Архаика. Глава II. Разборки

Глава II. Разборки
Горе по соседству – Пропавшая квитанция – Какой бывает закат – Детская озабоченность – Русский марш – Квадратные уравнения – Разговор с учёным соседом – Жуткие воспоминания.

На дачный участок прибыло бюро технической инвентаризации, которое измеряло рулеткой его размеры и вычисляло площадь. Нужны были подписи соседей, означающие отсутствие территориальный споров.

Алексей удивился тому, как точно описал участок самый младший ребёнок Лодкиных. Каждое дерево и каждую теплицу Алексей видел именно там, где указала Агнюша. А внутри теплиц стоял такой аромат, что выходить не хотелось.

Соседи справа, тихие старички, расписались практически молча.

– Уезжаете, значит? Весело у вас тут было, – немного высказался пожилой супруг.

Следующим был сосед слева, Павел Николаевич.

– Так значит, я буду теперь соседствовать с человеком учёным? – говорил он своим трескучим голосом. – Что ж, приятно узнать! А то столько вокруг меня дебилоидов всяких – спасу нет! А вот человека умного, тем более учёного поискать надо.
Попробую ему о наболевшем рассказать – может и поймёт. А ещё позвольте узнать: этот, Ольга, ваш брат, у него какие мотивы приобретения участка?
– У него, Павел Николаевич, глубоко личные мотивы, которые не разглашаются посторонним.
– Просто он и учёный, и при этом один, как я. Я подозреваю в нём какого-то прям близкого мне по духу человека. Всё равно, рано или поздно разузнаю его мотивы.
– Этого не могу вам гарантировать. Может, и расположите к себе Алексея, но это очень трудно. А сейчас, Павел Николаевич, извините, нам надо дальше идти.
Сосед, вход к которому находился на другой улице, оказался тоже один и весь распухший. Сначала мелькнуло предположение – он был в запое. Оказалось, это… от слёз.
– Давайте-давайте, чиркну, что вам там надо, – неприязненно ответил он.
– Простите, у вас, кажется, какое-то горе?
– Да ещё какое! – всхлипнул сосед. – Девочка шести лет, доченька, милейший человечек, на пруд поехала с друзьями, за рулём сидел дед её подружки, и прямо в машине утонула! Вместе со всеми!
– О-ой, господи! – прослезилась и Ольга.
– А вы тот носитесь всё со своим БТИ да границами. Я от горя чуть с ума не сошёл – думал, сам пойду в том пруду утоплюсь.
– Простите, мы не могли знать, – утирала слёзы Ольга. – Примите наши соболезнования, пожалуйста. Не могу представить ничего страшнее смерти ребёнка. Я многодетная мать, так что поверьте мне. И дай вам Бог сил пережить эту трагедию.

Алексей, узнав о трагедии соседа, хоть и не заплакал, но был заметно шо-кирован.

– Как же так, господи! Только я, вроде, умиротворился, войдя в круг твоей чудесной семьи, приобретая этот участок. И вдруг такое страшное горе по соседству. Сам чуть воспрянул духом – а рядом сразу же такое горе! – Алексей опустился в кресло на веранде и обхватил руками голову. – Я ведь в детстве ещё, Алён, размышлял: почему на земле так неравномерно распределено счастье? То я несчастен, когда кто-то счастлив, то наоборот, в счастливые моменты детства я вдруг спохватывался: вот я сейчас счастлив, а кто-то вдруг несчастен! Какие-нибудь там дети в Африке голодают. И я ничего не могу для них сделать. Но то хоть далёкая Африка, а то прям здесь, у соседа такое страшное горе! – он тёр глаза. – Я утешу его в этом горе, пойду или поеду на могилу к его доченьке, цветочки возложу на могилу ангелочка этого, голубки этой маленькой… Иначе… Иначе я – не я, я даже с тобой, Алёнушка, откажусь видеться. Хотя я и так собираюсь отшельничать, но даже с тобой не позволю себе видеться. Пока не утешу страждущего.
– Эх, братец ты мой сердобольный!

А в квартире Лодкиных тем временем собирались все документы для продажи дачи, чтобы нести их в РЭУ. Но вдруг пропала квитанция об оплате.

