Воительница

        Елена шла уверенно по второму этажу социального дома престарелых. Она знала кого ищет, а также, в какой палате. И время! Ей надо было быть на месте в те три секунды, когда утро встречается с ночью, в то пограничное время, когда петухи просыпаются и возвещают мир своим гортанным криком, что пришёл конец ночи.

     Именно в это приграничное время, Елена зашла в палату и сразу же увидела горящий, тлеющий огненным угольком её взор, устремлённый на входящую Елену.
      Ведьма была прикована к постели своей сестрой близняшкой, которая едва была жива. Кожа на бедре их была сращена и только в это приграничное время их можно было видеть обеих. В другое время они сливались и одна имелась днём, другая ночью. Ночная творила дьявольские дела, от которых даже у следователей волосы шевелились на голове...

      У ночной горел правый глаз, левого не было совсем. У близняшки, наоборот, только левый.

    Именно в эти три секунды возрождалась дневная, которая даже и не ведала, что ночная творит.

     Елена каким-то образом знала, что ей надо уничтожить сейчас. На глаза попался ухват и, когда она его как пику занесла над головой, оказалось, что наконечник имеет не форму ухвата, а серпа. Елена на расстоянии провела серпом по шее ведьмы, которая пыталась оторваться от постели и своей сестры.

     Уже на первом этаже она обернулась и увидела, что из многих палат валит бело-зеленый дым. Елена бросалась из одной палаты в другую, выволакивая дряхлых и немощных стариков в коридоры. Включив кнопку пожарной безопасности и убедившись, что вода душем полилась со всех надпотолочных систем, Елена добежала то палаты, в которой только что расправилась с ведьмой. Их на месте не было. Остальные бабушки спали. Елена скомандовала подъём и велела быстро спускаться на улицу...
 
      Вторая часть

         В следующий раз в пансионате для престарелых Елена появилась, чтобы забрать под свою опеку пожилую женщину, которая в том пожаре сильно обгорела и потеряла зрение.
     Не было у Елены ни родителей, ни детей. Не смогла создать семьи. Мужчины не могли терпеть её начальственного тона,  она не хотела ни под кого подстраиваться.
     А милосердие, которое в ней всё-таки жило, искало выход к реализации.

     Генриетта Александровна была колясочницей, но на кровать пересаживались сама. Сама причесывалась, умывалась, если ей лить воды на руки. Ела мало. Благородство сквозило во всех её движениях и манерах. Говорила тихо, приходилось прислушиваться. Речь её была перемешана частенько фразами на французском и ещё каком-то непонятном языке. Знала она много, жизнь её была длинна, так что слушать её было интересно.
      Поселила Елена Генриетту в большую комнату, где было всё необходимое. Туда намеревалась поселить ещё пару бабулечек. Во первых, чтобы им было веселее, во вторых, чтобы помогали друг другу...

     Но что-то пошло не так! В первую неделю завяли все цветы и китайская роза - двухметровое деревце. Потом, Елена обратила внимание, что стал быстро прокисать суп. Раньше суп на плите без холодильника не скисал по несколько дней, а тут полдня прошло и в кастрюле пена. Странно. Мысли о причастности Генриетты Елена отгоняла. Ещё недавно кто-то наводил её на ведьм и вкладывал в её руку оружие для уничтожения, а Генриетту Александровну Елена сама в дом к себе привезла. И жили они дружно, как равные.

     Что точно насторожило Елену, это не столько появившаяся черная паутина по углам, как то, что эта паутина жила, могла менять форму и даже растягиваться. И сколько бы Елена её не снимала с углов, через пару часов она опять там была. Елена боковым зрением наблюдала, как паутина, точно черным инеем нарастала.

      На их улице уже не бродили собаки. Их по утрам находили разорванными.

      И Елена стала чахнуть. Всегда была сильна, здорова и решительна, а тут головы от подушки не может оторвать.
      Генриетта Александровна сама теперь варит бульоны и привозит к Елене еду. Как она это делает, у Елены даже сил думать не было.
     Но встать однажды Елене всё-таки пришлось...

      Третья часть

             Елена, чувствуя развязку своей странной немощи, сорвала с цепочки свой маленький крестик и, сама не зная зачем, проглотила его.
     Вскоре послышался шелест катящейся коляски Генриетты Александровны. Елена прикрыла глаза и старалась дышать как можно заметнее, вследствие чего пульс замедлился , а доведя его до 45 ударов в минуту, покрылась холодной испариной...

        Генриетта Александровна, подъехав вплотную к Елене, взяла руку и нащупав пульс, деловито стала шарить по её шее и груди. Елена в мыслях поблагодарила  архистратига Михаила, что надоумил крестик спрятать.
Елена сквозь ресницы с изумлением увидела, как её подопечная начала подниматься над коляской и зависла в воздухе в той же позе, в которой только что сидела.
Затем, приняв лежачее положение, опустилась на кровать рядом с Еленой. Только лицо было уже не Генриетты Александровны, а ведьмы.

     "Значит до первых петухов осталось недолго"-подумала Елена с сожалением, что никакого оружия рядом не положила... Ну никак не ожидала от своей Генриетты такого сюрприза! Никакой подсказки не было! Никакого знака... Прокисшие супы и паутины в расчет не брала.
 
    Ведьмин глаз также, как при первой встрече ненавидяще глядел на Елену тлеющим угольком. Она разомкнула свой беззубый рот и оттуда выполз черный дым с такими же нитями паутин, что по углам. Всё это ударило в нос и рот Елены и впивалось во все внутренности пиявками. Елена потеряла сознание.

     Очнувшись утром, Елена обнаружила рядом с собой дневную близняшку ведьмы. Елене незачем было её убивать, зная, что та не причастна к делам ведьмы, как и то, что ведьмы больше нет. Каким-то образом понимала, что всё было задумано свыше. И эта немощь, и Генриетта Александровна, и проглоченный крестик.

     Теперь у Елены была другая опекаемая, но по обоюдному согласию её называли Генриетта Александровна.
    Теперь также на плите суп не скисал по несколько дней и паутина больше не жила в её доме.