Тихая беззаботная старость. глава вторая

                2
        А тем временем баба Зина проводив своих из дому, кого учиться, кого на работу, без аппетита позавтракала и принялась убирать со стола, мыть посуду, подметать пол. Когда в кухне всё уже сделала, вышла, шаркая больными ногами, во двор, покормила собаку. Потом с веником в руках пошла по комнатам, поприбивала постели, позастилала кровати, послаживала разбросанную одежду внука и внучки. Увидела в углу, сверху на корзине для грязного белья, смотанное в кучу, нижнее бельё невестки, взяла и понесла стирать. Через час баба Зина уже развешивала во дворе на верёвке выстиранную одежду. Довольная собой она тяжело переступая с ноги на ногу вошла в дом, села в кухне на табуретку, и на минутку задумалась о чём-то, но тут почувствовала, что в доме стало уже довольно прохладно, она спохватилась:
        - Ой, Боже мой, что ж это я рассиживаюсь – топить уже надо. В доме холодно, а я сижу.

        Баба Зина поднялась с табуретки на ноги и застонала, болезненно скривившись:
        - Ой, ноженьки, мои ноженьки. До чего же болят они бедные, - застонала она и со страдальческим выражением лица медленно пошла, сильно прихрамывая и ещё больше шаркая ногами.
        Вышла во двор, взяла в сарае топор и принялась рубить ветки от засохшей и срубленной ещё осенью вишни. Топор был тупой и зазубренный, а ветки очень сухие и рубить их было одно мучение для слабой старушки. Баба Зина с большими передышками и невероятными усилиями всё же нарубила немного веток и понесла в небольшую конурку, сиротски прилепившуюся к задней стене дома. В этой конурке или пристроечке стоял котёл под твёрдое топливо, которым отапливали весь дом, и в связи с этим её, эту конурку, все домашние называли котельной.

        Выбрав золу она набросала в топку бумаг, сверху веток и плеснула на всё это керосином, бросила горящую спичку. Огонь от спички побежал красными язычками по сухим веткам, мокрым от керосина, и баба Зина быстро накрыла топку. Взяв старое пустое ведро направилась в сарай. Через несколько минут она вернулась сильно опираясь одной рукой на палку, а другой с видимым трудом несла ведро угля. Всыпав его в топку, баба Зина довольная тем, что ещё одно дело сделано, остановилась в дверях котельни, облокотившись спиной о косяк, слушала, как потрескивая разгорается уголь, устремив свой взгляд на небольшую лужицу образовавшуюся от капающих с крыши капель. – "Во, уже и растаёт снег. Нет, нет уже тех зим, что были раньше", - подумала она и углубилась в нахлынувшие воспоминания былой молодости.

        - Ой, что это я стою? – забеспокоилась она, - нужно и борщика сварить, а то поприходят с работы, а у меня ещё ничего не готово. От беда так беда – забыла вчера ещё раз напомнить Коле, чтоб картошки из погреба достал, а утром ему некогда было. Как же я теперь борщ сварю? – бормотала себе под нос баба Зина остановившись в нерешительности. Но подумав, что делать нечего, хочешь – не хочешь, можешь – не можешь, а без картошки борща не получится, то и придётся самой в погреб спуститься, достать картошку. Взяв ведро она осторожно, придерживаясь одной рукой за кирпичную стенку, с большим трудом на подрагивающих ногах, медленно спускалась по ступенькам в глубокий погреб, из которого шёл запах сырости и цвёлости.

        Устав и сильно запыхавшись она наконец спустилась в погреб и громко отдуваясь, и вытирая пот с лица, с любовью пробежала глазами по полкам вдоль стен погреба, уставленных бутылями и баночками с законсервированными ею разными овощами и фруктами. Отдышавшись наконец баба Зина принялась набирать из большого деревянного ящика, картошку в ведро. Набрав пол ведра она разогнула спину поднимая ведро и взвешивая его в руке, и решив, что ещё не достаточно ещё немного добавила. Потом выпрямилась и глянула по ступенькам на верх, в проём, в который ворвались яркие лучи, выглянувшего на миг из-за серых туч солнца.