– Похоже, из детишек наших кто-то хулиганит. А из них скорее всего Агния. Ох, что ж за несносный ребёнок такой? – сказала Ольга мужу и направилась в комнату девочек. – Агния, подойди ко мне! – возящаяся с куклой дочка подошла. – Сейчас же говори: ты брала квитанцию?
– А это что?
– Документ лежал на столе в гостиной.
– Бумажка какая-то?
– Это не какая-то бумажка, это – очень важный документ! Как ты посмела взять его без спроса?
– А почему я? – потупила взор Агния.
– А потому что кроме тебя на это никто больше не способен! Одна ты такая несносная!
– Посмотри у Манюни, – указала девочка на свою куклу.

Ольга подошла и увидела перед куклой ту самую квитанцию.

– Так вот же она! Ну-ка, Глеб, поди сюда!
– Что такое? – пришёл муж.
– Квитанция нашлась – вот! Но давай подумаем, что делать вот с этой хулиганкой.
Как научить её хоть немножко слушаться?
– Пап, это не я, это Манюня… Захотела посмотреть, что там лежит, – за-хныкала Агния.

Подключился Глеб.

– Так, слушай! Твоя Манюня – это кукла. За неё всё решаешь ты!
– Нет, она сама захотела.

Глеб не стал исправлять детское мировосприятие, согласно которому кукла всё решает сама.

– Всё равно, кто бы ни попросил тебя, ты обязательно должна спрашивать разрешение у старших. Когда ты это поймёшь?

Агния косилась на делавшую уроки Глашу. Та тоже смотрела на неё с укором, но каким-то ласковым.

– Всё, поняла.
– Итак, ты взяла без спроса важный документ, без которого у всех нас будут большие проблемы. Да ещё и не признаёшься! Что мне с тобой за это делать? Хорошо бы тебя в угол поставить до вечера.
– Не надо… Я больше не буду… – совсем севшим голосом ответила Агния.
– Вот! Нашла, что надо сказать! А то, ты что думаешь – папе приятно тебя наказывать? Знаешь, как ему тебя жалко? Он бы даже заплакал, если бы умел. – Агния изумлённо раскрыла глаза и рот. – Да-да! Но папе приходится тебя наказывать, чтобы ты стала хорошей. Так что не заставляй папу тебя наказывать, хорошо?
– Хорошо! – испуганно прошептала Агния.

Глеб потрепал её по голове и ушёл. Выйдя из комнаты, столкнулся с женой, закрывшей лицо руками.

– Извини, Глеб, – говорила она шёпотом, чтобы не пугать детей слезами. – Я тут стояла и слышала, что ты говорил Агнюше. Ты просто гений, Глебушка, – и Ольга обняла мужа.
– Ну всё, Оль, уймись, не пугай детей.

Алексей обрубил практически все связи, которые имел со своим институтом. Остались только телефоны нескольких коллег и студентов, с которыми удавалось особенно тёплое общение.

Пока ещё не уйдя в отшельничество в дачный посёлок, Алексей проживал в своём Бурске. Лучшим, что он мог наблюдать из окна своей квартиры, был, несомненно, закат между панельными пятиэтажками, стоящими под прямым углом. Повторяющийся годами закат Алексей стал считать символом своей жизни, ведь самому ему предстояло снижаться, как этому солнцу – снижать активность, напористость, общение – так же тускнеть и скрываться из виду. Разный бывал закат. Или в чистом небе – золотистый, затем алый, или отражённый на облаках в виде багрянца, или розовый, растворённый в лёгких облаках, а бывало, что его просто и не было видно – заслоняли суровые тучи бетонного цвета. Алексей истолковывал все эти образы заката применительно к себе. Когда-то он удаляется от общества ярко, с излиянием всего накопившегося, с воздействием на окружающих, как при посещении квартиры сестры, когда-то с серьёзным обсуждением – что, как и отчего с ним произошло, а когда-то просто молча, никому не заметно. Но это всё только разные проявления его удаления от общества, которое станет полным, как темнота после заката. А пока он ещё не совсем отшельник, он, бывает, на прощание изливает душу, подобно дому, как закатное солнце изливает последние лучи, но бывает, что даже не может ничего излить, как солнце из-за пасмурной завесы.

– Простите… я знаю ваше страшное горе. Я покупаю дачу по соседству с вами.

