Стереотипы

Я родилась в еврейской семье — блондинкой, со светло-серо-зелёными глазами.
Антисемитские стереотипы «еврейской внешности» лепили на нас штампы: большой нос, курчавые тёмные волосы и, почему-то, обязательно выдающаяся задница…
Ничего общего с моей внешностью там не было. Быстрицкая, Портман, Рафаэли — да и тысячи других еврейских красавиц — как-то совсем не вписывались в эти шаблоны.
Да и днепропетровские девчонки, с которыми я дружила в мединституте, были редкой красоты. Особенно моя близкая подруженция Мара Фишман — синеокая, с ногами от ушей…

Я никогда не скрывала свою национальность. А фамилия Гельфонд была на слуху у тех, кто особенно хотел видеть во мне кого угодно — немку, прибалтийку — только не еврейку.
Моя школьная училка, Клавдия Артёмовна, однажды спросила меня на уроке:
— А как вашей немецкой семье удалось выжить после войны и остаться в Союзе?
Меня этот вопрос нисколько не смутил, и я выдала на-гора:
— Я — еврейка!
Сказала это вслух, на весь класс.
«Сухарь» посмотрела на меня уничижительно. А дома я, немного озадаченная, спросила отца:
— Папа, а почему быть немцем лучше, чем евреем?

Отец впервые без особого вызова пошёл в школу выяснять, почему на уроках математики обсуждают национальность. Должного ответа он не получил. А «Сухарь» оказалась злопамятной сучкой — и мстила мне до самого моего перехода в другую школу.

Не секрет, что евреи в Совке часто скрывали свою национальность. Мимикрия была повсюду. Не стал исключением и мой класс в 11-й средней школе Тбилиси.
Одноклассница Валя Булович — дочь одесского еврея и еврейской матери — при каждом удобном случае с пеной у рта доказывала свою русскость.
А Поля Левинец (официально — украинка), та самая, что как-то подставила под мою костлявую задницу наточенный карандаш, — была Левиной. И в начале 70-х вместе со всей семьёй отправилась в страну Обетованную.

Повзрослев, я поняла: мимикрия была не от трусости.
Квоты на обучение в ведущих вузах, ограничения при распределении по городам — всё это диктовал государственный антисемитизм. А бытового хватало и без того. Часто били не по паспорту, а «по роже».

Когда мы с мужем жили в Москве, где провели три года, меня все принимали за свою — русскую. Некоторые даже утверждали, что у меня прибалтийские корни.
Особенно преуспела в этом моя соседка, построившая целую теорию о том, что я — приёмная дочь еврейских родителей.

Смешно, но даже в очереди к американскому посольству за выездной визой меня не признавали своей.
Я с раннего утра занимала очередь. Очерёдность строго соблюдалась: номера записывали химическим карандашом на руке. Очередь жила своей размеренной жизнью — с бутербродами, газетами и отрывками исповедей незнакомых мне людей.

Рядом со мной стояла женщина средних лет, напоминавшая мне мою оршанскую тётю Соню. Слышу — заинтересовалась моей физиономией. С кислым выражением лица мадам прошептала «так, что слышали все»:

— Хаимеле... а шиксе ин дер рэй? Ваз махт зи до?
(Хаим, что эта гойка делает здесь?)

Муженёк, прожёвывая бутерброд, проворчал:
— Вус ту гейт? Зи из ви а гойте фун Рига…
(Что она тут делает? Явно — гойка из Риги.)

— Таки, она што думает — шиксе в кугл не мешает? Шонэ очередь для нас, а?

Мне порядком поднадоело выслушивать их галиматью, и я решила блеснуть остатками бабушкиного наследия — слабым, но уверенным идишем.

— Шиксе, шмиксе… — бросила я с лёгкой усмешкой.
— ;;; ;;; ;; ;;;;, ;;; ;; ;;;;;; ;;; ;;;;;!
(Ikh bin a Yid, un du zolst zikh shemen! — Я еврейка, и тебе должно быть стыдно!)

Произвело! Остатки моего идиша впечатлили парочку не хуже американской визы.

— Штойс! Она таки умеет…

— К’лойст зих, а мы уж подумали… Ду бист а идишке?

Я не стала поддерживать националистическую бредь.

Своя среди чужих и чужая среди своих — это в чистом виде мой случай.
Да и в Израиле мне не раз задавали вопрос:
— А у вас в семье точно были евреи?..

Стереотипы — дело рук не только неевреев. Мы и сами их лелеем.