5гл. Крутой поворот

               Вир впервые видел Анну такой счастливой. Она и не скрывала, что это лучший её день из всех прожитых. Свадьба! Жизнь обретала истинную цену. Как ни посмотри, а семейный очаг держится заботами женщины. Вот теперь по-настоящему предстоит создать свой дом с семью Я. Почему нет? Семь, не семь, но двух детей Анна вырастит. О чем они и мечтали с Виром. Впереди их ждет много лет, которые необходимо наполнить смыслом и делом, а не бездарно истратить на суету, пустяки и удовольствия. Только так! На другое Анна и Вир не согласны. Жить так жить…
               Свадьба!
               Сейчас она и начнется в банкетном зале.
               Ждут гости, ждут жениха и невесту, которые с минуты на минуту должны приехать сюда. А ждать – утомительно, тем более перед банкетным залом, за стеклянными дверями которого влекут к себе и накрытый угощениями стол, и сияющая посуда, и пустые стулья…
               И вот, наконец-то, машина!
               Заиграла музыка. Оживились люди, беря на изготовку фотоаппараты, срочно разбирая букеты цветов.
               Но что-то явно пошло не так…
               Что случилось? В чем дело?
               Анна предстала гостям вовсе не с Виром. Ее сопровождал высокий крепыш средних лет, который спокойным голосом с металлическими нотками пробасил:
               – Жених задерживается.
               У Анны от обиды побежала слеза.
               Невеста, не сдержавшись, заплакала и уткнулась головой в плечо пожилой женщины.
               Гости ничего не поняли. А когда здоровяк прыгнул в машину и умчался, то Анна объяснила:
               – Десять минут тому назад эти люди задержали Вира, сказали – для беседы. Что будем делать?
               Кто-то из гостей посмотрел на часы и разочарованно произнес:
               – Четверть третьего. М-да… Посреди бела дня. Прямо со свадьбы…

               Коломбо привезли в небольшой двор, образованный глухими стенами из кирпича и бетона. Попасть туда было непросто: джип фрументаров миновал множество ворот, шлагбаумов и обычных часовых в будках. Вира повели по узким и темноватым коридорам, где навстречу шли люди в военной форме, сновавшие из кабинета в кабинет и обратно. Каждый угол, на первый взгляд, полнился секретами. Даже обязательный план эвакуации при пожаре (его однажды попросил Карфи начертить для колледжа) ни разу не попал в поле зрения. Тугим показался даже воздух, слегка пахнувший сургучом.
              Наконец Коломбо завели в небольшую комнату, усадили напротив стола, где его ожидал человек в штатском. Удивили стены: их коричневое покрытие не отличалось от покрытия пола. Это был один и тот же линолеум. Лишь потолок оставался белым, но плохо замытым от красно-коричневых пятен.
              «Серьезное заведение», – подумал Вир, борясь с отяжелевшим дыханием.
              Высокий человек железного телосложения, одетый в штатское, представился:
              – Поручик Эрт. Из соображений экономии времени перейдем сразу к существу нашего дела, хотя теперь особо и некуда торопиться. Объясняю. Сейчас август, а в мае нынешнего года вы, гражданин Коломбо, позволили себе прилюдно… – при свидетелях! – подрывать авторитет государственной власти, причем в довольно издевательском тоне. Привожу дословно оную инсинуацию: «Нашему народу уже столько обещано, а ему все мало!» Что можете сказать по данному поводу?
              – Да вы серьезно?! – удивился Вир, понимая в какую сторону идет дело. – Во-первых, процитированное вами – не мое: слышал от кого-то случайно; во-вторых, это было сказано в шутку; в-третьих, из приведенной фразы вовсе не следует, что речь идет о государстве: обещать народу может кто угодно и чего угодно. Неужели из-за такой ерунды вы расстроили мне свадьбу?
              Эрт со всей силы хлопнул ладонями о стол:
              – Первое: вопросы здесь задаю я! А ты должен лишь отвечать «да» или «нет». Второе: не прикидывайся идиотом: шутник нашелся! Пропагандируешь издевательства врагов над нами. Третье: народу может обещать власть и только власть! «Кто угодно» обещает кучке подобных тебе конченых умников, но не народу. Ясно? Или растолковать подробней? Легко! Ты не только посмеялся над властью, но и поиздевался над народом: что значит «ему все мало!»? Народ вполне доволен обещанным и всем полученным из возможного. Или ты намекаешь на что-то еще? Власть якобы не додает?! Чего не додает? Отвечай! А куда она это недодаваемое девает, по-твоему?
