для начала перекусим? — он переводил взгляд с одного брата на другого. — Как насчёт уютного пригородного кабачка?

— Отличная идея, — кивнул доктор. — Будем надеяться, что вчерашний вечер там помнят если не все, то хоть не целиком.

[ VI ]

Когда семья Рагиных переступила порог того самого заведения, остальные посетители стихли и замерли. Папа' испуганно посмотрел снизу вверх на своих сыновей, а доктор нервно повёл плечами…Впрочем, старший брат, казалось, ничего не замечал — он деловито направился к стойке. Однако, по мере его приближения к пузатой фигуре кабатчика, пелена молчания становилась всё более и более вязкой, так что, в конце концов, неладное почувствовал даже механик. Наконец, он очутился у стойки и, слегка прокашлявшись, проговорил:

— Скажите, любезнейший…

Взрыв всеобщего веселья не дал ему договорить. Люстра раскачивалась и ходила ходуном то вверх, то вниз, оконная рама, в которую так и не вставили стекло, несколько раз ударилась о стену… Наконец, под одним из посетителей кабака развалилась (очередная) табуретка (и это как раз в тот неловкий момент, когда он пытался элегантным движением руки отправить в рот целого запечённого поросёнка).

— «Любезнейший», — кабатчик, казалось, давился от хохота, — нет, вы только посмотрите: теперь их стало трое! И кто из вас собирается танцевать с моей женой на этот раз?

Механик вопросительно посмотрел на своего младшего брата: «Зачем?» — беззвучно прошептали его губы, но адресат не торопился с ответом… Он вдумчиво и сосредоточенно рассматривал потемневшие от времени, жира и пива доски пола, всеми силами стараясь удержаться от смеха. «Любезнейший»! Ну, ещё бы: вне пределов королевского двора столь церемонное обращение к малознакомым людям не было широком ходу, и поэтому едва ли кабатчик мог успеть его забыть.

Наконец, сориентировался тот, про кого, казалось, все уже забыли. Сухенький старичок в потёртой мятой жилетке непонятно каким образом перенёсся через весь зал, вырос перед носом (а точнее, перед животом) кабатчика и тихо заговорил:

— Да-да, любезнейший, посмотрите вот сюда, — в зале снова повисла тишина. — Вот это цепочка, а на цепочке часы… Улавливаете, милостивый государь?

— Н-н-нет, — промычал кабатчик, — шли бы Вы отсюда, папаша…

— Да подождите, дослушайте! — настойчиво затараторил старичок. — Они из золота, но даже не это важно…

Старичок ногтем нажал кнопку, и крышка часов с щелчком распахнулась, явив глазам кабатчика золотые буквы надписи, выполненной изысканным миниатюрным унциалом: «Друг друга Короля — тоже друг Короля».

— …понимаете, мне дали несколько таких при дворе, и я их дарю разным хорошим людям, — продолжал бормотать старичок, — как думаете, на проверяющих Вас чиновников эта штукенция может произвести впечатление?

Брови кабатчика поползли вверх, он начал ловить ртом воздух, а руками хвататься за складки сюртука на грудной клетке.

— …ага, понимаю. Тогда, может быть, помимо недоразумения с Вашей супругой, окном и двумя табуретками вы зачтёте в счёт этого подарка ещё и скромненький такой ужин на троих? — ласково проворковал старичок.

Кабатчик нервно сглотнул, а потом заорал в сторону кухни:

— Телёнка сюда, живо! Да икру рыбью, слышишь? А не как обычно!

— Быстро же ты «любезнейшим» стал, — пробурчал женский голос на кухне.

— Молчи, коли не понимаешь! — рявкнул кабатчик и, обернувшись в услужливом полупоклоне к гостям, зачастил сахарным голосом. — Прошу вас на второй этаж… Только не споткнитесь, вторая ступенька скрипит, но, на самом деле, гнётся третья… Осторожно, голову… Милостивые господа из столицы, прошу вас…

Наконец, все уселись за уютным столом в отдельных покоях второго этажа, которые обычно предоставлялись лишь первым лицам города.

[ VII ]

Братья Рагины мрачно смотрели на пожилого джентльмена со взъерошенными волосами, который, нимало не обращая внимания на собственных сыновей, методично уплетал телёнка. Впрочем, в какой-то момент он на секунду замер и, поочерёдно ткнув окороком в сторону каждого из сыновей (они так же коротко и поочерёдно мотнули головой в знак отказа), спокойно продолжал трапезу. Когда с телёнком было покончено, механик меланхолично потянулся к бутерброду с (рыбьей) икрой — но брат рукой остановил его и медленно покачал головой. Механик вздохнул и понурил голову.

