Без конца... Гл 4

Вера Ивановна

Воскресенье. Девятый час утра. Безлюдно. Редкие машины, пустые тротуары. К переходу приближался легковой автомобиль белого цвета с чёрными шашечками на жёлтом фоне – такси. Женщина выдержала паузу – светофора нет, вдруг автомобиль не остановится у перехода. Но водитель затормозил, уступая по правилам путь пешеходу. Женщина ступила на жёлто-белую «зебру» и смело направилась к середине двухполосной проезжей дороги с односторонним движением. Она не заметила, что по соседней полосе, не обращая внимания на остановившееся впереди такси, мчится минивэн, превышая дозволенную скорость.

Резкий тормоз не спас положения – большая серая машина ударилась о бедную женщину, и та отлетела по диагонали в сторону, оставшись недвижно лежать на дороге. Водитель минивэна, сорокалетний человек, с пышной чёрной шевелюрой, выскочил из-за руля, ещё не соображая в первые секунды, что он натворил! Прыгнув к лежащей на асфальте женщине, он схватил её за руку, нащупывая пульс, приложил пальцы сбоку к шее – там пульсировала вена. Фуф! Слава богу! Жива! Скорее по инерции, чем по разуму, он, достав мобильник, вызвал «скорую». Очень быстро на месте происшествия очутились медики, полиция и образовалась негустая толпа утренних зевак.

Женщина пришла в себя, когда носилки, куда её поместили медики, задвигАли в реанимационную машину. Всё же, благодаря резкому тормозу и, соответственно, снижению скорости, машина не убила старушку.

Артур – так звали горе-водителя – держал её за руку, безостановочно приговаривая: «Всё будет хорошо, бабушка! Простите меня! Всё будет хорошо!». На лбу и волосах Веры Ивановны Коростылёвой застыло немного крови – она после удара проехалась затылком по асфальту. Ничего не понимая, только ощущая боль в груди, женщина простонала:
- Что со мной? Кто вы?
- Я врач «скорой помощи». Вас сейчас сбила машина, - ответил ей человек в тёмно-синем медицинском костюме. – Вы помните, как вас зовут?
- Да, помню, - еле слышно сказала женщина. – Я Вера.
- А отчество?
- Вера Ивановна.
- Отлично!

В глазах Веры Ивановны стекленели слёзы от боли в области груди и, как ни смешно это выглядело, от глубокой обиды, что с ней произошло несчастье и воскресенье не задалось.
- Вера Ивановна, у вас в городе есть родственники? Или знакомые? Кому мы можем сообщить о случившемся?
Вера Ивановна стала шарить рукой возле себя, морщась от усиливающейся боли.
- Сумочка… Была маленькая сумочка, в ней должен быть телефон…
- Эта? – врач поднял ридикюльчик из кремовой кожи на длинном ремешке.
- Да, она. В телефоне имя: «Леночка» - моя внучка. Позвоните ей, пожалуйста, - тихо попросила женщина.

Врач слегка утешающе улыбнулся ей, скользя пальцами по экрану.
- Нашёл: Леночка. Верно? – нажал на «вызов».
Ему в ту же минуту весело ответил бодро-молодой голосок:
- Бабуля, привет!
- Вы Лена? – спросил для верности врач.
- Да, - через секундную паузу испуганно отозвались на другом конце пространства.
- Я врач «скорой помощи». Дело в том, что вашу бабушку сбила машина…
- Насмерть?! – с ужасом, перебивая, крикнула Лена.
- Нет-нет, она жива. Вы можете сейчас же подъехать сюда, пока мы на месте?
- Немедленно приеду! Скажите, куда? Где? Где её сбили?
- Угол улиц Рубина и Победы.

Муж привёз Лену к перекрёстку буквально через пять минут - они жили, к счастью, недалеко от бабушкиного дома, - захватив с собой маленького сына.
Водителя Артура увезли в полицию, а Веру Ивановну – в травматологическое отделение городской больницы.
Вера Ивановна получила перелом трёх рёбер и большого пальца на правой руке, сотрясение мозга и множественные ушибы, после которых ноги от бедер до лодыжек и руки были покрыты гематомами, а также небольшую рану на голове в районе затылка, потребовавшую наложения нескольких швов. Однако осталась жива! Жива! Этот наезд – не её случай! Смерть поигралась и оставила Веру Ивановну жить дальше.