        - Боже мой, как же я вылезу, - с горечью произнесла она и шаркая подошвой двинулась к ступенькам. На две ступеньки с невероятным напряжением и трудом она поднялась, а дальше уже не смогла – ноги её ужасно болели от перенапряжения, сильно дрожали и сил в них она больше не чувствовала. Лицо её горестно скривилось и по морщинистым щекам потекли крупные слёзы.
        - Калека, настоящая калека! – горько прошептала она и поставила на три ступеньки выше той на которой стояла ведро, и став на четвереньки принялась медленно, ступенька за ступенькой подниматься, тихо всхлипывая. Поднявшись на несколько ступенек, баба Зина брала ведро в руки и переставляла ещё на несколько ступенек выше, и снова поднималась, ступенька за ступенькой, а крупные, прозрачные слёзы всё выкатывались из глаз, скатывались по лицу, срывались с подбородка и падали на сырые ступеньки погреба. Так, потихоньку, и выползла старушка, села на пороге погреба, принялась концом платка вытирать слёзы, перемешенные с капельками пота обильно выступившим на лице. Она перестала всхлипывать – отдыхала, а слёзы всё катились из воспалённых старческих глаз по грустному морщинистому лицу.

        - Ой, что ж это я сижу? – снова спохватилась она. – Готовить же надо, а то не успею.
        И попробовала встать, но уставшие, натруженные таким тяжёлым подъёмом ноги были совершенно без силы, как ватные.
        - Боже мой, как же мне встать? – шептала она схватившись одной рукой за палочку, а другой взялась за ручку двери погреба, и кряхтя и постанывая с большими усилиями поднялась на дрожащие ноги. И немного постояв, взяла ведро с картошкой, похромала готовить кушать.

        Доваривая борщ и вдыхая его аппетитный запах, баба Зина вдруг почувствовала большой голод. Глянула на часы – на них было без пяти минут восемнадцать, и она удивилась:
        - Ой, как быстро день прошёл. Сейчас и мои поприходят. Как раз успела. Накормлю их свеженьким. Коля обрадуется, ведь он утром просил приготовить бурщика.
        И от этих мыслей лицо её расплылось в доброй улыбке. В это время стукнула входная дверь и скоро в приоткрытую дверь кухни заглянула раскрасневшаяся, довольная, чему-то улыбающаяся Вера.
        - Привет! – звонко и радостно воскликнула она с порога.
        - Здравствуй, здравствуй, голубушка, - засуетилась баба Зина. – Вот как хорошо ты успела. Я сейчас тебе свеженького борщика насыплю. Только что сварила. А ты иди переодевайся пока, - сказала баба Зина и принялась насыпать внучке борща.
        - Ой, я тоже поем, а то целый день голодная, - сказала сама себе баба Зина взяв другую тарелку.

        Поставила тарелку на стол и только хотела было сесть кушать, как услышала, что снова кто-то вошёл хлопнув дверью. Толи по стуку с которым была захлопнута входная дверь, то ли по твёрдым шагам, ели слышным в кухне или ещё по чём-то баба Зина безошибочно определила:
        - Вот и Коленька пришёл. Как раз вовремя. Он так бедный борщика хотел, что б я сварила, -  и зачерпнув с кастрюли полный половник борща, досыпала в свою тарелку. Передвинула её на другой конец стола, улыбалась обрадовавшись, что выполнила заказ сына и ей было радостно от той мысли, что сыну будет это приятно.
Вскоре в кухню вошёл краснощёкий и как всегда с чуть приподнятым настроением её сын. Увидев полную тарелку парующего борща на столе он с ходу направился к ней.
        - О! Это ты уже мне насыпала? – широко улыбаясь спросил он, усаживаясь на табуретку.
        - Да-да, Коленька, садись сынок, - засуетилась баба Зина, принявшись нарезать хлеб.

