Не убивайте матерей своих

Толян наслаждался, лежа на диване в своей комнате, опохмеляясь пивком и поглаживая пузо.

Как хорошо! Живительная алкогольная влага обволокла его горло, словно знаменитый прибалтийский бальзам, постепенно стекая восхитительными струйками в его многострадальный желудок. Сознание его постепенно прояснялось, тело расслаблялось приятными конвульсиями, голова просветлялась медленно, но верно, и постепенно начало возвращаться зрение, позволяя снова различать очертания предметов в комнате.

«Надо вспомнить, что вчера было», - где-то глубоко внутри около мозжечка ещё гудел тяжёлый набат, не позволяя вспомнить вчерашний день. - «Вчера я сильно надрался. Пришлось снова отнять пенсию у матери. Она ещё сопротивлялась, дура старая. Все ей неймётся. Куда денется! Пора уже смириться и отдавать все деньги мне. Пусть спасибо скажет, что я не выгнал ее из дома. Хотя она так мне надоела, так меня бесит, что хочется иногда ее прибить. Кстати, где мать? Надо проверить, все ли ее заначки я выбрал».

Толян нехотя поднялся, с трудом борясь с головокружением и тошнотой, походя озираясь по сторонам.

- Мать, ты где, ведьма старая? Отзовись, а то найду, хуже будет.

Вдруг увидел ее, распластанную по полу, неподвижную в оглушительно звенящей тишине. Ни звуков, ни стонов. Словно мертвая.

Он затормошил ее, пытаясь разбудить, привести в чувство.

- Мать! Ты че, померла что ль? Хорош прикалываться!

Нет ответа. Дышит ли? Он опустился на колени, приблизившись к ее лицу и пытаясь уловить какой-нибудь звук, стон, вздох.

- Крыса! Сдохла что ли? Чего я теперь буду делать? Где я возьму деньги? Как я буду жить? Тварь подколодная! Как ты посмела меня здесь бросить?

В страшном гневе он несколько раз ударил ее по лицу, остервенело пнул по животу и груди, испытывая удовольствие от своих мощных точных ударов, словно бил по боксерской груше.

В страшном диком неистовстве снова и снова пинал ногами материнское тело, стараясь как можно сильнее ударить ее в грудь.

В животной ненависти своей он жестоко мстил своей матери.

За то, что после суток страшных мучений в больнице она родила его - свое родное маленькое чудо. Выкормив своей грудью и не позволив умереть, она привела его прямиком в ненавистный ему мир, трепетно взяв его маленькую нежную ручонку в свою теплую, ласковую материнскую руку.

За то, что он всегда прижимался к родной материнской груди, ища защиты и успокоения в объятиях матери, то обиженный хулиганами-мальчишками, то девушками, которые с презрением отказывались встречаться с ним.

За то, что мать всю жизнь беззаветно любила свое дитятко и прощала все обиды, все горе, которое он ей причинил, не требуя ничего взамен.

Он бил свою мать, наслаждаясь отвратительной местью, за то, что он не просил его рожать.

***

Семья, в которой родился Толя, была обычной, среднестатистической. Ни лишнего достатка в доме, ни роскоши. Обычная жизнь от зарплаты до зарплаты. Правда, мать занимала неплохую должность в местной сельской администрации, работая главным бухгалтером, поэтому старалась по мере сил тащить всю семью на своих плечах.

Муж ее перебивался случайными заработками, так как не любил работать и часто бывал уволенным, попутно уходя в глубокие запои.

Что же до двоих сыновей, то старший Игорь был вполне самостоятельным. Выучился, отслужил в армии, уехал работать в город на хорошую должность, да и женился там на прекрасной девушке. А недавно обрадовал новостью новоиспечённых бабушку и дедушку, сообщив о рождении внука.