              Вир понял одно: дело – серьезное. Словесами здесь уже не отделаться. Хотя болтали в преподавательской вроде бы все, однако претензии – только к нему одному. Несправедливо! И что? Не доносить же на коллег! Да, они преподаватели, но не предатели. К тому же, воробьи и кактус, рухнувший со шкафа, почти стерли в памяти содержание разговоров. Больше трех месяцев миновало, о чем конкретно говорили? Выход лучше искать в убедительных аргументах к предъявленным обвинениям. Впрочем, когда на тебе  наручники, твои доводы малоубедительны и служат только во вред. Есть ли другой выход?
             – Господин Эрт, одни и те же выражения можно понимать двояко, в зависимости от того, как их толковать. Согласен, ваша версия имеет полное право на существование – для принятия ее в качестве рабочей, допустим. Но уверяю со всей ответственностью: я имел в виду совершенно другое.
             – Просил же! Отвечать строго на вопросы, а не толочь воду в ступе!! – продолжил наступление Эрт. – Отныне надолго забудь о своей свадьбе!
             Вир понял, что он фактически загнан в угол. Аргументы абсолютно бесполезны. Главную роль играет сила, и только сила. Но что делать?
             – Хорошо. Если вы считаете меня виновным, то готов прилюдно каяться и понести соответствующее наказание.
             – Вот так-то оно лучше, – прорычал сквозь зубы Эрт. И жестом приказал стать лицом к стене. Затем подошел и снял наручники, докрасна успевшие натереть Виру руки. – Следуй за мной.
             Коломбо опять повели по коридорам. На сей раз, правда, недолго, повернули всего дважды. Эрт приоткрыл красивую деревянную дверь, спросил:
             – Разрешите?
             И пропустил перед собой Вира:            
             – Вперед!
             Они вошли в довольно просторный кабинет, показавшийся после предыдущего уютным, но строгим, без излишеств в убранстве. Стены были покрыты светлым ореховым деревом, с изысканными на них матовыми плафонами и бронзовыми бра, потолок оставался стерильно чистым, как свежая писчая бумага; длинный стол упирался в другой массивный стол, перегородивший кабинет поперек. За ним сидел седоватый человек, к которому у Вира сразу возникло доверие. Он даже не понял его причины. Эрт отталкивал своей открытой грубоватостью, а к седовласому появлялась симпатия, хотя никто еще не произнес ни слова: по всей видимости, возникала она оттого, что лицо хозяина кабинета выглядело спокойным, без следов равнодушия на нем, простым (в каждом подъезде дома встретишь похожее) и в то же время умным.
            Эрт доложил:
            – Господин доместор, обвиняемый признает свою вину. Разрешите идти?
            – Идите, – последовал ответ. – А вы, господин Коломбо, присядьте.
            Вир стал догадываться: дело вовсе не в его шутке. Тогда в чем? Только бы поскорей отпустили! Угрозы Эрта казались зловещими. Тем не менее дышать стало легче.
            Вир сел за длинный стол, куда ему и было указано.
            – Итак, вы признаете свое вину? – спросил доместор.
            – Да, но это была шутка, уверяю вас, – ответил Коломбо. И заметил портрет Архия над головой хозяина кабинета. Что не придало уверенности в себе, а, скорее, напротив. – Как прикажете к вам обращаться?
            – Пока так и обращайтесь: доместор. Вы понимаете, для чего я вас пригласил?
            Вир по-детски развел в стороны руки, тихо нараспев отозвался, недоумевая:
            – Не знаю… Трудно даже догадаться. Да и на приглашение мало похоже…
            – Если мы выдернули вас прямо со свадьбы, то, наверное, для этого есть существенные причины, согласитесь.
            Вир чистосердечно воскликнул:
            – Хотелось бы их знать!
            – Это уже секреты, за которые вы с сегодняшнего дня несете юридическую ответственность, предупреждаю.
            Коломбо стало страшновато, но любопытства появилось еще больше, чем страха. Неизвестность хоть и пугает, да неутолимо влечет к себе до тех пор, пока ее не познаешь. Ради нее люди шли на край света. А тут – вот она; только протяни руку. Вир смотрел на фрументара, как ребенок.