- - -
Делегация родных и близких расходилась с кладбища – предали земле свата Екатерины Андреевны, или свёкра её старшей дочери Надежды. Надя сопровождала свою свекровь, которая от горя еле передвигала ноги, поддерживала её, выводила из обморочного состояния. А две внучки Катерины, пятнадцатилетняя Зоя и десятилетняя Каринка, держались за бабушку Катю во всё время похоронной процедуры. Екатерина Андреевна вместе с девочками доехала на одной из машин, организованных зятем, до столовой, где накрыли поминальные столы.

Катерина бесцельно и пасмурно наблюдала за тем, как люди в траурных одеждах неторопливо рассаживались за столами, как вдруг заиграл её телефон. Кто там звонит в неурочный час? Ах, это Леночка! Катерина отошла к окну, заняв удобную позицию:
- Алло, доченька! – ответила она. - Почему вы с Игорем не приехали на похороны?..
- Мам, - от Катерины не ускользнула осторожно-тревожная тональность дочкиного голоса, - ты только, пожалуйста, не волнуйся, мы всё, что нужно, уже сделали…
- Ты о чём?!.. – забеспокоилась женщина.
- Не волнуйся только! Бабушку сбила машина.
- Что?!!

- Бабуля в общей палате, в травматологии, она в полном сознании.
У Кати враз опустилось всё, что есть внутри организма.
- Господи! – воскликнула она. – Я же за тридевять земель! Кладбище в двадцати пяти километрах от Энска! Беру сейчас же такси…
- Не надо, за тобой Игорь поехал. Он тебя привезёт. Он тебе позвонит.
Катя заметалась:
- Доча, как бабуля чувствует себя?
- Ну, приедешь, увидишь сама. Она молоток, держится. Слава богу, что жива осталась!
- А тот, кто её сбил? Он где?
- О нём ничего пока не знаем. Он скорую вызвал, не бросил бабушку, не смылся! Потому-то мы и не приехали на похороны дяди Жоры. Царствие ему небесное. Сестрёнке осторожно скажи, ладно?
Катерина покивала головой, мол, хорошо, сделаю.

- - -
Екатерина Андреевна вошла в указанную палату, где стояли четыре функциональные койки с калеками, пластом лежащими на них: кто в гипсе, кто в повязках, кто в специальной шапочке, держащей бинт на голове.
- Мама! – бросилась Катерина к Вере Ивановне, - как же так?!
Вера Ивановна в чёрных расплывшихся пятнах на руках и ногах, с гипсовым пальцем, с опухшими глазами, рассказала о случившемся. Как её сбили – не помнила, ничего не почувствовала, очнулась лишь на носилках.

- Лучше бы уж насмерть! – сокрушалась она. – Всё равно не поняла ничего, ничего не почувствовала.
Катерина, держа упрёк во взгляде, снова покачала головой:
- И как я должна реагировать на твои слова? Да, мамочка, ты права, пусть лучше насмерть тебя! Так, что ли?
Вера Ивановна махнула левой кистью, не поднимая руки с кровати.
- А что, так и вправду было бы лучше. Ушла бы наконец к Андрюше, и кончено!
Андрюша – это муж Веры Ивановны и отец Катерины, а стало быть, дед троих её детей. Андрей Васильевич Коростылёв, капитан Первого ранга в отставке, скончался десять лет назад от онкологии желудка. Все эти десять лет Вера Ивановна собиралась к нему на небеса, и вот снова попала впросак.
- Мам, перестань. Значит, не наступило твоё время. Значит, ты здесь ещё нужна, нам нужна. Никто не знает-не ведает, когда, где, во сколько оборвётся его ниточка!..

Катерина оглядела маму – вид у неё, конечно, жалостливо-затрапезный. Хуже нет глядеть на беспомощного старика, да ещё изувеченного травмами. У Кати скопились слёзы под ресницами. Она прильнула к матери, нежно обняв её.
- Ну-ну, доченька, успокойся. Всё заживёт как-нибудь. Знаешь ли, главное – лёгкое не задето сломанными рёбрами, нет пневмоторакса.

