Райские яблоки

   Из-за частокола домов, построенных на линии горизонта, поднималось кроваво-красное солнце. Отражаясь в нём, густые тучи окрасились в багровые цвета. Зловещий пейзаж пугал, предрекая все кары небесные, как описанные в “Апокалипсисе”, так и не вошедшие в него по этическим соображениям, дабы оставить человечеству хоть толику надежды.
   Мужчина лет сорока с небольшим, стоя на балконе, с высоты девятого этажа смело встречал раннее сентябрьское утро.
   — Нет, ребята, всё не так! Это не кроваво-красный восход и не коварная атака багровых туч. Наш город освобождает от беспросветной тьмы красная конница, и на древках кавалеристов реют кумачовые знамёна. Наши в городе!
   И действительно, после непродолжительных боёв тёмный багрянец уступил место жизнеутверждающему ярко алому цвету пионерского галстука. Город просыпался, он, как и требовал того алый цвет: “Был готов!” Не дав как следует насладиться этой красотой, “пионерскую зорьку” сменил золотой восход. Город проснулся, он был полон сил, он излучал флюиды здоровья и до позднего вечера был непобедим.
   Мужчина, любуясь нереальной игрой красок, ощущал неподдельный комплекс неполноценности: ”Никакие краски не способны передать эту палитру. К сожалению, регулярное чудо стало для нас обыденностью и мы, желая выспаться, добровольно отказываемся от него. После, чувствуя душевную недостаточность, заменяем волшебство суррогатом картин, фотографий, кино- и теле-панорам. Нехватка чуда в организме приводит не к банальной сердечной недостаточности, а к более страшному заболеванию — недостаточная сердечность. Человечество сошло с ума. Да и я с ним”.
   Дальше — ежеутренний ритуал: разогрел руки-ноги, упал на пол — отжался, потом — пресс, растяжка. И груше немного досталось — и справа, и слева, и с ноги: "А нечего с утра пораньше багровыми тучами пугать".  После этого — в душ.
   Отмыв душу и тело от багровых тонов этого утра, пошёл на кухню. Света, ловко манипулируя кухонными принадлежностями и продуктами, готовила завтрак.
   — Ну что, Ромка, готов к труду и обороне?
   — А то? — он поцеловал её в щёку.
   После завтрака приобнял её за стройную по-прежнему девичью талию. Очередной поцелуй в щёку:
   — Ну всё, Светик, побежал я — дела деловые делать, работу работать... Кто, если не я?
   Она посмотрела как-то странно и, решившись, всё-таки спросила:
   — Ром, а пошли вечером прогуляемся. Куда-нибудь, просто так. Ботанический сад рядом, сто лет там не были. Как ты на это смотришь?
   — Светик, сто лет — это перебор, мне намного меньше, я просто выгляжу сегодня так. А ты у меня вообще — девочка,— начал он издалека,— Но... Ты даже не представляешь, какой трудной была эта неделя. Давай — завтра суббота, вот и погуляем. Честно-честно. А?
   — Хорошо. Но учти — я обиделась, чуть-чуть, совсем немного,— она, по-детски надув губки, повернулась к окну. Он обнял её за плечи, аккуратно повернул к себе и крепким поцелуем стёр обиду с губ.
   — Всё, Светик, я побежал.

