Особая примета

     То, что в жизни ещё не всё потеряно, проработавший двадцать лет в Новохрящевском РОВД сержант Шинкаренко ни капельки не сомневался. Главное, считал он, верить в свою звезду и не терять надежды на продвижение по службе, и тогда судьба обязательно повернется к тебе лицом.
     Сидя в дежурной комнате на обшарпанном стуле, сложив руки на округлое брюхо, Шинкаренко с горечью отметил, что за многие годы неустанной, на его взгляд, работы созерцать задницу Фортуны ему уже как-то чертовски надоело.
     Поэтому все приказания начальства сержант старался выполнить с неимоверным служебным рвением. И не беда, что результаты выполнения поставленных ему задач практически всегда, как назло, оканчивались плачевно. Не привыкший падать духом, Шинкаренко тут же забывал об очередном проваленном деле, и сам выискивал для себя новое, успешное завершение которого командиры непременно бы отметили  непосредственного исполнителя долгожданным повышением. Скорей бы представился такой случай! Добровольно напросившись на третьи сутки подряд внеочередного дежурства в РОВД, в надежде поймать какого-нибудь закоренелого или новоиспеченного преступника, Шинкаренко буквально засыпал за столом.
     Жена, привыкшая к длительным отлучкам мужа, давно махнула рукой на несостоявшегося полковника, и тот, избегая лишний раз выслушивать упреки в свой адрес по поводу неудачного брака, старался как можно реже приходить домой.

     «Каждый раз встречает, зараза, как будто бы я тут же должен достать из кармана погоны начальника РОВД» – зло подумал Шинкаренко и широко зевнул. В дежурной комнате, в придачу к неимоверной духоте, царила убаюкивающая тишина. Стрелки висящих на стене старых часов перешагнули за полночь. Устав бороться со сном, Шинкаренко бросил угрюмый взгляд на примостившегося за противоположным концом стола молодого помощника, словно тот был виновен во всех его трудовых неудачах.

     Рядовой Батарейкин, пытаясь хоть чем-нибудь скоротать время дежурства, с умным видом разгадывал кроссворд.

-    Вече у эллинов. Пять букв, первая «а», - произнес он, вопросительно посмотрев на сержанта. Тот, растерявшись от неожиданно заданного вопроса, несколько раз кашлянул в кулак.

-    Ну, да это ж …, - начал Шинкаренко, продолжая кашлять, хотя Батарейкин ни на секунду не сомневался, что тот совершенно не понимает, о чем идёт речь, - ну, как его?… Черт, забыл… Ладно, вспомню – скажу.

-    Хорошо, - махнул рукой рядовой, - а вот вопрос, пожалуй, попроще. «Лицо у свиньи» из четырех букв.

     Батарейкин с детской наивностью внимательно посмотрел на Шинкаренка, словно пытался поместить его жирную физиономию в четыре клеточки кроссворда.

-    Ну, ты это… - «лицо» сержанта сделалось пунцовым, - выбирай выражения!

     Шинкаренко хотел ещё что-нибудь рявкнуть, непонятно только к чему, по поводу дисциплины на работе и субординации в уставных отношениях, как в этот момент пронзительно зазвенел стоявший на столе телефон.

-    Я сам! – крикнул сержант, хватая трубку, подсознательно надеясь, что звонят именно ему и очень нуждаются именно в его помощи для решения проблемы освобождения как минимум трехсот заложников.

-    Дежурный по Новохрящевскому РОВД сержант Шинкаренко слушает! – загремел голос в «дежурке».

-    Алло… Это милиция? – послышался в телефонной трубке тихий голос, от которого у Шинкаренка надежда на серьезное происшествие стала потихоньку угасать. Его так и подмывало сказать собеседнику, что это станция торпедных катеров, но такая вольность во время дежурства могла ему выйти боком, стоило бы только звонившему завтра же пожаловаться начальству.