Вера Ивановна всю жизнь проработала хирургической медсестрой. Когда, будучи молодыми, они жили в Москве – Андрей учился в военно-политической академии – она стояла за операционным столом с самим Петровским! Она была медсестрой высокой квалификации, многое умела и понимала в хирургии брюшной полости. Своё поставарийное состояние оценила весьма грамотно и точно.

- Мам, сколько раз ты ломала кости, сажали ожоги, падала, теперь вот под машину попала!
- Ага, и не говори, ломанная-переломанная!
- А виновник? Кто он? Где?
- Приходил он, Катя, сразу пришёл. Фрукты принёс, вон смотри. Не знаю, как оценят моё состояние врачи: если поставят среднюю тяжесть, то решётка ему не грозит. Какой человек? Напуганный, участливый, раскаивается. Спросил, что мне нужно? Готов, дескать, оплатить лекарства, лечение. Я ответила: молись, чтобы я поднялась. Ничего мне не нужно, в больнице всё делают. Ещё сказала ему, чтобы сюда не ходил, дал мне отойти от стресса.
На кровати, что у окна, лежала тучная, розовощёкая женщина с травмой ноги. Лицо у неё было хитрое – выдавало тётку практичную, а поведение тётки отличалось нагловатой лёгкостью, что называется, «без комплексов». Звали женщину, как ни странно, тоже Верой.

- Вот он молит вас не заявлять претензию, так вы за своё молчание и возьмите с него по полной катушке! Не менее пятисот тысяч берите! Ни черта себе – изувечил, кусок жизни отобрал, а теперь ходит, видишь ли, просит… Требуйте по полной – на реабилитацию.
Вера Ивановна поморщилась от неприятного осадка: и чего тётя лезет не в своё дело?
- Бог ему судья! Никаких заявлений писать не стану, - с кроткой интонацией ответила она.
- Великодушная вы чересчур, Вера Ивановна. А я уверена, что у него это не первый случай. Подозрительный тип. Сорок лет, а не женат…

Катерина дерзко вставила:
- Госпожа Вера, не кажется ли вам, что данный вопрос вас не касается? Никаким боком не касается?
Три больничных кровати стояли в ряд, параллельно друг другу, а четвёртая – отдельно, слева от входа в палату. Её занимала дама, у которой была выбрита часть головы, и теперь эта часть покрылась миллиметровым «мхом» - ей около месяца назад сделали трепанацию черепа. Нейрохирург, курировавший Нину Петровну, – таково было имя дамы – собирался на будущей неделе при удовлетворительных показателях выписать её.

Нина Петровна была лет на пять моложе Веры Ивановны. Вежливая, немногословная, скорее, больше желавшая слушать собеседника, чем говорить, отозвалась издалека:
- Я так же, как и вы, Вера Ивановна, переходила улицу на перекрёстке. Мы шли с внуком, ему шесть лет. Вылетел с поворота автомобиль, неожиданно, резко, мгновенно… Я не успела даже опомниться, у меня мелькнула мысль лишь о ребёнке, которого я вела за ручку. Я с силой отшвырнула от себя Лёшика, он упал, бедненький, кубарем откатился, а меня эта дрянная машина раздавила. Всё произошло настолько быстро, что ничегошеньки больше не помню. Пришла в себя только в реанимации. Так вот, о чём я, -  этот бандит уехал, бросил нас, не оказал никакой помощи! А ведь со мной был маленький ребёнок! Виновного водителя нашли. Так он, представляете, с порога послал полицейских и следователя далеко на все буквы! Его задержали, сидит в КПЗ, пока идёт следствие.
- Вот сволочь! – громко, не стесняясь, резюмировала полная Вера.

Нина Петровна вздохнула:
- Люди, Верочка, разные. Порой общаешься с кем-то и видишь, что нет точек соприкосновения, нет взаимопонимания, словно перед тобой существо с другой планеты.
- Ну, и что вы, ваши дети, что предприняли? Что этому ублюдку светит? - не унималась полная Вера.
- Не знаю, - неопределённо сказала Нина Петровна, - следствие разберётся, а суд вынесет решение.