А младший сынок был сущим наказанием, будучи полностью похожим на своего отца. Бог не дал ему большого ума, поэтому Толенька учиться и работать не любил. Больше всего ему нравилось гулять, с удовольствием дегустировать разнообразные алкогольные напитки, доводя себя до состояния «свинячьего визга», да сидеть на шее у матери, выклянчивая деньги то у нее, то у старшего брата, к которому бедненький-несчастненький братец нередко обращался за материальной помощью.

Ни брат, ни мать ему никогда ни в чем не отказывали. Вот и получилось из Толи то, что получилось.

Очередной скандал с младшеньким дитятей расстраивал нервы матери, заставляя ее сердце судорожно сжиматься от боли, которую, сам того не осознавая, он ей причинял. В эти минуты, выслушивая от сына страшные оскорбления и унижения, она горько плакала, не понимая, за что он так поступает с ней. Она же его мать! Она дала ему жизнь, заботилась о нем. Он – самое любимое и дорогое, что есть у нее на свете.

-Да ты мне никогда не помогала! Я всего добился сам!

-А чего ты добился? Скажи спасибо, что я тебя на работу устроила. А то сидел бы без гроша в кармане!

-Ты вообще мне никогда ничем не помогала! Ты только своего Игоряшу всегда любила. Только все о нем и переживала! А меня ты никогда не любила!

- Я люблю вас обоих одинаково. Это ты ведёшь себя так, что даже окружающие люди тебя не терпят.

- Как я себя веду?

- Да смотришь на всех свысока, презираешь, будто ты лучше всех, да умнее. А сам обойтись не можешь без матери и старшего брата!

- Да пошла ты!

И в самом деле. Ничего не представлял из себя Толик. Завидовал всем, злился, чужие деньги считал, да «поливал всех грязью». Правда, делал это исподтишка, за глаза, да когда лишнего примет на грудь. В такие минуты сам черт в него вселялся, превращая его в шакала со звериным оскалом. В полной мере он был доволен собою, когда устраивал своей матери ад на земле.

Кто есть мать? Слабое звено. Все стерпит, обиду забудет, на утро виду не подаст, что над ней дитятко измывалось, оскорбляло последними словами, да унижало за все то хорошее, что она для него сделала. Избалованное дитя добра не помнит. Оно не насытится никак, все только требует: «дай, дай». Не замечает избалованное дитя своего скотства, дабы считает себя великим, самым лучшим на свете, что все ему должны.

Мать виновата? Не воспитала, пока поперек кровати лежал? Да жалко всегда было младшенького. Бедненький, все не везёт ему, ничего-то у него не получается ни в личной жизни, ни на работе. Кто же ещё его пожалеет, кроме матери?

***

Время шло. Мать старела, ушла на пенсию. Отец к этому времени уже помер от цирроза печени, перепив и испробовав все на свете, в чем мало-мальски содержалось вещество, похожее на спирт. Всю жизнь нещадно трепал нервы своей жене в самоличном алкогольном помутнении, постепенно сводя себя в могилу запоями и возлияниями.

Схоронив мужа, понадеялась было она, что теперь-то никто не будет ее обижать. Не тут-то было. Младшенькое чудовище подросло и заявило о себе.

- Игорек. Забери меня пожалуйста к себе. Я больше не могу тут жить, - мать рыдала в трубку телефона, рассказывая о своих печалях своему старшему сыну, - он меня оскорбляет, унижает, совсем житья не дает.

- Мама, собирайся. Я сегодня же тебя заберу. Жди.

Как хорошо ей было у старшего сына! Тихо, мирно. Никто ни на кого не орал, не оскорблял, не унижал. Вечерами, когда все приходили с работы, они всей семьей ужинали, смеялись, обсуждали новости. Она отдыхала здесь душой, но сердце ее было не на месте.

Как там младшенький? Не нужно ли чего ему? Ладно ли все у него?

Вот, звонит. Наверное соскучился.

- Мать. Чего ты там загостилась? У меня денег нет, все истратил. Давай, приезжай. У тебя пенсия вот-вот придет. Мне деньги нужны.