-    Милиция, - ответил сержант, понизив голос, - говорите.
-    Тут, это… - начал неуверенно абонент, - в переулке Бабушкина, ну, где частный сектор, знаете?
-    Знаю! – перебил говорившего Шинкаренко. – Что там, НЛО приземлилось?
-    Да нет, - возразил голос, - НЛО я не видел. А вот труп там есть точно… Какой-то мужчина… Я с ночной смены шёл и наткнулся на него.
-    Труп? – оживился сержант, глядя на застывшего в недоумении Батарейкина.
-    Так… К трупу не прикасаться! - Шинкаренко, воспряв духом, почувствовав себя, как минимум, уже генералом, отдававшим указания на манёврах дивизии. - Кто говорит?… Назовите свои фамилию, имя, отчество… Адрес…

-    Извините, - послышалось в ответ, - но я не хочу связываться с милицией. Знаете, потом хлопот не оберешься… Моё дело сообщить… Да, труп находится недалеко от 35-го дома. Извините, что побеспокоил.

-    Гражданин! – заорал сержант, но в трубке уже раздались короткие гудки.

-    Ну, проходимец! – выругался Шинкаренко, глядя сонными глазами на вопросительное лицо помощника. – Труп кто-то обнаружил в переулке Бабушкина, а кто – назваться не захотел… Ну до чего не сознательный народ пошел!

     Сержант напустил на себя важный вид, словно только от него лично зависит процент раскрываемости преступлений в городе.

-    Ладно… Труп – это хорошо… Верней, я не в том смысле, - Шинкаренко виноватым взглядом посмотрел на напарника. «Ну, вот, наконец-то дельце подвернулось, - мелькнуло у сержанта, - главное теперь самому успеть быстренько раскрыть его по горячим следам и, считай, повышение в кармане».

-    И что будем делать? – рассеяно спросил Батарейкин.
-    Как что? – сделал удивленное лицо Шинкаренко. Хотя лично ему в этот момент больше всего хотелось лечь в подсобном помещении на раскладушку и уснуть. – Позови Харитонова, пусть посидит возле телефона, а мы с тобою сгоняем на место происшествия.

                *        *        *

     Спустя полчаса, видавший виды старенький милицейский «уазик» притормозил у поворота в переулок Бабушкина. Правая передняя дверь автомобиля открылась и наружу выкатилась грузная фигура Шинкаренка. Секундой позже щелкнула задняя дверца, и на землю легко выпрыгнул худощавый Батарейкин. Частный сектор, погруженный в июльскую ночную тьму, кое-где тускло освещался одинокими лампочками.

-    Гриша, посиди в машине, а мы пройдемся, - обратился сержант к водителю. – Фу-у, ну и темнотища… Где ж этот чертов дом?…

-    Ну, вон, по-моему, 47-й, - кивнул куда-то в сторону помощник, - это последний. Значит, нам надо немного дальше…

-    Идем, - скомандовал Шинкаренко.
-    Да… Похоже, что-то лежит на дороге, - произнес Батарейкин, напряженно всматриваясь в темноту.
-    Вижу, - недовольно буркнул сержант, которому показалось, что младший пытается взять инициативу расследования в свои руки.

     Пройдя  метров пятьдесят вперед, милиционеры увидели распростертое на земле тело мужчины. Для пущей видимости Шинкаренко включил карманный фонарик. Возле головы лежащего, в небольшой луже крови, валялись осколки разбитой бутылки. Старший, с чувством гончей, взявшей верный след, наклонился, взял руку неизвестного и проверил пульс.

-    Так… Понятно… - задумчиво произнёс сержант, осветив фонариком стеклянное горлышко с державшейся на нём этикеткой из-под «Пшеничной».

-    Ага, - механически поддержал старшего помощник, хотя, что именно было понятно Шинкаренку, Батарейкин так и не сообразил. На миг подчинённому показалось, что сейчас сержант, уподобляясь Шерлоку Холмсу, достанет из кармана увеличительное стекло и, ползая на коленях, будет внимательно изучать покойника.
     Но Шинкаренко выпрямился и, оглядываясь по сторонам, глубокомысленно сообщил.

-    Всё ясно… Убийство…

     Батарейкин, ничего не ответив и как бы помогая начальнику, стал напряженно осматриваться по сторонам. Возможно, в этот момент он посчитал, что именно такие действия помогут скорее раскрыть преступление. Звенящая тишина изредка нарушалась одиночным собачьим лаем.

-    Соседи, как и положено, все спят, - сделал умозаключение Шинкаренко, - будить их сейчас бесполезно… Да и, как всегда, никто ничего не видел, и не слышал.

-    Это точно, - согласился коллега.