Полная Вера зло усмехнулась, заёрзала на съехавшей по целлофановому матрасу простыне.
- Ха, суд! Я вас умоляю! А судьи кто?! С этого гада надо вообще стянуть миллион!
Катерина закатила глаза кверху – ей страшно надоела открытая меркантильность полной Веры. Интересно, а она в каких обстоятельствах ногу свою повредила? Сколько взяла за неё? Впрочем, бог с той ногой!
- Внучок-то в порядке? – с участием спросила Катерина у Нины Петровны.
- В порядке, спасибо. Несколько царапин да ушиб. Наплакался! Да вот сын или невестка на выходном придут, если возьмут его с собой, то увидите.


Катерина добросовестно ухаживала за матерью – Вера Ивановна не могла пока без боли поворачиваться и вставать на ноги – приходилось пользоваться больничной инвалидной коляской.

Больные в палате засыпали рано и ночью спали на удивление крепко, как убитые. Одна Вера Ивановна мучилась бессонницей. Голые, без жалюзи, тёмные большие окна беспрепятственно пропускали свет уличных фонарей, в стекле виднелся кусок крыши соседней пристройки, куда прилетали днём голуби, а над крышей – ночное небо, разное, в зависимости от погоды. То можно было звёзды считать и любоваться ярким молодым месяцем, то глядеть на сгущающиеся серые облака, в просветы которых заглядывала тусклая луна. Иногда ночью шёл дождь, струясь по широкому стеклу фиолетово-зелёными потёками, мерцающими электрическим серебром.

Вот и сегодня Вере Ивановне не спалось. Приняв более-менее удобное положение, она долго лежала не шевелясь, устремив взор в небо за окном. В вышине блестело несколько звёзд, среди которых выделялись две – самые крупные и яркие. Вера Ивановна думала – страшно сказать - о том, что она устала жить! Думала без горечи, без сожаления, думала безучастно, как бы нейтрально.

Нет-нет, она прекрасно осознавала, что жизнь ничем её не обделила! Вера Ивановна была безмерно благодарна жизни! Любовь? Ей посчастливилось встретиться с первой и последней любовью - единственным мужчиной, с которым сложился во всех отношениях прочный, завидный союз. Вместе они стали родителями троих прекрасных детей.
Материально? Не сказать, чтобы роскошествовали, но и не нищенствовали. Работали: Вера Ивановна – в хирургии операционной медсестрой, Андрей же был военнослужащим. Муж не служил в льготных районах страны, однако заработок имел далеко не инженерный.

Здоровье? Здесь не без изъяна. По молодости не жаловались, а со временем накопилось: у неё – аллергическая астма, гипертония, суставы, к сегодняшним 78-ми годам ещё кое-что прибавилось; у него – ишемия, а в 73 года ушёл в мир иной, так как завелась в организме мерзость, которую, ко всеобщему горю, обнаружили лишь на четвёртой стадии, эта мерзость и сожрала Андрея изнутри.
Андрей – всегда такой активный, спортивный, закалённый, сильный – ссохся буквально за год, словно неудержимая чёрная силища налетела внезапным ураганом, да и задула вмиг свечу…

Вера Ивановна без устали глядела да глядела на две звезды, стойко горящие в чернильном небе, немигающие. Одна побольше, другая поменьше. Как будто это они с Андрюшей и есть… Андрей-то свободен теперь там, в небытии, а она?.. Сколько б ни было детей, внуков и правнуков, сколько б ни возникало в связи с ними забот, сколько б ни существовало поблизости добрых знакомых, Вера Ивановна всё равно чувствовала сплошное горькое одиночество.

Опустили гроб с телом любимого и незаменимого Андрюши, с его фуражкой на крышке ящика, под салютные выстрелы вверх – и замолк для неё мир, и померк свет!.. Наступает ночь, душе становится больно, боязно, даже страшно. Не унимаются слёзы, плачется навзрыд. Говорят, что время лечит. Нисколько оно не лечит, а с течением ещё больше бередит ноющую рану, тормошит нестираемую память.

Как водится, всё у них с Андреем бывало: и радости, и печали. Но ликовали вместе и из трясины вылезали вместе, подавая руку помощи, принимая на себя огонь, жертвуя своим благополучием ради друг друга, а в итоге – ради семьи в целом.
Сколько ждала его Вера – из плавания, из командировок, из Академии – верная боевая подруга! А сколько каталась за ним по стране! Собирали контейнер, чемоданы, брали детей под мышку – и вперёд, в неизвестность, по новому назначению! «Я солдат! - говорил Андрей. – Служу Отчизне!» А она жена солдата, жена военного моряка. Это особый женский статус, который Вера Ивановна ни разу не опозорила.