— Ну, вот видите, как всё хорошо сложилось — даже поели, — ласково проговорил папа', встав со скамьи и направившись в сторону выхода…

Наверное, он бы и в самом деле вышел, но на его пути выросла медведеподобная фигура старшего сына, и папа' решил, что лучше вернуться за стол. Повисла тишина.

— Где ты был? — процедил сквозь зубы старший сын.

— Да как тебе сказать… То здесь, то там… — неуверенно пробубнил старик.

— Говори же! — кулаки механика проломили одну из досок стола (что вызвало усмешку у доктора). — Где тебя носило, пока мы едва концы с концами сводили?

— Концы с концами?! — брови старика поползли верх. — Но как же так: я ведь оставил и деньги, и указания насчёт вас моему лучшему другу…

— Это Неурожаеву что ли? — нахмурился доктор.

— …Чернозёмову, да. Честнейшей души человек! Как же он мог так подвести?!

Братья грустно переглянулись: отцовская наивность часто подкупала собеседников, и поэтому ему легко удавалось заводить дружеские отношения даже при дворе. Но случаи, когда его добродушием просто-напросто пользовались, были вовсе не редки.

Отец снова вздохнул:

— Простите меня, мои дорогие! Знать бы заранее… Ну, да что там.

— Что ты делаешь в городе? — доктор задал свой вопрос очень тихим голосом, но отец вздрогнул.

— Я не могу всего рассказать, — проговорил он.

— А придётся, — старший брат встал, обошёл стол и положил тяжёлую ладонь на плечо отца. — Что бы там ни было, а меня тоже в это втянули.

Старик в ужасе посмотрел на сына:

— Почему же ты согла…

— А я механик, папа! — ехидным голосом ответил тот, после чего продолжал уже серьёзнее: — Да я и рад был бы не вмешиваться. Но мне по службе пришлось, а в чертежах такая…

— …бессмыслица, да? — грустно улыбнулся отец. — И тебе, наверное, не терпится узнать, что происходит?

— Уж нам-то ты можешь рассказать, — младший сын улыбнулся самой располагающей из своих улыбок, — тем более, что мы явно уже влипли все.

— Ну, ваша взяла, — улыбнулся старик, — да не подавляй ты меня корпуленцией, сынок! — он усмехнулся, с теплотой и гордостью взглянув на высившийся над ним силуэт механика. — Поверьте, я вам очень, очень рад… Вот только немного боюсь… И, поверьте, совсем не за себя.

[ VIII ]

Вот представьте себе, — начал отец, задумчиво переводя взгляд с одного сына на другого, — есть королевство, а в нём университеты, там, науки всякие заведены — словом, красота! И поставлены они, надо сказать, на самую широкую ногу: чего ни потребуют учёные, всё им дают. Как думаете, почему?

— Из тяги к познанию, а также из желания сделать жизнь лучше, — буркнул доктор.

— О, да, знаменитый медицинский юмор, — хмыкнул отец.

Королевство наше не единственное на земле, кроме него есть ещё и другие. И время от времени возникает соблазн взять у нас что-нибудь… А чтобы своих людей зря не изводить, они сильно на оружие полагаются.

— Ну и нам приходится тоже тратиться, — кивнул старший брат. — Знамо дело: не зря же меня лётной и морской механике учили.

— Учили, да, — отец взъерошил на своём затылке волосы. — А скажи, пожалуйста: если ты смету с чертежом в казну понесёшь, поймут они там что-нибудь?

Механик поджал губы.

— А если в чертеже чушь будет, как они догадаются: случайная ли это ошибка или ты специально смухлевать решил?

— Мне мухлевать незачем, — хмыкнул старший брат, — но я, кажется, понимаю, к чему ты клонишь.

— А я вот ничего не понимаю, — пожал плечами доктор. — Есть же другие учёные, университеты… Созвать пару комиссий — и дело с концом!

— Конечно, конечно! — затараторил отец. — Так всегда все и делают. Ну а если учёный заявляет, что он совершил такой прорыв, который переворачивает представления о науке? Ну а учёные-традиционалисты вставляют ему палки в колёса просто из зависти?

— И цена вопроса, — медленно процедил сташий брат, — безопасность страны. Так?

— Ну да, ну да, — радостно закивал отец. — Если проморгаем новое направление, у других будет преимущество, а мы окажемся беззащитны.

— Ну и ладно, можно заплатить за всех таких чудаков — снова пожал плечами доктор, а потом охнул: — Или их теперь слишком много?

