Былинные земли. Добрыгорский плацдарм. Часть 6

(Продолжение)

ОЧАГ ВОИНСТВА

Представленные отчеты показывают, что многие поместья на территории Бешенковичской парафии в 1775 году принадлежали лицам воинских званий. В числе собственников выступали стражники, ротмистры, полковники, и даже генерал. А некоторые именовались необычно – назывались «хорунжими пятигорскими». Когда слышишь об этом, то возникают ассоциации с кавказским Пятигорском, воспетым известным поэтом Лермонтовым. Оказывается, в междуреченской Белой Руси был свой Пятигорск.

Кто бы мог подумать! Его можно видеть и сейчас на современной географической карте Витебской области, правда, малонаселенный. В деревушке, расположенной на полпути от Уллы до Бешенкович под вывеской “Пяцігарск”, проживают сегодня несколько стариков. Они слышали про истоки названия, но связи с Кавказом не улавливают. По легенде, здесь находились пять гор-холмов, что и дало такое прозвище.

О носителях этого звания я впервые услышал, когда знакомился с историей бывших владельцев Бочейковского поместья. В Браславе был убит Ксаверий Цехановецкий. В отстреле участвовал пятигорец Струтинский. Похоже на провокационное нападение, хотя квалифицировалось «чп» по разряду мстительных. Но в основе лежали, конечно же, частнособственнические интересы – война за соперничество кланов, за источники обогащения на ниве подневольного труда крестьян (христиан).

Селение «Петыгорск» (так в отчете Бешенковичской парафии за 1775 год) входило в состав имения Стрыжев, территория которого включала еще семь весей, Слободу Стрыжевскую и фольварк Балтуцин.

Стрыжевские земли соприкасались с улльскими, и естественно видеть в роли владельца  «писаря земского полоцкого» пана Пржисецкого – того самого, что был «соавтором» создания доминиканского монастыря на берегу Двины, в устье Уллы. А Стрыжев на притоке Уллы – на речке Свечанка. Очень важное базирование. Этим и объясняется поселение с участием «пети- или пятигорцев».

Белорусский ученый, кандидат исторических наук Вячеслав Носевич так прокомментировал происхождение воинских чинов этого типа:
- «Пятигорскими» называли королевские воинские подразделения, оснащенные современным на тот час вооружением и передвигавшиеся преимущественно на лошадях. То была, можно сказать, державная кавалерия, которая вела летоисчисление от наездников, нанятых на Кавказе.

Подобное объяснение дает и электронная Википедия. Наверное, так и было. Но зачем в белорусской глубинке люди с Кавказа?

Отчасти, первооснову можно найти в создании воеводств, в усилении властных функций. Введение экономической реформы – земельного передела, потребовало силовой поддержки. Нужны были наемные силы, чтобы подавлять недовольство. Уже во второй половине XVI века на территории бывшей Полоцкой земли появились чисто «королевские» волости. Одна из них – Лугиновская, фиксировалась  вблизи Свечанки. 

Воеводы имели собственные поместья, скреплявшие реформирование земель. Двор полоцкого воеводы, «к замку прыслухаючы» (так в тексте Полоцкой ревизии за 1552 год), располагался на Ушачских озерах и назывался Черсвятским. Пятигорск был «под рукой», неподалеку, и взаимодействовал с воеводческим контингентом. По сути, это блок-пост, застава, королевские  силы «быстрого реагирования», предотвращавшие вспышки гнева или захват земель.

Возможен и другой расклад. Если первую гласную буковку в слове «пятигорец» заменить на «е», то будет «петигорец». А это немаловажная деталь. Не причастен ли русский царь Петр? Во время очередной военной кампании на территории Великого княжества Литовского располагались его экспедиционные войска, и первые лица из царских палат свободно разъезжали по белорусским землям, инспектируя войска. Можно назвать того же Меньшикова, который имел даже поместье где-то в междуречье, и квалифицировал себя выходцем оттуда. Содружество подпитывалось единым стремлением дать отпор захватническим посягательствам на торговый шлях со шведского направления, с севера.

Кроме того, замковое поселение на Двине, в устье Уллы, требовало усиленной поддержки при вхождении в междуречье и безопасного дальнейшего следования к волоку, где образовался еще один пункт оборонного значения – Кронштадт. Когда торговцы сворачивали с Двины, чтобы проплыть к Березине и войти в Днепр, то их встречали дремучие прибрежья рек и озер на переходе из одного водного бассейна в другой. И без охранного сопровождения было не обойтись.

Установить время появления белорусского селения с кавказским «акцентом» еще предстоит. А сейчас посмотрим, кому обязаны пятигорские хорунжие. В ведомости за 1775 год названы две фамилии – Щиттов и Реуттов. «Пан Марцин Щитт, хорунжий пятигорский» (так в тексте) владел имением Верховье. Верховье было вверх по реке Свечанка. Шесть весей (54 дыма) подчинялись ему, еще и фольварк. Еще одно имение того же пана хорунжего (Пугачи) состояло из пяти весей и застенка, с поселившимся в Куцках шляхтичем Гердзеевским. Налицо связь представителя ратного сословия со шляхетским корпусом – «путевыми обходчиками».

Собственность пятигорца Реутта была посолиднее. Этот хорунжий владел местечком Улла, о котором мы уже рассказывали, не будем повторяться. А вторая часть реуттовской недвижимости находилась в «критическом состоянии» на тот момент. Пятигорец Реутт распоряжался в 1775 году весями от имения Антополь, или Осовец, которые оставались «на стороне польской», хотя центральная часть находилась «за кордоном российским», то есть, территорию владения прочертила первая линия раздела Речи Посполитой. Поместье оказалось «разрезанным» после 1772 года. Видимо, из соображений неопределенности пан Реутт держал эти веси (60 дымов) и застенок Лясуново в посессии.