   ***

   Троллейбус на удивление был наполовину пуст. Давно уже с утра пораньше на работу никто не спешит, все стали "вольными каменщиками", "вольными стрелками", "свободными художниками", а они выше такого "старорежимного" понятия, как рабочий график. Молодёжь искала себя, а это чрезвычайно нелёгкий труд, и обкладывать его рамками и графиками — просто преступление.
   Но представители нашего будущего в салоне присутствовали. Почти все — и молодёжь, и Роман, утром встречавший на балконе натиск багровых туч, и даже бабушки преклонного возраста уткнулись в телефоны. Погрузившись в виртуальный мир, они изредка возвращались в реальный, поглядывая в окно троллейбуса — чтобы не пропустить свою остановку.
   Всеобщую идиллию нарушил вновь вошедший пассажир. Немытые волосы и борода давно не стрижены, лицо немного опухшее, под ногтями на пальцах рук столько чернозёма — хоть картошку сажай, куртка и джинсы повидали в своей жизни такое —  книгу написать можно. Всю эту красоту, как прожектор, освещал лиловый "фонарь" под левым глазом. Бородатого окружал ореол аромата крепчайшего напитка с лёгкими нотками ацетона, дополняющего букет того великолепия, которое изволил откушать ни свет, ни заря благородный сомелье...
   Он с нескрываемым укором смотрел на уткнувшихся на экраны телефонов пассажиров:
   — Ну!? — с вызовом спросил бородатый. Нет, не пассажиров, а весь мир,— Так и будем? Вот вы — уткнулись в этот интернет. Да? А это ваша могила. Оглянитесь вокруг, поговорите друг с другом. Он вас погубит. Взрослые люди... Не стыдно? — и обращаясь конкретно к Роману как к ровеснику, добавил,— Мужик, они — ладно, пропащие люди. Но ты-то...? Той ещё закалки. Эх! Да ну тебя...
   Бородатому стало нестерпимо стыдно за окружающих его людей. Махнув рукой — на них, на мир, на всё человечество, он вышел на следующей остановке. Но привкус, нет, не ацетона, а какой-то неловкости остался, по крайней мере у Романа. Тот, когда вышел на своей остановке, достал телефон и, найдя в записной книжке "Светик", набрал её. После гудков — её голос:
   — Да, мой хороший?
   — Светка, твоё предложение ещё в силе?
   —  Какое?
   — Родная, я после работы вечером буду ждать тебя у ворот Ботанического сада. И... Главное: я тебя люблю!
   — Опять,— она улыбалась, он это чувствовал.
   — Всегда, Родная, всегда. До вечера.

   ***
   А вечером они бродили по аккуратным дорожкам Ботанического сада, фотографировались на фоне каких-то экзотических цветов и водяной лилии, кормили хлебом уток на озере. Он ей читал стихи, что-то рассказывал, она смеялась — звонко, как девчонка. Потом они, сидя на скамейке в тени огромного дуба, обнимались и целовались — как раньше, как когда-то.
    Потом она пообещала показать ему тайное место:
   — Там райские яблочки растут, три дерева... У меня есть кулёчек, соберём немножко — я тебе варенье сварю. Пальчики оближешь!
   Потом на часах было больше десяти вечера (вот время летит!), а парк работает только до девяти. Ворота уже закрыты, и они, как когда-то давно, перелезли через ворота и смеялись, смеялись, смеялись... Просто так!
    На следующий день она варила варенье из райских яблок, а он читал ей стихи, рассказывал анекдоты на грани фола и, сняв со стены гитару, пел ей "Райские яблоки" Высоцкого. Вечером они пили чай со свежесваренным вареньем, смотрели какое-то кино — про любовь и целовались, как там — в Ботаническом Саду. Воскресенье было продолжением вчерашней субботы: чай, варенье, кино… Счастье. В воскресенье вечером варенье из райских яблок закончилось, но остался привкус — сладкий, немного терпкий, неповторимый привкус счастья. Остался надолго.

   ***
   В понедельник утром Роман ехал на работу — в то же время, на том же троллейбусе. Он не смотрел в экран телефона, он смотрел в окно и улыбался. На одной из остановок в салон вошёл пятничный бородач. От него не пахло свежевыпитым крепким напитком, он был трезв и это его очень беспокоило. Спасение человечества от пагубной интернет зависимости его сегодня интересовало намного меньше, чем поиск живительной влаги для страждущего организма.
   Роман обратился к бородатому:
   — Уважаемый...
   Уважаемый обернулся, не поверив своим ушам:
   — Мужик, ты мне?
   Мужик кивнул:
   — Подойдите, пожалуйста.
   Тот неуверенно подошёл:
   — Чего тебе?
   Роман, достав из бумажника купюру, протянул её бородатому:
   — Я вижу, Вы сегодня по воле случая оказались в небольшой финансовой пропасти. Я хочу Вам помочь. Как говорится — чем могу.
   — А… Это…От меня чё те за это надо? — тот не верил своему счастью.
   — Да ничего. Вы мне уже помогли. Очень. Огромное Вам спасибо!
   Бородатый, пока благодетель не передумал, схватил купюру — и к выходу, по дороге отдавая должное его величеству случаю:
   — Мужик, ты... Ты... Ты — человек! Я тебя уважаю! Не то, что эти... — презрительный взгляд в сторону окружающих.
   На ближайшей остановке бородатый соскочил с подножки троллейбуса и по-быстрому удалился, пока его с неба свалившийся спонсор — мужик и человек не отобрал купюру.
   Роман снова повернулся к окну. Он, чувствуя на губах терпко-сладкий привкус варенья из райских яблок, продолжал улыбаться. Теперь он точно знал: истина глаголет не только устами младенца, просто нужно повнимательней прислушиваться к голосу окружающего мира, к голосу Свыше, чтобы не пропустить Главное.