Так начал Алексей разговор с соседом, у которого утонула маленькая дочь. Алексей предложил съездить вместе на кладбище. Тот, которого звали Юрий, на удивление легко согласился, с таким видом, будто можно хоть прирезать его по дороге – ему терять уже нечего. Возвращаясь пешком с кладбища, Алексей говорил Юрию о том, какой неожиданной бывает смерть человека – наступает там, где её и представить себе невозможно. И привёл Алексей примеры этого, среди которых оказался случай, как в Москве сошёл с рельс поезд метро, из-за плохо закреплённого проволокой рельса, и оборвались жизни пятидесяти с лишним человек. Юрий в ответ на эти рассказы безразлично кивал с пустыми глазами.

Когда покупка Алексеем дачи была завершена, его сестра Ольга, как ни крепилась, всё-таки снова обронила немного слёз. Но ей было жаль не расставаться с дачей, а жаль своего брата, который всё-таки осуществил свою безумную идею стать отшельником.

– Ничего, Алён, с голоду не помру – за покупками выходить буду и огородничать умею, помню что-то. Ну, в крайнем случае, к соседям обращусь или к тебе же. И приглашать вас буду, могу и кого-то одного. Стёпу, например. Ещё мне на карту будут приходить средства за учёную степень и соцвыплаты по здоровью.

Также он передал Лодкиным ключи от оставленной бурской квартиры.

Когда улеглась канитель с дачей, у супругов Лодкиных возникло вдруг новое беспокойство от того, что происходило с их дочкой Агнией в садике.

– Мам, а этот Тимка меня уже за … щупал.
– Что-о?
– И свою просил пощупать, у него, говорит, другая. Я пощупала, а он «ещё» говорит.
– Так, всё, Агния, с этим надо что-то делать. Пока с папой поговорю, а потом с воспитателями придётся, и, возможно, с родителями этого Тимки.

Ольга незамедлительно направилась к мужу, смотревшему аналитическую передачу.

– Значит так, Глеб, ты не мог бы оторваться от телевизора?
– Что такое?
– То, о чём мне сейчас рассказала Агния уже не лезет ни в какие ворота! Надо принимать меры! – и Ольга всё объяснила.
– М-да! Не ожидал я, что он так далеко зайдёт. Тимофей этот. Это уже озабоченность какая-то.
– Да он просто развращает нашего ребёнка, по-другому это не назвать.
– Бывает, я слышал, малыши галантные такие с девочками, любвеобильные. Но это действительно слишком! Ладно, сходим тогда как-нибудь вечерком, побеседуем.

А работал Глеб мастером компьютерных сетей, рабочий день его был не-нормированный – заканчивался тогда, когда всё сделано, когда побывал на всех вызовах. А могло и вовсе не быть вызовов, как в день визита Алексея Скрипучина.

– А вдруг Агнию уже саму чему-то научил этот Тимка? Пойду ещё кое-что спрошу у неё.

И твёрдой походкой Ольга вернулась к младшей дочери.

– Так, Агния, скажи мне, дочь, глядя в глаза: а сама ты не щупала себе то же место, которое Тимка щупал?
– Ну-у…
– Говори честно, глядя мне в глаза!
– Немножко.
– Немедленно прекращай это! Слышишь!
– Ну что такое… Всё нельзя – и то, и сё.
– Конечно, нельзя, а как ты думала? Это такая низость! Общаться с тобой никто не будет!

Малышка густо покраснела и зашмыгала носом. Ольга снова метнулась к мужу.

– Значит так, Глеб! Дела – серьёзнее некуда! Из-за этого сорванца Агния уже и сама начала, извини, рукоблудием заниматься. С воспитателями нужно говорить безотлагательно!

В гостиную, крадучись, вошёл Стёпа.

– Извините, что я вмешиваюсь в эту тему, я всё слышу, ты, мам, просто громко так говоришь. Просто я маленький тоже этим занимался. Помните, руки мне связывали, то-сё?
– И что?
– Я, вроде, не стал никаким выродком… низким каким-то существом.
– А сейчас занимаешься этой мерзостью? Признавайся!
– Когда временами припрёт, бывает и займусь, то-сё.
– Ах, вот ещё какая новость!
– Спокойно, мам. Это изредка, постараюсь себя… пересиливать, то-сё.  И ничего страшного от этого нет – и друзей у меня хватает, и учусь хорошо, и не болею вроде, то-сё.
– Так ты что, сынок, хочешь Агнию оправдывать?
– Нет, никого я не оправдываю. Просто напомнил кое-что, к слову при-шлось.

