Дневник счастливой сумасшедшей 8

http://proza.ru/2025/01/27/658

3 января

Сегодня я побывала в гостях у своих соседей – Дины, Лины и Дани. Попала я к ним совершенно случайно. Просто в какой-то момент в общаге стало тихо, все куда-то разбрелись по своим делам. Я лежала на диване и читала найденный тут же в комнате любовный роман. История из книги была очень наивная, сюжет – так себе, и уже на десятой странице я начала дремать. Но вдруг мое чуткое ухо уловило какие-то звуки. Сначала я не поняла, что это такое. А потом удивилась – за стенкой довольно слаженно ПЕЛИ!

Скажу честно – от природы мне не досталось сильного чистого голоса, но слухом меня Господь не обделил. И потому я очень чутко слышала фальшь в музыке, и разбиралась в хорошем пении. Сейчас в соседней комнате пели действительно хорошо, а не «тянули кота за одно место».

Знаю, что подслушивать – нехорошо, но я не выдержала и, отыскав чашку, устроилась поближе к стенке. Старый, проверенный способ! Скажете – вот дурында, правда? Ну пусть хотя бы и так, но, во-первых, послушать-то охота, тем более что люди поют вполне сносно. А во-вторых, все хоть какое-то развлечение!

Ребята пели «а капелла». Песня была мне незнакома, но от того она не стала хуже. В одном месте они неожиданно оборвали пение и мужской, то есть Данин голос, стал говорить, явно что-то объясняя. Из чего я сделала вывод - мне довелось подслушивать репетицию.

Мои догадки довольно быстро подтвердились. Когда, спустя несколько минут, я вышла в коридор, то сразу увидела Фатиму. Она, явно стараясь не шуметь, одевалась, намереваясь выйти на улицу.

Услышав, что я открыла дверь, она приложила палец к губам и кивнула мне, здороваясь. Я в ответ тоже кивнула, но вопросительно изогнула бровь.

- Пусть репетируют, - качнув головой в сторону комнаты ребят, шепотом пояснила Фатима.

Я изобразила еще большее удивление, хотя и сама уже понимала, что к чему.

- Они в группе поют, в студенческой, - снова зашептала мне Фатима.

И в этот момент дверь моих соседей распахнулась, и перед нами появилась одна из девочек-близняшек.

- Ой, здрасти! – поприветствовала девушка сразу нас обеих. – Тетя Фатима, вы уходите?

- Да, Лин, а что?

- Да так… - девушка пожала щупленькими плечиками, - просто мы заспорили немного, хотели попросить вас послушать…

Чуть позже я узнала, что у Фатимы за плечами настоящее музыкальное училище. Надо же, какое совпадение – моя мама всю жизнь преподает музыку школярам. Возможно, потому и у меня имеется неплохой слух.

Так я оказалась в гостях у своих юных соседей. Сначала мной двигало простое человеческое любопытство, потом я с удовольствием слушала, как худенькая Фатима дает довольно толковые совет молодым певцам. Как ни странно, но, воспользовавшись ими, ребята и в самом деле запели гораздо лучше.

А я сидела и слушала их голоса, смотрела на молодые, улыбчивые физиономии и радовалась. Можете мне не верить, но я действительно радовалась этой непринужденности, этой свободе и чистоте, которая свойственна только юности. И еще настоящим бальзамом ложилось на мою душу слаженное пение по настоящему талантливых девчонок и паренька. Многим, ох, многим пищалкам из телевизора до них – как до Луны!

4 января (ближе к полудню)

И вот я восседаю на старом, но очень крепком «троне» возле окна. В довольно большом помещении, по старинке называемом «красным уголком» местной фабрики, ощутимо прохладно. Но меня об этом заранее предупредили, и я основательно подготовилась, натянув на ноги настоящие валенки и накинув на плечи толстый пуховый платок. Валенки еще в общежитии притащил Смирнов, предварительно оценив мои сапоги критичным взглядом. Потом он быстренько удалился и вскоре принес эту потрясающе теплую обувку, коротко пояснив: «Это Фатимы, у вас размер подходящий». Я попробовала отказаться, ссылаясь на то, что не могу оставить бедную женщину зимой без обуви. Но Артем уверил меня, что она прекрасно будет чувствовать себя и в сапогах. «А тебе час-полтора придется без движения сидеть. Поверь, там не больно шибко натоплено, да и морозец крепчает, чувствуется, что скоро Рождество!»

Ну, валенки, так валенки! Правда, уже на выходе из общежития меня тормознула Надежда, и заставила взять с собой пуховый платок.

- Кинешь на плечи, тепло будет. А то заморозит тебя Колька! Наверняка в «красном уголке» тебя посадит!

Я только приподняла брови, дивясь скорости распространения информации в этом здании. Нет, о том, что я собираюсь сделать портрет у сторожа Николая, я и сама рассказала как-то на кухне, но конкретного времени-то я не называла! И еще, если честно, меня приятно удивила неожиданная забота обо мне совершенно чужих людей. Так бережно ко мне, наверное, относилась только мама, но как давно это было!