        - Ну, мать, ты молодец, - хвалил сын проглотив несколько ложек борща. – Вот это вкуснятина! Настоящий борщ! Вот дай ещё красного перца – наперчу немного. Во!.. Во!.. Вот это в самый раз! Ммм… Ммм… объедение просто. А это ты кому? – спросил он, кивнув на другую тарелку с борщом.
        - Да Верочке насыпала, а она что-то там возится, так чего доброго и весь борщ остынет, - запереживалась баба Зина.
        - Ммм… мммм… ааа…. Ну ты, мать просто молодец: умеешь борща сварить. Объедение! – аж причмокивал Николай, уплетая за обе щеки и нахваливая борщ.
        Баба Зина скромно улыбалась опустив глаза к полу, ей было приятно слушать похвалы сына – они ласкали ей душу, и в то же время эти похвалы и несколько смущали её.
        - Ты б, Коленька, дровишек бы нарубил сегодня, пока не поздно ещё, - нерешительно, даже извиняющимся тоном попросила она. Ей было всегда неудобно просить его о чём-то, так как он бедненький и на работе ведь устаёт.

        - Ах да, мать, ты уже говорила и как это я вчера забыл нарубить – ума не приложу… От память, - наигранно сокрушался Николай.
        - Смотри ж, Коленька, не забудь хоть сегодня нарубить. Обязательно надо, а то ты уж неделю, как обещаешь и всё никак. Я уже всё, какие были ветки перерубила и стопила. А те, что есть, большие чурки, да и ствол вишни я не осилю, - сказала она и как-то виновато добавила: - Стара уже стала, сил нет.
        - Да, ладно, ладно, мать, об чём разговор? Нарублю я дров. Нарублю обязательно. Сказал нарублю – значит нарублю обязательно! Сегодня же нарублю! Или вот ты лучше бы Мити сказала – он сделает!
        - Да кто знает, когда он явится? Ему всё некогда. Всё где-то бегает.
        - Ну ладно, я сам нарублю тебе дров, - без видимой охоты согласился Николай.
        - Вот ещё, Коленька, - робко начала она, - ты ведь знаешь: кое-что из консервации нужно достать из погреба, а то всё уже покончалось. Я сегодня спускалась в погреб за картошкой, да так намаялась, что сил нет, думала, что и не вылезу назад. Ох, ноги мои уже совсем не годные и болят так, что сил уже нет терпеть.

        - Да куда же ты это всё только деваешь? Ведь недавно выносил тебе всякой закрутки, - искренне удивился Николай.
        - Да, когда же это было, Коленька? Всё уже съели. Уж две недели прошло, как ты в погребе был. Я уже после того сама два раза в погреб лазила. Ты ведь всё забываешь.
        - Ну, может и забываю, то ты б Мити сказала, чтоб слазил.
        - Да уже раз сто говорила, а он только обещает, что достанет, а сам и близко к погребу и не подходит. А то гуляет допоздна и забывает. Да и Верочка тоже как-то хотела достать, да не успела – в институт опаздывала.
        - Ладно, мать, не переживай, достану я и картошку, и дров нарублю, и консервацию достану, - добродушно согласился Коля закончив есть и вытер ладонью жирные губы.
        - Давай, достань, Коленька, а то ничего уже в доме нет. Всё покончалось, - просила баба Зина и слыша с какой готовность сын обещает исполнить просьбу, глаза её радостно загорелись, она быстро достала большую сумку. – Вот возьми, в неё консервацию сложишь.

        - Всё достану и сделаю, не переживай, мать, - обещал Николай и встав из-за стола, с видимым удовольствием потянулся и направившись к двери добавил: - Вот я только с часок полежу, отдохну маленько, а то что-то здорово устал сегодня на работе. А потом всё тебе сделаю.
        - Смотри же, не забудь, - упавшим голосом наказала мать, чувствуя, что всё это может остаться только в намерениях.
        - Будь покойна, мать, всё сделаю, всё будет в лучшем виде, - уже из коридора пообещал Николай, держа путь в залу к телевизору.
        Баба Зина назад спрятала сумку, чтобы под ногами не стояла, прибрала со стола грязную тарелку после сына, стёрла со стола крошки и уроненные капли борща, и поторопила внучку:
        - Верочка! Да что ты там так долго возишься? Иди скорей, а то, уж, твой борщ совсем остынет.
        - Сейчас уже иду, бабушка, - донёсся из комнат слегка недовольный голос внучки.