… И чего бы судьбе не покончить с ней в этот заход?! Вроде бы то, что предначертано, выполнила, зато всей жизни не заберёшь! Всему в это мире, как известно, приходит конец - в мире, полном взлётов и грехов человеческих, и сама жизнь когда-то заканчивается. Так почему бы не сейчас?! Катерину вот с работы сорвала. Её Катя, старшенькая, уже пенсионерка, да продолжает работать, ведь на грошовую пенсию не протянуть. Теперь же вынуждена уволиться, к матери переехать на первое время, потому как Вера Ивановна долго ещё будет выходить из травматического состояния. Почему бы не в этот раз?! Ну, почему?!..

Очень хотелось плакать, да приходилось сдерживаться, ведь рядом любопытные лежат. Глаза еле терпели давление душивших слёз. «Андрюша, родной, забери меня к себе!» - еле слышным шёпотом молила она, опуская ресницы, чтобы слёзный поток прорвался наружу. А после снова глядела на звёзды сквозь влажную радужную плёнку на глазах. Как уснула – не заметила. И за столько одиноких лет впервые приснился ей покойный муж.

Здоровый, молодой, без седины, без морщин и выражения боли на лице. Он был в яркой расписной рубахе красного цвета, на цыганский манер, что совершенно не в его вкусе. Хотя рубаха эта так шла ему! «Верочка, ну, как я тебе?» - бодро, озорно спрашивал он. «Отлично! Великолепно, Андрюша! Чего же ты раньше эту рубашку не носил? Смотри, как она тебе подходит, украшает, молодит!» - отвечала Вера. «Сам не знаю», - пожимал плечами удалой Андрей.

«Верочка, ты постарела за десяток лет! Почему грустишь, родная? Больно тебе? Больно? Знаю, что больно. Потерпи, Веруня, потерпи, милая, немного осталось. Подготовлю для нас местечко – и заберу тебя. Обещаю. Потерпи. Ещё не время», - отдалённо звучал его голос. Андрей ударял себя по колену и подошве багряного, начищенного до блеска сапожка, точно юный танцор народного танца, и постепенно силуэт его растворялся в воздухе.

Вера Ивановна проснулась в приподнятом настроении, в охватившей сердце радости. Осмотревшись, поняла, что видела Андрея во сне, хотя словно с живым говорила. Скоро заберёт… Когда случится это «скоро»? Ох, грудная клетка тянет и ноет, паршивые рёбра! И угораздило же на старости лет под колесо загреметь! Скоро Катя придёт, поможет.

Только подумала о дочке – вошла быстрым шагом Катерина, готовая в полную силу затрубить в горн, если бы он был у неё в руках: подъём, болезные! Вставайте! Надо двигаться, надо жить дальше!
- Катюша, мне сегодня отец приснился, - тоном, словно объявляет о великой тайне, сообщила ей Вера Ивановна после утренних процедур, когда дочка подсела к ней на убранную постель.
- Вот как! – обрадованно воскликнула Катя. – А мне папа частенько снится, причём, обязательно ругает: то за то, то за это! – улыбнулась Катерина.

У Веры Ивановны, несмотря на «ранения», было в это утро, после увиденного сна, очень светлое, свежее и доброжелательное лицо, даже лёгкий розовый цвет покрыл яблоки щёк. Складывалось впечатление, что она радовалась какому-то событию, хотя никакого из ряда вон выходящего события, кроме аварии, за эти дни с ней не произошло. Катерина успокоилась и воспрянула духом, наблюдая за весёлым настроением матери. Но дочь даже подумать не могла, что радость, проявившаяся в существе Веры Ивановны, исходила не от мысли, что авария не лишила её жизни, а от того, что пришедший во сне покойный Андрей обещал скоро забрать её к себе, в мир иной.

Никто на свете не смог бы ни отгадать, ни понять назойливого, неотвязного в последнее время, сильного желания Веры Ивановны отбыть вслед за мужем! Ей мерещилось, что где-то там, вне Земли, в абсолютно другом царстве, радужном, воздушном, безмятежном, на берегу прозрачной реки раскинулся цветущий розами сад, в глубине которого спрятался от всех бед и напастей маленький уютный домик, где они оба обретут, наконец успокоение, где расцветёт новым цветом их тихое, умиротворённое счастье.