А сейчас я сижу на деревянном кресле с подлокотниками и смотрю на висящий на стене плакат. Стена обита обычным оргалитом и выкрашена тёмно-голубой краской. Плакат отпечатан в типографии бог весть в каком году с целью довести до народа, его читающего, сведения о росте надоев у коров в зависимости от состава кормов.

Какая связь между коровами, их надоями и швейной фабрикой, специализирующейся на пошиве спецодежды, я, если честно, не совсем улавливала. Вернее, совсем не улавливала. Но смотреть все равно было больше не на что, а крутить головой, да и всем туловищем тоже, мне было запрещено. Художник Николай так и заявил мне, когда усаживал в кресло:

- Сидите и не двигайтесь. Если будет совсем невмоготу, скажите, но даже голову не поворачивайте. Я сам дам «добро», понятно?

- Понятно, - согласилась я, уже заранее каменея.

Николай усадил меня в кресло, побегал немного, склоняя свою голову то в одну, то в другую сторону при разглядывании натурщицы, потом, наконец, придал моему телу нужную позу, опять же бережно (!) поправил съехавший с моих плеч платок, и уселся перед небольшим мольбертом. Артем Смирнов, наблюдавший все это со стороны, тихонько кашлянул и уставился на меня. Он хитрый, уселся так, чтобы хорошо видеть и Николая, и модель. Рассматривать плакат с коровами ему явно не хотелось. Разговаривать нам было не запрещено, ходить по залу Артем тоже имел право. Ему было только запрещено заслонять собою прекрасную Софию от творца, и заглядывать в творение художника до той поры, пока он сам этого не позволит.

Процесс создания моего портрета начался.

Сначала все сидели молча, и каждый был занят своим делом. Я – старательно позировала и изучала плакат, художник Николай – писал мой портрет, Артем Смирнов – просто смотрел то по сторонам, то на Николая, то на меня.

Я чувствовала на себе его взгляды, но они меня не смущали. Ну, смотрит и смотрит человек в мою сторону, все равно ведь больше делать ему тут нечего. Спасибо ему уже за то, что вообще согласился побыть здесь со мной все это время. Я, конечно, не пуританка, но как-то неловко было оставаться одной в обществе незнакомого мне Николая.

Когда надоело рассматривать плакат, я скосила глаза в сторону художника. То, что я сумела разглядеть, вдруг очень поразило меня. Обычное с виду лицо мужчины лет пятидесяти словно просветлело, и Николай как будто сбросил лет пять. Хотя надо сказать, что хоть они и были со Смирновым одноклассниками, однако первый выглядел гораздо моложе, видимо, непростая жизнь с неведомой мне Варварой, и пусть и кратковременное, но частое употребление алкоголя, наложили свой отпечаток на физиономию этого человека.

Сейчас он расправил плечи, вытянул шею и, чуть прикусив нижнюю губу, старательно выводил что-то карандашом на большом листе плотной бумаги. Иногда он поглядывал на меня, порой быстро, но иногда задерживал взгляд на мне надолго. Уж не знаю, что у него там на самом деле получалось, но сам процесс явно захватил его. И эта увлеченность, это погружение, вдруг передались и мне, придали сил. Признаюсь, сидеть просто так, в одной позе, было довольно утомительно, но, глядя на работающего Николая, мне стало легче переносить этот процесс.

Наблюдая за художником, я на некоторое время даже позабыла, что кроме нас с ним здесь присутствует еще один человек. Стараясь не менять позы, я посмотрела в сторону Смирнова. Он сидел, вытянув ноги, и облокотившись спиной о стену, тоже смотрел на меня. Пристально так смотрел, словно пытался разглядеть во мне что-то такое, чего я и сама о себе не знаю.

- Вам часто говорят, что вы красивая? – нарушил вдруг тишину Николай.

Я снова скосила глаза на него, но не увидела глаз художника – склонившись к мольберту, он легкими штрихами карандаша творил мой портрет.

- Странный вопрос… - кашлянула я. – И, по-моему, не совсем корректный.

- Ну почему же? – спокойно парировал Николай.

- А потому, - хмыкнула я. – Если я скажу «да», а на самом деле это неправда, то выходит, что я попросту вру. А если отвечу «нет», то вроде как напрашиваюсь на ваши комплименты. И вообще, с какой стати меня должны так расхваливать?

- А с такой, что люди становятся слепыми! Почему-то в последнее время стало считаться красивым это дурацкое клонирование: накаченные губы, которые и губами-то назвать невозможно! Одинаковые, по трафарету, брови. Я читал, что некоторые даже с мышцами лица что-то там делают, отрезают-подрезают, чтобы ярче скулы выделить. Зачем?! Ну, скажите мне – зачем?! Ладно, я понимаю, если есть физический изъян, травма какая - тьфу-тьфу-тьфу! Но просто так?! Для чего делать себя одинаковым со многими другими? Ведь каждый человек – ин-ди-ви-ду-а-лен!!! Вот в этом-то и красота! Вот в этом-то и богатство!

Я снова глянула в сторону Смирнова, но тот сидел в той же позе и в дискуссию не вступал. Он только беззастенчиво разглядывал меня - пристально и задумчиво.

http://proza.ru/2025/01/28/1299