Отец зажмурил глаза и несколько раз весело кивнул. За столом воцарилось молчание, но несколько мгновений спустя рассказчик заговорил снова, и братья, похоже, всерьёз настроились слушать не перебивая.

В какой-то момент знаний становится слишком много, — продолжил он, — и вся научная практика обрастает терминами, справочниками, сложнейшими описаниями частных случаев, отклонений и исключений. Требуется больше специальностей, факультетов — словом, кажется, будто «науки перестают помещаться в голове» («так сказал один наш коллега», — хихикнул отец). Но учёные-теоретики, в отличие от инженеров, стремятся чувствовать всю структуру науки сверху донизу. Если поручить им строить что-нибудь конкретное, они будут делать это долго и неэффективно — но зато их знание по-настоящему универсально…

— Чувствую я, нас сейчас удивят, — механик улыбнулся и, уперев локти в стол, слегка подался вперёд. — Где уж нам, скромным инженерам, знать, что такое фазовый переход, верно? — и он подмигнул брату.

— Ничего себе… Это потрясающе! То есть вы тоже… — отец почувствовал, что чуть было не ляпнул бестактность, и быстро поправился: — …что-то такое заметили, да?

Словом, в такие моменты у всех учёных нарастает предчувствие, что вот-вот будет сделано открытие, которое разъяснит все старые противоречия, откроет новые перспективы — а главное, позволит упаковать предпосылки в такую компактную форму, что из неё можно будет вывести всё на свете… Во всяком случае так наука развивалась на протяжении тысячелетий — до тех пор, пока не появилась концепция «вероятностных машин».

— Где-то там, в непрерывном движении мельчайших частиц, из которых соткана наша вселенная, — закатив глаза, мечтательно проговорил отец, — ещё оставались погрешности, а значит, и место для случайности.

— Ну, да, — нахмурился доктор, — мы тоже говорим о вероятности воздействия того или иного лекарства.

— А она у вас всегда постоянная? — вскинул бровь механик.

— Шутишь, — улыбнулся доктор. — Постоянно она только падает… Приходится всё время изобретать новые.

— А теперь только представьте, — отец с наслаждением втянул носом порцию воздуха и с расстановкой проговорил, — что можно составить карты вероятностей.

— Теорию вероятностей? — переспросил механик. — Мы её зачем-то учили.

— Нет, — ответил отец, — именно карты вероятностей.

Братья растерянно переглянулись.

Откуда нам знать, — рассказ отца вышел на финишную прямую, — куда и как двинутся эти частички воздуха (он будто ущипнул пространство перед носом младшего из сыновей). Однако, изучая исторические события прошлого, можно проанализировать разные примеры того, когда «что-то пошло не так» — и составить некую их классификацию. Допустим, в битве «икс» возникла группа тёмно-зелёных факторов прямоугольной штриховки, а научное открытие «игрек» стало результатом синего фактора в треугольник. Можно порассуждать о том, как эти «волны случайностей» разного цвета и фактуры влияют друг на друга — и, создавая их при помощи последовательности вроде бы бессмысленных действий, вызывать желаемые заказчику последствия… Скажем, спровоцировать чтобы резкое дуновение именно этих частичек воздуха «случайно» погасило вон ту свечку. (Пламя свечи на секунду ярко вспыхнуло, после чего продолжило гореть ровным светом.)

Старший брат упёрся лбом в сложенные ладони рук и тяжело дышал. Доктор какое-то время нервически ощупывал пальцами трещину в столешнице, а потом тихо, срывающимся голосом проговорил:

— Это же колдовство, а не наука.

— Угу, — промычал механик, фигура которого, казалось, съёжилась от услышанного, — а доблестные экспериментаторы не боятся, что нам прилетит от Господа Бога?

— Нет, — отец резко поднялся и зашагал по комнате. — Этого боится только один изгнанный библиотекарь.

Он подошёл к столу и опёрся на него двумя руками:

— А также, как я понимаю, два самых близких ему человека.

[ IX ]

…дверь открылась почти незаметно. Старший брат метнулся к ней, но отец среагировал быстрее: резко остановив сына рукой, он рывком поднялся со скамьи и закрыл собой двух сыновей.

— Ты чего здесь забыл? — сипло спросил он у человека в чёрном плаще.

— Да ты не бойся, — ответил тот и, сняв шляпу, начал разматывать шарф, закрывавший лицо: — я их здесь с таким трудом собирал вовсе не для того, чтобы ускорить драматическую развязку.

Из-за шарфа показался острый нос и длинный узкий подбородок. Во всём облике его сквозило что-то птичье — но отчего-то чувствовалось, что, человеку в плаще присущ быстрый, хотя и не всегда добрый ум, а также незаурядное чувство юмора.

