Глава 6

- Похоже, вы удивлены при виде соотечественника в форме немецкой армии, - заметил генерал Рассел Миллару, со спокойной, но ироничной улыбкой, которая очень подходила его тихому ироничному взгляду.
Четверо других мужчин в это время уселись играть в вист, а Хедвига удалилась, так что двое англичан, разговаривавшие на своём родном языке в углу большой полупустой комнаты, оказались почти наедине.   
- Сознаюсь, я удивлён, - приятно удивлён.
Миллар говорил с воодушевлением. Обнаружить соотечественника в чуждой стране было, само по себе, невыразимо утешительным, не говоря уж о том, что этот соотечественник оказался, к тому же, немецким офицером!
- Однако эту кажущуюся странность легко объяснить. Моя жена была немка. Ради неё я поселился здесь, но не только. Я всегда желал поступить на военную службу, но в Англии я был недостаточно богат для этого. Вы же знаете, наверно, что у нас так всё рационально устроено, что, чтобы стать солдатом, вам прежде надо стать капиталистом. Быть немецким солдатом гораздо дешевле, так что я стал им. 
- И вы стали также и немцем?
Генерал Рассел покачал гладкой удлинённой головой.
- Нет, я не терял связи с родной страной, хоть я и не уверен теперь, что почувствую себя дома, вновь оказавшись в ней. Быть солдатом – у меня в крови, и даже в отставке я по-прежнему живу в среде, с которой сроднился за сорок лет службы. Теперь я одинок,  но для солдата жизнь армии, даже в мирное время, - единственная подлинная жизнь. Хотя сейчас это не жизнь, а спячка! Но не так-то легко в шестьдесят лет вырвать себя с корнем и пересадить на новую почву, пусть даже когда-то родную. Не смотрите на меня так неодобрительно, - генерал снова язвительно усмехнулся под жёлто-серыми усами. – Я – патриот не хуже вас. Уверяю вас, что я так же озабоченно слежу сейчас за Южной Африкой, как и вы, а сколько уже лет я жду действий от военного министерства Англии!
У Миллара вырвался вздох.
- За последние десять минут я тут наслушался страшных вещей, и не только о военном министерстве. Скажите мне, мы действительно в таком ужасном положении? Конечно, я знаю, что ситуация серьёзная, но эти люди говорят так, словно мы – в шаге от национальной катастрофы.
Генерал Рассел скрестил руки на груди и отвернулся от Миллара к окну, в амбразуре которого они стояли, и несколько мгновений смотрел на улицу, нахмурив брови над светло-серыми глазами.   Пронзительность этих глаз, наряду с худой морщинистой шеей, выступающей из песочного цвета шейного платка, придавала ему сходство с какой-то хищной птицей. 
- Если вы имеете в виду текущую ситуацию в Трансваале, - наконец сказал он, - то, я думаю, вам не следует так уж прислушиваться к их мрачным прогнозам; они замечают наши просчёты, но недооценивают материала, из которого мы сделаны. Я всегда чувствовал, что наш национальный характер остаётся тайной за семью печатями даже для самых умных иностранцев. Вы знаете, что после первого провала попытки Буллера пересечь Тугелу, многие немецкие офицеры ожидали, что лорд Солсбери отправит по телеграфу смиренную просьбу о помощи кайзеру Вильгельму?  Нет, не слушайте их! Я не сомневаюсь, что, в конце концов, мы справимся, наделав по пути грубейших ошибок, конечно, как это нам свойственно. Но если вы говорите о военно-политической ситуации в целом, не думаю, что мои товарищи сгущают краски. Вы сами разве не видите, - резко отвернувшись от окна, он вперил в лицо Миллара свои ястребиные глаза, -   не видите, что мы живём словно в трансе, загипнотизированные тем, что давным-давно минуло, упиваясь самообманом? В наши дни это уже не работает, на место слепой веры должны придти исследование и анализ. Мы контролировали четверть глобуса горстью солдат, и думали, так будет вечно, и не хотели замечать постоянно растущие армии наших соседей, по сравнению с которыми наша собственная уже почти незаметна. Возьмите ситуацию в Индии! Нам – (когда я говорю «нам», я говорю как немецкий офицер, уж извините двойственность моей натуры) – беспечность британской самоуверенности представляется просто ужасающей. Благодаря тому, что менее сотни тысяч белых солдат держали в подчинении Британской Короне почти три сотни миллионов людей, среднему англичанину и в голову не приходит, что так может быть не всегда.  Голодный взгляд России, её неуклюже-медленные, но неотвратимые передвижения, значение которых вполне ясны любому континентальному политику, не поколебали самонадеянности британцев, - не потому, что мы были готовы сражаться с ней за Индию, но потому, что мы не верили, что придётся сражаться. Как полагаете, существует ли сейчас в Великобритании хоть сотня англичан, осознающих, что мы хранимы от огромного бедствия лишь доброй волей царя, или, может быть, его философией? Ни для кого не секрет, что именно в эту минуту, когда я говорю с вами, две сотни тысяч российских солдат стоят на границе Афганистана, и стоит лишь Николаю II приподнять мизинец, и нам мало не покажется. Секрет гигантского российского терпения, которое говорит себе: «Вся Азия – спелое яблоко, что в нужный момент упадёт к моим ногам так же верно, как перезрелый плод падает с ветки на землю. Зачем торопить то, что и так произойдёт само собой?» - этот секрет известен всему миру, за исключением одной Англии. Закутавшись в мантию из самодовольства, накинув на глаза вуаль из льстивых иллюзий, мы бессознательно движемся – ужасая своих друзей, приводя в восторг врагов – сквозь ряды вооружённых до зубов наций, обращающих на нас взоры, полные ненависти и зависти. Безумный спектакль, скажу я вам, - безумное зрелище!
