Солнце встает с востока. 84. Акчурин опять пропал

На следующий день ему неожиданно позвонил Акчурин. Он был пьяным и веселым.

-Здравствуй, старый друг, - сказал он твердым голосом и дальше уже забекал, что, дескать, Света хочет выбросить телевизор, но мне его жалко, поэтому  «не можешь ли ты завезти его на дачу, я дам тебе денег».

-Сегодня и завтра не могу. Давай через три дня, - Туренин вроде бы как согласился ему помочь, но еще надеялся на то, что Акчурин передумает, и ему никуда не надо будет ехать.

Но перед этим с утра Нина Николаевна спросила Туренина, который по обыкновению сидел в комнате с диваном:
-Ну, что там пишут о переговорах.

-Пишут, что предатели, что Медынский из Черкасс, а Валька с западной Украины, но, это смешно, она тоже жила в Черкассах, почти моя соседка, а значит - расстрелять.(Об этом пишут те и другие.)

Через день Акчурин уже говорил, что Света его выгоняет из квартиры, и он не знает, что ему делать.

-Я поеду на дачу. А вообще, вообще, мне не хочется жить. Однажды я чуть не повесился. У меня было твердое намерение или теперь, или никогда. Если б все получилось, то «никогда» уже не было б. Оно не наступило бы. Пропало бы сознание, что ты есть, и все. Ведь так ты описывал смерть. Она - как потушить спичку. Кинулся искать веревку, все перерыл кругом и не нашел.

Туренин представил его в холодной комнате на даче, где он накануне ободрал со стен обои: из всей мебели там только кресло. Зная приятеля, он мог сказать, что тот даже не вынес их, и они так и лежали возле стен. Он же, Акчурин, сидел, одетый, в кресле среди ободранных стен и мусора.  Это потом, когда на третий день он уже сам звонил ему, и  никто не отвечал, ему стало грустно и больно. А сейчас он рассмеялся.

Акчурин смеялся ему в ответ.

У Туренина был номер телефона, как ему казалось его Светы. Акчурин как-то звонил с него. В тот же день, уже ближе к вечеру, он набрал его. Ему ответила женщина с хриплым голосом.
 
Между ними произошел следующий разговор.

-Здравствуйте. Я, конечно, извиняюсь – вопрос, на первый взгляд, странный. Но тем не менее. Хотя главное не он, а мой приятель Акчурин, который не отвечает на звонок, исчез.

-Ничего не слышно. Можно громче.

-Вы Света?

-Да. А что?

-Я Вовин приятель. Звоню ему, а он не отвечает. Вы не скажете, почему.

-Он едет.., - и дальше неразборчиво. – Наверное, не слышит звонка.

Акчурина ее ответ нисколько не удовлетворил, но что делать – он сказал «спасибо» и попрощался. «Потом, - решил он. – Позже перезвоню». Но когда он позвонил позже, в телефоне опять отвечали, что вызов переадресован на автоответчик.

Акчурин пропал. Зато появился Дима из Израиля. Вначале войны он бежал из Украины и уже из Израиля звонил тете Вале, чтоб та посмотрела за его квартирантами. Она ответила ему, что ни за кем смотреть не будет и чтоб он сдох. Она не могла забыть Диме его квартирантов, которые водили к себе проституток и ночь напролет «неизвестно чем занимались». Он не обиделся и продолжал ей названивать. Потом он сам говорил, что в квартире у нее, как будто туда бросили гранату, что на лестничной площадке собачья вонь, что по двору валяется говно ее Яра: «Нельзя по двору пройти. Я говорю ей, мол, Валентина, то, что она срет, ладно, но это бойцовская порода, ты не боишься, что однажды кого-то покусает или хуже того – загрызет. Было ведь, что сбила ее с ног и та сломала руку». Она была самой старой на переулке, если не считать отставника Бориса Антоновича, который жил на первом этаже дома напротив, но он не в счет, потому что вел замкнутую жизнь (другие уже умерли), всех знала, и всех ненавидела, за исключением, разве что Нины Николаевны, с которой, встретившись, подолгу разговаривала, а еще она любила Юру. Когда Дима жаловался на тетю Валю, Нина Николаевна становилась на ее сторону. Ей тоже не все нравилось в Диме.

И еще о доме напротив: кроме Бориса Антоновича там жил Володя - внук умершего прокурора (нередко, встречая его Нина Николаевна спрашивала об одном и том же, а именно: когда тот женится), над ним, на втором этаже - подруга Леонида Ильича Брежнева Людмила Григорьевна, у нее большая квартира в Днепропетровске, но она предпочитает жить в Черкассах, здесь жил ее отец, у не взрослая дочь, одно время она работала крупье в казино Лас-Вегаса, еще одна квартира на втором этаже пустовала.