            Представитель закона спросил:
            – Вы готовы?
            Вир кивнул головой в знак согласия. Уж под одеялом он расскажет-то Анне! Легко представить ее удивление. Все-таки начинается настоящее приключение, подарок судьбы, подарок к свадьбе! Ух... Желательно одно: поскорей бы закончилась эта «опупея», и, дай Бог, благополучно.
            Доместор достал из стола бумагу и протянул ее Виру:
            – Подпишите договор о неразглашении государственной тайны, не самой, конечно, большой, всего класса «С». Но тем не менее. Во всем должен быть порядок. По причине его отсутствия распадаются государства.
            В Вире проснулся игрок. Экий покер предлагают! Но партнёры опасны. На то и игра.  И в ней предстоит обязательно победить. На кону жизнь? На кону благополучие. Всё равно ведь прижмут за его шутку – что он теряет? А молчать теперь в любом случае придется. Выигрыш же сулит приз...
            Вир наскоро пробежал глазами текст, взял протянутую ему ручку и подписал.
            – Это хорошо, – одобрил доместор. – Меня зовут Нук Дымов. Надеюсь, подружимся.
            Он снял трубку телефона и произнес всего два слова:
            – Мы идем.
            Затем обратился к Коломбо:
            – А сейчас совершим еще один великий переход через Альпы.
            Нук встал из-за стола, взял тонкую папку и жестом пригласил следовать за ним. Что Коломбо и сделал.
            В коридоре они повернули всего один раз и поднялись по старинной лестнице на этаж выше.
            «Здесь секретность минимум класса “Б”», – заподозрил Вир, потому что ступал теперь по мягкой ковровой дорожке. Даже шаги стали не слышны. Возросло любопытство: чем кончится это умопомрачительное дело?
            Коломбо, оглянувшись, заметил женщину в желтом, помахавшую ему рукой.
            Лора?!! Она все и подстроила?!
            Дымов подвел Вира к двери не просто красивой; она выглядела настоящим  произведением искусства, так, во всяком случае, оценил Коломбо: довольно большие плоскости двустворчатой двери представляли собой невысокий бронзовый рельеф с золотой наводкой поверх тонировки; лишь в одном месте горел рубином эмалевый медальон, на котором белела цифра: «№1». «Шеф!» – понял Вир. Нук уверенно открыл дверь, Вир шагнул за ним.
            Приёмная оказалась пуста, но на столе исходил паром стакан чая. Кто-то пил и вышел…
            Дымов с Коломбо проследовали в кабинет.
            Вир удивился его размерам и убранству. Здесь было значительно просторней, чем у Дымова. Высокие ниши, разделенные коринфскими колоннами, покрывала роспись с героическими сценами доблестных римских frumentarius; торец кабинета украшала большая белая ниша, из которой, подобно Цезарю, взирал на присутствовавших гранитный Архий; значительно ниже скульптуры возвышался дубовый стол, за которым виднелась высокая резная спинка кресла, отделанная сусальным золотом.
           Из-за стола вышел высокий обритый налысо человек, в штатском, но стильно военизированном костюме; сухой; заметно гибкий; со столь же неприметным лицом, что и у Нука. «Обмылок», – назвал его про себя Вир. Лысый приветственно протянул руку Дымову, а, поздоровавшись, пригласил сесть на старинные стулья, порознь стоявшие вдалеке от его стола.
           – Генерал, – сказал Нук, усаживаясь, – всё идет нормально. Пока без сюрпризов.
           – Замечательно. Надеюсь, обойдемся без них и дальше. По какому случаю мы сегодня при параде? – спросил генерал, осматривая костюм Вира. У Коломбо хватило наблюдательности и ума понять в течение первых же минут: глаза шефа искрились хитринкой, прикрывая профессиональную зоркость и проницательность (она холодом сверлила человеческое нутро собеседника), но иногда сквозь лукавый прищур жестко колола железная воля, которая, кажется, могла в любую минуту поразить жестокостью. Чем он и отличался от обаятельного Дымова.
           – Меня арестовали прямо на моей же свадьбе, – ответил Коломбо, надеясь найти сочувствие у высокого начальства. – Прошу вас, отпустите...