- Для кого? Для английского патриота? Или для немецкого офицера? – спросил Миллар, отмечая про себя, как на лице, прежде столь выдержанно-спокойном, проступают признаки волнения.
- Для обоих. Если англичанину больно видеть такую опасную слепоту, то вид военной беспомощности раздражает и отвращает солдата.
- А как же наш флот? – сердито спросил Миллар, перед лицом столь сурового осуждения вынужденный выступить на защиту того, что сам в глубине души критиковал. – Его вы вообще не берёте во внимание? Разве одно его существование не служит отчасти оправданием нашего самодовольства?
- Отчасти. Что же до оправдания, то я снова возвращаюсь к тому, что уже сказал: мы тешим себя иллюзиями прошлого, которого больше не существует. Когда-то мы могли спокойно спать, не имея пехоты, с одними лишь кораблями в качестве нашего оплота, -  теперь не так – не потому, что они стали менее могущественными, но потому, что их одних уже не достаточно. Мы всё ещё господствуем на морях, но уже не безраздельно, мы сможем быть уверены в себе, когда будет доказано, что никакие объединённые военно-морские силы других государств – а вы согласитесь, что такое объединение не кажется чем-то несбыточным – не смогут возобладать над нами. А до тех пор, не следует слишком-то полагаться на своё превосходство.
- Может быть и нет, но я всё-таки полагаю, что ситуация не так плоха, как вы изображаете. Не упускаете ли вы такой элемент, как качество? Или возможно вы настолько пропитались немецким духом, что не в состоянии оценить наши национальные преимущества? – Миллар гневно смотрел на своего соотечественника. – Вы сомневаетесь, что один наш солдат стоит двух вражеских?
- Напротив, я думаю, он стоит трёх или даже четырёх. Льщу себя надеждой, что не национальное предубеждение заставляет меня считать, что англичанин -  идеальный солдат, лучше всех в мире приспособленный для битв, не только физически, но и морально. Наши достоинства – продолжение наших недостатков. Так, ослиное упрямство – ужасное качество, но на поле боя оно становится преимуществом. Майор Грейффинген  был совершенно прав, говоря, что англичане – прекрасное сырьё для изготовления солдат. Я бы сказал, что каждый раз, когда Англия, изучив вопрос, отвергает воинскую повинность, Европа испускает вздох облегчения. Нет, нет, вопрос  не в качестве, вопрос в количестве! Я знаю, что этот вопрос именно сейчас не обсуждается. Успехи буров сейчас заставляют забыть обо всём. Несмотря на «новые» методы ведения войны, что сейчас входят в моду, я остаюсь при своём старомодном мнении, что, каким бы ни было качество, один к двум – это плохое соотношение, один к десяти – безумие, один к двадцати – самоубийство. Однако именно в этих соотношениях мы пытаемся противостоять миру. Вы когда-нибудь отдавали себе отчёт  в значении простой арифметики? Вся британская армия целиком – это едва три немецких корпуса, не говоря о том, как далека она от их прекрасной организации, благодаря которой любое соединение корпуса готово ударить в любой момент. А у нас двадцать три таких боеспособных единицы, даже Австрия, менее одной пятнадцатой части от всей территории Великобритании, имеет пятнадцать, таких же эффективных  и в такой же готовности.  У Франции - двадцать семь, а Россия удовлетворяется тридцатью пятью, притом потенциально может иметь столько, сколько захочет. Вы знаете, что для того, чтобы разместить корпус на поле, с полной амуницией, транспортом и провизией, требуется самое большее десять дней и одна подпись? Вы знаете, что в Германии, при военном положении, один солдат представляет одиннадцать местных жителей, в России – шестнадцать, в Австрии – восемь, а в Великобритании, при всех брошенных в дело ресурсах, один солдат замещает пятьсот девять человек. 