     В этот момент, из небольшого, примыкающего к переулку, тупика, освещающегося в конце единственной, обгаженной комарами, лампочкой, размахивая впереди себя огромным поленом, служившим ранее кому-то стойкой для забора, появился пьяный в стельку мужик и, матерясь, на чем свет стоит, стал медленно, по зигзагообразной траектории, приближаться к работникам правоохранительных органов.

-    Ну, что, козлы!… Теперь поговорим по-другому! - заорал он, с трудом подходя ближе.

-    Стоять!! Лицом на землю! – не растерялся Шинкаренко, резким движением достав из кобуры табельный «макаров», хотя, как показалось Батарейкину, мужчина, обессиленный количеством выпитого и тяжёлым бревном явно не для уличной потасовки, должен был не более, чем через пару секунд, свалиться на дорогу и сам, без посторонней помощи. Ошарашенный командным голосом и, по мере того, как его глаза после электрического света стали постепенно привыкать к темноте и различать на стоявших впереди него субъектах милицейскую форму, мужчина резко остановился, и выронил деревянный столбик себе под ноги.

-    Не понял? – похоже, его удивление было искренним. – Милиция?
     От неожиданности он даже икнул.

-    Милиция! – рявкнул Шинкаренко. – А ты кого надеялся здесь встретить?! Добровольцев, собирающих по домам металлолом?

     Мужчина, казалось, растерялся окончательно.

-    А где же эти?… - спросил он, чуть ли не шепотом.
-    Кто?! – Батарейкину на миг показалось, что «шеф» сейчас выйдет из себя, и случайно нажмет спусковой крючок.

-    Ну, эти… Двое… - мужик с трудом пытался сохранить вертикальное положение. – У одного из них была бутылка водки, мы попросили их с нами поделится… По-братски, разумеется… А они в драку полезли.

-    А ты с кем был? – задал вопрос Шинкаренко, пряча пистолет в кобуру. – Иди сюда, посмотри на этого. Знаешь его?

     Незнакомец наклонился к трупу и тут же, неумело перекрестившись, отпрянул назад.

-    Господи! – запричитал он. – Так это ж Тимоха… Убили, значит, сволочи, пока я за палкой бегал.

     Несмотря на трагизм ситуации, Батарейкин усмехнулся тому, что мужик умудрился ещё такой огромный дрын не назвать палочкой.

-    Надо головой думать прежде, чем приставать к прохожим со всякими дурацкими просьбами, - поучительно заметил сержант. - Как они хоть выглядели? Запомнил?

-    Конечно, запомнил, - оживился мужик, - а чего там помнить…

     Шинкаренко с Батарейкиным понимающе переглянулись, словно врачи на консилиуме, пришедшие к единому мнению. Предвкушая легкую победу в деле поимки преступников, сержант отдал распоряжение.

-    Рядовой, вызывайте экспертную группу. Нам здесь уже делать нечего. Этого с собой, в участок, - он ткнул пальцем в алкаша.

-    Я не хочу в милицию! – запротестовал тот. – Что я там не видел? Я тут недалеко живу, пойду домой спать… Тимоху, конечно, жаль, но…

-    Ты мне ещё поговори тут! - вызверился Шинкаренко, скорее всего, для того, чтобы яростью прогнать неудержимое желание уснуть. – Заодно и пятнадцать суток оформим!

-    Так бы и сказал, начальник, - снова икнул незнакомец, - уже еду. Только на сутки не надо. Всё путём…
               
                *          *          *

     Вернувшись в отделении милиции, Шинкаренко, сопровождая еле передвигающего ноги свидетеля в отдельную комнатушку для предварительных бесед, с важным видом бросил через плечо Батарейкину:

-    Ко мне никого не пускать.

     Закрыв за собой дверь, сержант посадил выпивоху за стол, а сам, положив фуражку на столешницу, устроился напротив. Сидячее положение моментально расположило ко сну, и Шинкаренко энергично похлопал себя ладонями по щекам, чем немало удивил крепко поддатого визави. Хоть тот, скорее всего, в данный момент совершенно не понимал где он, и в качестве кого здесь находится, и только непрерывно хлопал ресницами.

-    Фамилия? – задал вопрос Шинкаренко, вытащив из кармана авторучку и подтянув к себе поближе чистый лист бумаги.