           – О, молодой человек, поздравляю! Так сказать, с корабля да прямо на бал! Не знал... А вы могли бы все устроить до свадьбы! – укорил генерал Дымова. – Нехорошо. Людей уважать надо.
           Нук изобразил виноватый вид. Молчал.
           Генерал, заложив руки за спину, стал ходить журавлем вокруг стула Коломбо.
           – Во-первых, вас не арестовали, а пока задержали для выяснения кое-каких обстоятельств, – не спеша, объяснил он Виру, поглядывая исподлобья. – Во-вторых, вполне возможно, этот костюм вам больше и не понадобится.
           – Неужели я совершил тяжкое преступление? – совсем испугался Коломбо. Настроение упало окончательно. Вместо свадебного костюма грозят облачить в тюремную робу. Стало жарко, снова появилось тяжелое дыхание. Он понял: в настоящий момент требуется особая осторожность.
           – Неужели я совершил тяжкое преступление? – повторил вопрос Вир.
           – ...Определит суд. Но есть выбор: бесславно сесть в тюрьму, в лучшем для вас случае – получить огромный позорный штраф за преступление против государства и потом полжизни платить за него – или на славу послужить этому государству – так сказать, осваивать науку на практике, то есть оказать нам услугу. Подчеркиваю: не бескорыстно.
           – Стать осведомителем? – со скрытым отвращением спросил Вир.
           – Ну, что вы! Мы вас ценим куда выше! – позволил себе шеф лёгкий смех. – Вам предлагается благородная миссия. (Генерал заглянул в бумагу.) Буду совершенно откровенен: доместор Дымов рекомендует социолога Вира Коломбо, преподавателя местного политехнического колледжа, на почетнейшую должность. Пока промолчу на какую именно. Оцените! Таким образом, у вас появляется возможность, ранее немыслимая – познавать жизнь не снизу, а сверху. От себя добавлю: при верхнем обзоре горизонт жизни значительно удаляется в глубину, а сама жизнь обретает наилучший обзор, а, значит, становится намного интересней. Впрочем, мы не принуждаем. Отнюдь нет! Но прошу учитывать последствия нашего в высшей степени важного разговора. Одну бумагу вы уже подписали, но и ее, боюсь, будет маловато. У нас разговор прямой и откровенный. Цените. Увы, отказ от сотрудничества предполагает превращение Коломбо в изгоя. Догадываетесь, что это такое?
           – Мало приятного, понимаю, – стал уже кое-что соображать Вир, еще не до конца осознавая, чего конкретно от него хотят. Вот тебе и приключения!
           Генерал вернулся и сел в свое кресло. Довольно медоточиво продолжил:
           – Это означает – познать все тяготы существования в подлунном мире, как то: нищету, отсутствие работы, вселенскую тоску, оскорбления и насилие над тобой тех, кого раньше презирал, неимение крыши над головой и даже отсутствие небольших человеческих радостей: например, пикничок на природе, день рождения в кафе, отдых на море и прочие милые благоглупости. А в итоге, «светит» отсутствие света в конце тоннеля. Но зачем вам это? (Генерал носовым платком протер губы.) Согласие же сотрудничать дает возможность войти в настоящую элиту. Что и есть подлинное счастье, тем более для parvenu – человека из низов, но с перспективой сделать головокружительную карьеру. Другие и мечтали бы о таком предложении, да, хвала небу, оно выпадает лишь избранным. Здесь и думать-то не о чем. Впрочем, я слишком много времени трачу на разговор. Пора заканчивать.
          – В случае согласия, что ждет мою мать и жену? – поинтересовался Коломбо, изучая собеседника.
          – Это уже ближе к делу, как говорил Ги де Мопассан. Вашей матери автоматически будет повышена пенсия. Вдвое. Да еще наскребем по сусекам специальных пособий, добавим путевок в элитные санатории, с приложением бесплатных билетов на проезд и приглашений на престижные концерты и так далее. С женой хуже. О свадебном костюмчике придется забыть. Совместной жизни не получится.
          – Меня заставят принести монашеские обеты?