А как же её дети? Что ж, дети давно выросли, и у них - своя дорога, им необходимо будет её одолеть, во что бы то ни стало.
- Мама, - осторожно позвала Катерина, - на твоём лице такое выражение…, ты как блаженная. Может, ты чего-нибудь хочешь? Принести тебе чего-нибудь?
Вера Ивановна отрицательно помотала головой.
- Нет, доченька, ничего не нужно. Мне уже совсем ничего не нужно. Совсем.
Полная Вера, что лежала у окна, критически вздохнула после слов Веры Ивановны, недовольно прошептав: «О господи!»

Катерина остановила на матери задумчивый, грустный взгляд.
- Неужели совсем? – медленно, философски спросила она, уводя взгляд в окно и теперь устремив его в далёкую-предалёкую даль, не на какой-либо конкретный предмет, а так – в космическое «никуда». – Даже мы не нужны?

Под местоимением «мы» она подразумевала их троих – себя, брата и сестру – своих детей и племянников, своих внуков – правнуков матери. Катерина, ожидая ответа, обратила глаза к Вере Ивановне, у которой застыло на лице жалко-печальное, отрешённое и в тот же момент ледяное, чужое выражение, отнюдь не материнское, не родное – что-то оттуда, из неземного, из небытия.

Катя и понимала мать, и не понимала. Понимала объективно, рассудительно: мама – старый человек, проживший жизнь, непростую, со своими страстями, потерями, разуверениями, страданиями, победами, выигрышами и проигрышами – короче, человек, насытившийся жизнью. Но не понимала тоже объективно, как представитель более молодого поколения, ещё имевшая силы сопротивляться и бороться, ещё озаряемая желанием лучшего, ещё надеющаяся на хорошие перемены, ещё настроенная на позитив, хотя уже явно ощущающая бесперспективность своего существования, приближение старости и немощи, как физической, так и душевной.

- Катя, ты, дорогая, устала? Иди покуда. Приходи к вечеру. Если что, девочки в палате мне помогут.
Катерина порывисто обняла маму, сдерживая в груди напросившиеся подлые рыдания.
- Хорошо, мам, отдыхай, я прибегу вечером.
- Принеси мне, пожалуйста, воды. Вода заканчивается.
Катя вышла на улицу и медленно побрела в сторону родительского дома. Если бы знала её мать, как и она, сама Катерина, вымоталась по жизни! У каждого человека – собственная история жизни, заслуживающая написания повести… У Кати тоже была своя повесть.

Катерина Андреевна посмотрела вверх: погода портится - противные тучи набегают. Ну, что ж, почти всё лето морочила жара, пора бы и дождичку позабавиться! Впрочем, здесь, на побережье нередко бывает так, что ливни проходят над морем стороной, лишь дразнят, - буйствовать начнут к октябрю. Она шла, не торопясь, по безлюдному тротуару, под ногами попадались упавшие сухие листья платанов, растущих у края проезжей части – напоминание о том, что у порога -  осень, что уже настойчиво постукивает в дверь.

Возле пешеходного перехода молодая мать трудилась над тем, чтобы, преодолев бордюр, вкатить на тротуар коляску с ребёнком – зелёный светофор заканчивал сигналить. Катерина подскочила и участливо помогла женщине.
В открытой летней коляске восседал «маленький диктатор» - двухлетний бутузик в цветастой кепочке. Он протянул Кате пухленькую ручку, держащую какую-то игрушку, и пролепетал что-то на своём, пока ещё неоформленном, нечеловеческом смешном языке, настойчиво призывая тётю к общению. В «речи» мальчика отчётливо звучало лишь одно слово – «мама».

- Привет, мужчина, - охотно отозвалась Катя и пожала его малюсенький кулачок, - как вас зовут?
- Костик, - ответила за мальчонку его молоденькая мама, умильно лаская взглядом своего щеночка.

Катя приветливо кивнула ей. «Симпатичная девушка, - отметила она про себя, - глазки горят, наверное, счастлива. Приятно видеть счастливое человеческое лицо, особенно женское! Везучая, стало быть!»
 (Продолжение следует).