— Анри Шансар, к Вашим услугам, — сняв перчатку, он с весёлой улыбкой протянул руку механику, а потом обратился к доктору: — наслышан о Вашем поразительном успехе у местных дам. Поделитесь секретом?

— А Вы поинтересуйтесь у того виртуоза, что мне снадобье намешал, — проворчал доктор. — Кстати, как и когда Вы умудрились меня опоить?

— О, ради Вас пришлось расстараться! — Анри залился самым добродушным смехом. — Боюсь, жители всех домов по улице, которые берут воду из Вашего колодца, спали вчера несколько дольше обычного. Но не переживайте: это абсолютно безвредно.

— Главное без побочных эффектов, — хмыкнул доктор. — Ладно, пока замнём. Отобедайте остатком телёнка, только икру не ешьте: её действия на организм, в отличие от Вашего снадобья, я на себе не проверял, — закончил он и налил гостю вина.

Когда Анри Шансар начал протискиваться к дальнему углу стола, ножны шпаги со стуком задели ножку скамьи. Отец вздрогнул: поединки и стычки её обладателя слишком у многих были на слуху, хотя едва ли его самого можно было назвать бретёром или искателем любовных приключений. Да и вообще, вряд ли кто-нибудь до конца понимал, какую функцию при дворе выполнял этот господин со странно звучащим именем. До отставного библиотекаря доходили лишь слухи о неких особо деликатных поручениях особо высокопоставленных особ — да ещё довелось оценить фехтовальное мастерство и невероятное самообладание этого человека, когда они вместе оказались на курьерском корабле, внезапно атакованном морскими кочевниками. На стороне противников цивилизации был перевес и в численности, и в вооружении, так что отбиться удалось лишь чудом… А точнее — благодаря хорошей памяти библиотекаря, накануне столь кстати подсмотревшего карту течений и мелей в этом регионе, да грамотным действиям Анри Шансара, организовавшего оборону, когда кочевники с последнего уцелевшего от водоворотов и столкновений судна пошли на абордаж.

— Повторяю: что ты здесь забыл? — тихо, но с расстановкой, спросил отец.

— Ах, если бы только я! — снова рассмеялся Шансар. — Представьте себе, какая оказия: столичные головастики-учёные так ополоумели со своими картами вероятностей, что никто не может взять в толк, какие именно механизмы надо строить… О, я вижу, ребята уже понимают, о чём речь?

Братья угрюмо смотрели на Шансара.

— Ну так заплатите всем и стройте всё сразу… Вы нас здесь для этого собрали? — сказал, наконец, доктор.

— Ах, если бы всё было так просто! — вновь сверкнул Анри своей улыбкой. — Во-первых, их схемы конфликтуют между собой: даже в той мере, в какой ваш покорный слуга понимает науку, видно, что одни генераторы вероятностей будут мешать другим. Тут либо-либо — приходится выбирать…

— А во-вторых? — поинтересовался механик.

— Дорого, — расхохотался он. — Того и гляди, наёмникам платить нечем будет. А зарплату на фабриках платить уже и впрямь нечем.

Библиотекарь нахмурился, потёр нос и чихнул; потом вдруг сообразил что-то и посмотрел на Анри Шансара посветлевшими глазами:

— Учёных много, и все спорят; чиновники не знают, чью сторону взять, а король — кому из чиновников верить. А чтобы разобраться с этим…

— Нужен кто-то из книжного сословия, чья начитанность достаточно широка, чтобы разобраться…

— …а порядочность — глубока, чтобы можно было ему верить, — закончил мысль доктор.

— Умница! — расхохотался Анри Шансар. — «Весь мир — театр…» Сердечно поздравляю семейство Рагиных с выходом на сцену придворной жизни!

— Вот счастье-то привалило, — пробормотал механик. — А можно я просто в школе преподавать физику буду?

— Но самое интересное, — продолжил Шансар, игнорируя ремарку старшего брата, — вся королевская конница вас ищет, но о том, что вы все здесь, знаю я один.

На этих словах голова Анри Шансара рухнула в тарелку, и он захрапел.

— Просто щепотка сахара и молотого тмина, — пожал плечами доктор, — в сочетании с вином и консерватами, в которых перевозят специи для кабатчика, действует лучше любого снотворного.

— Ты не виноват, брат: он первый начал, — одобрительно хмыкнул механик и потянулся к выходу: — пойдём скорее, не буди нашего дорогого гостя. Он так устал с дороги… Пусть отдохнёт.