Как видим, пятигорцев уже нельзя было назвать «защитниками», оборонцами, людьми чисто воинской дисциплины. Они, как и паны, раскручивали доходность, наживаясь на выкачивании соков из подневольных крестьян, и занимались своей земельной собственностью. Да и не могли они противостоять объединенной мощи империй. К тому же, король Понятовский – их властелин, разводил «шашни» с императрицей, русской царицей Екатериной II.

НАВАРОТЫ ЗЛОТЫХ

К 1789 году пятигорские хорунжие уже не обозначались в парафиальных ведомостях, нет упоминаний про них. А имена остались, но наследники тех чинов выступали цивильными людьми, занимали гражданские административные должности. Так, щиттовский род представлял Мартин Немирович-Щитт, «полоцкий земский судья», открывая парафиальный список, входя в число наиболее богатых бешенковичских землевладельцев. В его распоряжении находились уже не только Пугачи и Верховье (в другой транскрипции «Вержхов»), но и Заболотье, и доходность выражалась очень даже приличной суммой – 8318 злотых. Еще один Щитт, пан Михал, почитался как «шамбелян ЕКМ (Его Королевской Милости, - авт.)», и владел имением Стрыжев – тем самым, где Свечанка сливалась с Уллой и на землях которого «зародился» Пятигорск. Доход там был несколько меньше вержховского, но тоже значительный - 5354 злотых. А главное заключалось в том, что оба Щитта контролировали подходы к Улле - сплав по реке Свечанка.

В Верховье Щитты основали центральный двор – усадьбу дворцовой величины. Ее описал польский историк Роман Афтанази, создавший ряд повествований о важнейших панских особняках, в том числе на территории Витебской области. Верховье (в латинской транскрипции «Wierzchow») освещено без снимков, в отличие от многих других подобных усадеб, что объясняется последствиями прокатившихся драматических событий. Но представить можно. По данным автора, Верховье раньше называлось Касперово, что еще раз напоминает о топонимическом «переделе», серьезно задевшем край. Кстати, Касперово из разряда привнесенных терминов. В польском Словнике можно найти ссылку на «Каспры» (Kaspry) – весь в польско-прусских Мазурах, где поселились 12 вольных осадников, а еще раньше, в 1437 году, комтур Хенрик Реусс из Плавно выделил 10 волок «с обязанностью одной службы воинской». Далеко, конечно, от Верховья, но насколько «близко» и королевская поволочная реформа, и осадники, и воинский долг!

Верховская усадьба, пишет Афтанази, скорее всего, была возведена во второй половине XVIII столетия, когда «Касперово» уже переименовали, и стояла на высоком подмурке в партеровом стиле, с входом из четырех колонн. Особой роскоши не представляла, но выделялся большой приусадебный парк, раскинувшийся на 17 гектарах. Седые липовые и каштановые аллеи «лучами» расходились от входа, смыкаясь с зоной окрестных лесов. Некоторые аллеи были высажены деревьями-грабами. Формировал парк известный на то время землеустроитель Валериан Кроненберг.

Интересно, что последнего щиттовского наследника звали Мартин, как и земского полоцкого судью в 1789 году. Его брат — Михаил (Михал), камергер (ключник) короля Станислава Августа Понятовского, а по-другому – шамбелян, носил составную фамилию Немировича-Щитта, что, скорее всего, связано с младенчеством. После смерти отца, в раннем возрасте, обоих опекал родственник, каштелян инфлянтский Ян Щитт-Немирович.

Если верить Афтанази, то Щитты выкупили Верховье у Онуфрия Стабровского, оршанского ловчего, в 1763 году, и не расставались с ним до начала XX столетия, что также подтверждается последующими данными. Старшина Станиславовской волости, которому подчинялось имение в царский период, показывал в статотчете за 14 июля 1891 года  щиттовское хозяйство. Наследственный фонд составлял 3600 десятин земли, половина которой относилась к выкупному крестьянскому объему, а 64 десятины и 600 саженей принадлежали «другим» (так в тексте). Надо полагать, что под «другими» подразумевался тот самый добрыгорский «погост», засвидетельствованный варшавскими историками.

Надо сказать, что «погост» ранее обозначал центр селения, например, в Латвии до сих пор территориальные единицы называются «пагастами» (от слова «pagasts»). Верховский «погост», судя по всему, остался в прошлом, а непосредственно в селе возродилась Свято-Троицкая церковь. Но и она не устояла под напором драматического вихря, что пронесся по Беларуси. В настоящее время принимаются меры, чтобы возродить священное место. А пока восстановленный приход, названный в честь Святой Живоначальной Троицы, временно размещён в передвижном вагончике.

Изменилось владельческое поле второго пятигорского хорунжего. Реутты всходили на очередной виток землевладельческой спирали. В роли новой владелицы выступала Елена Реуттова, супруга «полоцкого обозного», располагая имением Слощёницы. Улла, в виде местечка, вообще не упоминалась (о возможных причинах мы уже говорили), а деревни восточной приграничной зоны, что оставались «на польской стороне» от имения Антополь, или Осовец, вошли в состав имения Плескуново, и его хозяином стал Людвик Витковский, «будовничий оршанский».

(Продолжение следует).

На фото (из интернета): верстовой столб.


28.01/25