          – Больше чем обеты. Вы будете допущены к таким государственным секретам, какие должны гарантированно оставаться только в этих стенах. Простите, жёны бывают болтливы… А супостаты не дремлют. Поэтому работы у нас – непочатый край… Если наступит время, когда мы перебьем всех лиходеев, то и тогда они не переведутся. Злоумышленник появится среди нас. При старании, можно под корень выкорчевать и его. Но бесполезно: он совьет гнездо внутри каждого из нас. Человек – эвентуальный* враг самому себе. Это не паранойя, а жизнь. Как сказал поэт, покой нам только снится. Но глупо трепать нервы новичку, я лично разрешу негласно помогать супруге денежными переводами, посылками и другой всячиной. Жалованье вам позволит... Мужской долг – черта рыцаря.
          – Что скажут Анне о моем исчезновении?
          – Что вы в бессрочной командировке. Не станем же мы врать!
          «Что скажут Анне о моем растворении в небытии? Что я испарился. Врать действительно нехорошо. А предавать? Грудью броситься на амбразуру? Никто всё равно не узнает», – дуплетом прострелило мозг.
          Коломбо охватил голову руками. Его затягивал омут, из которого невозможно было выбраться. Ох, уж эти славяне: они побеждали итальянцев в значении имени «Вир». Возникла адская боль. Впервые взрывался мозг от такого абсурда. Что происходит? Он, несостоявшийся жених, как паршивый пёс, загнан в угол? Похоже. Но выбор жестокий: бесконечные муки, неурядицы, беды, делающие вместе с ним и Анну несчастной, а потом лишающие будущего детей, – или неизвестная жизнь, незнамо чем грозящая и что могущая потребовать в будущем. Однако дыбой никто не грозит.
          – Понятно. Жить придется в изоляции... – сник Вир, задыхаясь.
          – Успокойтесь. Все носители секретности класса «А», начиная с вашего покорного слуги, оставили своих жён или вообще не женились. Железную маску на вас никто надевать не собирается. (Генерал переглянулся с Дымовым. Лучик улыбки скользнул по тонким губам шефа.) Да и мы не монахи... В каком-то смысле Коломбо со свадьбы и взяли, чтобы он не успел разнежиться от уюта и вкуса семейной жизни, но был покладист.
          «А за что корил Нука? Значит, знал же о свадьбе...», – пронеслось в голове Вира. Он поинтересовался:
          – Чем конкретно предстоит заниматься?
          Дымов достал из папки бланк договора о неразглашении государственной тайны и протянул Виру:
          – Заполни и подпиши. Секретность класса «А»! Пожизненная. Запомни и заполни.
          Коломбо поставил подпись и вернул бумагу Дымову.
          – Похвально, – сказал Нук. – Остальное сами «дорисуем». А теперь познакомься: имеешь честь говорить с самим лиафороном Эллом Лимом. Редко кто из смертных бывает в этом кабинете, совсем редко...
          Вир вопросительно смотрел на лиафорона. Тот подобрел:
          – С нашей же стороны, не скрою, имеется чисто практический интерес.
          – Слушаю, генерал, – деловым тоном произнес Коломбо, преодолевая головную боль. Потеряв голову, по волосам не плачут.
          «Превращаюсь в слух, генерал... Внимаю, ваше превосходительство! И даже слушаюсь? Уже послушен...», – передразнило внутреннее Я.
          – Видишь ли, наш Архий – человек даровитый, но не научился, подобно Калиостро или священнику Пио, создавать собственные «дубли». Поэтому мы вынуждены прибегнуть к твоим услугам, – многозначительно пояснил Элл и показал красным карандашом на скульптуру в нише. – Слишком уж ты похож на нашего мудрейшего Архия.
          – Что значит «создавать дубли»? – не понял Вир.
          – Некоторые люди обладают искусством сотворения своих фантомов. Этим объясняется факт присутствия одного и того же человека в разных местах одновременно. На сей счет большими мастерами были некоторые древние жрецы. Но от тебя никто ничего подобного не требует. Достаточно подружиться с Фридрихом Звездовским. Наш волшебник! Всё остальное – дело техники.
           Дымов обратился к лиафорону:
           – Верно ли, что новая должность Коломбо предполагает звание капитана? Тем более он – ротмистр* в запасе.