-    Чья? – в свою очередь поинтересовался свидетель.
-    Ну не моя же! – вспылил «следователь».   
-    А-а-а, моя? – сообразил допрашиваемый. – Моя Грейпфрутский.

     На удивление сержанта, последнее слово он произнёс очень даже членораздельно.

-    Грек… Что?! – снова взбеленился Шинкаренко. – Откуда у тебя может быть такая фамилия? Эти плоды попали к нам в страну только несколько лет назад! Ты что, решил мне голову морочить?!

-    Никак нет, - обиделся  допрашиваемый, - и причем я до этих плодов? У меня, по крайней мере, так в паспорте записано… Правда, я его с собой не брал.

-    Ну, ты даёшь, - примирительно  вымолвил  Шинкаренко и, поняв, что такую фамилию записать ему вряд ли удастся, нарисовал на бумаге жирную «галочку», - ладно… Имя, отчество, адрес?…

-    Николай Иванович. Живу там недалеко – Сеченова, 6.
-    Вот. Так бы сразу, - Шинкаренко позволил себе нацепить на лицо подобие улыбки, старательно выводя на листике мелкие буквы, - думаю, мы с тобою поладим…

-    Ну, так как выглядели те двое?… Давай, вспоминай… Скоренько  всё запишем, и быстрей попадешь домой, - сержант сам уже был мысленно на раскладушке в подсобке.

-    Да как выглядели… - начал рассуждать допрашиваемый. – В штанах были, в рубашках… Пьяные… Очень… Вот цвет одежки только не рассмотрел. Оно, знаете, темновато было.

     У Шинкаренка на мгновение глаза поползли вверх и нижняя челюсть немного приопустилась.   

-    Ты что, меня за идиота держишь?! – заревел он, брызгая во все стороны слюной. – Это всё, что ты можешь сказать?!… Да по такому описанию мне придется арестовать минимум полгорода!
-    Ну, почему всё? – Грейпфрутский отчаянно замахал руками. – Что-то ещё запомнилось… Сейчас, дай бог памяти…

     Николай Иванович прокашлялся и попытался увлажнить языком пересохшие губы. Сидящий напротив сержант молча сверлил свидетеля немигающим взглядом. Видимо, у бедняги услышанные приметы преступников напрочь отбили охоту поспать.

-    Начальник, больно думается, - прошамкал Грейпфрутский, - дал бы чего горло промочить… Сил уже нет, сам понимаешь… Сушить начинает…

     От такой наглости у «начальника» так раздулись ноздри, что, увидь его в таком состоянии, Батарейкин сам бы догадался, что «лицо у свиньи» из четырех букв называется рыло.

-    На сутках будешь мочить горло! – заорал он, хотя, не смотря на это, вышел из комнаты и через полминуты вернулся с граненым стаканом в руке, в котором покоилась прозрачная жидкость. Злой сержант, который Грейпфрутскому уже порядком осточертел, в этот момент показался Николаю Ивановичу эдаким ангелом милосердия, прямо таки душкой, заботящимся о здоровьи ближних. Шинкаренко протянул ему стакан и снова уселся за стол. Свидетель схватил посуду и жадно сделал пару глотков, после чего умиленное выражение лица резко стёрлось кислой миной.

-    Так это ж вода, - разочарованно произнёс Грейпфрутский.
-    А ты чего ожидал? – хмыкнул сержант. – Специально припасенный для тебя шведский «Абсолют»?

-    Так это ж меня не спасает, - неуверенно возразил свидетель.
-    Я тебя сейчас спасу! – снова заводился Шинкаренко. – Вода тоже лекарство. Давай, вспоминай лучше преступников, а то точно оформлю на сутки.
-    Хорошо, хорошо, - примирительно поднял руки допрашиваемый, - сейчас припомним…

     Неожиданно за дверью звонко раздался голос Батарейкина.

-    Товарищ сержант! Здесь какой-то пьяный спрашивает, где находится «ПРИВАТБАНК»… Деньги срочно понадобились…

     Шинкаренко, повернув голову в сторону двери, крикнул со злостью:

-    Ну, так покажи ему ближайшее отделение!… У нас там, по-моему, свободных филиалов хоть отбавляй!… И не мешайте работать! Я занят! Ну! – он снова уставился на допрашиваемого.

