На линии огня

 Вскоре, добившись перевода к мужу, я  с Укрепрайоном, в состав которого входили пулемётно-артиллерийские батальоны, выехала на Калининский фронт под Великие Луки. Здесь  началась моя фронтовая жизнь. Здесь, на фронте, в действующей армии, я стала кандидатом в члены ВКП(б).
 Осенью и зимой на нашем фронте шли преимущественно оборонительные бои. Наша часть стояла у деревни Чернушки, где совсем недавно совершил свой самоотверженный подвиг  Александр Матросов.  Из-за  непроходимых болот здесь не было  сплошной линии фронта. Мы могли пробираться  к немцам, а немцы к нам. Каждый день бывали перестрелки и артиллерийские дуэли.
 Буквально на моих глазах Володюшку засыпало землёй от разрыва снаряда. Не обращая внимания на продолжавшийся обстрел, мы все изо всех сил разбрасывали землю. Успели. Он был жив и невредим. И тут, стыдно сказать, я зарыдала. Окружающие утешали – плакать теперь не о чем. Плакать раньше надо было.  Я разозлилась: «Вы что говорите? Ну да! Он бы там задыхался, а я бы слёзы проливала, вместо того, чтобы его спасать!».
Однажды немцы неожиданным броском прорвали оборону и приблизились вплотную к нашему командному пункту. Мы   залегли в цепи. Кто с  пистолетом, кто с трёхлинейной винтовкой. Ожидая  команды «Огонь!», уже видели  приближающихся немцев. И тут подоспела подмога. Молодые солдаты с автоматами бежали в полный рост, с криком «Ура!». Погнали немцев на прежние  позиции, потеряв «всего-то шесть человек», как сказал начальник штаба.  «Всего-то – горько подумала я – а у каждого мама есть».
 Ещё, осенью мы ехали в открытой машине по рокадной трассе, довольно далеко от фронта и потому беспечно. Навстречу вышел немец и вскинул автомат. Как я выхватила пистолет, как  при моей близорукости, с первого выстрела попала – не знаю до сих пор. Офицеры – мужчины так и не успели  достать оружия. Я расстроилась потом, потому, что убила человека. Хоть и врага. Меня наградили медалью  «За боевые заслуги».
Вскоре я  из-за своей близорукости едва не погибла. Нужно было переправиться через ручей. В середине его лежал большой плоский камень, и я решила на него прыгнуть. Уже в воздухе поняла, что  это не камень вовсе, а мина. Я, каким-то чудом, остановилась, зависла в воздухе  и рухнула в воду. Вымокла, конечно. Но это пустяки.
 Судьба берегла меня. У меня заболел зуб. Вместе с другими, нуждавшимися в медицинской помощи, мы на  «Виллисе» отправились в ближайший госпиталь. Врач посоветовал зуб лечить. Но я понимала, что обстановка на фронте может измениться в любую минуту и настояла на удалении. На другой день те, кто должен был продолжать лечение, на том же «Виллисе» снова поехали в госпиталь той же дорогой и все погибли, подорвавшись на мине.
Кормили нас обильно и сытно, но тускло. Чаще всего это были американские концентраты и консервы, не без сарказма именуемые «Вторым фронтом». И мы, три женщины, отправились без спроса в ближний лес за ягодами и грибами. У края большой прогалины услышали непривычный гул.  С противоположной стороны поляны из чащи высунулось хищное рыло самоходки. На пёстрой шкуре чёрные кресты. Мы попадали в траву Что ещё могли сделать три женщины, вооружённые лишь пистолетами «ТТ»? Только затаиться. У самого лица я увидела  россыпь крупной спелой черники. Странно, но в этот момент вспомнилась цветная картинка, виденная в  детстве. Вот такая же   черника – глянцевая, красивая, как настоящая. Капризы памяти причудливы.
 Самоходка проехала близко, обдав смертоносным   смрадом горячего металла и чужого горючего. Переждав какое-то время, и не думая более ни о грибах, ни о ягодах, побежали в часть, доложили. Но задержать и уничтожить  фашистскую машину не удалось. Она скрылась, растворилась в болотах.
 Жили мы в землянках, построенных выбитыми отсюда немцами. Это был целый подземный городок с прекрасными штабными помещениями, просторными блиндажами в несколько накатов. Стены и полы обшиты досками. Имелись просторные удобные нары, и даже столы. Во всём этом великолепии обитали несметные полчища клопов. Мы пытались от них избавится всеми возможными способами, но никакая агрессия им  была не страшна. Они моментально и без потерь отступали в щели. Переждав «бурю», возвращались на прежние позиции с новыми силами и с новым аппетитом. Долго, до поздней весны, мы простояли в обороне. Я чертила топографические карты при тусклой коптилке.
 Однажды  я на дороге догнала группу пленных немцев с конвоирами.  Немцы при виде меня залопотали, и я поняла, что их удивляет, как красивая женщина и, наверное, очень важный командир, идёт пешком.  Один, понизив голос, сказал: «А может это сама Катюша?» Я засмеялась и  прошла. Знание немецкого языка не афишировала – боялась, что заберут в штаб переводчицей.
 Большое наступление началось летом. Противник, яростно отбиваясь, отступал по всему фронту. Мне приказали выдвинуться на наблюдательный пункт, к переднему краю, и оттуда корректировать огонь нашего артиллерийского дивизиона: 

