Из книги Антонио де Гувеа 1611 года О пленении арм

Из книги Антонио де Гувеа 1611 года «О пленении армян и их переселении-10 (голод)


Купить книгу (перевод) Антонио де Гувеа "О пленении армян и их переселении" на OZON

Глава II (стр. 20-28)
О том, как Шах приказал изгнать всех жителей провинции d Armenie, и о страданиях, которые претерпели эти несчастные люди во время своего переселения
Из книги Антонио де Гувеа  «О пленении армян и их переселении, а также о том, что предприняли отцы-августинцы, дабы ВЕРНУТЬ их в подчинение Римской Церкви», в переводе Филиппа Экозьянца и Анны Поповой.

«В 1604 году шах получил достоверные известия о том, что Sinem Паша … введёт большое войско, дабы вернуть себе всё, что было захвачено и отомстить за оскорбления, нанесённые турецкому султану…».
«Шах приказал обнародовать указ о том, что под страхом самых суровых наказаний, какие только возможны, все жители провинции d Armenie, должны покинуть свою страну в течение двух световых дней после оглашения указа и отправиться искать пристанища ниже города Тавриз, … в глубь Персии.»
Жителям Джульфы … шах выделил отдельное место для строительства города на противоположном берегу реки (Аrахе) . … им стоило меньшего труда отправиться в путь, что они и сделали, подавляя и скрывая своё недовольство, дабы показать, сколь незамедлительно они повинуются указам шаха, который повелел предоставить им верблюдов и некоторое количество вьючных животных, чтобы им было легче вести свой скарб…. Через несколько месяцев прибыли в город Ispahan, где начали строить новый Yulfai, в котором … насчитывается около 5 тысяч жителей, имеется 7 приходов, два епископа и множество других священников. Они возвели там такие красивые и величественные дома, какие только позволяло их состояние, … чтобы угодить шаху.»
«… что касается остальных НЕСЧАСТНЫХ, разорённых и лишённых всего необходимого для того, чтобы отправиться в путь, то не было никакой возможности заставить их решиться на такой шаг, потому …они медлили с отъездом. …»
«Так обстояли дела с жителями Yulfai, что же касается остальных несчастных, разорённых и лишённых всего необходимого для того, чтобы отправиться в путь, то не были никакой возможности заставить их решиться на такой шаг, а потому, несмотря ни на какие приказы они упорно медлили с отъездом. Но шах, видя, что армия (султана) неумолимо приближается в Cars, городу, расположенному совсем рядом с Ervan, и желая сделать совершенно бесплодными земли, через которое пролегал путь турецких войск, чтобы те не нашли там никакого пристанища и провианта ни для себя, ни для своих лошадей, послал в крупнейшие города и деревни отряды солдат, чтобы те во что бы то ни стало заставили всех жителей выполнить его распоряжение, и те с таким рвением бросились исполнять приказ, что как бы сильно все эти бедные изгнанники ни любили свою прежнюю отчизну и какими бы непомерными не казались им трудности, ожидавшие их в дороге, они всё же двинулись в путь, поскольку теперь их принуждали не только словами и угрозами, но тотчас по прибытии, а с мечом в руках, велели привести к ним местных старшин и ручались жизнью шаха, что если в условленный час они не тронутся с места и не оставил, как им было приказано, своих городов или деревень, то им, их жёнам и детям отрубит головы, а затем подожгут город, так что от них не останется следа. Таким образом солдаты добились того, что все, кто до этого медлили с отъездом, теперь сами же его торопили, ходя по улицам и умоляя и увещевая остальных, чтобы те покинули большие и малые города и деревни и отправились в путь.
Смятение, плач, крики и стенания этих бедных несчастных изгнанников были настолько сильными и повсеместными, что даже самые жестокосердные люди прониклись бы состраданием, ибо никто из них не имел возможности остаться, а чтобы уйти, у них не было ничего из того, что необходимо человеку, и что у них отобрали. Среди них встречалось великое множество несчастных женщин, чьи мужья умерли на работах по сооружению подкопов или земляных валов (о чём мы уже говорили), каждая с пятью или шестью малолетними детьми, слишком большими, чтобы нести их на руках, и слушком маленькими, чтобы они могли идти самостоятельно. Женщины эти возбуждали неимоверную жалость, стоило только услышать, о чём они говорят, и увидеть, как они