Медсанбат 2

- Ну, что цирк уехал? – поинтересовалась у Поляковой её заместитель, женщина в летах и теле, однако же, остающаяся прекрасным практикующим хирургом не смотря на очки с толстыми стёклами. Если бы у Татьяны Николаевны Скобелевой была бы хоть мизерная капелька административного таланта и чуткости, она бы командовала санбатом по праву. Но уверенно управлять она могла только своими золотыми руками, худо-бедно справляясь с  руководством одной хирургической сестрой.
 
И Полякова, и Скобелева недолюбливали Забелина. Первой он казался слишком самостоятельным, зачастую исполняющим её приказы до того, как военврач собралась их отдать, второй не нравился его довольно шумный характер. Людям точных профессий, к которым, несомненно, относятся и хирурги претит любая излишняя активность. Их девиз: «семь раз отмерь, один отрежь». А этот иной раз так размашется руками, что окажись в них скальпель, исполосовал бы жертву на куски. И это он только со своим шофёром бранится! А как дойдёт до настоящего дела?

- Да уж, - вздохнула Полякова. – Но что делать? Вы же знаете: его нам буквально навязали во фронтовом управлении, уверяли, что лучшего нам не найти, что Финскую прошёл от начала до конца…

- А он упёрся, что без своего водителя  пойдёт только под трибунал, - вздохнула Скобелева, - словно ему нас навязывали, а не его нам.

- Однако, он оказался прав, - Полякова перевела разговор в другое русло, - раненых-то нет. Значит, и, действительно, бой вела другая дивизия…

- Саша, Вам сколько лет? И сколько Вы на войне?

- Тридцать шесть, а на войне я, как и Вы, - Полякова бросила взгляд на часы, - двадцать два часа и… восемнадцать минут.

- А он целую войну прошёл. От начала и до конца. Мог бы и не пижонить, сразу сказать, что так и так, мол, спите, девки,  спокойно.

- Давайте, Татьяна Николаевна, оставим этот разговор и ещё раз проверим готовность батальона к приёму раненых.
 
- Идите, Саша, без меня. Ночь была трудная, я, с Вашего позволения, лучше ещё часок вздремну: для пожилого хирурга это первое дело.

Ещё во время разговора со Скобелевой Полякова услышала шум и взволнованные голоса недалеко от палатки, где они беседовали, и поспешила разобраться лично. Скобелеву несколько задело, что собеседница восприняла прилагательное «пожилого», пусть и мужского рода, но относящегося к женщине, безучастно, как само собой разумеющееся. Но, что делать: годы есть годы.

 Едва выйдя из палатки, военврач едва не столкнулась с одной из санитарок, бегущей в сторону шума.

- Что случилось? – спросила она, но санитарка лишь отмахнулась: «говорят, раненый!» и побежала дальше.

«Ничего себе, дисциплинка! И как ввести эту дикую орду в русло?» - подумала военврач, направляясь вслед за бегущей.

У последней палатки в окружении почти всего санитарного батальона, действительно, стоял боец. Штык его винтовки зло поблескивал на солнце, а нос, разворачивая за собой и грязное лицо, словно компас, медленно, но уверенно поворачивался в сторону кухни. При этом солдат не забывал верещать: «Окружили! Говорю же вам: окружили! Полк смели, а теперь так и едут, и едут! Танки, танки, танки!! Тикайте скорее!».

Народ в белых халатах заметно волновался, не понимая, верить ли словам солдата или нет. С одной стороны, это, вроде как, один из «пораженцев», о которых всех предупреждали перед отправкой на фронт, с другой – винтовка со штыком висит на плече. Люди уже начали было строить разные предположения по поводу ситуации на передовой, о том, что им самим делать и как спасаться самим и спасать имущество, как к солдату подошла Полякова. Молча оглядев бойца с головы до ног, громко, чтобы слышали все, спросила:

- Куда ранены?

- Я? – боец удивился так, что его нос, уже нащупавший, где расположилось хозяйство дяди Миши, резко повернулся к военврачу, а глаза забегали так, что Полякова не смогла рассмотреть их цвет.

- Ранены куда? – уверенная в своей догадке, военврач не давала паникёру опомнится. Краем глаза она с удовлетворением отметила, что её уверенность, словно по цепочке, от одного человека к другому, передаётся и остальным.
 
- Я? Я это… я не того…, - начал было боец, но осёкся под взглядом и только с ужасом смотрел на военврача.

Полякова почувствовала, что на неё сейчас смотрят все. Не только все её подчинённые, но и все бойцы и командиры дивизии, вся Красная армия, вся страна. Александра Васильевна была начитанной с детства. Её семья, семья московских врачей уделяла воспитанию трёх дочерей внимание больше, чем даже образованию. Минуту назад она сама бы сочла слова о всей Красной армии и стране напыщенным, пустым и холодным газетным штампом. Но туже минуту спустя, когда она неожиданно почувствовала, осознала и прониклась этим единением, этой связью, когда за «пустопорожней говорильней» для неё открылся новый, сокровенный смысл, о котором она раньше и не подозревала. Её люди, которые ещё вчера не принимали и не признавали Полякову за власть, видя в ней только источник работы и неприятностей, почувствовав силу и уверенность в сложной ситуации, стали, пусть пока ещё на время, на несколько минут, единым коллективом.

Увы, в момент открытия чего-то важного, перетрясающего весь прежний уклад жизни, человек на время теряет связь с реальностью, пытаясь осознать, понять или хотя бы объять одним взглядом новый горизонт, к которому ему теперь предстоит вновь стремиться. Военврачу на всё про всё потребовались секунды, но крикуну их оказалось достаточно. Когда Полякова пришла в себя, в траве у её ног валялась винтовка, штык которой только что хищно блестевший на солнце, тускнел воронёной сталью своей среди помятой ногами зелени. Люди же продолжали смотреть на военврача, ожидая дальнейших приказов.

А она просто подняла винтовку и протянула её ближайшему мужчине.

- Держите! Теперь наш медсанбат настоящая боевая часть. Теперь нам есть чем защитить наших раненых.