— Погодите, — шепнул отец. У него во внутреннем кармане плаща какие-то бумаги. Раз уж всё равно пропадать — так давайте возьмём посмотреть? А потом вернём.

— Захватим с собой свечу и в коридоре посмотрим, — предложил доктор, — нужно торопиться: я не знаю, как долго будет действовать моя смесь.

Механик положил на стол золотую монету («За треснувшую столешницу», — мелькнула мысль в голове доктора), и семейство Рагиных прокралось в коридор и аккуратно затворило за собой дверь. Анри Шансар с трудом приподнял голову и посмотрел им вслед: «До скорого свидания, мои дорогие, — подумал он, — выпил я мало, да и кабатчик в кои-то веки положил свежий базилик помимо сушёного». Голова опять упала на тарелку, и он уснул с блаженной улыбкой.

Да и чего переживать, если эти бумаги он и выкрал-то в столице лишь для того, чтобы показать Рагиным?

[ X ]

«Милостивый государь мой, — начиналось первое из двух писем, которые обнаружились в кармане Шансара, — любезнейший друг мой герцог Братвурстский,

Счастлив, что поголовье скота радует вас не меньше, чем урожай зерновых и хмеля: вижу, вы пребываете во всегдашнем благополучии и развесёлом расположении духа. Надеюсь, что жизнерадостная атмосфера Вашего замка и впредь будет радовать как Его величество, так и нас, скромных, сирых и убогих представителей высшего света.

Но однако же пишу я к Вам сейчас по делу — признаться, даже несколько неожиданному. Как Вам известно, значительную часть расходов казны составляют нужды обороны. Увы! Прискорбная необходимость заставляет нас тратить огромные средства на страшные машины разрушения и смерти, хотя уму и сердцу просвещённого человека было бы куда любезнее направить их на гуманные цели медицины или образования. Разумеется, мы все утешаем себя надеждой, что когда-нибудь настанет эпоха вечного мира и благополучия, и орудия войны за ненадобностью будут сданы в музей — а потомки наши, качая головами, будут вздыхать о бедах, свидетелями которых довелось быть столь многим поколениям людей, живших до них…

Не буду распространяться о волнах вероятности: доверять деликатные подробности письму столь же безрассудно, сколь и чрезмерно, коль скоро Вы и так в курсе всех основных перипетий, с ними связанных. Но представьте себе: часть почтеннейшей профессуры столичных университетов взбунтовалась и начала смущать народ клеветническими утверждениями, будто все эти расходы излишни, и что те прекрасные строения, которые возводятся в крепостях вдоль наших границ, — бессмысленная трата времени и ресурсов. „Почему бы нам просто не нанять шаманов с бубнами!» — выкрикнул один из них в запальчивости во время публичных дебатов по совершенно другому поводу. А слог-то, слог-то каков! „Шаманы с бубнами“… Даром, что профессор, а выражается как рыночная торговка!

Нижайше прошу меня извинить! Понимаю, насколько отвратительно столь вызывающее неизящество стиля… Пусть слова и не мои, а стыдно-то всё равно мне, Вашему покорному слуге: ведь это я их слышал и вынужден теперь (пусть и против воли) повторять в своём письме.

Конечно, профессоров (и часть наиболее экзальтированных представителей философского и литературного сообществ) мы благополучно изолировали. Его величество выделили для этой цели один из лучших дворцов и повелелел слугам проявлять предельную учтивость и предупредительность к своим „гостям“: складывается впечатление, что Его величество колеблется и не вполне доверяет схемам учёных и сметам расходов, которые мы составляем на их основе. Как же скорбит моё сердце, когда я вижу, что, несмотря на многолетнее и преданнейшее служение, наши слова рождают недоверие в душе нашего доброго и любимого Монарха! Уж казалось бы, сколько средств было истрачено в том числе на торжественные приёмы в Его честь… Но, кажется, я опять ухожу в сторону, причём лишнюю.

Несколько дней тому назад Его величество вернулись из дворца, где проживают опальные (конечно же, временно — ибо как мы можем допустить хотя бы малейшее сомнение в том, что наука и истина всегда за нас с Вами, дорогой друг?) учёные мужи. В честь возвращения дражайшего Короля мы устроили празднество и великолепный бал — но тревожное смятение поминутно омрачало радость Его верных придворных, когда мы замечали печать беспокойства и сомнения, то и дело читавшуюся на Его лице… Того и гляди, стройки будут заморожены — а как тогда прикажете разбираться в хаосе финансовых нестыковок (конечно, в самом возвышенном, управленческом смысле), ежели начнётся тотальная ревизия?

