Надо гладить требуху

Скажу вам честно: я очень боюсь врачей.
 Врачи меня тоже боятся. Наверно, когда я захожу к врачу, у меня слишком рожа озверевшая. Но это - тайна. Врачи – ребята не из пугливых.
 Моя жена их, врачей, наоборот, обожает.
 К врачам она ходит в вечернем платье, как на фестиваль Сан-Ремо. И слушает их, как в советское время слушали какого-нибудь, прости Господи, Джованни Каккамо или Пупо.
А я очень их боюсь. Врачей, не певцов.
 Вот, предположим, я приду к врачу на прием, а он мне скажет:
 - У вас, Владимир, большие проблемы с почками и с печенью. Селезенка явно отказывает. Сердце у вас, Владимир, никуда не годится, хоть на помойку его выкидывайте. Простата – хуже Бабы Еги. Вам надо проходить, Владимир, курс комплексного лечения. Без этого вы, Владимир, в вашем возрасте загнетесь. Вы уже, считайте, загнулись. Чтоб вы хоть чуть-чуть разогнулись, вы должны нам выплатить двести тысяч.
И что я буду ощущать после этого?.. До свиданья, смертник?..
Нет, после этого я злобно уйду в лес с моими нордическими палками и буду, тряся безнадежно обреченными почками, печенью и сердцем, ходить по лесу восемь часов.
Наверно, это некая биографическая травма.
Мне уже почти шесть десятков лет. Это, конечно, печально. Но последний раз я был у врача на приеме около сорока лет назад.
 Клянусь, это правда.
Я уже рассказывал эту историю. Но вкратце повторю еще раз.
В юности я активно моржевал. Моржевал, как  сволочь, и доморжевался к восемнадцати годам до огромной кисты на шее. Мне сделали анализ, и я три дня ждал результатов, доброкачественная это киста или наоборот.
Выяснилось, что доброкачественная. Но за эти три дня я испытал нечто похожее на ожидание казни Достоевским. Это не преувеличение.
Дальше. Меня по большому блату определили именно в онкологическое отделение. Потому что там было элементарно чище. Я пару раз спускался на этаж ниже, в общее отделение, и задыхался от смрада. Там творилось что-то непотребное.
 И я пару недель, дожидаясь операции, лежал с людьми (шесть кроватей), которые, насколько я помню, все потом, через год-два все умерли от рака.
Это были восьмидесятые. Их, больных, просто всех тотально облучали.
 И все лечение заключалось только в этом.
Вот такая у меня была травма. Маленькая, но обширненькая.
 С тех пор я боюсь врачей.
Хотя операцию мне делал чудесный врач Иосиф Давидович Гольштейн. И сделал все мастерски.
Он, помню, сказал мне после операции:
 - Володя, голубчик, постарайтесь сделать все, чтобы больше сюда не попадать…
Вот я стараюсь. С подачи Гольштейна.
 Иосиф Давидович был единственным хирургом, с которым я был в жизни знаком, хотя и в большей части времени под наркозом.
Недавно, на очередном посленовогоднем застолье, я во второй раз в жизни встретился с хирургом. Позже я выяснил, что это один из лучших хирургов России. Хотя фамилия у него пикантная – Живорезов. Сергей Александрович.
За столом Сергей Александрович Живорезов разговорился.
Его алкогольный спич был примерно такой:
 - Что такое человек? Человек – это требуха. Куча требухи. Как я стал хирургом? Мой папа в моем детстве регулярно брал меня на рыбалку. И там я требушил рыбу. Вот я и насмотрелся. Рыба – мудрое животное. Она молчит. Куча требухи и мудрое молчание. Она молчит. Как Конфуций. А человек, эта говорящая гнида с требухой, все время балаболит. Как пылесос. Человек – это вообще пылесос. И еще про душу рассуждает, хомяк с айфоном…  А что такое душа? Душа – это то, что связывает многообразную требуху. Печень с поджелудочной, селезенку с легкими… И так далее. Понятно объясняю?
 - Понятно.
 - Идем далее. У тебя твоя поджелудочная не связалась с прямой кишкой. А печень поругалась с желудком. А селезенка обругала сердце. А малая кишка захотела стать большой. А большая – малой. Это что за геополитический проект? Вы все что ли охренели? Нет, так нельзя. Надо дружить организмами. Надо гладить требуху. Иначе… Ты, Володя, понимаешь, что будет если…
 - Понимаю.
 - Вот и думай. Вот и гладь.
 - Вот и думаю. Вот и глажу.
Требуха – хороший термин. Я его возьму на вооружение.
Душа объединяет требуху.
«Мир аккомпанирует мечте».