Пару дней спустя визит супругов Лодкиных к воспитателям детсада состоялся. Ольга излила возмущение.

– Хм, вот оно как… – начала отвечать зрелая воспитательница. – Ну да, Тимофей у нас – мальчик особый. Слишком интересуется девочками. Есть такое явление – детская сексуальность в дошкольном возрасте. У Тимки это обострено – может, он какую-то сцену видел. Ну, в общем, я знаю, что родители у него молодые ещё, лет примерно по двадцать пять, у самих ветер в голове гуляет. Хорошо, раз вы, Ольга, так взволнованы, приглашу их.

На следующий вечер Ольга с мужем явились снова. Перед ними предстала молодая пара – темноволосые и худощавые.

– Здравствуйте, – заговорила взволнованная девушка. – Мы – родители Тимофея Пухова. Меня зовут Алина, моего мужа – Пётр.

И Алина в каком-то ожидании посмотрела на него.

– Совершенно верно! – подтвердил тот. Алина отвернулась с нервной ух-мылкой.

 Ольга и Глеб представились таким же образом, и Пуховы выслушали претензии к их сыну.

– Если честно, мы об этом и не догадывались. Что ты, Петя, скажешь на это?
– Скажу… что может Тимка на какую сцену наткнулся с переодеванием чьим-то… Какой-нибудь соседки, может… маленькой или взрослой… Что-то в таком роде, наверное.

Алина буравила мужа глазами, затем обратилась к Ольге.

– Знаете, у меня и муж чудной, ребяческого в нём много. Машину, например, до сих пор водить как следует не научится… А может, просто не хочет?
– Начинаается, – вздохнул Пётр со снисходительной ухмылкой.
– Вообще, сколько я его знаю – он чудил немерено. Я иногда чуть рассудка не лишалась.
– Алина, нас сюда не по этому поводу вызвали.
– А я вот не могу всё это забыть, у меня всё перед глазами как будто! И с кем я не встречаюсь – всем тянет рассказать, чего я натерпелась. Обычной женщине такого и представить невозможно.

В итоге все родители договорились с воспитателями по поводу поведения Тимофея, что те будут следить, чтобы он не лез к Агнии, и она не уединялась.

Подробностями этой истории заинтересовались Глаша и Гордей. Мать сначала отправляла их за уроки, затем рассказала всё, что им можно знать. Гордей вообще спрашивал, не было ли драки, причём не шутя, с искренним испугом. В свою очередь, мать спрашивала детей, не собираются ли они после услышанного сами заниматься чем-то низким. Дети уверяли, что нет.

Игнат продолжал поучивать английский. И хотя говорил он на нём так, как в англоязычной стране говорил в среднем трёхлетний, Ольга не теряла веры в то, что когда-нибудь он выучится до профессионального уровня и устроится переводчиком. Годам где-то так к двадцати пяти.

Стёпа обрадовался приглашению дяди Лёши лично его на проданную уже дачу. Парень выразил горячее желание отправиться туда ближайшим летом.

У Степы одним из лучших друзей, если не лучшим, с раннего детства оставался Рамир – татарский паренёк, старший на полгода, сосед по подъезду. Их дружба началась, когда ещё трехлетний Стёпа в песочнице хныкал от скуки и именно Рамир вызвался его взбодрить. Далее Рамир приглашал Стёпу в гости с согласия родителей, играл с ним в бесчисленное количество настольных (или напольных) игр, учил его буквам и русским пословицам и поговоркам, притом что сам не являлся русским. От него Стёпа узнал также немало и татарских слов и выражений, даже пословиц. Ольге это нравилось, но куда более полезным она полагала изучение английского или другого статусного иностранного языка. Будучи старше на класс, Рамир достаточно подробно знакомил Стёпу с программой следующего класса, которую сам уже прошёл. Рассказывал, что там для него оказалось самым сложным, а что полегче. Стёпа, в свою очередь, никаких особых проблем с учёбой не испытывал. Словом, необычайно полезной была дружба с Рамиром – не какое-то там убийство времени. Единственное, что слегка настораживало мать, да и отца Стёпы – это рассказы Рамира об исламе, как бы Стёпа не втянулся в эту веру. Ольга просто напоминала ему, что вера русского народа – православное христианство. Но всё обошлось.