В общем, мы как никогда нуждаемся в Вашем милостивом внимании и совете: Вы лучше всех знаете Его величество, поскольку с раннего детства были постоянным Его спутником — как в увеселении, так и в опасных предприятиях вроде того, когда Он повелел Вам вместе с Ним переодеться простолюдинами и ходить по базару, чтобы узнать, что о Нём думает народ. Как ловко Вы нас подготовили и загримировали тогда! И что приятно, всё обошлось без малейшего обмана с нашей стороны: разве можно предположить, что мы не доносим до Венценосной Особы всей правды, которую говорят о нас наши дорогие подданные?

Вот и сейчас поделитесь с нами излишками богатств Вашей мудрости — ведь от этого Вы станете только богаче, да ещё и сделаете доброе дело… для всех нас.

Искренне Ваш и с глубочайшим уважением к Вашему уму и многочисленным достоинствам, связанным с Вашим благородным происхождением,

Граф Чернозёмов»

Второе письмо было куда короче. В нём было лишь несколько фраз:

«Рагины. Найти, убедить — и, если получится, вернуть.

P.S. — Держи бочонок с элем и ведро (рыбьей) икры. Старый греховодник! Крестьянки из Хрюкова до сих пор тебя вспоминают самыми отборными словами».

[ XI ]

— «Если получится», — усмехнулся механик. — А если нет?

— Не задавай глупых вопросов, — вздохнул младший брат, — мой коллега впишет какой-нибудь благозвучный диагноз в свидетельство.

— Но однако же этот Неурожаев порядочный прохвост получается, — пробормотал отец.

— Чернозёмов, папа, — улыбнулся медик. — Что делать-то будем, родные мои?

Дверь распахнулась, и в проёме появился Анри Шансар. Он тяжело дышал и всем весом опирался на дверной косяк:

— А вариантов всего два, — Анри Шансар вроде бы и прохрипел, но всё равно как-то весело получилось, — во-первых, можно отправиться со мной ко двору и сделать то, что от вас требуется: дать заключение на проекты вероятностных машин. И Его величество, тронутый вашей преданностью и честностью, осыпет вас своими милостями, а вы живёте себе дальше и радуетесь жизни…

— Интересно, долго ли мы будем радоваться с учётом количества обиженных нашим заключением придворных, — уклончиво проговорил доктор. — А каким будет «во-вторых»?

— …удрать, конечно! Ведь из-за сахара, тмина и остатков сушёного базилика догнать вас я смогу нескоро. Но лучше ли вам будет, если вас догонит кто-нибудь другой?

— А может я один поеду? — просительно проговорил старик, вставив половинку от очков в глазницу на манер монокля. — На кой Его величеству мои недоросли?

— Не следует недооценивать наших детей, — криво усмехнулся Анри Шансар. — Они ведь не зря учились в университетах: Его величество прочитали их досье и впечатлились.

Рагины сопели и переглядывались. Что и говорить: обе перспективы были хуже некуда. Наконец, младший сын вздохнул:

— Пациента нужно лечить даже тогда, когда есть риск жизни для врача, — грустно сказал он. — А сейчас, когда всему королевству грозит духовная чума, в праве ли я уклониться от постановки диагноза?

— А меня учили познавать, чтобы строить и созидать, — в тон брату продолжил механик, — но, если обезумевший мир так спешит отказаться от доброты и разума, то что мне тогда придётся строить?

— Простите меня, дети мои… — начал было отец, но дети подошли и обняли его с двух сторон.

— Ты-то чего извиняешься, — буркнул механик, — не ты же это всё придумал?

Всё так же тяжело и сипло дыша, Анри Шансар смотрел на них исподлобья, и мысли медленно ворочались в голове: «Ах, какой я умный и ловкий, — думал он про себя, — всех нашёл, всех собрал и первый вышел на финишную прямую… А за финишем-то такой переплёт, который мне и не снился!»

Доктор, будто подслушав мысли Шансара, подошёл к нему и, положив руку на плечо, ласково сказал:

— Ничего, мой дорогой и весёлый друг, не переживай: такие как ты тоже нужны в Царствии Небесном.

Анри Шансар хрипло рассмеялся: он был большим ценителем хороших шуток.

[ XII ]

Да, на каждой почтовой станции есть лошади. Вы удивлены, дорогой читатель? Конечно, есть, даже если их там нет. Но кто-кто, а Анри Шансар умел уговаривать — причём бумаги, которые у него имелись при себе, были даже страшнее его шпаги… В общем, так или иначе, четвёрка путешественников благополучно добралась до столичной резиденции монарха.

Их даже пропустили.