Гул орудий, тишину гоня.
Лес наполнил тяжким низким стоном
И пехота под стеной огня
За рекой взломала оборону.
И вперёд, в расширенный прорыв
Брошены железной волей части.
Пулемёты млеют от жары,
Смерть выплёвывая чёрной пастью.
Непрерывно нарастает бой.
Рвётся, растекаясь по траншеям.
И немецких пушек злобный вой
Наши подавляют батареи.
Лейтенант поднёс бинокль к глазам:
В стёклах вспышки вражьей батареи,
И команды чёткие слова
Ветер в отдалении развеял.
За его спиной дивизион
В паре километров у опушки.
И открыли бешеный огонь
Гвардии прославленные пушки.
Бормоча, идут снаряды в цель,
Лейтенант бинокль приподнял снова.
На его мальчишеском лице
Чуть дрожит улыбка сквозь суровость.
День в туманной дымке угасал,
Напоён последним душным зноем.
И, когда уже легла роса,
На  НП пришли по тропке трое.
Молодой, высокий генерал,
С тронутыми сединой висками,
Лейтенанту: «Вольно!» - приказал,
Улыбнулся весело глазами:
«Хорошо стреляешь, паренёк,
Видел сам, как дали немцам жару».
Сел на мшистый низенький пенёк,
Не спеша, полез за портсигаром.
«Куришь? Нет? Ну вот, нехорошо…
Правда, молод ты и больно тонок…
На щеках не брил ещё пушок.
И глаза… Ни дать ни взять – девчонка!
А похож на моего сынишку.
Так похож, ну просто даже странно,
Как зовут тебя? Быть может, Мишка?» -
«Нет, товарищ генерал, Татьяна!».

 Мы освободили много населённых пунктов. Отступая, немцы сжигали дома и нередко видели мы погорелые сёла, где дымились пепелища, на которых стояли уцелевшие русские печи с чёрными трубами. Только одно село Жар сохранилось полностью. Население его, состоявшее в основном из женщин да нескольких стариков, решило спасти свои дома. Заранее обо всём договорившись, они напали всей толпой на четырёх немцев из фойеркоманды. Прежде, чем те опомнились, кольями и вилами забили их до смерти, так и не дав пустить в ход огнемёты. Нескольких женщин фашисты успели застрелить. Их похоронили с почестями в центре села. А детей их разобрали по избам. В июле мы были уже в Латвии:

Я, пожалуй, правда и не верю,
Что в Воронеж идут поезда.
Что когда-нибудь к заветной двери
Приведёт меня моя звезда.
Только знаю, ждёт нас у оконца
Наша старая милая мать.
Смотрит вдаль, куда заходит солнце…
Да и как же ей не ждать?
На военных   грозовых дорогах
С нами об руку её любовь.
Ах, Воронеж! Плющик у порога,
Синь реки да золото садов.
1944 Прибалтийский фронт.