ведут себя у городских ворот: одни бросались наземь, обнимая их осыпая поцелуями, другие прощались со своей родиной и своими жилищами такими берущими за душу словами, как будто собирались разжалобить и самые стены. В конце концов, покинув свою прежнюю родину с криками и стенаниями, словно желая умилостивить её, они двинулись в город Tauris, а оттуда вглубь Персии, не все вместе (что было невозможно), ибо, если не считать ряда городов и деревень, кои избежали сего злосчастного переселения из-за того, что находились в стороне от пути, по которому должны были преследовать турки, а учитывать только тех, чьи жилища были таким образом разорены и разрушены, наберется более шестидесяти тысяч семьей, что неудивительно для того, кто представляет количество деревень, в той провинции, помимо крупных, густонаселённых городов с более чем двумя тысячами жителей. Эти люди (как мы уже говорили) не пили и не могли идти все срезу, а перемещались отдельными группами и караванами, которые собирались по месту их жительства в каждом городе, пригороде и деревне.
Когда огромное количество этих бедных страдальцев двинулось в путь, первым испытанием, которое выпало на их долю, стал холод, ибо начиналась зима, в тех краях весьма суровая, тем более что большинство из них ещё раньше успели ограбить и они были плохо одеты, а на ночлег устраивались прямо в поле, терпя суровость небес, которые ни в чем им не благоволили и обходились с ними столь безжалостно, что это отпечаталось на их лицах. И поскольку шли они медленно, а этим надвигались слишком быстро, они были до того измотаны, что некоторым это стоило жизни, особенно тем, кто был в нежном возрасте. Зима оказывалась таковой суровой, а снега выпало столько, что многие изувечили себе ноги, иные же отморозили пальцы ног так, что оставались одни кости, иные же отморозили пальцы ног, что остались одни кости, а плоть уничтожил холод. Есть свидетельства, что некоторые женщины, думая, что сморкаются, отрывали, отрывали себе кусочек носа и не чувствовали этого. Я легко могу поверить в это и многое другое, о чём не стану здесь рассказывать, потому что на собственном опыте убедился, как страдают те, кому приходится путешествовать по этим районам в такое время года, независимо от того, хорошо они одеты.
Но каким бы тягостным не было это испытание, всё же оно было не самым худшим из того, что претерпели эти бедные страдальцы, ибо для тех, кто вырос среди подобных снегов, они были не в новизну, гораздо больше мучений приносил им голод, который начал терзать их чуть ли не с самого начала пути, когда кончились те скромные запасы провианты, который они захватили из дома. Теперь пусть каждый из нас поразмыслит обо всем, что случилось, и поблагодарить Бога за милости, которые Он даровал ему, и за опасность, от которых Он его избавил, пристально вглядевшись в ужасы величайших лишений и бедствий, кои, по нашим сведениям, когда-либо обрушались на человека: перед нами христианский народ, который упорно сохраняет веру в таинстве Святой Троицы, Вычоловечивания Сына Божьега и продолжает совершать церковные таинства, ибо, хотя они заблуждались и заблуждаются доныне, не выражая должной покорности римскому понтифику, смею заверить (как очевидец), что это происходит скорее по невежеству, нежели по злому умыслу, особенно, когда речь идёт о тех несчастных простых людях, на которых большей частью и надо сие наказание и которых по воле Господа коснулся бич Его. И поблагодарив Бога за то, он избавил нас от подобных мук и скорбей, давайте проявим великое сострадание к этим бедным христианам, ближним нашим преследуемым и гонимым, кои в продолжении своего странствия остались без какого бы то ни было пропитания для себя и милых детей своих, ибо земли, через которые они шли, уже были разорены солдатами, выполнявшими приказ шаха, и оставлены покинувшими их жителями, точно так же, как те места, откуда они пришли, которые ещё до их изгнания были сожжены и разорены. Во время сего исхода большинство несчастных женщин отправлялись в путь с двумя детьми на плечах, по одному с каждой стороны, в окружении других детей, чуть постарше и чуть посильнее, чтобы идти пешком, и все они с раннего утра и делали, что плакали от голода: одни – прося о хлебе насущном, другие – требуя материнского молока, но груди матерей ссохлись, так