И, несмотря на всю эту арифметику, находятся общественные деятели, которые намерены и дальше разрушать армию, которые отстаивают систему «отбора», видят спасение только в улучшении качества. В колониальной войне, конечно, качество важнее количества, но может ли империя, подобная нашей, надеяться и дальше избегать вовлечения в европейский конфликт? Можем ли мы и дальше делать вид, что мы – первые в мире, если на самом деле не в состоянии противостоять современной армии? Хочешь мира – готовься к войне! А если война грянет, то дело решится не качеством, не национальной доблестью, но количеством, оружием, организованностью. Возможно, вы не в полной мере представляете себе мощь современного оружия. Сказки про железный ливень теперь стали былью. И под этот ливень с лёгкостью угодит как зелёный новобранец, так и опытный боец – и тот, и другой всего лишь «пушечное мясо» в таких условиях. Знаете ли вы, что за одну кампанию две сотни не очень подготовленных немецких пехотинцев способны произвести сорок тысяч залпов за примерно десять минут  с расстояния около четырёх тысяч шагов? И как ваши «отборные» солдаты проявят свои «отборные» качества перед лицом такого аргумента? Даже будь такой солдат львом, а немецкая пехота – всего лишь волками, что сделает лев против двух сотен волков?
И, несмотря на эти неумолимые цифры, предостерегающий голос объявляется паникёрским, и даже военные власти не гнушаются заигрывать с общественным мнением, утверждая нашу неуязвимость. А почему?  Потому что до сих пор, в течение пятидесяти лет, нам удавалось избегать серьёзных европейских конфликтов. Но прежде всего, конечно, потому, что мы ведь англичане! Англичане! Ну а все остальные – всего лишь жалкие иностранцы! Потому что мы слишком велики, чтобы пасть, как если бы сама наша великость не была самой главной опасностью, ведь чем огромнее колосс на глиняных ногах, тем с большой вероятностью обрушится он на землю под собственной тяжестью. До сих пор никто не решался толкнуть величественного колосса, но если возникнет сомнение в его мощи – как уже возникло оно у трансваальских крестьян – уцелеем ли мы вообще? Нет, если этим утешителям, этим врунам позволят и дальше льстить общественному тщеславию, разжигать национальную гордыню. Будь они прокляты! Они и их медоточивые уста – большие враги народа, чем все буры и все русские вместе взятые.
Он замолчал, не стараясь уже казаться спокойным. Какое-то мгновение оба англичанина смотрели друг на друга широко раскрытыми глазами, словно объятые общим страхом. Миллара, всего обратившегося в слух, бросало то в жар, то в холод во время этой быстрой страстной речи.
- Наше нынешнее печальное положение доказывает вашу правоту, - наконец сказал он уныло. 
- Вы называете это печальным положением? А я называю это нашей неслыханной удачей! Если б нам удалось войти в Трансвааль так легко, как мы ожидали, то в ближайшем будущем нам пришлось бы выйти откуда-то ещё. Только такое предостережение судьбы может встряхнуть упрямого Джона Булля, заставить его задуматься о –
- Призыве?
- Призыве!
Генерал Рассел повторил это слово таким странным тоном, что Миллар взглянул на него вопросительно.
- О да! – воскликнул он. – После того, что я услышал от вас, я не могу сомневаться в том, что наши мысли согласны!
Волнуясь и спеша, молодой человек изложил свои взгляды своему соотечественнику. Пока он говорил, тот раз или два кивнул своей гладкой узкой головой, словно в знак одобрения, но когда он закончил, генерал пристально посмотрел на него и с совершенным спокойствием сказал:
- Откажитесь от этой мысли. Вы не преуспеете. А если б и преуспели, блага своей родине не принесёте.
Остолбенев в изумлении, Миллар не сразу нашёл слова для ответа.
- Но вы же немецкий офицер, - пробормотал он наконец, - и я думал…
- Что все немецкие офицеры судят одинаково? Как правило, да. Но некоторые всё же имеют собственное мнение. Мое мнение по поводу «налога на кровь» - другое.
- Так вы не поможете мне? – разочарованно вскричал Миллар.
- Я не могу сделать этого.
- Хотите сказать, вы против призыва?
