Ochenta

Узел сновидческого мешка, та самая горошина или причина недосыпа капризного дитя. Инфанта - это будто я, только в районе крестца левее и выше во мне поселилась бурая мышь, выгрызающая остатки не то терпения и воли, не то дзеновского безразличия к изнанке дня; копчик января в блеклой анатомии зимы отращивает желейно-серый хвост, которому суждено заматереть в зубах февраля - таково змеиное кольцо, звено в цепи года.

Итак, узел поддаётся, пучок ткани распадается, чтобы выпустить старика, бледного и воскового, вылитого из столовой свечи, некогда лежавшей в комоде цвета жжёного сахара.

Посланник убран тёмной бородой, не длинной, но густой. И он - это 82. Та самая комбинация, угадать которую может лишь великий Линч, чьи глаза после его смерти отошли мне /родственники даже не догадываются/. Восемьдесят два -  двадцать восемь наоборот, снова включаются правила отражения. Вода зеркала пролилась в ночь, а потом взбодрила утренний поток млечного сознания.

- Ochenta*, - рот альтера теперь мой рот. - Ochenta, ochenta, ochenta.., - слово повторяется и продирается сквозь белый шум сна царапающим радиошифром.

Двойки не существует, двойка отвалилась, отслоилась, увязла в памяти, впоследствии забетонировалась в ней кривым, лебяжьим изгибом. И чей-то нервный, полуистеричный шёпот выскабливает мысль о кратковременном параличе прошлого, где звучало "uno, dos, tres".

- Почему она не говорит "два"?

- Кто это говорит?

Чтобы перевернуться или встать, нужно, чтобы нутряная мышь на секунду исчезла, вырезала саму себя монтажными ножницами. Боль - трамплин из топи фрактально растущих кадров. My inner Dolores.
Тело опускается на иглы, чтобы усмирить разросшегося до размеров медведя ничтожного грызуна. Я сплю на острие, на тонких, твёрдых нитях облегчения, совсем как на вдохе - когда тропический дождь отполивал прибрежную линию в коричных бугорках бунгало, и магнолии вдруг разом вспыхнули бриллиантовой россыпью.

Чтобы не дать внутренней империи засохнуть и скукожиться, влажные мечты пока ещё жаберно раздуваются и розово дышат, совсем как лилия в шампанском.
Обманом и лаской я принуждаю рослую тень войти в море.

А к вечеру, присыпанному снежной манкой, я замираю на восьмидесятой странице, на иллюстрации иллюстрации прочитанного днём текста**.
Вероятно, матрицу ткет стилист в ожидании читательского ликования при встрече с аллюзией.

Ещё задолго до выстрела гигеровской Birth Machine волна принесёт на берег гильзу с идеей о том, что земля ни плоская, ни круглая, но матрёшка внутри бесчисленного множества тех самых фасолевидных эмбрионов с возведённым курком в ожидании своего часа Х.

Но мне, мне будет всё равно. Ровно до тех пор, пока северный Орфей не обмакнет змеиный конец в чернила.

*ochenta/очента/ - 80 в испанском языке.

**"Профан" Л. Варфоломеев http://proza.ru/2020/05/01/1858