В песке увязали пушки и кони.
В воронках ржавая кровь.
Казалось, что бор приглушённо стонет
От шороха твёрдых шагов.
Ты помнишь, шли по горящей Корсаве,
Патроны рвались в огне.
Ну разве что-нибудь в жизни заставит
Тебя забыть обо мне?
1944 Прибалтийский фронт.

 Мы были в числе частей, освобождавших Ригу. Вскоре я была направлена в госпиталь и демобилизована по состоянию здоровья.  Муж сражался до конца войны. Получил много наград, в том числе и орден Ленина. Я вернулась в родительский дом, восстановилась в аспирантуре на геофаке  Воронежского университета.
 Университет работал в труднейших условиях. Учебные корпуса были уничтожены взрывом или огнём. Все факультеты разместились в «Красном корпусе» на проспекте Революции, где до войны располагался пединститут, а потом госпиталь. Учебных помещений было мало. Не хватало книг. Богатейшая фундаментальная библиотека частично погибла, частично была свалена   в полном беспорядке в уцелевший подвал старого корпуса, где работники библиотеки трудились, разбирая книги.  В  актовом зале не было стульев. Сидели на решётчатых ящиках от авиабомб. Так там и День Победы встретили. Несмотря на все неудобства и трудности учебный процесс шёл нормально.
 Сотрудники и студенты, как и все воронежцы, работали на восстановлении города. Каждый был обязан отработать сто  часов в год. Разбирали развалины, складывали  в штабеля кирпичи, трубы, батареи. Никто не отказывался. Город требовал помощи. Кругом стояли коробки без крыш, с пустыми  глазницами окон.
Я привыкала к мирной жизни, но порой тосковала по нашему фронтовому братству. Тогда написались у меня такие стихи:

Для чего опять продолжать рассказ,
Если снова на сердце тоска?
Если снова жизнь, увы, не роман,
И, к тому же, сгорел диван?
А вместе с диваном сгорел и дом
И мечты, что цвели в былом.
И война своей беспощадной рукой
Всё смела – и мир, и покой.
…Я смотрю сейчас на город в окно,
Город, раненый так тяжело войной
И читаю на стенах солдатский путь.
Пусть не мой, но хоть чей-нибудь.
В жизни было много страшных минут
И, пожалуй, не все хорошо поймут,
Отчего так приятно вспомнить дни
Отшумевшей дороги войны.
Раз начав сегодня писать,
Я хочу припомнить опять
Про суровые, страшные дни боёв,
Про войну и жизнь, и любовь.
Про судьбу, что ровно три года назад
Вместо дома послала в Седьмой ВАД
И уютный роскошный диван
Подменила на чемодан.
Научила носить шинель и берет,
Как  самый изысканный туалет,
Изящную стройность модельных ног
Заковала в пару сапог.
Скоро Армия стала второй семьёй.
И вне Армии жизнь казалась пустой.
И казалось – теперь на много лет
На ремне повис пистолет.
Лето быстро сменила осенняя тьма.
Начались мороз и зима.
И, когда на дворе зашумел январь,
Генерал подписал «кубарь».
В это время на трассе, хрипя и сердясь,
Сотни тёмных машин снег месили в грязь.
И, почти Гвардейский Седьмой ВАД
Пропускал колонны на Сталинград…

 Тогда погоны еще не носили. Знаки различия  помещались на воротнике – вишнёво-красные кубики или шпалы. Лейтенанту полагался кубик в петлице – «кубарь».
Стихотворение получилось длинное. Почти поэма.
 После окончания войны мужа направили в Ленинградский  военный округ. Вскоре к нему переехала и я. Но сын мой родился в Воронеже. Рождённый 9 мая 1947 года он получил имя Георгий и в честь  Святого Георгия Победоносца, и в честь маршала Георгия Жукова, и в честь своего дяди Георгия Андреевича Русанова, тоже героя войны.
Т.А.Русанова