-    А я и говорю, - встрепенулся тот, продолжая прерванный разговор, - вот у одного, например, я запомнил в руках бутылку…

-    Да на хрена мне эта бутылка! – на Шинкаренку, казалось, сейчас лопнет форма. – Ты припомни какую-нибудь особую примету!… Понимаешь?!… Чтобы я по ней мог преступника вычислить!… Понимаешь?!…

     Авторучка в руке сержанта хрустнула пополам и он с остервенением швырнул её в угол комнаты.

-    Тихо-тихо, начальник, - забарабанил пальцами по столу Николай Иванович, - что-то припоминаю… Ну, конечно, как я мог забыть?… Тот, что с бутылкой был, матерился сильно… По-особенному, понимаешь ли…

     Неизвестно, какие слова употреблял тот, «что с бутылкой», но из уст Шинкаренка грянули такие проклятия, что земля воистину содрогнулась, и даже будь его утверждения правдивыми лишь наполовину, этого было бы достаточно, чтобы самые дальние  представители рода Грейпфрутских провалились от стыда. После окончания тирады свидетель некоторое время, не мигая, смотрел на сержанта, видимо, переваривая услышанное, а затем спокойно произнёс:

-    А ты на меня не ори, начальник… Рассказываю то, что помню… И вообще, мне домой давно пора, - Николай Иванович взял со стола фуражку Шинкаренка и, скорее всего, в знак перехода от  своих слов к делу, одел её себе на голову. В засаленной робе и милицейском головном уборе он смотрелся примерно так же, как и архиепископ Кентерберийский в Наполеоновской треуголке, хотя оценить по достоинству картину было некому, поскольку единственный зритель в лице сержанта вряд ли знал, что носил на макушке Наполеон, а словосочетание «архиепископ Кентерберийский» значило для него не больше, чем «вече у эллинов».

-    Куда надел?! – заорал Шинкаренко не своим голосом, срывая фуражку з головы допрашиваемого. – Так, Грекин!… Или как там тебя?!… Фруктов!… Последний раз по-хорошему говорю: или даешь описания преступников, или садишься на пятнадцать суток за появление в общественном месте в нетрезвом виде!

-    Всё нормально, начальник, - Николай Иванович испуганно посмотрел на фуражку, словно видел такую первый раз в жизни, затем перевёл взгляд на сержанта, - кто ж спорит… Сейчас постараюсь вспомнить…

-    Вот и молодец, - «следователь», выпустив пар, начал понемногу успокаиваться, - вспомни какую-нибудь особую примету… Постарайся… Я тебе потом и водочки достану…

-    Так может сразу и?… - оживился свидетель.
-    Нет, потом!… Сразу дело…
-    Хорошо-хорошо, - согласился Грейпфрутский, - а какая это особая примета?
-    Ну, может, у человека не было какой-то визуально наблюдаемой части тела, -  начал терпеливо объяснять сержант, - например, руки… Или ноги… Или…

     Шинкаренко тут же осекся, сообразив, что последнее слово ляпнул невпопад, поскольку из визуально наблюдаемых конечностей у человека кроме руки и ноги остаётся только голова.

-    Да-да, - сонно начал Николай Иванович, - действительно у одного чего-то не было…
-    Может, руки? – оживился сержант.
-    Не-е-а, руки имелись. По роже ж чем-то били…
-    Значит, ноги? – не унимался мент.
-    Тоже нет, - задумчиво ответил допрашиваемый, - с ногами у них всё  в порядке было…

-    Ты что, опять надо мной издеваться решил? –  начал  закипать Шинкаренко.  – Хочешь сказать, что у кого-то головы не хватало?

-    И не думал такое говорить, - отмахнулся свидетель, - ты, начальник, не подгоняй меня… Сейчас постараюсь припомнить…
-    Уж будь добр, постарайся. Это и в твоих интересах. За Тимоху расквитаться, небось, охота?…
-    Это точно, - почесал затылок Грейпфрутский, - дай подумать…

     Собеседники, на удивление, резко замолчали, и в комнате стало тихо. Шинкаренко, уставший держать открытыми слипающиеся глаза, на какой-то миг провалился в глубокую дрёму, но тут же очнулся, увидел перед собой несколько размытых изображений Грейпфрутских, и не сообразив, пока, где он хоть примерно находится, во всю глотку заорал то единственное, что у любого мента, словно на жестком диске компьютера, записано в подкорке.