Теперь Стёпа учился в седьмом классе, а дружба его с Рамиром не иссякала. Вот, встретились они однажды в школьном коридоре.

– Знаешь, Рамирыч, какие дела? Хоть дачу мы и продали, но этим летом я опять на неё собираюсь.
– Как это так? Забыл что-то на ней? Теперь взять едешь?
– Да нет, – усмехнулся Стёпа, – меня приглашает туда новый хозяин, дядя мой, дядя Лёша.
– Во как!
– Да-да! Меня одного причём.
– И чего, так прям тянет туда?
– Да! Во-первых, дача сама просторная такая стала, тихая, от шума своей семьи отдохнуть, то-сё. Да и сам дядя Лёша знаешь, какой человек? Учёный! Он так много понимает в разных ситуациях, в нашей с тобой житухе, то-сё. – Рамир удивлённо вскинул брови и помотал головой. – Да-да! Не всегда ж, блин, взрослые такие нудные, не только контролируют, то-сё. Дядя Лёша для меня – мудрец просто.

Рамир молча вникал в услышанное, думал, что бы он мог спросить у этого «мудреца», а Стёпа заговорил о другом.

– У меня вообще с возрастом ко многому отношение меняется. Я вот раньше всё не хотел смотреть «Бриллиантовую руку», думал: «Зачем мне это старьё советское?». А посмотрел – оказалась такая вообще покатуха. В общем, не всегда старое – скучное. Я, главное, слышал про советские годы, что тогда сплошная тюрьма была, строем все ходили, то-сё. Но вот какие при этом комедии снимали – ни одна из современных с «Бриллиантовой рукой» не сравнится.

К друзьям в этот момент приближался одноклассник Стёпы Даня Опарышев, известный своими сомнительными высказываниями, и обратился к Рамиру.

– Слышь, тебе чего надо здесь, на нашей земле?
– А ты кто вообще? – поморщился Рамир.
– Я – русский патриот! Понятно тебе, оккупант? Вы, раскосые, хотите нашу землю заполонить и порядки свои установить – не получится, пока есть такие, как я!
– Тебе бы, Данька, в театральный кружок, – отреагировал Стёпа.
– А ты нах… с ним общаешься? Он – оккупант, а ты, походу, его сторонник, кол… ционист – не запомнил пока этого слова. Чем он тебя привлёк на свою сторону?
– Многим! Он учится в сто раз лучше тебя, много знает, то-сё, никому не мешает, помогает только.
– А ты на русский марш пойдёшь? Местный, веснянский, небольшой, но марш! По Октябрьскому. Пойдёшь?
– Очень надо мне ваше нацистское сборище.
– Не хочешь показать, что ты – русский?
– Зачем показывать? И так знают, кому надо.
– Боишься, менты загребут?

Стёпа больше не удостоил его ответом и продолжил общение с Рамиром.

По пути домой шедший впереди Даня обернулся к Стёпе:

– Значит, не пойдёшь?! Дристун!
– Что ты изрыгнул?! Своей пастью-то гнилой?!

Стёпа рассвирепел, подбежал к Даньке и хотел ударить его в челюсть. Тот заградился, и парни сцепились. Их подбежали разнимать. Стёпу оттаскивал Рамир.

– Ну всё, вы с вашим раскосым скоро так огребёте!
– С такими угрозами в детский сад иди!
– Увидишь, какой детский сад я тебе устрою!

Они, наконец, разошлись, не обращая внимания на крики взрослых в стиле «как не стыдно».

Обычно родители узнают о драке своего ребёнка от учителей, которые звонят. Но в семье Лодкиных произошло не так. Только переступив порог дома, разгорячённый и взлохмаченный Стёпа сразу объявил:

– Мам, прости, но я подрался!
– О боже! С кем? – встревожилась Ольга.
– Не догадываешься? С Данькой!
– Из-за чего?
– Да всё из-за того же нацизма его! Он унижал сначала Рамира, а потом и меня за то, что я отказался идти на поганый русский марш.
– А без драки нельзя было обойтись?
– Нет, мам, извини, но я защищал справедливость и другого выхода не нашёл.
– Хорошо, я ещё с отцом поговорю.