        Баба Зина снова насыпала себе полтарелки аппетитно пахнущего борща и уже было собралась сесть за стол, как пришла Лена. Баба Зина торопливо взяла пустую чистую тарелку и полную насыпала невестки, радостно говоря:
        - О, Леночка, пришла, ты как раз вовремя. Садись пока борщик горячий – кушай. Коленька говорил, что вкусный вышел. Садись, садись, вот я тебе насыпала.
        У Лены лицо было напряженно и сурово она только лишь переступив порог резко и недовольно заговорила:
        - Ну, зачем вы стирали, ма? Кто вас просил?
        - Ну, как же, Леночка, зачем оно грязное будет лежать? – растеряно проговорила баба Зина.
        - Не нужно было трогать. Что я сама бы не постирала? – возмущённо говорила невестка, уставившись на свекруху сердитыми глазами.
        - Я как лучше хотела. Хотела помочь, - с лёгкой обидой в голосе пролепетала баба Зина и больно защемило у неё сердце.
        Радость её моментально исчезла, хорошего настроения, как и не бывало. Обида сдавила горло и на душе вдруг стало тоскливо и холодно.
        - Не надо этого делать, что я разве сама не постираю себе? И сколько раз я вам буду говорить: не лезьте не в своё дело! Сама как ни будь справлюсь!

        - Я ж как лучше… хотела помочь … Чтоб тебе легче было, - негромко оправдывалась ошеломлённая таким энергичным наскоком невестки баба Зина, и на её воспалённые глаза навернулись слёзы.
        - " Я ж как лучше… хотела помочь…" – грубо и с ехидством в голосе передразнила её Лена и продолжила: - А, вот я только что смотрела, а на комбинашке какие-то пятнышки остались. Теперь мне нужно будет её перестирывать! Чем так стирать, то лучше б и не трогали!
        - "Да, да, конечно! Лучше б и не трогали!.. Лучше б не стирала Сама! Сама! Знаю как ты "сама" стираешь! – прикусив губу и ели сдерживая слёзы думала баба Зина. – Сначала соберёшь кучу побольше, а потом по быстренькому постираешь самое необходимое и скажешь, чтоб я сама достирала, так как у тебя уже времени больше нет. Так как куда-то срочно тебе нужно. А я целый день буду стирать спины не разгибая, пока повыстирываю всё. Знаю, как ты "сама"».
        Молча отрезав кусочек хлеба, баба Зина подала невестке.
        - На, кушай, Леночка, пока свежее, - с трудом выдавила из себя баба Зина тихим и глухим от душивших её слёз голосом, и повернувшись похромала из кухни сильно опираясь на палочку.

        Пока она обувалась в коридоре, чтоб выйти во двор, услышала, как в кухне громко ударилась ложка о тарелку и недовольный голос Лены:
        - Ой, снова у неё недосоленный! Вечно у неё всё недосоленное, как будто жалко соли чуть больше положить. Тоже мне хозяйка – жизнь прожила, а …
        Баба Зина тихонько прикрыв за собою дверь, вышла во двор недослушав возмущений невестки, так как знала все её слова наперёд.
        - "Видно настроение ей кто-то испортил, вот она и цепляется за всё", - подумала старушка, а на её морщинистом лице отразилось великое горе. Горло её сдавило, грудь жгла невыносимая обида, а из глаз хлынули слёзы. Она подошла к развешенному на верёвке белью и тихо всхлипывая, чтоб не услыхали соседи, да не начались пересуды, стала тщательно его разглядывать при свете яркой электрической лампочки, освещавшей двор. Она плача, долго и тщательно рассматривала бельё, сняла комбинашку поднесла к лампочке и не спеша просматривала её под яркой лампочкой, но так ни одного, даже маленького пятнышка и не обнаружила. И от этой наглой клеветы, от несправедливых нападок невестки у неё на душе стало ещё тяжелей и невыносимей. Простояв на улице, на резком морозном ветру, с пол часа, баба Зина сильно замёрзла, и немного успокоившись, решила вернуться в дом.