- И да, и нет. Призыв, такой, как он существует здесь, представляется мне злом, но я признаю его целесообразность для Германии, как и других континентальных стран. Англия – единственная страна, чьё географическое положение и национальный склад характера, кажется, позволяют избежать этого всеобщего бремени – заметьте, я сказал, кажется, - так почему не воспользоваться этим преимуществом?
- Но в чём зло, о котором вы говорите? Об этой системе я не слышал ничего плохого, – от разумных людей, я имею в виду. Экономика едва ли пострадает…
- Не пострадает. Но есть другие соображения.
- Неприкосновенность частной жизни? Неужели вы среди тех, кто видит рабов в тех людях, что добровольно возлагают на себя долг служения отечеству?
- Да нет же. Возможные изменения в экономике и небольшое ограничение личной свободы представляются мне небольшой платой за благополучие империи. Но есть и другие последствия превращения нации в нацию солдат.
- Вы опасаетесь, что мы станем кровожадны?
- Не то. Разве не великие армии прекращают войны или, по крайней мере, ставят их на паузу?
- Тогда в чём ваше возражение?
- Потребуется время, чтобы объяснить. У меня два возражения. Призыв, видите ли, мероприятие такое широкое и глубокое, что затрагивает жизнь всей нации. Каждому в империи придётся определить своё отношение к нему. В общем, выбор только между двумя отношениями: или человек отождествляет себя с армией, или нет. Если да, то он склонен одобрять и восхищаться, часто неумеренно, всем армейским. В результате, - милитаризм, который британцы на дух не переносят. Сознание того, что все классы общества зависят от этого одного слоя, что жизнь и собственность в безопасности только под сенью оружия, порождает, с одной стороны, заносчивость, с другой, - почтительность, вплоть до подобострастия. Примеров этому сколько угодно, стоит лишь оглянуться вокруг. - («Я видел их уже немало», - нехотя отметил Миллар про себя) – и эта заносчивость, это высокомерие подпитываются ещё другим сознанием: из всех социальных слоев империи только этот не зарабатывает, не может зарабатывать, деньги способами, общепринятыми во всем мире, не подвергается соблазнам богатства, к чьим рукам не прилипает золото, как оно липнет к рукам штатских. В наши дни, когда коррупция повсеместна, когда фондовые биржи занимаются лицензированным грабежом, а торговцы потеряли всякий стыд, конкурируя между собой, это вынужденное бескорыстие неизбежно порождает преувеличенное самомнение, высокомерие по отношению к другим слоям, может быть, в равной степени честным, от которых не требуются такие высокие стандарты. Всё это объясняет социальную тиранию, которую мы замечаем со стороны военных здесь, в Германии, так что не будет преувеличением изменить известную поговорку «мужчина начинается с барона» на «мужчина начинается с лейтенанта». Теперь подумайте об Англии, вообразите эффект этой тирании в Англии, - а она неизбежно появится, коль скоро она органично присуща милитаризму.
- Так, а что о тех немцах, которые не отождествляют себя с армией?
- Они – смертельные враги армии, как показывает рост анархистских настроений в обществе. Враги не только армии, но и всей социальной структуры, которая армию порождает. Армия - это империя внутри империи, и она окружена враждебными силами. Бремя на личность можно облегчить, минимизировать действие на экономику, но «налог на кровь» всегда будет поводом для cri de guerre, жупелом для всех недовольных, всех критиков социальных установлений. Пока что анархисты в Англии – не так многочисленны, но дайте им только повод и они полезут из всех щелей.
Мысли Миллара обратились к Густаву Хорту и его диким теориям, и он не нашёл, что возразить, хотя и не чувствовал себя убеждённым.
- Что же тогда? – спросил он с некоторым раздражением, после паузы, во время которой слышались только восклицания игроков в вист. – Вы мне доказывали, что наша армия слишком мала, а теперь доказываете, что единственный реальный способ увеличить её – сущее национальное бедствие. Надеюсь, вы не смирились с неизбежным падением колосса? 
Генерал спокойно улыбнулся и положил руку на плечо молодого человека.
- Колосс будет стоять, пока стоит мир, но на других ногах.
- Каких же? Не думаю, что вы из тех людей, что надеются элементарным подкупом увеличить число солдат на несколько сотен тысяч и таким образом удержать наши позиции в мире.
- Не из тех.
- Но тогда…
- Вам любопытно знать, что я сейчас выну из кармана взамен призыва? Я верю, что замена есть. Но вопрос этот слишком непростой, чтоб разрешить его сейчас, в конце вечера. Вижу, наши друзья закончили свою партию. Поговорим позже.