Игорь заметил, как мать вся сникла, расстроилась, как съёжились плечи от бессилия и безысходности, как полились ручьем слезы.

- Мама, не уезжай. Тебе же у нас хорошо, спокойно.

- Денег у него нет. Как он без меня-то будет?

- Да фиг с ними, с деньгами. Отправляй ему все. Пусть подавится. Только живи здесь в спокойствии.

- Нет. Не могу я так. Не хочу быть обузой.

- Какая ты нам обуза?! Ты - мать мне! Ты всю свою жизнь нам с братом посвятила. Только он об этом не помнит.

- Нет. Поеду я. Не сможет он без меня.

***

Сколько сможет вытерпеть мать, испытывая к себе скотское отношение своего ребенка?

Как унизительно чувствовать, что она нужна своему дитятке только ради ее зарплаты или пенсии.

Как страшно ждать с работы своего ребенка, а дождаться злую лающую овчарку, готовую вцепиться матери в горло и загрызть до смерти, если вдруг дитятке кто-то испортил настроение.

Как унизительно зависеть от того, кто, по сути, самый родной на свете человек, а на самом деле - враг, медленно уничтожающий мать день за днем, убивающий ее сердце, душу, заставляющий ее медленно умирать.

Каждое грубое слово - нож в сердце, каждое оскорбление - пуля, каждое пренебрежение - удар, каждая насмешка - открытая рана, из которой сочится кровь. Кровь матери, которая беззаветно любит свое дитя.

Горестно видеть каждый день, какое чудовище она воспитала. В этом чудовище ее боль, ее любовь, ее ненависть. В этом чудовище ее мука.

Как хочется прекратить эти мучения! Как хочется уйти из этой жизни, где твой палач и твой ребенок – одно и то же лицо.

***

Толян сидел возле тела матери и выл. Он не умел плакать. Тем более, плакать по матери. От нее он только требовал, не жалея ее, не испытывая к ней любви. Он никогда не мог обнять ее, подставив сильное плечо, позаботиться о ней, или просто пожалеть.

Он никогда бы не сказал:

- Мать. Я так люблю тебя, я тебе так благодарен. Я так ценю то, что ты для меня сделала.

Она никогда не слышала от него таких слов.

И теперь, когда сердце ее не выдержало, когда она, улыбаясь и радуясь, покинула этот мир, Толя завыл. Как воют шакалы, собаки, шавки, когда им не достается добыча.

Как воет человек, который теперь не представляет, как жить без матери.

Человек, который остался без родителей и превратился в сироту.

- Мать, забери меня с собой. Я не хочу без тебя жить. Прости меня! Ма-а-ать! Ма-а-ама-а!!!

***

Сквозь сон он почувствовал, как кто-то гладит его по голове. Он никогда не забывал, какая нежная, теплая рука у его мамы.

- Мама. Ты не умерла? Ты снова со мной? Почему ты молчишь?

Его любимая мамочка смотрела на своего Толеньку, улыбаясь тепло и печально. В ее лучистых глазах сверкали искорки, словно солнечные зайчики, купающиеся в водной глади лесного озера. Она покачивала головой, смешно хмуря переносицу, как делала всегда, когда младшенький расстраивал ее. И сейчас она была очень грустна.

- Мамочка, я расстроил тебя. Прости меня. Я больше так не буду. Я больше не причиню тебе зла, только не уходи. Не уходи от меня. Я так люблю тебя! Я не смогу без тебя жить. Прости, что я у тебя такой дурак. Почему ты молчишь?

Толя проснулся от пронзительного крика петуха. Вскочил, увидел бездыханное тело матери, распластанное на полу, и завыл страшно, натужно, жутко, как воют шакалы или волки, потерявшие свою добычу.

Мамба, капля яда.

Благодарю за чтение моих рассказов, оценку и комментарии.