как те уже несколько дней ничего не ели. Признаюсь, что в этом месте я не могу сдержать слёз, вспоминая что случилось во время этих скитаний с многими из женщин (на свою величайшую беду, плодовитых), которые, совершенно выбившись из сил под тяжестью детей у себя на плечах, замирали в изнеможении прямо посреди дороги, да так и оставались сидеть с самыми младшими на руках, ибо остальные продолжали свой путь, те же, что останавливались, заканчивали свою несчастную жизнь в объятиях голода, если только раньше не умирали от горя, видя, как один за другим гибнут их малые дети, и не имея возможности никому из них помочь. Другие углублялись в лес, ища спасение для себя и своих детей, но как правило, все они находили там свою смерть.
А представьте только, каково было матерям, которые продолжая свой путь, замечали, что дети, коих они вели за собой, отставали, поскольку не могли больше идти, а чтобы взять их на руки, приходилось спускать наземь тех, кого они несли на груди или на плечах, и когда либо те, кого ссаживали, либо те, кого не подхватывали, так и гибли там, где их оставляли. И сколь не естественно для матери, как мы знаем по опыту, любить своих детей, похоже, что армянские женщины превосходит в этом отношении всех прочих, что я могу утверждать, с полной уверенностью, поскольку видел собственными глазами то, о чём желаю упомянуть здесь, дабы поведать о боли и муках, которые претерпели эти несчастные, видя, как умирают их бедные невинные дети, и не имея никакой возможности их спасти.  Между тем нужда и голод всё усиливались, и так как эти женщины обладают большим даром убеждения, хоть иногда это и во вред, и похваляются, что могут изыскать тысячу средств к спасению, то оказавшись в толпе этих несчастных путников, они придумали средство, которое легко было найти, но трудно использовать, ибо оно заключалось в том, чтобы все умершие послужили пищей для выживших.  Когда эту затею одобрили, надо было видеть, как матери, так нежно любящие своих детей (как мы уже говорили), дошли до того, что стали употреблять их в пищу и делить между собой и своими живыми детьми, причём чрево большинства матерей отнюдт не отторгло плоть, незадолго до того из него вышедшую. Обычай этот настолько распространился, что более ни одно тело не дожидалось погребения, поскольку могилой для всех умерших становились желудки тех, кто больше всего любил их при жизни. Дошло до того, что, когда мертвецов стало не хватать для употребления в пищу, (поскольку, поедая их, люди меньше умирали), нашлись матери, уже привыкшие питаться плотью своих детей, матери не только горемычные, но ещё и жестокосердные, на собственном опыте испытавшие истинность утверждения Сенеки, что Calamitas quos sape vexat, novissime indurat ( Кого злоключения постоянно преследуют, того, в конце концов, закаляют), и потому с всеобщего согласия умертвившие собственных детей и евшие их, и хотя этому греху были подвержены не все, сожаления достойно то, что среди них не было никого, кто не отведал мёртвой плоти отца, брата, жены, ребёнка или родственника, большей частью умерших своей смертью. Что же касается живых, то были матери, убивавшие своих детей ради еды, и они не первые, кто так поступал, поскольку из Священного Писания известно, что в  Samarie жила женщина, съевшего своего ребёнка, и Иосиф говорит то же самое  о другой женщине, рассказывая об осаде Herusalem войсками Vespansien; среди армянок же таковых были не одна и не две, соблюдавших свои договорённости честнее, чем та самаритянка, которая съев ребёнка соседки не хотела отдавать своего собственного; эти же матери ели и своих и чужих детей, не вступая в споры, поскольку голод устранял все  разногласия, и ради возможности съесть одну четвёртую своего ребёнка такая мать охотно соглашалась отдать остальное как плату за то, что сама ела чужих детей.
В заключении сего повествования я хотел бы привести ещё одно ухищрение, на которое голод недоумевал малых детей, чтобы этим замечанием умерять гордыню людскую, указав на то, до чего доводит человека нужда и слабость телесная. Так как голод усилился и стал особенно нестерпимым для самых юных, заставлял их не пропускать ничего мало-мальски съедобного, они начали питаться людскими экскрементами, ибо бедственное положение их дошло до такой степени, что они не считали зазорными собирать эти нечистоты, так что иногда взрослые оказывались в окружении своих малышей, каждый из которых надеялся первым заполучить столь мёртвую пищу.