Глава семейства был оповещён, как только вошёл домой.

– Послушай, сын, – заговорил Глеб на кухне, – мне вообще-то нравится твоя смелось в защите справедливости.
– Ох, Глеб…
– Но мама, видишь, не согласна со мной! Так что драку надо оставлять на крайний случай.
– Так это и был крайний!
– Ещё раз скажу: мне так всё бы ничего, но вот мама видишь, какая у нас – нежная и восприимчивая. Может, ради неё постараешься не драться? Крайний случай – это когда физическое нападение, физическая угроза.

Стёпа задумчиво вздохнул.

– Ладно, постараюсь!
– Спасибо, сынок! – облегчённо ответила Ольга. – А то, что ж за дела у нас такие, что нам никак спокойно не живётся этой весной? Только уладили всё с Агнюшей, так теперь вот ещё Стёпа подрался.

Неожиданно голос подала Глаша:

– Да-а! Не понос, так… – тут на неё грозно обернулась мать, – …з-золотуха. Извини, мам.
– Ты откуда такие выражение берёшь, Глаша?
– В школе слышу.
– Что ж за школа-то такая? Чему там вообще учат?
– Я хочу сказать, Оль, – заговорил супруг, – что у тебя слишком высокие требования всё-таки к нашей школе. Такое можно, услышать, по-моему, в любой.
– Но всё-таки, Глаша, помни, что Лодкины – семья приличная, и не повторяй нехорошие выражения. Поняла?
– Да! – пискнула Глаша.

Для Алексея Скрипучина приобретённый дачный дом оказался огромен. На первом этаже, не считая веранды и кухни, располагались три комнаты и на втором – столько же. Алексей даже пару раз заблудился в таком доме.
Первый остро вставший вопрос – чем заняться при безвыездном нахождении здесь? Алексей огородничал, хоть и не так усердно, как Лодкины, сделал кормушку из-под майонезного ведёрка, взялся было мастерить деревянный скворечник. Пока не начала кормить сама дача, он выходил закупаться продуктами в магазин возле автобусной остановки. Изучал дачный посёлок и его окрестности – лес, ручьи, овраги. Отшельник, одним словом.

Ещё у Алексея был молитвослов, и он читал православные молитвы, утреннее и вечернее правила. Сначала получалось быстро, но потом всё какие-то посторонние мысли стали лезть – не всегда мрачные, но всегда посторонние – и молитвенные правила растянулись почти на два часа. Но ничего, Алексею спешить было абсолютно некуда.  Это просто абсурд, чтобы здесь и теперь куда-то спешить.
И совиный режим дня у него выправился – он стал гораздо раньше ло-житься и вставать.

От соседей он всё-таки не изолировался, и они наведывались. Однажды из калитки раздался трескучий мужской голос:

– Алексей! Можно к вам?

Прилёгший Алексей узнал этого соседа.

– Можно! Вас, кажется, Павел Николаевич зовут?
– Верно. А вас не позволите звать по батюшке?
– А зачем?
– Ну как же! Вы же учёный, да и вы меня по батюшке зовёте, давайте и я вас, чтобы вы не ощущали себя ниже.

Алексей чуть не сказал «я чуть помоложе» и прикусил язык.

– Тогда пожалуйста: Алексей Вячеславович.
– Хорошо, Алексей Вячеславович. Я, знаете ли, пришёл, чтобы просто получше вас узнать.

Алексей озадачился.