Весь город будто замер. Казалось, за шагами наших героев следили даже ворсинки на ковровой дорожке… Наконец, показались двери тронного зала. Герольды протрубили незамысловатую, но торжественную мелодию — и в ослепительном сиянии хрустальных люстр, дамских украшений и наград на сюртуках чиновников и генералов Анри Шансар, отец и сыновья Рагины подошли к трону Его величества.

Молчание придворных было куда страшнее того молчания, что встретило Рагиных в кабаке у крепости.

Король был очаровательно любезен. Шепнув пару слов суровому крепко сложенному господину со шрамом на щеке, он указал рукой вправо от себя, и героев повели в комнату, где было приготовлено всё необходимое. К удивлению доктора, их всех (включая Шансара, который по-прежнему улыбался, но уже не так победно) сначала накормили и лишь потом повели в библиотеку смотреть чертежи и схемы… Но в библиотеку их сопровождал конвой. Впрочем, провожатый со шрамом не уставал повторять, что гостям короля не будет причинено ни малейшего вреда — а лучшие офицеры лейб-гвардии были присланы исключительно для их безопасности.

(Всё время работы Рагиных начальник гвардии лично пробовал каждое кушанье, которое подавалось в библиотеку — так что вполне могло статься, что господин со шрамом говорил искренне.)

…прошло три дня и три ночи. Невыспавшиеся, но угрюмые отнюдь не из-за недосыпа Рагины вместе с Шансаром вновь были отконвоированы к трону Его Величества. Разговор шёл тихо, но казалось, даже мысли его участников отдавались эхом по всему королевству:

— Как ваше самочувствие, любезные гости? — милостиво кивнув, Его величество сами начали разговор.

— Благодарим Вас за гостеприимство, Ваше величество, — глубоко поклонившись ответил отец (король протянул руку, чтобы его удержать), — Ваши люди были столь гостеприимны, что мы ни в чём не знали недостатка.

Монарх кивнул, и повисла тишина. Нахмурившись (очевидно, он надеялся, что кто-нибудь другой начнёт этот разговор первым), король приступил к деловой части:

— Мы искренне сожалеем, что приходится говорить здесь. Поверьте, здесь собрались наши самые преданные слуги, — Рагины коротко, но криво усмехнулись, что не прошло незамеченным ни для короля, ни для Шансара. — К тому же они и так в курсе всех вопросов, связанных со строительством. Что бы Вы посоветовали в связи с увиденным на чертежах?

— Покаяние, — твёрдым голосом ответил доктор.

Тронный зал взорвался шипением, смешками и сдавленным шёпотом. Брови короля недоумённо поползли вверх. («Лучше бы я и дальше сражался с морскими кочевниками», — некстати громко подумал про себя Шансар.)

— Не сердитесь Ваше величество, — медленно заговорил отец, — но в беде Вы, а не мы. И лишь верность и честность заставляют нас называть вещи своими именами.

Король сник и как будто бы даже чуть-чуть съехал вниз по спинке трона.

— Прошу вас, продолжайте, — чуть дрогнувшим голосом проговорил он. — Говорите без страха… Насколько это возможно.

— Никаких вероятностей не существует и никогда не существовало, — заговорил механик, потупив взгляд, — это Вам скажет любой честный математик или физик.

— В мире есть Бог, ангелы и духи зла, — продолжил за него отец. — Ваше величество! Это ведь даже дети знают — из нянькиных сказок!

— Да при чём тут… — рявкнул король, ударив кулаком по подлокотнику, но быстро взял себя в руки. — Мы же здесь про науку говорим, а вы мне какие-то басни рассказываете…

— Науки в чертежах нет, — почти хором сказали Рагины.

Механик выступил вперёд и поднял глаза:

— Ваше величество! Наука — это когда, например, вы берёте набор тел и явлений, воздействуете на них каким-нибудь законом — и, понимая суть происходящего, всегда можете объяснить (или, по крайней мере, предсказать) результат. В Ваших же чертежах полная бессмыслица: берутся случайные явления, они проходят через случайные воздействия — и получается результат, который никто не может ни предсказать, ни тем более объяснить.

— Но математика же не может врать? — умоляюще проговорил король.

— Почему нет? — пожал плечами доктор. — Разум человека — что дышло: куда его повернёт сердце, туда и вышло.

Король поёжился на троне.

— Поймите же, — отец взглянул на монарха прямо и жёстко и даже подошёл ближе к трону, — Бог даровал человеку свободу воли и разум не просто так. Отказываясь от них и доверяясь случайности, Вы полагаетесь на волю духов зла так же, как человек, подкидывающий монетку или гадающий на картах.

— Может, ещё оракулов спросите? — сказал доктор, глядя куда-то в сторону.