        Через несколько минут баба Зина вошла в кухню, Лены там уже не было, только стояла пустая от борща тарелка, с другой стороны стояла другая с остатками борща на донышке.
        - "Значит, и Верочка поела", - заключила про себя баба Зина и прибрала со стола тарелки. Села на табурет и принялась, было за свой борщ, но, проглотив буквально ложки, как её позвала Верочка:
        - Ба! А, ба!
        - Сейчас приду, голубка. Обожди немножко, - отозвалась баба Зина, отложив ложку, так как борщ был уже совсем остывшим.
        - Да, давай иди сюда! Некогда мне ждать! Мне уже уходить нужно, а я всё никак не могу найти…, - с раздражением в голосе кричала из своей комнаты внучка.
        - «Что ж идти надо – спешит куда-то Верочка, да и к тому же борщ всё равно греть нужно. Разогрею потом и вместе с Митенькой поедим», - подумала баба Зина и высыпала с тарелки борщ назад в кастрюлю и стуча палочкой об пол пошла к внучке в комнату.
        - Ба! Да где ты там, ба! – громко и с раздражением в голосе звала девушка.

        - Да здесь я уже здесь, Верочка, - сказала баба Зина входя к внучке в комнату. – Что ты хочешь?
        - Ба, а, ба? А где ты дела мою кофточку? А? Она вот здесь лежала, на стуле, - с претензией в голосе спросила внучка.
        - Какую кофточку? – растерянно спросила баба Зина, медленно входя в комнату Веры.
        - Ну, мою! Ту синюю в полоску.
        - А-а-а, ту-у… Да я её в гардероб повесила, чтоб не валялась.
        - Ага, хорошо, - сказала Вера открыв дверцу гардероба и увидев, среди прочей одежды, аккуратно висевшую на плечиках нужную кофточку.
        Не успела баба Зина выйти из комнаты, как в дверях её снова остановила Вера вопросом:
        - О, ба, а где мои те… ну, колготки шерстянные серые?
        - Да там, на спинке стула под платком, я их повесила чтоб не валялись, - ответила баба Зина указывая рукой на стул, что стоял возле письменного стола.

        - А платье серое?… Где оно? Ну, ба, после тебя, ну ничего найти нельзя. Вечно ты куда-то всё повсовываешь! – возмущалась Вера и остановившись посреди комнаты с колготами в руках, недовольно и даже с презрением посмотрела на виновато опустившую глаза бабушку.
        - Убирать ведь нужно. Нешто оно всё разбросанное должно быть? – сказала баба Зина и губы её обиженно покривились. – Нужно чтобы всё в порядке лежало. У каждой вещи своё место должно быть. Всё должно быть сложено в порядке, а не так как ты поразбрасываешь и валяется всё по всей комнате, где попало.
        - Так я знаю где что! А как ты явишься в мою комнату, порассовываешь всё, то после тебя по два дня всё разыскивать нужно.
        Баба Зина обижено и в то же время, как-то виновато посмотрела на внучку и молча вышла из комнаты.
        - Ма! – раздался громкий голос Лены из другой комнаты. – Ма!
        - Что Леночка? – громко спросила баба Зина и превозмогая боль с усилием передвигала больные ноги, поспешила в другую комнату.
        - Ма! Да где же вы? Идите сюда быстрей, где вы там возитесь? – нетерпеливо, с раздражением в голосе звала Лена.

        - Что, дочка? Что хочешь? – спросила баба Зина появившись в дверях спальни.
        - Где утюг вы дели? Мне платье на завтра погладить нужно, а вы утюг где-то всунули, что найти невозможно.
        - Как где?… - удивилась баба Зина, - Да там в тумбочке, под телевизором, стоит где и всегда. Ты было как юбку в прошлый раз гладила, то так на столе и оставила, а я скрутила провод и поставила на место – в тумбочку. Там он видно и есть, где ж ему ещё быть?
        - Ага, хорошо, - примирительно произнесла Люда, открыв дверцу тумбочки и увидев утюг.
        Баба Зина повернулась в дверях, хотела было уже выйти, как вдруг взгляд её наткнулся на сына, что безмятежно лежал на диване и спокойно смотрел телевизор.
        - Коленька, ты бы уж сходил дровишек нарубил, а то совсем поздно будет, – несмело попросила баба Зина.
        - Обожди, мать, сейчас ещё немного. Вот досмотрю передачу и всё тебе сделаю: и дров нарублю, и картошку достану, и закрутку и всё остальное. Ну, ты только не переживай, мать, всё будет в норме. Иди лучше отдыхай, мать! А вот, обожди, мать. Совсем было чуть не забыл: вот пуговицы поотлетали на рубашке, ты пришей, а то видишь Лене некогда, - кивнул он в сторону жены головой.
        Баба Зина взяла рубашку, постояла немного в дверях, посмотрела телевизор и махнув что-то рукой пошла к себе, но по пути заглянула в приоткрытую дверь к Вере в комнату, и остолбенела выпучив воспалённые глаза и приоткрыв рот от картины представшей её глазам.