– Что ж! Узнавайте, но я вас сразу предупрежу, что всех своих тайн я вам не раскрою.
– Ну ладно, хоть чуть-чуть…
– Ну, проходите тогда на веранду.
– Спасибо, Алексей Вячеславович, – любопытный гость прошёл на веранду и сел в плетёное кресло.  – Я вам хотел указать на тот факт, что у нас с вами похожие ситуации. Очень даже похожие. – Алексей только вскинул брови. – Вот смотрите: вы поселились на даче, чтобы жить в одиночестве, и у меня то же самое! Вы человек учёный, правильно? А я хоть и не учёный, но тоже не лыком шит, строительным бизнесом занимаюсь, – повисла пауза. – Вот… И я предполагаю поэтому, что у вас, как и у меня, какая-то беда стряслась.
– А теперь, Павел Николаевич, позвольте мне указать на разницу между нами, тоже немалую – в отличие от вас, я не рвал отношений со своей семьёй!
– Ох, любезный Алексей Вячеславович, да если бы вы только знали, что за ужас произошёл с моими женой и сыном! Вернее, сначала с сыном, а жена меня всё успокаивала, пока сама вместе с ним… с ума не сошла. По-другому это не назвать.
– Я, если честно, не понимаю, что такого страшного должно произойти с близкими, чтобы с ними можно было порвать отношения, проклясть по сути.
– О-хо-хо!.. Всё по порядку сейчас попробую изложить. Значит, сын мой, Петька, закончил техникум, ему оставалось всего ничего до работы с компьютерной техникой. Это ж ведь какие были бы солидные деньги! Но вдруг на него свалилось какое-то непонятное и страшное помрачение. Он начитался каких-то сектантских книжонок. Какие по-новому называются как-то на «э».
– Эзотерика?
– Точно! Начитался этого бреда несусветного и стал знаете, что делать? Бродяжничать! Бродить по городу безо всякой цели – он сам подчёркивал, что у него нет конкретной цели – с ним должно было однажды произойти просто «что-то», какая-то истина его должна была озарить! Ну так как это вам, Алексей Вячеславович?
– Довольно необычный образ жизни.
– Хм, «довольно необычный». Вот что значит: вы – интеллигентный человек, стараетесь всегда выражаться помягче. А я скажу, что это – страшный, уродливый идиотизм!

Со стороны Павла Николаевича последовали подробности – как сын оправдывал своё бродяжничество, как за него заступалась жена, как был нанят психолог, который в итоге подвёл. Вплоть до финала этой драмы, когда Павел Николаевич ушёл, хлопнув дверью. Под этот рассказ уже стемнело.

– Могли вы себе такую жуть вообразить?
– Именно такую – нет. Но позвольте вас…
– Да-да!
– …Спросить, Павел Николаевич. Вы хотели, чтобы сын работал с ком-пьютерной техникой?
– Конечно! Другого достойного будущего для него я не мог представить! У нас в роду, по мужской линии – все с техническими знаниями. Мой покойный отец был главным мастером техники на весь город и директором техникума.
– Получается, что у сына должна была быть только такая судьба, которую назначили вы?

Павел Николаевич опешил.

– А как же? Я разве не лучшего для него желал? Я же отец! Я разве не ви-дел, что для него лучшее?
– А не задумывались ли вы, что ему, может быть, чего-то не хватает?
– Да чего ему ещё могло не хватать? Он был сыт, одет, образован. Ему даже квартиру отдельную купили!
– Я имею в виду не в материальном плане нехватку чего-то.
– А в каком?
– Интересовались ли вы, что у него на душе? Может, ему не хватало чего-то в человеческих отношениях? – собеседник молча таращился. – Он, может, стремился к более глубокой истине, чем та, которая заключена в технике?
– Не пойму вас, Алексей, – вышел из ступора Павел Николаевич. – Вы то-же, что ли, на его стороне? Он никчёмным бродягой стал по моей вине, из-за того, что я что-то в нём недосмотрел?! Знаете, Алексей, что-то у меня поубавилось желания общаться с вами!
– Жаль… А я ведь всего-то хотел порассуждать спокойно и трезво…. Но если вы столь вспыльчивы… то идите, я вас не держу.
– Ладно, извините. Вы мне, похоже, хотите предложить вернуться к ним?
– Был бы не прочь.
– Но если вдруг окажется, что до сих пор Петька бродяжничает, да ещё, жена, может быть, вместе с ним, то я испытаю такую же ярость и боль.
– А может, всё уже по-другому?
– Может. Но пока рискованно мне возвращаться. Может, через год. Поднаберусь решимости. От разговоров с вами, – гость даже чуть повеселел и встал с кресла. – А вы, значит, говорите, что не рвали отношений со своей семьёй. Это что ж, правда, получается, у вас никогда не было семьи и детей?
– Правда. Только не спрашивайте почему.
– Какой вы, однако, загадочный.
– Да, Павел Николаевич, именно такой и другим быть не могу. Я вас сразу предупредил. Будете много спрашивать – общаться с вами не смогу. Если и раскрою свои тайны – не раньше, чем через год.
– Ясно, Алексей. Пока достаточно мне разговора… с учёным соседом. Прям по Чехову.
– У Чехова «Письмо к учёному соседу». Да к тому же весёлое. А наш разговор – отнюдь не весёлый.
– Ладно, спокойной ночи! – направился Павел Николаевич к калитке.