Всё о чём я здесь сообщил, можно лишь дополнить множеством других факторов, о коих я умолчу. Смею лишь заверить, что всё это истинная правда, поскольку я узнал об этом не только со слов их епископов и других надёжных вещей, но и от самих детей, которые ныне повзрослели, но с величайшим простодушием признаются и рассказывают о том, что видели и делали, и даже если у нас и не было столь многочисленных свидетелей, но что я видел своими глазами, подтверждают всё сказанное мною.
Через четыре года после сего выдворения, проезжая через деревни, где шах повелел расселить изгнанников, но никто из них до сих пор и не обустроился там со своими семьями, я посетил их и обнаружил терпящими такой голод, нищету и болезни, что нетрудно было представить, столь нестерпимыми были их страдания в пустынных краях, если до такой степени страдают они в местах, населённых людьми и окруженных множеством других поселений. Те, кто приспособился лучше других, если хлеб их неких зерен, по вкусу и цвету напоминающий землю, но более горький. Они были бедно одеты в какое-то время перелатанное тряпьё, мужчины ходили на заработки в соседние деревни, а дети отправлялись вместе с ними подбирать на улицах данные корки и влачили своё жалкое существование, пытаясь вареной травой.
Наши преподобные из Ispahaham взяли несколько таких детей к себе в дом; среди них был слепой малыш, который ходил по улицам и просил милостыню во имя Аly, и когда его спросили, почему он не просит Христа ради, он ответил, что охотнее ему подают во имя Аly (зятя de Mahomet и его наследника Chalifat), чем ради Христа.  При содействии султана de Chiraz мне удалось облегчить участь жителей трёх из этих деревень, собрав их всех в одной, самой большой, и вынудив убраться всех живших там магометан, дабы армяне могли обрабатывать землю, как это делали там магометане, платя государю положенный земельный оброк и ренту. Ине известно, что во всей Perse есть множество таких же людей, не имеющих ни мирского, ни духовного утешения, из-за чего я и отправился в Испанию и Рим, охотно жертвуя жизнью и покоем, дабы попытаться хотя бы частично пособить в столь запущенном деле, моля Бога о том, чтобы Он управлял его по своему разумению.
Со всеми описанными мытарствами эти толпы бедных страдальцев прибыли в город Tauris, где шах существенно облегчил их участь и оказал большую помощь.
Когда к нему явился один армянин с жалобой на магометанство, который удерживал в неволе его жену и выставлял её в публичном месте, чтобы та зарабатывала ему деньги, он повелел привести к нему магометанина и, хорошенько наказал его, призвал вернуть женщину мужу, а также издал указ о том, что в его владения ни один армянин и ни одна армянка не могут быть обращены в рабство. Это стало великим благом для этих несчастных отверженных, хоть и запоздалым, поскольку многие тысячи их уже были в рабстве, рассеянные попо всему папству в местах весьма отдалённых, откуда было мало надежды спастись, в особенности девицам и милым детям, которые даже не подозревали об этом указе и не были вольны сами требовать правосудия; но те из армян, кто был ближе к шахскому двору, воспользовались указом и добились освобождения, остальные же прилагают к этому усилия изо дня в день…

P.S.
1. Из книги Антонио де Гувеа «О пленении армян и их переселении, а также о том, что предприняли отцы-августинцы, дабы ВЕРНУТЬ их в подчинение Римской Церкви», в переводе Филиппа Экозьянца и Анны Поповой.

Armenus – Арменус –один из аргонафтов, сопровождавших Язона в походе за Золотым руном. По легенде, был рождён в греческом городе Арменион, поэтому в его честь часть территории Передней Азии была названа Арменией.

P.S.
 Антонио де Гувеа -Португальский миссионер, был дипломатом на службе у Габсбургов в Испании и являлся послом в государстве Сефевидов в 1602-1613 годах. По сути, он был очевидцем Великого сургуна, в отличие от Аракела Даврижеци.                Книга Антонио де Гувеа была издана  в 1611 году.               
Аракел Даврижеци свою "Книгу Историй" о Великом сургуне 1604-1605 годов начал писать в 1651 году по настоятельному приказу католического патриарха Пилипоса Акбакеци.