        - О, боже мой, что ты наделала!? – только и смогла через некоторое время выговорить поражённая баба Зина.
        В комнате, казалось, только что закончился обыск, так как вокруг был великий беспорядок. Обе дверцы гардероба были открыты на распашку и прямо на пол из него была бесцеремонно выгорнута целая куча одежды. Несколько небрежно брошенных стопок чистого глаженного белья стояло на измятой кровати. Светлое покрывало с которой сползло одним краем на пол и на нём отчётливо виден был пыльный след от Вериных комнатных тапочек. Вокруг покосившихся стопок белья на кровати вразброс валялись только что сброшенная с тела Верина одежда, косметичка, целая россыпь помад разных цветов и оттенков, несколько коробочек с тушью для ресниц, штук пять крохотных бутылочек с разными оттенками лака для ногтей, баллончик лака для волос, коробочки с тенями и ещё несколько коробочек, бутылочек и тюбиков с чем-то. И о том, что это? Как называется? И для чего употребляется? Баба Зина не имела ни малейшего понятия. Всё это вперемешку валялось на кровати, и кое что даже на полу. На столе тоже царил невообразимый беспорядок. Сама же Верочка стояла уже одетая посреди комнаты, проворно снимала с головы бигуди и бросала их на кровать.

        - Ой, что же ты натворила? – не столько удивлённо, сколько испуганно, воскликнула баба Зина, всплеснув руками.
        - Да вот, рубашку голубенькую никак не могла найти. А ты что-то застряла там у матери, вот и пришлось барахло из гардероба вынуть, - беззаботно пояснила Вера.
        - Боже мой! Боже мой! Что ты наделала? – снова всплеснув руками, негодующе воскликнула баба Зина, сокрушённо качая головой.
        - Ой, ничего страшного! Подумаешь дело большое, на две минуты работы! Тебе всё равно делать нечего, так что сложишь потихоньку, а я вот не могу – спешу, - сказала Верочка сбросив последний бигудь и на ходу расчёсывая завитушки массажной щёткой бросилась в коридор обуваться и одевать верхнюю одежду, по дороге, однако, не забыла на секунду заглянуть в зеркало.
        Баба Зина убрала Верочкину комнату, пришила сыну к рубашке пуговицу и медленно переступая с ноги на ногу, сильно прихрамывая вышла в прихожую. Услышав донёсшийся из кухни голос внука поспешила к нему: голодный ведь явился, нужно покормить. Она спешила и сильная боль в ногах отражалась на её вымученном за день лице. Превозмогая эту тупую причиняющую ей большие страдания боль, и ещё сильней опираясь на палку баба Зина вошла в кухню. Здесь был Митя с двумя приятелями, они чему-то громко смеясь доедали с тарелок борщ.

        - Здравствуй, бабуля! – громко приветствовал её Митя, бросив ложку в пустую тарелку и поднимаясь из-за стола. – Мы тут немного подкрепились, так что спасибо за борщик. Очень, очень вкусный! И как ты его умудряешься таким вкусным приготовить? Просто загадка! Спасибо!
        - На здоровье соколик, - улыбнувшись произнесла баба Зина и продолжила: - А я только что услышала твой голос и подумала, что ты только пришёл. Поспешила покормить, а вы тут уже и сами справились. Чайку вам сделать? Будете пить?
        Но Митя и его товарищи отказались, поблагодарив бабу Зину, и всё ещё чему-то смеясь вышли из кухни, обулись и вышли на улицу.
        - Митя! Митя! – спохватившись позвала баба Зина внука.
        - Что? Спросил внук показавшись снова в дверях, но уже в пальто и шапке.
        - Ты куда это?…
        - Да так, немного погуляю.
        - Слушай, Митя, нарубай немного дров и слазь-ка в погреб достань овощей немного и картошечки с ведёрко. А? Я ведь не могу – будь умницей, сделай. А? – ласково попросила баба Зина.
        - Что прямо сейчас? – удивился внук. - Да обожди немного, ба. Вот я приду – тогда и сделаю. Да я недолго буду гулять. Не переживай – приду и всё сделаю!