В школе традиционно мальчики и девочки образовывали две разные толпы. В восьмом классе, в основном, так и оставалось, но бывало временами и общение между этими толпами. Интерес к другому полу вполне уже возник, но выражали его с обеих сторон крайне осторожно, намёками.

Вот, по коридору шёл Стёпа мимо девичьей толпы, в которой оживлённо говорили о модных журналах, сериальчиках, фитнес-центре и прочих котиках. Стёпа окинул эту толпу дружелюбным, заинтересованным взглядом и получил в ответ только один взгляд – удивлённый и нежный взгляд больших глаз Риты Силантьевой. Стёпа же свой взгляд отвёл с нежной улыбкой.

Следствие этого переглядывания явилось после урока.

– Стёп! – подошла к его парте Рита.
– Да-да!
– Я знаю, как ты хорошо учишься. Не поможешь мне с этими… долбаны-ми квадратными уравнениями?
– Долбаными? Мы таких не проходили.

Девочка смущённо рассмеялась.

– Ну, это я так называю, потому что сложны они для меня, правда.
– Что ж, давай помогу. А ты за это пройдёшься со мной по аллее в сторону Крестьянской? Там, может, и кафешка какая найдётся?
– Н-ну… Не зна-аю…
– Или ждут тебя домой поскорее?
– Не, не ждут. Я уже гуляла с девчонками – не возражали.
– Ну так пойдёшь или нет?
– Да.
– Вот это другое дело – чёткий ответ. А то «ну-у» да «не знаю», то-сё.
У собеседницы – снова смущённый смех.

Данька Опарышев присутствовал в классе. Но он теперь старался не смотреть в сторону Стёпы.

Возле раздевалки Стёпа разъяснил Рите всё про квадратные уравнения, и они двинулись на прогулку. Ещё он спохватился:

– Сейчас я только маме позвоню, чтобы не волновалась из-за недавних событий… – он набрал номер и ждал ответа. – Да, мам! Я тут хотел сказать, что тянет меня прогуляться по аллее. Просто весна, почти лето уже, то-сё. Нет, драться не буду, уже обещал! Спасибо… – связь прервалась. – Всё, волноваться не будет.
– А я хотела ещё, Стёп, по поводу этих событий спросить. Ты из-за чего с Данькой-то подрался?
– Да из-за того, что он нацист, и всё.

И Стёпа принялся рассказывать про это, про свою дружбу с татарином Рамиром, про то, как дорожит этой дружбой. А дальше темы для разговора находились удивительно легко, как будто бабочки слетались на цветы, когда цветы, наконец, распустились. Этим темам вовсе не обязательно было быть интеллектуальными.

Настало лето, и Стёпа собирался на проданную дачу, к дяде Лёше. Отец на кухне читал, как обычно, «Вестник Веснянска».

– Вот и наш провинциальный городок докатился до русского марша, – сказал Глеб жене.
– Где?
– Да по Октябрьскому проспекту прошлась толпа бритоголовых, скандируя: «русские – вперёд» и «гони муслимов из Веснянска». Это, я так понимаю, мусульмане имеются в виду?
– Ох-ох-ох…
– И что интересно, основная масса – подростки, школьники. Самому старшему – двадцать с чем-то.
– Самое печальное, когда у людей помрачение рассудка начинается с юного возраста.
– А я-то думал – городок наш тихий, из Москвы эта чума не доберётся. Хотя… Не всегда Веснянск был тихим. В нём орудовал маньяк шесть лет назад.
– Ой, Глеб! – вздрогнула Ольга. – Не вспоминай, я тебя очень прошу! Я леденею, как только вспомню, как мы не могли никуда выйти! Как следили, чтобы дети к входной двери не приближались.
– А я так мечтал эту мразь собственноручно придушить. Но и без меня всё-таки наступил маньяку страшный конец.
– О-ой! Не вспоминай! Меня трясёт! – тихо простонала Ольга и, закрыв лицо руками, действительно мелко задрожала.
– Ну всё, Оль! Не вспоминаю больше.

И он обнял жену за плечи, чтобы успокоить.