— Не язви! — резко одёрнул сына отец и снова повернулся к королю. — А приучая к вашим вероятностым шаманствам народ, вы позволяете духам зла влиять на всю нашу жизнь напрямую. Хотите повелевать народом, сплошь состоящим из одержимых и сумасшедших?

Гул в зале прекратился — вновь воцарилась тишина. Теперь уже улыбался король:

— Прошу вас, не вините меня, — сказал он с неподдельной грустью. — Вы мои гости, и я сделаю всё, чтобы вас защитить. Но как мне теперь защитить хотя бы себя?

— Покаяние, — тихо но твёрдо повторил доктор.

Король вздрогнул. Немного подумав, он поднялся с трона, снял корону и положил её на сиденье. Затем поднял руки вверх, задрал голову и, глядя над собой, что было силы прокричал:

— Прости меня! Не желаю идти против Тебя. Да будет воля Твоя… Вразуми!

На секунду свет в зале стал нестерпимо ярок, и все испуганно зажмурили глаза — но даже это не помогло.

[ Эпилог ]

Когда глаза вновь обрели способность видеть, присутствовавших в зале представителей высшего света охватила растерянность. Что сейчас произошло? В руках Анри Шансара почему-то была шпага — и он загораживал собой трон. Правда, на троне за его спиной никого не было — как, собственно, и Рагиных (куда все подевались?). Перед Шансаром, так же обнажив шпагу и злобно щурясь, стоял высокий и плотный человек с эспаньолкой и острыми усиками. По всей видимости, граф Чернозёмов собирался расправиться с участниками беседы, но Шансар ему помешал: графу не удалось ни убить короля, ни скрыться самому. Наконец, осознав ситуацию, Чернозёмов осклабился:

— Думаешь, защитит он тебя, твой король?

— Не рановато ли ты хоронишь Его величество? — рассмеялся Шансар. — А то ведь живому монарху легче скрыться, чем мёртвому телу какого-нибудь заговорщика.

Граф Чернозёмов прикусил губу. Действительно, задача была сложной: короля здесь, конечно, не было — но ведь и тела его тоже? А значит, оно вполне могло быть где-то ещё, и даже живым. Приходилось делать выбор… Наконец, он тоже расхохотался:

— Да уж какие тут заговоры, я просто помочь хотел, — зло оскалился он и спрятал шпагу в ножны.

— Конечно-конечно, верю! — продолжал смеяться Шансар, даже и не думая убирать шпагу хотя бы из ответной любезности. — Но вот поверят ли Его величество?

…к утру дворец опустел, и в нём осталась только прислуга. Придворная жизнь замерла, а в остальном всё шло по-старому… Крестьяне пахали, ремесленники трудились, а в кабаках царило веселье (впрочем, не такое оживлённое, как раньше).

А где-то в далёком-предалёком лесу, около одной из небольших северных крепостей в маленьком охотничьем домике собралось шесть человек: старик с двумя взрослыми сыновьями, чудаковатый тип, похожий на птицу, и статный крепко сложенный дворянин с рыжими усами (его сопровождал помощник со шрамом на щеке). За столом нашлось место только для последних двоих и старика — остальные стояли у окна и двери, вслушиваясь в пение птиц и шорохи леса.

— Рад, что Вы нагнали нас, мой дорогой друг! — статный дворянин повернулся к человеку с птичьим профилем. — Как Вам удалось скрыться?

— Куда интереснее, как ВАМ удалось скрыться, Ваше… — начал было тот, но человек со шрамом на щеке сделал предостерегающий жест: — Благородие.

Дворянин расхохотался:

— Да я и сам не понимаю. Вспышка света ослепила всех нас, и господин библиотекарь потащил меня за рукав по какому-то потайному ходу за троном, который он не пойми откуда вычитал… Признавайтесь, пройдоха: фокус со светом — тоже ваших рук дело?

Старик-библиотекарь, улыбаясь, покачал головой.

— Тогда, может быть, вы постарались?

Но человек со шрамом только вздохнул:

— Ах, если бы! Дорого бы я дал, чтобы узнать, как это было сделано.

Глаза дворянина округлились от удивления. Он посмотрел на старшего сына старика, который был механиком и, говорят, многое умел:

— Нет, Ваше… Благородие. Нас ведь не выпускали из библиотеки по Вашему приказу, помните?

Наконец, последний участник беседы — молодой доктор — ясными глазами посмотрел на сидевшего на почётном месте дворянина и весело улыбнулся:

— А когда Вы взмолились к Небу, Вы на что рассчитывали: на милосердие и чудо — или же на распределение вероятностей?