        - Сделай! Ну сделай сейчас, родимый. Ведь это недолго, а потом пойдёшь гулять. Вот они подождут тебя. Это ж не долго, - уговаривала баба Зина.
        - Нет, ба, я очень сейчас спешу, а вот когда вернусь, то всё сделаю. Ты не переживай, бабуль, за мной не заржавеет, - успокаивал Митя старушку, плотненько прикрывая за собой дверь.
        Баба Зина глянула на часы, стрелки показывали двадцать часов пятьдесят пять минут.
        - Неужели уже девять часов? Как быстро время бежит, не успеешь оглянуться, как день уже пролетел, - удивлённо бормотала себе под нос баба Зина и почувствовала остро резанувший голод в желудке. – Ой, а я ещё с самого утра ничего не ела, - пробормотала баба Зина и вздрогнула от неожиданно раздавшегося за спиной голоса невестки:
        - Так какой вам дурак не давал? Целый день дома, а поесть некогда? Да? – с возмущением и ехидством в голосе спрашивала Лена.
        - Та, вроде некогда, - растерянно пробормотала баба Зина, ей стало ужасно неловко, что Лена её услышала, и она с досадой на себя недоуменно подумала: - "Да как это она так тихо зашла, что я даже не слышала?"
        Невестка попила воды и вышла, унося в душе нехорошее чувство на старуху.

        - «Видела! Видела ведь, что я захожу», - с неприязнью думала Лена, - «и так специально, якобы сама с собой говорит. Всё бедненькой, да несчастненькой забитой работой труженицей прикидывается. Всё стонет! От характер противный какой! От противный!»
        Баба Зина прибрала тарелки со стола после внука и его друзей, поставила кастрюльку на газовую плиту греть воду, чтоб помыть посуду, собравшуюся за вечер, а сама взяла чистую тарелку и запустила в кастрюлю с борщом половник, но он громко стукнулся о дно кастрюли. Там было пусто. Баба Зина как-то растерянно и удивлённо заглянула в кастрюлю не веря своим глазам, поводила там половником. Потом накрыла кастрюлю крышкой, тяжело вздохнула и горько улыбнувшись села на табурет.
        Перемыв посуду баба Зина пожарила себе на сковородке два яйца, выпила чашку горячего чая и на её старческом измученном лице выступил пот.
        - Фу, как наелась, а говорят на ночь есть совсем не надо, - пробормотала тихо она и снова устремив глаза куда-то в пространство на минуту задумалась.
        - Ой, что ж это я сижу? – спохватилась баба Зина, глянув на часы. – Время вон уже начало одиннадцатого, а Мити всё ещё нет, и Коля тоже не встаёт, дров не рубит. Опять забыл видно. Пойду скажу, а то снова не сделает ни чего.

        По телевизору шёл какой-то фильм, а на диване, накрыв лицо газетой, сладко похрапывая спал Коля. Через открытую другую дверь она увидала, что в спальне, что-то копошится невестка. Баба Зина потопталась немного на пороге комнаты и не стала будить сына – жалко было. Тихо вышла старалась не стучать своей палкой о пол, и легонько, но плотно, без стука закрыла за собой дверь.
        - "Так и знала, что он и сегодня не нарубит мне дров", - со вздохом подумала баба Зина, усевшись на свою кровать и принялась зашивать порванную рубашку внука. – "Ишь, как разодрал – по живому прямо. Дрался видно", - предположила она.
        В начале двадцати четвёртого часа явилась Верочка, продрогшая, но со светящимися от счастья глазами. Через минут двадцать после неё явился и внук.
        - Ну, что ты так долго, Митя? – с укором в голосе спросила баба Зина. – Обещал, обещал, говорил не долго будешь, а сам…
        - Ладно, бабуля, не переживай, я тебе завтра всё сделаю. Вот встану пораньше и всё сделаю, - уверял внук.
        Говорил он это не потому, что так и собирался сделать, а лишь для того, чтобы "бабулька не бурчала", как он выражался.