           – Истинно так, Нук. Приказ издам сегодня же. Кстати, пусть наш капитан примет на себя ряд и других служебных обязанностей. По очереди с другими офицерами, например, несет суточное дежурство в том или ином подразделении. Времени будет достаточно. Это не трудно, но полезно для службы. Пригляд со стороны еще никому не помешал. Вот только одна незадача: как называть нам новоиспеченного фрументара? Все мы, здесь служащие, давно оставили свои имена и фамилии за пределами этого благословенного заведения. Предложения имеются?
           – Лучше лиафорона никто этого еще не делал, – на одном дыхании ответил повеселевший Дымов.
           Лим погрозил пальцем:
           – Похвалы излишни. Настоящие рыцари их не любят. Кстати, действительно пришла занятная идея. (В уголках рта Элла затаилась усмешка.) Поскольку Коломбо предстоит перевоплотиться в Архия, то имя Архия и возьмём за основу. Заменим всего две буквы их же парами: А на О и Х на Г. И получим что? Правильно: Оргий! Сразу понятно, кто имеется в виду. Тема пар и замен здесь весьма уместна. Человек, становясь двойником, автоматически включается в пару тому, кого «дублирует», заменяет его своей личностью, отказываясь от своей.
           – Заменяет, но не изменяет, – добавил Дымов.
           – Один в поле не понял. В каком смысле? – спросил Лим.
           – Ну, не становится изменником…
           «Изменником не становится... Не становится ренегатом? Гадом! Тогда нет и предательства, – успокоился Коломбо. – Однако в имени Оргий слышится насмешка. Могли назвать и Органом (называют же силовиков государственными органами), что вряд ли лучше. Тупо! В таком случае, двойником Оргия будет Орг?»
           – Закончим на этом, – подвел итог лиафорон.
           Нук и Вир откланялись.
           В приемной никто не появился, но чай был выпит.
           По тем же коридорам доместор и новобранец фрументарии проделали обратный путь к Симону.
           В уже знакомом кабинете поручика они явились свидетелями весьма выразительной сцены: в угрожающей медвежьей позе за столом возвышался Эрт, а перед ним чуть поодаль в позе суслика примостился на стуле весьма носатый человек, плешивый, с аккуратными бакенбардами и тонкими усами, немного завитыми вверх, в модном пестром пиджаке и черных брюках. От него пахло дорогим, наверняка заграничным одеколоном.
           «Штатский», – молча отметил Вир. И поймал себя на мысли, что это слово приобрело теперь для него несколько сниженное значение. «Еще и погоны не надел, а причислил себя к военной косточке», – ругнулся Вир.
           «Штатский», выпучив крупные черные глаза, божился:
           – Господин Эрт, извиняюсь, конечно, но даю честное благородное слово коммерсанта в четвертом поколении: сам не знал, что икра поддельная. Поставщики подвели. Мне чужого не надо, поэтому и продавал. Разве Крюк похож на самоубийцу, чтобы всучить фрументарам искусственную икру вместо натуральной! Сами посудите.
           – А кто хвастал на вашем же разбойничьем междусобойчике: «Высший пилотаж – собрать навар там, где у других руки дрожат его собирать»?
           Крюк оценивающе, но с подозрением посмотрел на Коломбо и, прикрыв с одной стороны ладонью рот, пониженным голосом произнес:
           – Скажу по секрету, господин Эрт, только не пытайте: там присутствовали солиднейшие люди. (Крюк закатил глаза вверх.) Солиднейшие... Сам авантаж! Могут обидеться. Вы понимаете, о чём я? (Говоривший покосился на Вира.) Разрази гром, разве имелись в виду фрументары! Чтоб меня так уважали! Даю честное благородное слово...
           – Разберёмся.
           Дымов прервал допрос, наклонившись и тихо на ухо сообщив Симону:
           – Когда закончишь, то займись нашим новым сотрудником. Капитаном, между прочим. Отведи его сначала к кадровикам, а потом – к коменданту, пусть подыщет жилье.
           Коломбо меньше всего хотелось иметь дело с Эртом, да другого варианта не оставалось. Дисциплина! Следовало лишь подчиниться. Помимо головной боли, его много больше начинала мучить (нет, терзать!) мысль: «Как же теперь там Анна и мама?». Но Вир гнал эту мысль прочь, а она упорно возвращалась и царапала душу. Неужели преподаватель все-таки стал предателем?
           После невероятно крутого поворота жизни опять тревожил вопрос, неотвязно приставший с самого отрочества:
                что будет дальше?