-Дима из Израиля приехал. Он обрадовался, когда увидел меня. А на мое замечание, что зря вернулся, что здесь опасно, ответил, что он пережил три войны и эту переживет. О каких трех войнах он говорит – непонятно.Тогда я сказала, что все это очень страшно: мародерство и смерти. Мол, на днях соседский сын (он служит в армии) носил из машины коробки с посудой, хороший мальчик, и на тебе - грабят своих же,- протараторила она Туренину, когда вернулась домой.

(У нее на языке вертелась история Люды, и уже для начала она хотела произнести заготовленную фразу, дескать, жертвы ракетных обстрелов – общеизвестный факт, но есть случаи... Хорошо, что не сказала, потому что надо было ее прокомментировать, а что если он не поймет ее. И, испугавшись своей смелости, как бы запнулась, замолчала.)

Тогда же, в тот день, она столкнулась с тетей Валей. Она заговорила к ней: «Как ваши дела?» - но та, видно, была не расположена к разговору и поэтому, извинившись, прохныкала, что плохо себя чувствует. На ней новая куртка и джинсы, она сильно накрашена – с голубыми тенями, подводкой и помадой, если учесть, что она толстая, хотя и не жирная и ей ближе к семидесяти, то выглядит карикатурой на старушку.

Напротив дома тети Вали стоял белый «Хундай». Возле нее она увидела Диму. Он, как его машина, с ног до головы во всем белом: белые кеды, белые носки, белые спортивные штаны на резинке снизу, белая легкая куртка и белая кепка с длинным козырьком. Несмотря на то что он всегда весь белый, она была согласна с тетей Валей, что он наглый, хотя бы потому, что  всякий раз, когда он ее встречал, то обращался к ней по имени.Ей не нравилось его развязное обращение с ней. «Какая я ему Нина?" – возмущалась Нина Николаевна, а ему говорила, что для него она не Нина, а Нина Николаевна. Он, как школьник, говорил, что забыл. И все равно, то ли он забывал, то ли он хотел ее позлить, он постоянно путал: то она Нина, то Нина Николаевна. Туренин, в таком случае, успокаивал ее: «Ты зря кипятишься. Это даже хорошо, что он называет тебя по имени. Это значить, что ты в его глазах еще молоденькая». «Не хочу быть молоденькой. Хочу быть такой, какая я есть», - парировала ему Нина Николаевна. Она злилась на Диму и все же могла без умолку болтать с ним о его квартирах, о невесте из Звенингородки и, вообще, о жизни. Вот и теперь она не могла пропустить случай, чтоб не поговорить с ним, для чего тут же придумала, что дома нет сливочного масла, и поэтому пошла не домой, а в СК маркета, мимо него.

Он спросил ее, сдала ли она свою квартиру.

-Нина, вы делаете глупость - «Я не Нина, а Нина Николаевна», - поправила его она. Она не девочка. А тут «Нина», и все остальное. Она подумала, что, как он смеет такое говорить – «глупость». Если раньше, пока она не раскусила его, кто он такой, его бесцеремонность вызывала у нее улыбку, то теперь он начинал ее злить. Она раздражалась. – Нина Николаевна, вы за эти почти два месяца войны уже потеряли в деньгах, как минимум! тысяч тридцать.


-Я не думала, что так можно. У них ведь нет денег, - они говорили о беженцах: он, что теперь как раз тот случай, когда можно заработать, и что если у богатых евреев из Харькова есть деньги, то пускай ими поделятся, те, кто победнее не снимают квартиру, они живут в общежитиях и школах, она, что, конечно, это так, и он в этом смысле прав, но как быть с совестью, она даже с богатых, даже с евреев не сможет брать деньги.

-Вы знаете, сколько мне платят за квартиру. Только при заселении – тридцать тысяч.

-Это сколько в месяц?

-Никому не говорю. Вам, Нина Николаевна, скажу – двенадцать тысяч.

-Двенадцать плюс залоговый платеж - двадцать четыре… Дима, у меня не получается.

-Все получается. Вы неправильно считаете, - Хотите, я найду вам квартирантов. У меня быстро. У меня у самого, если день или два нет квартирантов, я уже переживаю. Это же как! Я теряю. Нет, я не могу без дохода. А вы, два месяца и такая спокойная.

-Дима, неужели тебе их не жалко? - и дальше все в том же ключе и с большим чувством, о том, что они бегут под обстрелами, спасаются от смерти.

-Нина, думайте о себе, - ответил ей он.