        - Да-а-а, тебя и пушкой не подымишь раньше, как бы не так. Хоть бы в семь часов поднялся, а то снова проспишь, и будешь опаздывать.
        - Ну, ладно, не бурчи. Вот ты лучше мне брюки и пальто почисть. Видишь, как меня машина обрызгала. Нет мороза, тает весь снег, лужи уже по дорогам.
        - Да-а-а, и зим уж нет прежних. А раньше бывало, как ударят морозы, да как навалит снега, что не проехать не пройти. Всю зиму снег лежит, - и баба Зина улыбнулась своим воспоминаниям, снова устремила свой немигающий взгляд в одну точку и тут ей пришла мысль, что нужно пойти помыть обувь, раз болото на улице. С трудом поднялась баба Зина и ели-ели похромала на дрожащих подкашивающихся ногах в коридор за обувью.

        Стрелки часов давно перевалили уже за полночь, когда баб Зина наконец управившись со всеми своими делами и уже в одной ночной рубашке влезла на кровать, принялась растирать, какой-то довольно вонючей мазью свои сильно опухшие, натруженные за день и невыносимо болевшие ноги. Она, устремив полный страдания взгляд, долго растирала их и по её лицу текли крупные горькие слёзы.
        - Калека! Калека! – сдавленно с болью шептала она, - Умереть бы по быстрей, да и не мучатся! Ох, жи-и-изнь…
        Она не всхлипывала, плакала молча и из её воспалённых глаз всё выкатывались и выкатывались, одна за другой, крупные прозрачные и невыносимо горькие слёзы. Тут ещё припомнилась обида, нанесённая сегодня Леной.
        - Может и в самом деле не надо ничего делать? – подумала баба Зина, вспомнив постоянные советы Лены, но тут же отогнала их прочь, увидев всю глупость и несостоятельность этих советов. – Да как же не надо? Как же оно будет тогда? А кто же это всё сделает? Им же всё некогда. Да и на работе они ведь устают бедные. Нет! Надо, надо! Так чего же она всегда недовольная?

        И изнывшая, озябшая в одиночестве душа бабы Зины до краёв наполнилась горечью. И эта горечь ей мешала, давила тяжким безысходным грузом душу, и просилась наружу, но поделиться было не с кем. И старушка долго безутешно плакала. Наплакавшись до одурения баба Зина слегка успокоилась, её мысли приняли более спокойный ход и совершенно другое направление. Она подумала, что завтра нужно встать пораньше и не забыть вычистить брюки и пальто внуку. Думала, как бы это завтра нарубить дров, чтоб растопить котёл. Иначе будет в доме холодно покуда придут с работы и будут злиться на неё за это. Ломала голову и над тем: чтобы такое вкусненькое приготовить на завтрак, чтоб всем понравилось. Думала долго, всё её какие-то заботы волновали, и она ворочалась в постели ища то положение в котором бы и ноги и всё тело меньше бы болело.
        - "Ой, пора спать, а то утром так тяжело вставать, что просто мочи нет", - подумала баба Зина, со стоном переворачиваясь на другой бок. – "За ночь что-то и отдохнуть не успеваю. Поднимаюсь, а тело всё так и болит. Старость видно одолевает. Ой, когда я уже высплюсь?" – напоследок мелькнула мысль, и она мирно заснула.

        В часа два ночи проснулся на диване Николай. Быстро сообразил где он спит и недовольный тем, что его снова не разбудили чтобы он разделся и улёгся на супружеском ложе, побрёл в спальню, откуда доносилось усиленное сопение Лены. Раздевшись, залез он под тёплое одеяло, придвинулся к горячему телу супруги и его мозг сразу же стала обволакивать приятная дремота. Почему-то перед глазами всплыл образ матери.
        - "Да, моя старушка живёт у меня, как у Бога за пазухой", - подумал он. – "Дом – полная чаша. Ешь, пей – не хочу. Всего хватает. Тепло, светло и мухи не кусают. Наешься – отдыхай себе сколько душе пожелается. Что ещё старухе надо? А если что надо, то и Лена и я, и мои дети – всегда поможем. Да-а-а, не жизнь, а малина!"
        Николай улыбаясь засыпал довольный собою, что так хорошо устроил свою мать на старости лет. Обеспечив ей тихую, спокойную, беззаботную старость.