-    Вы куда спрятали труп своей тёщи, сволочи?!!!

     Николай Иванович, видимо, тоже задремавший в этот момент, от неожиданности подпрыгнул на стуле и уставился на сержанта с таким выражением лица, которое вполне могло быть у человека, отсидевшего пятнадцать лет за убийство, и при выходе на свободу повстречавшего за воротами тюрьмы свою жертву, разгуливающую в добром здравии.

-    К-какой т-тёщи? – заикаясь, спросил свидетель. – Она у меня ещё жива… К сожалению…

     Шинкаренко похлопал ресницами, пытаясь прогнать остатки сна, и ещё не полностью опустившись с небес на грешную землю, ляпнул первое, что пришло на ум.

-    Фамилия?!

     Свидетель ничего непонимающим взглядом смотрел на «следователя», боясь сказать что-то лишнее.

-    Я уже говорил… Там у вас записано, господин начальник… - Грейпфрутский, на всякий случай, перешел на более почтительное обращение к хозяину кабинета. При слове «господин» Шинкаренко реально ощутил на своих плечах тяжесть генеральских погонов. Затем схватил листок бумаги и, увидев на нём нарисованную жирную галочку, окончательно пришёл в себя.

-    Ну, ты это… Репкин… - промямлил он, виновато глядя на задержанного. – Ты неправильно меня понял.

     В этот момент, первым человеческим желанием сержанта было извиниться и пожалеть перепуганного свидетеля, но тут же усилием воли пресёк этот порыв, вовремя вспомнив, что он на работе, где такая мелочь, как извинение и жалость абсолютно неуместны. Вместо этого он рявкнул.

-    Ну, шо-о уставился!… Вспомнил что-нибудь?!

     То ли от осознания гражданского долга по вопросу активного содействия правоохранительным органам в деле раскрытия преступлений, то ли перед страхом из-за того, что сидящий перед ним субъект мог незаметно, не доведи Господь, перейти от слов к рукоприкладству, Грейпфрутский, в очередной раз, задумался, состроив умное лицо. Хотя пьяные люди, скорее всего, даже не подозревают, что выражение «умное лицо» применительно к ним является абсолютной катахрезой. Такая физиономия в этот момент требует совершенно другого словесного определения.

-    Так-так-так… - в который раз  начал  Николай  Иванович, правой рукой снова выстукивая на столе нервную дробь, а пальцы левой погрузив в пышную шевелюру. Надо полагать, для усиления мыслительного процесса.

-    Ну, вот как сейчас помню… Ну, вот как тебя вижу, начальник, - Грейпфрутский немного осмелел, опять ощутив свою значимость как важного свидетеля. – Чего-то там не хватало… Ну что я, придурок какой-то?…

-    Давай-давай, - подбодрил его Шинкаренко. На миг ему показалось, что у задержанного заскрипело что-то в голове, и полушария мозга, приподнявшись над макушкой, постучали друг друга, и спрятались обратно.

-    Вспомнил!!! – неожиданно заорал  очевидец. Наверное, точно так же в своё время Архимед, сидя в горячей ванне, выкрикнул слово «Эврика».

-    Ну, как же я смог забыть?! – Николай Иванович хлопнул в ладоши и выгнул грудь колесом, словно подставляя её для прокалывания в робе дырочки под орден «За активную помощь в ликвидации преступных элементов» или, на худой конец, значка «Ветеран-дружинник». Радостное лицо допрашиваемого светилось от счастья.

-    Говори! – чуть не задохнулся от избытка чувств Шинкаренко.   
-    Да у того, второго, не было в руках бутылки с водкой! Как пить дать – не было !!!

     В один миг сержант превратился из обыкновенного милиционера на участника немой сцены гоголевского «Ревизора». Несколько секунд он в миг потускневшими глазами смотрел на ликующего Грейпфрутского, а затем, что было сил, закричал:

-    Батарейкин !!... Свидетеля в камеру !!! – и издав протяжный храп, с лопнувшими надеждами на блестящую профессиональную карьеру, со стуком уронил голову на стол.




                20.05.2005г.